Царь Алексей Михайлович 6 страница

Принимая западные «новшества», русские люди переживали глубокий перелом основных бытовых понятий Они научались строже прежнего отделять светское от духовного, мирское от церковного. Трудно было привыкнуть к мысли, что можно оставаться русским и православным, живя в обстановке «латинского» Запада и по его обычаю, но постепенно крепло сознание, что светская жизнь, быт частный и государственный—самостоятельная область деятельности и творчества, не зависимая от церковной, с нею не соизмеримая и потому ей ни в чем, по существу, не противоречащая. Рост светской культуры, светского просвещения был лишь одной из сторон культурного перелома, пережитого Московской Русью в XVI в. Сложные политические задачи государства выдвигали новые воззрения на быт государственный, и то отделение «дел гражданских» от «дел церковных», какое было провозглашено на соборе 1667 г., знаменовало не только попытку отстоять независимость церкви, но и назревшую необходимость секуляризации самой идеи государства, которое имеет свои цели и задачи, не зависимые от церковного руководства религиозной и нравственной жизнью верующих Средствами светского просвещения, заимствуемыми с иноверного Запада, вскормлено в XVII в. представление о государстве, которое возьмет на себя руководство жизнью нации в ее политическом быту, в народном хозяйстве и, житейски нужном, просвещении. Программа этой широкой системы государственной опеки над народною жизнью ради земных политических и культурных целей, не зависимых от церковно-религиозных воззрений, развита при царе Алексее в трудах пришлого питомца Западной Европы, Юрия Крижанича. Он мечтал приобщением к западной культуре сблизить русское общество и с католической вероисповедной основой Запада. Но осуществление этой государственной и просветительной программы Петром Великим, найдя опору в культурных силах протестантского севера, привело к торжеству светского государства и новой светский культуры над средневековыми идеалами священного царства и оцерковленного государства, дорогих его отцу и людям старого поколения. Преобразованная Никоном и царем Алексеем церковь отступила в область частной и общественно-бытовой религиозной жизни, а последователи «начальных отцов» старой веры прокляли новое государство и новую культуру, как проклинали и церковные новшества, нарушавшие цельность московской национальной традиции.

VI. Внешняя политика при царе Алексее Михайловиче

Перестройка внутренних отношений Московского государства под державой царя Алексея совершалась в связи с огромной затратой сил на борьбу с внешним врагом. Ее результаты тесно сплелись с новыми тенденциями московской жизни, так как выводили ее государственность из рамок великорусской племенной замкнутости на более широкое поприще «всероссийской» политики. Началась борьба за западную и южную Русь, подготовленная вековой традицией русско-литовских отношений и, в свою очередь, подготовившая основные черты всей политики XVII и XVIII вв., до ее завершения императрицей Екатериной II. В первую половину XVII столетия усилия Московского государства сосредоточены на том, чтобы укрепиться на тех позициях, какие удалось удержать за собой. Пришлось примириться на западе с потерей Финского побережья, Смоленска и Северской Украины; на юге и юго-востоке ряд обширных фортификационных работ в 30—40-x гг. XVII в. создал непрерывную линию укрепления от Ахтырки на р. Ворскле до Уфы, чем значительно облегчена была оборона этой тревожной границы. Но потери были слишком чувствительны, отняли у Москвы прямой путь на запад, отрезали ее от Поднепровья. Почти беспрерывная борьба на юге против татарских набегов указывала на необходимость прибиться к Черному морю как единственной спокойной границе, способной обеспечить мир с этой стороны. Но Московское государство было еще слишком слабо для подобного предприятия, да и технические трудности похода по степи на Крым издавна останавливали воинственные планы. Для борьбы с татарами нужны были опорные пункты в нижнем Поднепровье и в южных степях, куда все смелее тянулась русская колонизация. Только что собравшись с силами. Московская Русь стояла перед неизбежностью широкой активной политики, чтобы сломить условия, которые не только непрерывно грезили ее безопасности, но и слишком связывали развитие ее народного хозяйства, лишая ее свободных торговых путей для участия в международной торговле и замыкая пути колонизационного движения в манившие земледельца богатые южные области. Эти элементарные мотивы к попыткам наступательного движения углублялись и осложнялись вековой национально-религиозной традицией, призывавшей к вмешательству в судьбы русского по крови и православного по вере населения за пределами Московского государства. События, разыгравшиеся в Речи Посполитой, дали решительный толчок к выходу московской политики из неустойчивого равновесия в тесных и искусственных границах. Восстание Богдана Хмельницкого создало положение слишком острое, чтобы его разрешение не коснулось насущнейших интересов Москвы. Казацкий вождь после неудачных попыток выгодного компромисса с польской властью искал помощи у турецкого султана, у Швеции и Москвы. Но если другие сношения были делом личной политики гетмана, то вопрос о переходе из-под польской власти под «высокую руку» московского царя ставился на очередь настроением малорусского общества и рядового его духовенства. Это настроение стало определяться со времени восстановления православной иерархии 1620 г. Ставленник иерусалимского патриарха Феофана, митрополит киевский Иов  Борецкий, сделал за десять лет своего святительства весьма много не только для возрождения в населении православного рвения, но и для пропаганды симпатий к Москве и заводил даже речь на Москве через своих посланцев о том, чтобы Малороссии «быть под государевой рукой». С тех пор установилось усердное покровительство царя и патриарха южнорусской церкви, хотя малорусские иерархи со времен Петра Могилы изменили взгляд на Москву и, дорожа церковными сношениями и получаемой материальной поддержкой, устранялись от каких-либо политических вопросов и смотрели скорее с прямым недоверием на суровую московскую власть. Но традиции Борецкого жили в среде монашеской и в среде приходского белого духовенства, а через них и в массе малорусского населения. Еще при самом начале восстания Хмельницкого в Москву сообщали, что простонародье толкует о переходе под ее власть, а в трудную годину 1649 г. после Зборовского договора сам гетман обратился к царю с просьбой о принятии Малороссии под свою оборону. Вопрос встал определеннее и острее, после неудач, поразивших Богдана в 1650 г, и их последствия — неприемлемого для Украины Белоцерковского мира. Московское правительство не сразу ответило на призыв Хмельницкого; оно чувствовало себя связанным по «докончанию» с Польшей, выясняло шансы войны и условия соглашения с гетманом. В 1651 г. дело обсуждалось на земском соборе и были намечены предварительные шаги — попытка дипломатического вмешательства в защиту казаков и дипломатической демонстрации, чтобы создать предлог к разрыву мирного договоpa. Вторично, после новых заявлений Хмельницкого, малороссийское дело послужило предметом суждений собора 1653 г., на котором было объявлено решение принять Малороссию под царскую власть и начать за нее войну с королем Яном-Казимиром; 8 января 1654 г. Хмельницкий и вся старшина целовали крест на верность царю Алексею. Так совершилось присоединение Малороссии к Московскому государству. О сути этого «присоединения» историки до сих пор держатся разных мнений. Условия взаимных отношений вырабатывались после присяги, были редактированы в форме протокола переговоров, гетманских «статей» и московских ответов, и не получили строгой и ясной формулировки. За гетманом сохранено право иностранных сношений (кроме Турции и Польши), оставлено главенство во внутреннем управлении; поэтому историки права считают связь Малороссии с Москвой личною унией. Но московское правительство в тех же «статьях» оставляло за собой право непосредственного управления и частью осуществляло соответственные действия; поэтому другие говорят либо об инкорпорации, либо о «довольно неопределенных отношениях», дававших Москве возможность постепенно расширять свою власть на Украине.

В 1654 г. началась первая польская война царя Алексея Московские войска взяли Смоленск, заняли Литву. В Вильно установлено московское воеводство, царь принял титул великого князя Литовского. Но с казаками сразу же возникли недоразумения. Хмельницкий явно не поддерживал действий московских воевод, двинутых в Подолию и Галицию; при осаде Львова он через Выговского советовал осажденным не сдаваться, и в то же время вел свою политику сношений с Турцией, возобновил союз с крымским ханом, с трансильванским князем и со Швецией и явно готовил разрыв с Москвой. Но еще больше, чем поведение Хмельницкого, грезили прочности московских успехов действия Швеции. Начав войну с Польшей, шведы заняли западную часть Литвы, всю Великую Польшу, взяли Варшаву и Краков. Радзивиллы подписали унию Литвы со Шведским королевством под условием войны Карла-Густава с Москвой. Курфюрст бранденбургский, Хмельницкий, Ракоци вступили со шведским королем в соглашение о разделе Речи Посполитой. Карл-Густав себе прочил Ливонию и Пруссию. Царь Алексей решил тогда заключить перемирие с королем Яном-Казимиром, а вслед за тем образовался против шведов союз Дании, Австрии и Польши, к которым примкнул и Бранденбург. Смерть избавила Хмельницкого от полного крушения его планов, а царь Алексей Михайлович, вернув Польше Литву, удержал Ливонию и начал войну со шведами. Обострение шведской опасности выдвинуло в сознании московского правительства на первый план балтийский вопрос, который нашел себе убежденного энтузиаста в лице А. Л. Ордина-Нащокина. Для этого выдающегося государственного деятеля очередною и самою важной задачей московской политики было именно приобретение Ливонии и морского побережья на западе. Для этой цели, ради широкой перспективы развития русской торговли через Балтийское море, он готов был отступиться и от западнорусских завоеваний, от которых «прибыли нет никакой, а убытки большие», и от Малороссии. Но быстрый ход событий на юге и личное настроение царя Алексея убили его мечты. Царь Алексей Михайлович мысль Нащокина о возможности отступиться от «черкасскаго дела», ради прочного союза с Польшей против шведов, признавал «непристойной», подобной тому, как «отдать святой хлеб собаке». И «черкасское дело» заняло первое место в его политике. По смерти Хмельницкого началась в Украине «великая шатость». Малороссы выбились из-под польской государственной власти, смели «панский» строй общественных отношений, но не успели выработать сколько-нибудь прочной социально-политической организации. Во главе управления стоял гетман с диктаторской властью, вокруг него старшина, по теории избираемая, как и гетман, свободным выбором казацкого войскового круга, на деле же сложившаяся в богатую и влиятельную аристократию, которая свела всякие выборы к простой формальности. Казацкая масса, вольнолюбивая и буйная, плохо сносила старшинское ярмо, чувствуя себя носительницей украинского народовластия, к которому тянулась и крестьянская масса, только что сбросившая панское иго. В этой пестрой среде Хмельницкий занял позицию представителя верховной власти над всем малорусским народом, но московское правительство, как прежде власть польская, желало признавать в гетмане не администратора Украины, а только главу казацкого войскового самоуправления и взять управление страной в свои руки. Глубокий разлад между казацкой и народной демократией, с одной стороны, и олигархией старшины — с другой, давал опору в борьбе против стремления малорусских вождей к политической независимости Украины. Сам Хмельницкий в переговорах отделял казаков от крестьянства, предлагая такую статью: «Кто казак — будет вольность казацкую иметь, а кто пашенный крестьянин — тот будет должность царскому величеству отдавать», а старшины выпрашивали уже в его время у царского правительства грамоты на земли с признанием их господской власти над крестьянским населением этих земель. С другой стороны, крестьянство, плохо знавшее московские порядки, видело в попытках старшин восстановить «панщину» - черту польского шляхетского быта, которая окрепнет, как только произойдет воссоединение Украины с Речью Посполитой, и тянуло к Москве, увлекая на свою сторону и рядовое казачество, раздраженное старшинским самовластием. Старшинская среда была носительницей стремления к образованию самостоятельного малорусского государства, готовая, по нужде, идти на унию и под протекторат либо с Москвой, либо с Польшей; казацкой и народной массе эта идея была малопонятна и чужда, тем более что и у Хмельницкого она определилась сколько-нибудь отчетливо разве под самый конец его деятельности и поставлена в «статьях» 1654 г. Гетманом после смерти Богдана Хмельницкого старшина выбрала Ивана Выговского, хотя войсковой круг стоял за малолетнего Юрия Хмельницкого; казацкие полки, связанные с Запорожьем, противопоставили ему Мартына Пушкаря, который обратился в Москву с изветами на Выговского. Москва признала Выговского, но, пользуясь разладом, пыталась дальше вести присоединение Малороссии: передать управление и сбор налогов своим воеводам, подчинить киевскую митрополию своему патриарху, сводя полномочия гетмана и его рады к кругу чисто казацких дел. Выговский решил сломить внутренних врагов, с татарской помощью разбил Пушкаря и в 1658 г. заключил в Гадяче договор с Польшей об образовании из Украины великого княжества Русского, которое на началах внутренней автономии войдет в состав Речи Посполитой, наряду с королевством Польским и Великим княжеством Литовским. Внутренняя усобица сгубила Выговского, гетманом стал Юрий Хмельницкий. В переговорах с Москвой старшинская рада Юрия попыталась определить отношения в духе гарантий своей автономии, но князь Трубецкой принудил ее на войсковой раде 1659 г. принять «статьи», которые ограничивали власть гетмана и отдавали в руки московских воевод, сверх Киева, еще пять городов. Отрезать Северщину на московскую сторону Трубецкому не удалось.  Отношения оставались крайне сложными, а вести их приходилось с большой осторожностью: с 1657 г. возобновилась польская война и шла далеко не так успешно, как первая. На севере русские терпели неудачи, потеряли Литву и Белоруссию. На юге Хмельницкий вынужден был перекинуться на польскую сторону, боярин Шереметев капитулировал под Чудновом. Борьба затягивалась и вела к сознанию, что всей Украины не удержать. Московская политика наметила, по выражению царя Алексея, «средний путь»— раздел Малороссии по Днепру с тем, однако, чтобы удержать за собой и Киев. К этой цели, как возможному минимуму, направлены дальнейшие усилия Москвы. Раздел подсказывался внутренними отношениями Малороссии, где в Левобережной Украине утвердился гетманом Брюховецкий, а в Правобережной — Дорошенко. Брюховецкий, выдвинутый демократической массой казачества, искал опоры в Москве, согласился сам просить о введении в Малороссии московского управления и податного оклада, поддерживал проект подчинения малорусской церкви московскому патриарху, заслужил чин боярина и женился на боярышне княжне Долгорукой.

Поставив малороссийский вопрос на вполне реальную почву, правительство царя Алексея не колебалось уже между этой задачей и стремлением к Балтийскому морю. В 1658 г. заключено было перемирие со шведами, по которому пришлось согласиться на отказ от морского берега, но изменение всей политической конъюнктуры, когда Карлу XI, преемнику Карла-Густава, удалось заключить Оливский мир (1660) с Польшей, Бранденбургом и Австрией, а затем помириться и с Данией, заставило отступиться и от Ливонии. Кардисский мир 1661 г. разрушил все планы Ордина-Нащокина: Москва осталась при старой границе со Швецией. Теперь царь призвал Нащокина, который тщетно отстаивал свою западную программу и примирение с Польшей, к осуществлению своего «царского пути» в черкасском деле это был доверенный дипломат царя, который не мог по обычаю поставить его во главе посольства, но переписывался с ним через Тайный приказ, помимо начальных бояр-послов. Переговоры с Польшей о разделе Малороссии затянулись из-за новых военных неудач и споров о Киеве. Только 3 января 1667 г. удалось Нащокину заключить Андрусовское перемирие на несколько лет, по которому Москва сохраняла восточную Украину, а Киев на два года. Это перемирие предрешило исход малороссийского вопроса в XVII в., так как на его основе состоялся и Вечный мир 1686 г. По возвращении Нащокина с посольского съезда ему было даровано боярство и пожаловано звание «царственныя большия печати и государственных великих посольских дел оберегателя», звание, которое можно приравнивать к званию канцлера, с поручением ведать Посольским приказом вместе с приказом Малороссийским. Важнейшею из возложенных на него задач сам царь считал «удержание Киева». Тот же вопрос сильно волновал малороссов, опасавшихся возврата Киева полякам, ввиду известных мнений Нащокина о «ненадобности» черкасских городов; московский канцлер направил усилия на то, чтобы сделать принятие Киева, по истечении условленного срока, невозможным для самих поляков и закрепить его связь с Москвой сосредоточением в ней церковного управления. Нащокин искал в смуте на правом берегу Днепра средства парализовать польские притязания на Киев и стал склонять Дорошенка к отделению от Польши, обещая московское покровительство. Это запутало Нащокина в интриги правобережного гетмана Дорошенко и довело его до потери влияния. Дорошенко мечтал о другом воссоединении Украины и только использовал шаги Нащокина, чтобы напугать Брюховецкого, поднять московскую половину Украины и, погубив соперника, стать во главе всей Малороссии против Москвы и Польши под покровительством турецкого султана. Движение быстро оборвалось, и левый берег Днепра смирился пред Москвой, но теперь царь Алексей, под влиянием А. С. Матвеева, склонялся к более энергичной политике; подтверждение Андрусовского перемирия с сохранением за Москвой Киева на неопределенное время уже не удовлетворяло, в Москве мечтали о подчинении через Дорошенко и Правобережной Украины, поверив его переговорам о московском протекторате. Ордин-Нащокин должен был уступить Матвееву управление Малороссийским приказом, а затем и свое канцлерство. Началась борьба за западную Малороссию, приведшая к первой русско-турецкой войне, так как султан прислал свои войска по призыву Дорошенко. Эта война не была закончена при жизни царя Алексея, а после него оставила след лишь в больших потерях, кровавой «руине» Правобережной Украины и усиленном бегстве ее населения в пределы Московского государства. Малороссийский вопрос надолго остался в том положении, какое создано Андрусовским перемирием и его подтверждением в 1669 г.

Задача объединения под царской властью всего русского и православного населения Восточно-Европейской равнины далеко не была разрешена при царе Алексее. Но политическая и культурная жизнь русская развернулась много шире, чем во времена великорусского государства Даниловичей. Малорусские силы потянули к Москве, которая овладела — хотя и с большим трудом — и их киевским центром. Это было крупным шагом в политике, подготовлявшей перерождение Московского царства в монархию всероссийскую. Все основные черты такой политики отчетливо поставлены в царствование царя Алексея: борьба за Балтийское море и за подчинение русской государственной власти всего русского населения Речи Посполитой, расширение южной границы все дальше к Черному морю, пока русская государственность не станет твердо на его берегах, избавившись от вековечной крымской тревоги. Широко раскидывается в это время русская колонизация на восток, где поиски новых земель привели к занятию Анадырского края, Забайкалья и к первым попыткам утвердиться на Амуре. Всем этим очерчен круг задач и отношений, которые наполнят собой внешнюю работу государства на весь XVIII в.  В то же время Московское государство значительно углубило свои связи с Западной Европой. Ордин Нащокин, заново регулируя внешнюю торговлю в «Новоторговом уставе», деятельно заботится об укреплении торговых сношений с Англией и Голландией, ищет новых путей для русской торговли, завязывает переговоры с Францией, Испанией, Венецией, заключает торговые договоры с Пруссией и Швецией. Московское государство при царе Алексее сознательно готовилось вступить в «ранг первоклассной европейской державы», в который и было возведено его великим сыном.

Александр I.

Первая четверть XIX в. — наиболее сложный, насыщенный противоречиями и своеобразным драматизмом период в истории императорской России. Общую характеристику этого периода можно бы озаглавить: «Россия на распутье» — между самодержавно-крепостническим строем русской государственности и русских общественных отношений и поисками новых форм социально-политической организации страны, соответственно назревшим и остроощутимым потребностям развития ее материальных и культурных сил. В центре интереса к этой эпохе стоит у историков личность императора Александра I независимо от того, преувеличивают ли они роль личности властителя в судьбах страны или ставят ее в надлежащие рамки, как создание условий данного времени, как индивидуальную призму, сквозь которую можно рассмотреть скрещение, в определенном, конечно, преломлении, тех или иных основных жизненных тенденций данной эпохи. Личная психология Александра, которой больше всего занималась наша историография, представляется обычно крайне неустойчивой, путаной и противоречивой; такой казалась она и его современникам, даже близко его знавшим, хотя не всем и не всегда. Прозвали его «северным сфинксом» точно отказываясь разгадать его загадку. Эти отзывы любопытны и ценны, при всей своей неопределенности и своих противоречиях, как отражение того бытового впечатления, какое производил Александр на всех, имевших с ним дело, на каждого по-своему. Это-то впечатление и стараются уловить его биографы, на нем пытаются построить характеристику своего героя, а вернее сказать, свое личное суждение о неги и впечатление от него, всматриваясь в его слова и действия, вчитываясь в его письма и в рассказы мемуаристов или авторов различных «донесений» за границу о его беседах и настроениях.

А между тем Александр I — подлинно историческая личность, т. е. типичная для своего времени, чутко и нервно отразившая в себе и силу сложившихся традиций, и нараставшую борьбу с ними, борьбу разнородных тенденций и интересов, общий эмоциональный тон эпохи и ее идеологические течения. Отразила их, как всякая личность, по-своему, субъективно, и притом в сложнейших условиях деятельности носителя верховной власти в эпоху напряженнейшей внешней и внутренней борьбы такого типичного «переходного времени» от расшатанного в основах, но еще очень крепкого старого, веками сложившегося уклада всей общественной и государственной жизни к назревавшему, еще слабому, но настойчиво- требовательному новому строю всех отношений, как первая четверть XIX в. Александр I — «прирожденный государь» своей страны, говоря по-старинному, воспитанный для власти и политической деятельности, поглощенный мыслью о ней с детских лет, а в то же время — питомец XVIII в., его идеологического и эмоционального наследия, и вырос и вступил в жизнь для трудной, ответственной и напряженной роли правителя в бурный и сложный момент раскрытия перед сознанием правящей среды глубоких и тягостных противоречий русской действительности. Драма русской исторической жизни, как и его личная, разыгрывалась в тесной связи и на общем фоне огромного европейского кризиса наполеоновской эпохи. Его «противоречия» и колебания» были живым отражением колебаний и противоречий в борьбе основных течений его времени. Более восприимчивый, чем творческий, темперамент сделал его особенно человеком своего времени. Только на фоне исторической эпохи становится сколько-нибудь понятной индивидуальная психология таких натур.

1. Российская империя в Александровскую эпоху

К исходу XVIII в. только сложилась Европейская Россия в своих «естественных» границах от моря и до моря. Закончена вековая борьба за господство на восточном побережье Балтийского моря (присоединение его северного, финляндского края, выполненное Александром I, имело лишь второстепенное значение упрочения и обороны этого господства); закончена была борьба и за Черноморье, оставив в наследие преемникам Екатерины II «вопрос о проливах»; разделы Польши закончили вековую борьбу за Поднепровье, географическую базу всего господства над Восточно-Европейской равниной, хотя и с отступлением от петровского завета русскому императору — сохранить всю Польшу опорой общеевропейского влияния России. Основные вопросы русской внешней политики были исчерпаны в их вековой, традиционной постановке, связанной со стихийным, географически обусловленным стремлением русского племени и русской государственности заполнить своим господством великую Восточно-Европейскую равнину, овладеть ее колонизационными и торговыми путями для прочного положения в системе международных, мировых отношений Запада и Востока.

Территория Европейской России стала государственной территорией Российской империи. Обширность пространства, значительное разнообразие областных условий экономического быта и расселения, племенных типов и культурных уровней — сильно усложняли задачу oрганизации управления. 3ахват территории был только первым шагом к утверждению на ней устойчивой и организованной народнохозяйственной и гражданской жизни. Само распределение по ней населения было еще в полном ходу. Переселенческое движение — столь характерное явление в быту русских народных масс — развертывалось не только в первой четверти, но и в течение большей части XIX в. преимущественно в пределах Европейской России. На юг, в Новороссию, на юго-восток, к Прикавказью и Нижнему Поволжью, отливают с севера и запада все новые элементы. «Новопоселенные» в этих областях «сходцы» и «выходцы» составляют значительный, даже преобладающий процент местного на селения. И на новых местах они оседают не сразу, а ищут, в ряде повторных переходов, лучших условий хозяйственного обеспечения и бытового положения. Эта неизбежная подвижность населения стоит в резком противоречии со стремлением центральной власти к установлению повсеместно порядков «регулярного государства» на основе закрепощения трудовой массы и стройно организованных губернских учреждений. Русское государство все еще в строительном периоде. Оно строится в новых, расширенных пределах приемами, окрепшими и проверенными в Великороссии, — на основе государственного «крепостного устава». Процесс закрепощения, завершенный для центральных областей первыми двумя ревизиями XVIII в., систематически проводится в малороссийских и белорусских губерниях на основе 4-й и, особенно, 5-й ревизии рядом правительственных указов в развитие и дополнение основного акта—указа 1783 г. о прекращении «своевольных переходов», которыми — по мнению верховной власти — нарушалось «водворяемое ею повсюду благоустройство». Эта борьба государственной власти со всеми более или менее уцелевшими элементами «вольности», в составе населения настойчиво завершалась при Александре I на всей территории империи — в Малороссии, потерявшей характер автономной провинции, в Новороссии и Белоруссии; завершалась торопливо, с назначением краткого — годичного — срока на подачу исков для «отыскания свободы от подданства помещикам», по истечении которого все сельское население закрепощалось по записям в пятой ревизии.

Массовое закрепощение «вольного» люда рассматривалось как водворение «благоустройства», как основа государственного строительства. Объединение обширной территории укреплялось повсеместным насаждением губернской власти, обычной для 36 центральных губерний, усиленной в форме генерал-губернаторов и военных губернаторств для остальных областей. Углублялась эта административная спайка всех частей имперской территории традиционными для центра социально-экономическими связями помещичьего землевладения и крепостной организации сельского хозяйства. По областям-окраинам растет и крепнет не только местное помещичье землевладение; сильное развитие получает крупное землевладение дворянства вельможного, столичного — по связям его с властным правительственным центром — и в Малороссии, и особенно в областях, захваченных в эпоху польских разделов из состава бывшей Речи Посполитой. Раздача крупных населенных имений связывает материальные Фамильные интересы правящего общественного слоя с завоевательной политикой центральной власти, развивает и питает в его среде воинственный, наступательный патриотизм, а затем тенденцию к безусловному подчинению присоединенных областей, с устранением их местных «привилегий», общему для всего государства шаблону не только управления, но и землевладельческих, социально-экономических отношений.

Российскую империю строила дворянская, крепостническая Россия. Но развитие внутренних сил страны требовало уже иных, более сложных приемов, не укладывавшихся в тяжкие традиционные рамки крепостного хозяйства и «крепостного устава». Закрепление за империей черноморского юга принесли решительное углубление и усиление тяги России к торговым связям с общеевропейским, мировым рынком. Конечно, подавляющее значение Балтийского моря в русской внешней торговле остается в силе в течение всей первой половины XIX в. Но русская экономическая политика прибегает со времен Екатерины II, с первых моментов утверждения России в Черноморье, к ряду мер покровительства для развития южного, черноморского торга. Сама колонизация края и систематическое его огосударствование, уничтожение Запорожской Сечи, подчинение донского казачества военной администрации как иррегулярной боевой силы, упразднение всяческой «вольности» на южных пространствах империи — связаны не только с организацией разработки местных почвенных богатств в привычных формах крепостного хозяйства, но не менее — с насаждением в устраиваемом крае гражданского порядка и казенного благоустройства как основы для южных торговых путей и черноморской заграничной торговли. Императорская Россия, еще Петром возведенная в ранг первоклассной европейской державы, усиленно стремится сохранить, утвердить и развернуть это свое международное значение, закрепляя его политические формы своей внешней политикой и расширяя его хозяйственную базу своей политикой экономической. Внутреннее развитие страны тесно связано с этими ее внешними отношениями. Возможно большее их расширение и углубление — неизбежный путь к росту ее производительных сил, ее материальной и духовной культуры, в частности — расширение торгового обмена. «Отпуск собственных произведений, — говорил первый министр вновь учрежденного в 1802 г. министерства коммерции граф Н. П. Румянцев,— оживотворяет труд народный и умножает государственные силы». Открыть возможно шире для внешней торговли Южный морской путь представлялось делом крайне заманчивым, особенно при тягостном для нее испытании в континентальной блокаде (1807—1811), когда и фактически несколько оживилось движение товаров через южные порты, и сложились планы о порто- франко для Одессы, Феодосии, Таганрога. С мыслью об этих южных портах связывались планы oб усилении хлебного экспорта, который занимал весьма незначительное место в тогдашней русской торговле, и даже об активной роли России в торговом обмене между Европой и азиатским Востоком. Весьма было министерство торговли озабочено также усилением торга по сибирским путям с Китаем, созданием транзитной торговли со Средней Азией и далее через нее с далекой Индией.