Царь Алексей Михайлович 3 страница

Издавна накоплялось это раздражение против «владущих», питаемое памятью о том их «безвремянии», когда они «от своих раб разорени быша». Громко раздавались жалобы на. «сильных» людей во все царствование царя Михаила, доходя подчас, как на земском соборе 1642 г., до протеста против усиления приказной власти и сожалений о минувшей старине, когда местное управление было в руках выборных людей. В 1648 г. «смятение в мире» прорвалось наружу, прежде всего в Москве. 2 июня толпа окружила царя, возвращавшегося с богомольного похода к Троице, била ему «всею землею» челом на земского судью Плещеева за «великую налогу» от его «разбойных и татиных дел», а затем, когда царь «того дни всей земле его, Левонтья, не выдал», поднялась на «заступников» Плещеева, боярина Морозова, окольничего Траханиотова, думного дьяка Чистого и на многих их единомышленников; «домы их миром разбили и разграбили», а Чистого «до смерти прибили». Три дня бушевала Москва; стрельцы отказались ударить на толпу, волновались и другие служилые люди; чтобы удержать от бунта военную силу, царь велел и тем и другим выдать двойное денежное и хлебное жалованье. Уступили толпе Плещеева и Траханиотова; первого царь велел вести на казнь, но толпа отняла его и сама умертвила; второго сначала выслали из Москвы, а потом вернули и казнили. К народу московскому, царь выслал популярных бояр, дядю своего Никиту Ивановича Романова и кн. Д. М. Черкасского с духовенством, обещая отстранить от всех дел Морозова и других ненавистных народу «владущих», но мир утолился только после личных объяснений царя, который со слезами умолял толпу пощадить его дядьку, с тем чтобы ему впредь и всему роду его, Морозовым, у государевых дел не бывать. «И на том государь царь к Спасову образу прикладывался», и на том всею землею государю царю челом ударили и в том во всем договорились.

Прямой бунт улегся, но тревожные толки не прекращались. Чуялось, что «весь мир качается». Беспокойные головы мечтали найти вождей и покровителей в Н. И Романове и кн. Черкасском, выдвинуть их в делах правления против постылой морозовской клики Подымаясь бунтом против лихих царских советников, москвичи самого царя Алексея мыслили солидарным со своей «правдой». «Нынеча, — толковали они, — государь милостив, сильных из царства выводит». Московские события не замедлили найти отклик и в провинции. Проснулась надежда, что есть, наконец, управа против насильников. Б Сольвычегодске, в Устюге народ поднялся боем и разграблением на воевод. Неспокойно прошли 1648 и 1649 гг. А в начале 1650-го возникли и еще более серьезные беспорядки в Пскове и Великом Новгороде. Псковичи увидали явную «измену» бояр в посылке крупного хлебного и денежного транспорта в Швецию, хотя отправлялся этот транспорт по соглашению о переселенцах из-за рубежа, которых царское правительство не считало возможным выдать; народ погромил его, не слушая ни в чем воеводу, выбрал себе «начальных людей»; подняли и новгородцев, которые также устроили у себя выборное управление, мимо своего воеводы и митрополита Никона. К царю восставшие послали челобитья на дьяков, бояр и приказных; заступника и представителя искали в том же боярине Н. И. Романове, просили емy поручить сыск по их делу, били через него челом о восстановлении прежнего порядка, когда воеводы и дьяки судили по правде с земскими старостами и выборными людьми. Раздражение против приказных злоупотреблений разрасталось в протест против усиленной бюрократизации управления.

В Москве челобитчики получили суровую отповедь: «Холопы де государевы и сироты великим государям никогда не указывали... а того никогда не бывало, чтоб мужики с боярами, окольничими и воеводами у расправных дел были, и впредь того не будет». На усмирение Новгорода и Пскова отправили ратную силу с кн. И. Н. Хованским. Новгород смирился без сопротивления, отчасти благодаря энергии митрополита Никона, но псковичи покорились только после безнадежной попытки сопротивления. Правительство действовало осторожно, видя в происшедшем признак «шаткости» не только местной. Псковское дело было в июле 1650 г. сообщено собору, на котором участвовали служилые люди московские и городовые, торговые люди — гости, старосты сотен гостиной и суконной, сотские от сотен черных. Как высказалось общественное мнение столицы, мы не знаем — приказное делопроизводство не сберегло этих соборных «сказок», но, насколько настроение и тут не было спокойным, видно из царского указа, сказанного сотским сотен московских в Посольском приказе тотчас после собора, чтобы они без утайки извещали государю о всяких «воровских» речах, какие проявятся в народе.

Так тревожно было настроение Московского государства в те годы, когда вырабатывалась и вступала в жизнь знаменитая «Уложенная книга» 1649 г. Лица, враждебные новинкам этого Уложения, как, напр., Никон, имели повод утверждать: «И то всем ведомо, что собор был не по воле, боязни ради и междоусобия от всех черных людей, а не истинныя правды ради». Но для подобного рода жалоб был именно только повод, а не основание. Потребность в упорядочении всего накопившегося законодательного материала и в определении заново ряда законодательных вопросов была слишком глубока и настоятельна, чтобы сводить eё удовлетворение к «боязни междоусобия». Но едва ли подлежит сомнению, что в постановке на очередь и в энергичном выполнении большой законодательной работы играл свою роль и политический мотив, желание утвердить прочно и «впредь ничем нерушимо» основания того социального строя, на какой опиралась московская государственность, и тех правовых устоев, шатание которых могло стать гибельным для нее. В этом смысле Уложение царя Алексея является подлинным завершением работы над восстановлением государства Московского из пережитой им «великой разрухи».

Конечно, не постановка этой задачи вызывала осуждение Уложения суровыми критиками, а способ ее выполнения при участии земского собора и с большим вниманием к иным из возобладавших на нем течений. Таким властным людям, как Никон, да и некоторым другим многое в Уложении казалось вынужденною уступкой общественному настроению, направленному против «владущих верхов». Официально-приказные источники для истории Уложения и самый текст его немного дают для выяснения таких настроений. Но тщательное изучение данных, часто слишком отрывочных для удовлетворения интереса к столь крупному явлению в истории Московского государства, как Уложение, дает некоторую возможность разглядеть за спокойным, бесстрастным ликом законодательного памятника следы напряженной борьбы разнородных интересов и домогательств.

16 июня 1648 г. царь Алексей по совету с патриархом Иосифом, всем освященным собором и со своей государевой думой, решил приступить к большому делу пере смотра, пополнения и кодификации действующего права с тем, чтобы «государево царственное и земское дело» утвердить и «на мере поставить». Составление проекта Уложения возложено было на комиссию из пяти лиц: бояр кн. Никиты Ивановича Одоевского и кн. Семена Васильевича Прозоровского, окольничего кн. Ф. Ф Волконского и двух дьяков, Гаврилы Леонтьева и Федора Грибоедова. Но к участию в деле обновления законодательных норм призван был и земский собор, притом такого состава, что преобладание на нем оказалось за средними разрядами населения, служилыми и торговыми людьми. Чины дворцовые и московские дворяне призваны были не поголовно, как бывало прежде, а через представителей «из чину по два человека» Их представители тонули в массе провинциального люда, из которого было призвано до 150 служилых и до 100 тяглых людей. Земских выборных призывали к обсуждению «великих дел», какие предстояло определить государевым указом и соборным уложением на земских соборах XVII в. они, со времен патриарха Филарета, выступают преимущественно как ходатаи-челобитчики своих доверителей-избирателей, чтобы великим государям «всякия их нужды и тесноты и разоренья и всяки недостатки были ведомы», а носители власти могли, «советовав по их челобитью, о Московском государстве промышляти, чтобы во всем поправити, как лучше». Состав представительства 1648 г. тем лучше отвечал этой задаче, что, по-видимому, строже прежнего был выдержан его сословный характер: среди подписей под «Уложенной книгой» не заметно выступления духовных лиц и служилых людей, посадских и уездных людей место», что раньше бывало

«Новые статьи» Уложения отражают на себе, в весьма значительной степени, влияние соборных челобитий. Их общий смысл подводит некоторый итог той сословной политике, которая так характерна для государственного строительства XVI в. и нашла себе продолжение в деятельности сперва Бориса Годунова, затем патриарха Филарета Никитича, — политике, направленной на организацию и обеспечение интересов средних разрядов служилого класса и торгово-промышленного тяглого люда как главной ОПОРЫ военных и финансовых сил государства. Верховная власть берет их интересы под защиту против сильных конкурентов — боярства и церкви, узаконивает отношения, сложившиеся в их пользу, тем самым не только укрепляя, но и расширяя значение этих отношений. Выполнена в Уложении отмена «урочных лет» для сыска беглых крестьян, а эти «урочныя лета» являлись одним из способов заполнения рабочею силой крупных вотчин, боярских и монастырских, за счет служилых поместий и мелких вотчин; возобновлен запрет церковным иерархам и монастырям приобретать вотчины, чтобы не уменьшался фонд служилого землевладения. По челобитью всех соборных чинов государь повелел впредь на все духовенство, от митрополитов и до причта церковного и рядовой братьи монастырской, и на всех слуг и людей церковных «во всяких писцовых исках суд давати в Монастырском приказе», вновь учрежденном светском судебном месте; этим дополнялось общее упорядочение в Уложении процессуальных порядков, проникнутое тенденцией, чтобы «Московского государства всяких чинов людям от большаго и до меньшаго чину суд и расправа была во всяких делах всем ровна».

Уложение установило, как было уже упомянуто, вечную крепость всего сельского населения землевладельцам по писцовым и переписным книгам — вместо прежней крепости одних дворохозяев; внутренний смысл этой «крепости сильно огрубел с XVI в., и Уложение уже рассматривает крепостных крестьян то, как имущественную ценность, предписывая, в случае невозможности вернуть беглых, брать у провинившегося в приеме их «таких же крестьян» для отдачи потерпевшему, то как господских людей, на которых можно возложить и личную ответственность за господина, подвергая их в известных случаях «правежу» за него. Наконец, Уложение отнеслось с большим вниманием к поземельному праву служилых людей, расширяя их права на поместья разрешением мены поместий и регулировкой обеспечения осиротевшей семьи помещика из его поместной дачи и тщательно разработав РЯД вопросов по праву распоряжения вотчинами и наследования их.

Не меньше внимания со стороны законодательной власти встретили челобитья посадских общин. Царь вступился за своих тяглецов и велел взять за себя в тягло и в службы бесповоротно слободы патриаршие и всех духовных владельцев, боярские и все частновладельческие, потому что жившие там торговые и ремесленные люди промышляли всякими торговыми промыслами, подрывая своей конкуренцией благосостояние посадских тяглецов, а ни государевых податей с ними не платили, ни служб не служили; они были «устроены в ряд с тяглыми людьми», в посадское тягло, равно как и те вотчины, села и деревни разных владельцев, которые находились около посадов. Уложение вообще обеспечило посадских людей от конкуренции лиц, не положенных в посадское тягло, которые до того времени часто владели по городам лавками и вели торговлю. Чтобы сохранить платежные силы посадских общин, оно объявило посады замкнутыми, не разрешая тяглецам выходить из них. Не только те, кто ушел в «закладчики» к богатым людям, «избывая тягла», подлежали возвращению на прежние свои посадские места, но запрещен и переход из одной тяглой общины в другую. Посадские тяглецы стали крепки своему посаду. Об этом хлопотала более зажиточная часть посадского населения — «лучшие» люди посадские, в руках которых сосредоточивались главное влияние на раскладку податей и повинностей и выбор на должности старост и сотских, а вместе с тем и ответственность за податную исправность посада. Замкнутость посада связывала не их, а прежде всего меньших людей, маломочных, которые, чтобы избежать тягла, норовили заложиться за сильного человека, а то и в холопы уйти к богатому владельцу. Те же руководящие слои торгово-промышленного класса принесли на собор свои давние жалобы на развитие льгот иноземным купцам и добились серьезного ограничения этих льгот, вредно отражавшихся на торговых оборотах русского купечества.

Не без борьбы были добыты эти результаты, шедшие вразрез с интересами влиятельных общественных верхов — боярства, приказного люда, патриарха, всей церковной иерархии и монастырских властей. Законченное Уложение, утвержденное царем в соединенном заседании освященного собора и боярской думы, было «чтено» выборным людям, «которые к тому общему совету выбраны на Москве и из городов» для того «чтобы то все Уложенье впредь было прочно и неподвижно». Государь повелел патриарху и всему освященному собору, боярской думе и всему земскому собору «закрепить» уложенный список своими руками, а потом списать Уложенье в книгу, за скрепой дьяков Леонтьева и Грибоедова, с той книги напечатать многие книги, разослать их по приказам и по городам и впредь «всякие дела делать по тому Уложенью».

Подпись всех членов собора на уложенном списке возлагала на них ответственность за его содержание перед русским обществом. И выборные люди, прибыв на собор челобитчиками о нуждах своих сословных групп и родных гнезд, разъезжались смущенные и не без тревоги. Они чувствовали, что на местах их встретят неудовольствием и раздражением за те «указные грамоты», которые они везли домой «с соборного уложенья». 

Уложение в своих установлениях стояло на точке зрения государственного интереса, которому должны подчиняться все частные и общественные интересы; если в борьбе разных интересов оно стало в ряде вопросов на сторону определенных общественных групп, то лишь постольку, поскольку интересы этих групп отвечали нуждам «государева и земскаго дела». И государю пришлось принимать меры, чтобы «выборных людей в городах воеводы от городских людей ото всякова дурна оберегали для того, что у его государева у соборнова Уложенья по челобитью земских людей не против всех статей его государев указ учинен». Расхождение между правительством и обществом в оценке отвергнутых челобитий характерно сказалось в одной государевой грамоте о защите выборного человека от его избирателей, недовольных, что «не о всех их нуждах государев указ учинен»; тут причина их «шума» объяснена так: «Что он на Москве разных их прихотей в Уложенье не исполнил». К сожалению, наши источники не сохранили содержания ходатайств, вызвавших столь различную оценку. Но важнее другая черта этих отношений: они показывают, что призыв выборных представителей к столь важному делу, как пересмотр действующего права, был связан в сознании тех общественных слоев, которые на соборе играли главную роль, с мыслью о влиятельном участии выборных в законодательной работе, об их обязанности перед избирателями отстаивать интересы своих доверителей и добиваться их удовлетворения. Проявления такой политической притязательности не замедлили вызвать отпор в правящей среде, тем более что момент политический осложнялся недовольством общественных верхов, боярских и церковных, против уступок, какие им пришлось сделать в пользу средних слоев населения, поступившись частью своих преимуществ. Совокупность этих впечатлений от земского собора 1648—1649 гг., должна была получить особую остроту в связи с тем «всего мира качанием», какое характерно для общественного настроения тех лет; проявления социальной розни и оппозиционного духа в земской среде на соборе естественно было связать с тревожным положением дел по городам, где происходили вспышки прямого бунта. Выше было упомянуто, как, по-видимому, неудачно окончилась попытка правительства царя Алексеи найти в соборе 1650 г. опору дня подавления псковского мятежа. После того верховная власть только дважды созывает земский собор по общегосударственному вопросу: принимать ли в подданство Малороссию и воевать ли за неё с Польшей? По сохранившимся данным, собственно обсуждения дела на этих соборах и не было. В 1651 г царь; Алексей повелел «вычесть королевские неправды» перед собором и получил от духовенства заявление, что если король не даст удовлетворения, то церковь благословит царя на разрыв мирного докончания. А в 1653 г., судя по соборному акту, выборные, опрошенные «порознь», только повторили то решение боярской думы какое было им сообщено. В дальнейшей практике правительство предпочитает не соединять «все чины Московского государства», а обращается порознь то к служилым, то к торговым людям, притом лишь по вопросам специальным, для решения которых нужна профессиональная опытность. О том, что тут действовали мотивы более сложные, чем простое практическое удобство, свидетельствуют события, разыгравшиеся в 1660-х гг. в связи с тяжелым экономическим кризисом, который был вызван неудачной финансовой политикой правительства.

Попытки приступить к преобразованию пода гной системы не дали благоприятных результатов ни в начале царствования царя Алексея, ни во все его течение. Отступив перед перестройкой прямого обложения на основе подворной переписи, потерпев неудачу с соляной пошлиной, правительство в 50-х гг. сделало лишь две решительных попытки упорядочить косвенное обложение. В 1652 г, отменены были винные откупа и продажа вина в кружечных дворах стала строгой казенной монополией в заведовании верных голов и целовальников; через год сделан был опыт объединения ряда мелких таможенных сборов, с какими связана была внутренняя торговля, и замены их одною пошлиной в 10 % с продажной цены; но провести в жизнь эту меру и развить ее полнее удалось лишь много позднее в Новоторговом уставе 1667 г. Государственное хозяйство оставалось в состоянии весьма хаотичном, а между тем начало продолжительной борьбы за Малороссию потребовало чрезвычайного финансового напряжения. Тогда правительство решилось прибегнуть к монетной операции, которая показалась способною доставить значительные средства. 11е удовлетворяясь искусственным курсом серебряных ефимков, которые стоили 40—42 копейки, а переливались в рубли или получали клеймо, придававшее им ценность рубля, в 1656 г., по проекту, который приписывают боярину Ф. М. Ртищеву, прибегли к выпуску медных денег, по форме и величине равных серебряным; за ними признана была и номинальная стоимость серебряных. Это было своеобразной кредитной операцией, ничем, однако, не обеспеченной, тем более что само правительство недолго принимало новые деньги в уплату казенных сборов, а скоро стало при таких уплатах требовать серебра, частью или даже полностью. Серебро люди начали копить, а еще быстрее уходило оно в руки иноземцев. Увлечение выпуском медной монеты, которая на первых порах пошла успешно в ход, и чрезвычайное развитие легкой подделки, которая производилась на самом государевом монетном дворе, бывшем в ведении тестя царского И. Д. Милославского, чеканившего много денег для себя лично, скоро привели к панике и невероятному росту цен на все товары и такому упадку медной монеты, что к 1663 г. за 12—15 рублей медных неохотно давали рубль серебра. Тяжелый кризис поразил русскую торговлю, острая нужда переживалась всеми, кто имел на руках новую, обесцененную монету. Весною 1662 г. московская толпа поднялась на тех, кого считали виновниками всех бед, на Милославских и Ртищева.

Опять, как в 1648 г., возбужденная толпа пошла в подмосковное село Коломенское, где находился тогда царь, бить челом на «изменников». Он сам вышел к народу, обещал прибыть в Москву и разобрать дело, даже по рукам ударил с одним из предводителей. Но в столице начался уже погром; толпа вернулась к царю, сугубо возбужденная, и дело кончилось разгромом ее оружием царских стрельцов; началась суровая расправа, многих казнили и сослали. Москва утихла, но медлить с разрешением дела о новых деньгах было невозможно. Искать выхода правительство начало задолго до бунта. Оно обращалось за советом к торговым людям московским, но тут встретило единодушный ответ: «О том мы ныне одни сказать подлинно надоумеем, — для того, что то дело всего государства, всех городов и всех чинов, и о том у великаго государя милости просим, чтобы пожаловал великий государь, указал для того дела взять изо всех чипов на Москве и из городов лучших людей по 5 человек, а без них нам одним того великого дела на мере поставить невозможно». Им вторили люди суконной сотни, черных сотен и слобод московских; все находили, что без собора «изо всяких чинов и из городов» нельзя им «о медных деньгах сказать и их на мере поставить, что им быть или переменить», потому что «то дело всего государства». Однако правительство царя Алексея не нашло нужным собирать земский собор, видимо, не разделяя мысли, что дело собора — «поставить на мере» важный государственный вопрос, вызвавший столько волнений и тяжелой нужды. Оно само ликвидировало дело решительным признанием банкротства: запретило обращение медных денег, предоставляя их владельцам либо переливать их в простую медь, либо сбывать в казну по 10 денег за рубль, то есть за одну двадцатую их нарицательной стоимости, что, конечно, весьма многих разорило и глубоко пошатнуло народное хозяйство.

Роль земских соборов в истории московской государственности оказалась временной и подчиненной. В XVI в. они сменили прежние совещания великих князей, куда в особо важных случаях призывались, кроме духовного чина и думных людей, все, сравнительно с ними второстепенные, служилые люди, занимавшие должности по великокняжескому управлению; сменили в ту пору, когда новая организация управления при царе Иоанне Васильевиче передала заведование силами и средствами страны в руки «чинов» служилого и торгово-промышленного, разделенных на разряды по степени их государственной полезности. Призыв «всех чинов Московского государства» к разрешению важнейших государственных вопросов имел смысл совещания верховной власти с органами, управлявшими «делом государевым и земским», но получил особое значение в «безгосударное» время Смуты, когда общественное содержание «чиновной» структуры служилого и тяглого населения взяло верх над ее служебно-административным назначением. Старая форма послужила органом общественной самодеятельности при восстановлении государства и общественного порядка. При новой династии усиление воеводской власти быстро разрушает живую силу местных организаций, объединением которых были «советы всей земли». В центре земские соборы остаются опорой власти в созидательной работе и выяснении положения страны; но их выборные элементы быстро сходят до положения «сведущих людей» и челобитчиков о нуждах своих сословных групп. Правительство обсуждает с ними способы упорядочить службы, повинности и платежи населения, укрепить имущественное положение разных его разрядов, ради исправности их перед требованиями «государева и земского дела». Но эти вопросы неразрывно связаны с основными задачами всего государственного управления, и по логике вещей перед земскими соборами власть верховная ставит важнейшие проблемы законодательства и внешней политики. Однако в XVII в. смысл этих совещаний иной. В царствование Михаила Федоровича резкое усиление приказной власти в центральном и областном управлении противопоставило «чинам Московского государства» крепкую систему бюрократических органов верховной власти, отодвинув их от практических задач государственного управления. На земских соборах 40-х гг. XVII в. раздается критика приказного управления и деятельности правящих верхов, слышатся заявления сословных требований, замечается стремление к законодательной инициативе, потому что постановка «на мере» государственного дела сознается как «дело всего государства и всех городов и всяких чинов людей». Судьба земских соборов была решена той точкой зрения московской власти, какую внушал официальный ответ псковским челобитчикам 1650 г.: «Холопы государевы и сироты великим государям никогда не указывали».

Так, земский собор 1648—1649 гг., созванный для великого дела умиротворения страны, начатого избирательным собором 1613 г., привел к выяснению глубоких политических и социальных противоречий, обусловивших тревожную историю дальнейших десятилетий. А социальные результаты его законодательной работы лишь углубили причины брожения закрепощаемой народной массы, которую отдали в жертву интересам служилого землевладения. Результатом государственного строительства первой половины XVII в. оказывался крайне напряженный строй общественных отношений. Соборное Уложение завершило развитие этого строя, охватившего почти все социальные разряды населения. Работа над укреплением расшатанного государственного порядка в соседстве с упорной, почти непрерывной борьбой с внешними  врагами требовала огромного напряжения народных сил, а страна, разоренная, скудная и материальными и культурными средствами, могла удовлетворять требования «государева и земскаго дела» лишь с крайними усилиями. Сосредоточение всех этих сил и средств в распоряжении неограниченной власти определилось как политическая необходимость для Московского государства XVII в. не в меньшей степени, чем в XV и XVI столетиях, в эпоху созидания этого государства Рюриковичам! И то же основное противоречие средств и потребностей государственных обусловило закрепощение трудовой на родной массы государеву тяглу и служилому землевладельцу, являвшемуся социально-экономическою базою всего московского государственного здания. Общественные низы, на которых все тяжелее ложилась тягота этого строя, всколыхнулись в Смутное время, выбитые из суровой бытовой колеи экономическим кризисом и государственной разрухой. Восстановление порядка возвращало их в прежнее состояние зависимости и кабалы, но  производимое строже и осложненное полной безвыходностью. Но в то же время заново открылся путь в вольный простор Поволжья и Дона. Правда, колонизационное движение на востоке и юго-востоке было соединено с большими трудностями. В 30—40-х гг. XVII в. за Волгой неспокойно от калмыков и ногаев; но в 50-х — сооружена укрепленная Закамская черта и заселение закамских земель быстро увеличилось; такую же роль колонизационной опоры сыграла на правом берегу черта Симбирская. В 60-х гг. новые поселки идут все смелее на юг от нее и на запад; как центр обороны тут возникает Пенза. Колонизация всех этих местностей идет при деятельном участии московской власти, которая раздает тут земли служилому люду, русскому и даже инородческому; «крепость» землевладельческая и тягло государево нагоняют переселенца. Но все-таки на новых местах легче сидеть на льготе, легче и уйти дальше на юг, куда властная рука не достает. Крестьяне, холопы, посадские меньшие люди, уходя «на низ», создают быстрый рост поволжской вольницы в царствование царя Алексея, а Дон оказывается даже перенаселенным, в результате чего является размножение «голутвенного» казачества донского.

Сюда, на Дон и нижнюю Волгу, ушли остатки «воровских» шаек из Московского государства, когда возрождавшаяся государственность вытеснила их с севера. Сюда принесли они беспокойную память о том, как можно было «тряхнуть Москвой». Тут с году на год накоплялось все больше горючего материала, и в 70-х гг. вспыхнул грозный бунт Разина.

Бунт Степана Разина начался воровским походом казачьей «голытьбы», который только размерами и смелостью размаха отличался от частых разбойничьих предприятий такого рода. Начав с разбоя на Волге, Разин прошел в Каспийское море, пограбил персидские берега и вернулся на Дон с добычей и славой лихого атамана. Набравшись силы и влияния, Разин поднял толпу беглой голытьбы на бунт против московских властей. Этот лозунг и дал ему ту силу, которая сделала его имя столь популярным в народной массе. Захват Астрахани в 1660 г., затем всего Поволжья до Симбирска обратил бунт в крупное и грозное явление. Истребляя воевод и приказных людей, помещиков и всяких «владущих», бунтовщики сжигали с проклятием бумаги приказного делопроизводства, как москвичи в 1648 г. уничтожали с особой яростью купчие и всякие крепостные акты в разграбленных боярских домах. На место воеводского управления Разин ставил управление казацкого типа. Все это придавало его бунту характер движения, направленного против ненавистного народной массе приказного управления и крепостного строя. По мере успехов Разина силы его росли от притока крестьянской и посадской земщины, поднялись и волжские инородцы. Имя Разина стала повторять чернь по городам внутренних областей, в самой столице послышались снова воровские речи. Но Разин остался казаком, которому стечение условий исторического момента навязало роль вождя социального движения, по существу ему чуждого. Не случайно удача покинула его, как только он оказался во главе не казачьих шаек, а значительной земской силы. При первом поражении от войск кн. Барятинского, далеко не решительном, он бросил крестьян-бунтарей на произвол судьбы, а сам бежал с казаками на Дон и был выдан Москве домовитым казачеством, которое не прочь было снабжать голытьбу боевыми припасами и поделиться с нею добычей, но и боялось ее. После казни Разина движение стало затихать и было подавлено, оставив после себя след в народных песнях и преданиях Поволжья. Разгром крестьянского бунта показал наглядно, как много ещё предстоит организационного труда для водворения русской государственности и гражданственности на юго-востоке. Боевое положение московской власти на этих окраинах долго еще поглощало немало сил, отвлекая их от спокойной внутренней работы и увеличив сложность и напряженность ее задач.

Общее состояние Московского государства делает понятным то направление, в каком шло при царе Алексее  развитие государственной власти. Московское самодержавие переживает при нем время своего расцвета, накануне перехода в обновленную иными влияниями императорскую власть его великого сына. Высоко стояла царская власть в сознании ее венчанного носителя и общества московского над страной, взволнованной сложными противоречиями своего быта и строя Долго шедшая об руку с родословным боярством и связанная обычной стариной и пошлиной, власть царская освободилась этих связей в бурные годы царя Иоанна и «великой разрухи». Возрожденная силами средних разрядов населения, людей служилых и тяглых — посадских, она в середине XVII в. отделяет свое понимание «государев, и земскаго дела» от их «земскаго совета». Открыт путь для установления чистого абсолютизма, опирающегося в делах управления на приказную бюрократию, органы личной царской власти. 50-е гг. XVII в. — время, когда деятельность царя Алексея определенно вступает на этот путь