Сагаровский Александр Михайлович

1924 г.р., ур. д. Берестовая (Украина), проживает в г. Обнинске

В 1943 г. всех жителей нашей деревни Берестовая немцы построили в колонны и погнали на Близнецы. В Близнецах нас загнали в вагоны‑телятники и повезли в большой лагерь Лозовой, где подвергли санобработке, постригли, нарисовали на груди знаки, кого куда и в какую отрасль на работу.

Из Лозовой нас отправили в Польшу, недалеко от города Люблин в концлагерь уничтожения Майданек. Там мы прошли карантин. Кормили один раз в сутки. Вскоре нас снова погрузили в вагоны, более молодых и здоровых, и повезли в г. Обергаузен. На вокзале нас встретили коричневорубашечники, полицаи с собаками и погнали в концлагерь. Лагерь был окружен забором. По углам возвышались добротные вышки с пулеметами. Нас переодели в новую форму со знаками «ОСТ» на груди, что означало: восточный рабочий, обули в штрайгольц (деревянные колодки) и распределили по шахтам.

Каждое утро подъем в 6 часов. Получали кусочек хлеба наполовину с древесными опилками и гнали на работу в сопровождении солдат. Обращались с нами хуже, чем со скотиной. Когда колонна двигалась по улицам, немцы выходили и смотрели на «руссише швайне» – это означало «русские свиньи». Так нас немцы называли. Дети бросали в нас камнями. Курящие подбирали окурки, если повезет найти. За это получал 5 плеток.

И так изо дня в день нас гоняли на работы в шахты без выходных, на самые тяжелые работы, где температура в лаве доходила до 40 градусов по Цельсию. Лавы были 40–45 высотой. В лавах работали голыми, как мать родила. Многие погибли от агрессии немцев. Избивали нас нещадно. Тела бросали в вагонетки, сверху досыпали углем и отправляли на гора, где вагонетки опрокидывали в большие вагоны и трупы увозились в неизвестном направлении с углем.

Мы встречали в шахтах и поляков, и французов, и итальянцев, сербов, хорватов. Их кормили получше, чем нас. Когда после них оставалась пища, тогда ее отдавали нам, русским. Так проходила моя юность в застенках лагеря до появления второго фронта.

После открытия второго фронта нас погрузили в вагоны и повезли ближе к итальянской границе. Там мы копали окопы, блиндажи, ходы сообщения. Здесь был очень строгий порядок. Вся охрана была в коричневой форме и в офицерской должности. Когда гнали после работы в лагерь, а кругом поля и на полях растет брюква, шпинат и морковь, невозможно было удержаться от соблазна что‑нибудь сорвать. Голод постоянно преследовал тебя. Кто вырвет корнеплод, тому 10 шомполов в лагере принародно, чтобы неповадно было другим.

При наступлении американцев нас обратно увезли в лагерь Оберхаузена, на 8‑ю шахту, где мы раньше работали. Когда американцы подошли к каналу, нас срочно стали угонять дальше. Мне один полицай сказал, что нас скоро угонят еще дальше, и я решил сбежать. Прятался в железнодорожном туннеле. Ел траву и все, что можно было разжевать. В одну прекрасную ночь, как говорится, Бог помог. По перилам моста разбитого я перебрался через канал к американцам, где меня и задержали. Солдаты меня отправили в комендатуру, где мне учинили допрос. После допроса отправили в лагерь, где помыли и накормили.

Когда окончилась война, нас, бродячего люда, оказалось очень много. Нас погрузили в вагоны и повезли через речку Эльбу и передали советским войскам. Город Гамбург. Там сформировали колонны и брасовым маршем, пешком по 60 км, погнали до Брестлитовска. Ноги не идут, болячки на ногах страшные, а идти надо.

Под Брестлитовском в лесу был лагерь. По ходу движения нас обучали военным премудростям. Вскоре нас погрузили в вагоны и отправили в Японию. Не доезжая Челябинска мы узнали, что Япония капитулировала. Всех репатриированных отправили в Магнитогорск. Нас поселили в лагеря заключенных. Вот здесь и начался допрос особого отдела. Где, когда и что знаешь о своих соотечественниках. Тут же меня оформили землекопом на металлургический комбинат на шахты. Все время кувалда и клин. Так намахаешься за день, что и жизни не рад. А сколько вымотали нервов эти допросы бесконечные. Это унижение, что даже спустя столько лет при воспоминании бросает в дрожь, а слезы сами катятся из глаз. Доработал до отпуска и уехал на свою маленькую Родину, где не осталось ни двора, ни кола, ни хаты. Дедушка не дожил до освобождения. Его постоянно таскали за сына, который находился в партизанах. Умер он еще во время войны. Помыкался я на Украине и поехал в Россию. Жизнь, оказалось, ставила такие препоны за мое прошлое, что, куда ни пойду устраиваться на работу, как только узнают, что был в концлагерях, сразу заявляют, что нет мест или опоздал, уже занято место.

Очень многое пережито за все послевоенное время, не хочу и не могу лишний раз вспоминать о пережитом. Будь проклята эта война!