Мальчишка из доставки (3)

Свежие фрукты и овощи никогда не были такими уж свежими, поскольку заказы обычно формировались за день до самой доставки. Я взял коробку, на которой было надписано: «Форт, Порты», «Лейт Докс», Джок Бегби. Бирка на ней указывала на 3-е ноября. Во всяком случае я так почему-то решил. На самом деле я должен был ехать в доки 4 ноября, но я почему-то перепутал даты. Или это вообще была не та коробка, я скорее догадывался о надписях, чем читал их. Как бы то ни было, я водрузил коробку в корзину велосипеда доставки и двинулся в доки.

Когда я добрался до пристани, было 4.20. Я сверялся со временем по дешевым электронным часам, купленным на гаражной распродаже. Но уже в этот час было темно, сыро и погано, как часто бывает в Шотландии в это время года. Оранжевые натриевые лампы уже горели и разбрызгивали свет, отражаясь в мокрых тротуарах и оконных стеклах. Первая странность заключалась в том, что Джона не было на воротах. Я проехал через полосу мощеного булыжником тротуара, потом через железные рельсы, по которым когда-то ходили вагонетки с грузами. Я пел в темноте и держал курс прямо на кирпичный склад. Старый пересохший док был едва освещен верхними лампами. Когда я подошел ближе, я услышал голоса; настойчивые, угрожающие звуки, разносящиеся в неподвижной ночи. Я остановился и осторожно слез с велосипеда, медленно и тихо двинул вперед, оставив его на обочине. Сначала мне показалось, что голоса звучат внутри склада, но потом я понял, что говорят где-то снаружи.

Я крадучись обошел здание и увидел стоявших у края причала людей. Красавчик Джонни был немного поодаль от дедушки Джока и двух других, Карми и Лози. Висящий над ними фонарь проливал на них свой скудный свет, и их дыхание, видное в холодном воздухе, делало их похожими на драконов. Мне казалось, что Джонни напуган. Он выставил перед собой ладони, точно моля о пощаде.

- Да ладно, мальчики... Джок, это же я.

- Если ты прыгнешь, и сначала сломаешь ноги, – говорит дедушка, глядя на обнажившееся дно дока. – Если позвоночник не пострадает, у тебя есть шанс выжить. Ну, решайся!

У Карми была длинная веревка в руках, и он двинулся к Джонни. – Либо это сделаем мы, либо ты сам. Так или иначе, конец один, малыш Джонни!

Я присел на корточки у стены. Меня всего перекосило. Левая щека жутко дергалась.

- Используй свой шанс, – дедушка Джок ухмыльнулся, склонив голову набок. – Или нам придется это сделать, – и он повернулся к Карми и Лози. – Ну, объясните Джонни, что мы вынуждены будем так поступить, правда, мальчики?

- Я так же считаю, Джок, – сказал Лози.

- Что же ты молчишь Карми? Сомневаешься, так, что ли? – дедушка улыбнулся.

Большая голова Карми выглядела несоразмерной под бледным светом фонаря.

- Я так скажу, эта шкура собирала с одного поля два урожая. И один – мимо общака. Своих же корешей за лохов держал.

- Сколько веревочке не виться, Kарми, – сказал Джок и повернулся к «красавчику»: – Так что ты решил, Джонни?

- Но я не могу... Мальчики... я же.., – взмолился Джонни.

- Лады, зато мы можем, еще как! Сделаем в лучшем виде! – Карми тихо засмеялся, словно Джонни был ребенком, стащившим конфетку в лавке сладостей.

- Или мы сами тебя мокнем, или ты спрыгнешь с причала, Джонни. Или я просто позволю Карми расправится с тобой по-своему. Мы дали тебе выбор, – настаивал дедушка Джок. – Так что же ты? Растерял весь свой азарт? Позор...

Джонни медленно шагнул к краю и опустил глаза. Я спрятался в тени здания и почувствовал, как сердце бешено колотится в груди. Я все еще верил, хотел верить, что с ним все будет в порядке, что они просто «пугали» его (любимая фраза Джока) и что вскоре они помирятся и все четверо отправятся в бар Марксман, смеясь и шутя. И Джонни пострадает разве что от грубых шуточек в свой адрес. Но в них было что-то странное; эта пугающая тишина.

- Если ты хочешь, просто делай. Повернись и прыгни, – сказал дедушка Джок и вытащил длинный нож. Я увидел, как в свете фонаря блеснуло серебристое лезвие.

Затем Джонни закрыл глаза и исчез в темноте. Возможно, я тоже зажмурился. Это причудливо, как ваша память обманывает вас, потому что я знаю, что видел его лицо только с широко распахнутыми глазами, но не помню, как он прыгнул. Я даже не знаю, прыгнул он или его столкнули. Я не слышал ни его крика, ни удара по дну. Я больше не мог видеть его, но и уйти не мог. Дедушка кивнул Карми и Лози, и они подошли к краю дока и посмотрели вниз.

- Готово. Дело сделано, – сказал он.

-Это точно? – спросил Лози.

- Да ему полбашки о камни снесло. Текаем, – проговорил дед Джок, затем повернулся и пошел прочь.

Если бы они пошли направо, они бы увидели меня, но они пошли налево, и я успел спрятаться.

Я слышал, как они смеялись в темноте, когда они уходили. Словно они шли после смены, или гулянки в пабе, или с футбола.

Я подошел к краю дока и посмотрел вниз. Свет от фонаря рассеивался и не достигал пересохшего дна. Внизу царила смоляная мгла и мертвая тишина.

Я спустился вниз по узким железным скобам. Сердце громко стучало в груди. Я дрожал, хотя в то же время испытывал странное возбуждение. Темнота пугала меня, и я не видел дна, пока не почувствовал его под своими подошвами. Я поднял глаза; мне придется проделать этот путь снова, чтобы вернуться. Затем я услышал тихие стоны, шелестящий шепот. Джонни пытался сказать что-то, но я не мог разобрать слов.

Я увидел темную, смятую кучу, сломанного человека, в котором едва теплилась жизнь. Он выглядел как раненный зверь, ожидающий конца. Невнятный монолог продолжился. Возможно, подумал я, Джонни вспоминает всех женщин, которых он обидел и просит у них прощения. Я хотел бы помочь ему, но кто бы с этим справился?! Когда я подошел ближе, его стекленеющие глаза остановились на мне и он произнес: «Пожалуйста... Фрэнк... Пожалуйста...»

Его затылок был разбит, и из него сочилась густая кровь. Я отошел, чтобы не запачкать ботинки. Его взгляд был диким и затуманеным. Я знал, что он умирает.

И я быстро понял, чего он хочет от меня.

Так что я сделал это, а затем медленно подошел к стене дока. Я посмотрел на ступеньки, ведущие к вершине. Я дрожал, и сил уже не осталось. Мне было не подняться, я был так измотан, даже пытаться было безумием.

Но я не мог остаться там, где был.

 

Покровитель искусств

Лимузин подъехал прямо к бордюру, с мягким шорохом затормозил и остановился прямо перед ним. В этот час в Лейте эта машина выглядит нелепо: слишком рано для свадьбы или мальчишника, а для катафалка поздно. Франко пытается заглянуть внутрь, но сквозь тонированные стекла ничего не видно. Затем окно с пассажирской стороны приоткрывается, и над опустившимся вниз стеклом показывается короткопалая рука в золотых перстнях, а затем и большая бритая голова.

- Залезай.

Фрэнк Бегби молча подчиняется, ошарашенный тем что "Тайрон" – Дэвид Сила ничуть не изменился за прошедшие годы. [Прим. переводчика: Позволим напомнить читателям, что в "Героинщиках" – упоминается, что Дэвид Сила "крышевал" над мелким бизнесом в Лейте и был непосредственно "шефом" Бегби, и Франко боялся своего шефа "до усрачки".] Он всегда держал голову бритой, поэтому, если он поседел или полысел, заметить это было невозможно. Все тот же жирный пиздюк, – думает Бегби, устраиваясь поудобнее на мягком сиденьи. Из автомагнитолы льется тихая старомодная мелодия «God Gave Rock and Roll to You».

- Слышал, что ты вернулся в город, – говорит Тайрон, не глядя на него. – Сожалею о твоей потере. Смерть ребенка, никому не пожелаешь такого.

Фрэнк Бегби молчит. Раз... Два... Три... Он наблюдает за тем, как дышит Тайрон. Дыхание может многое рассказать о человеке. Сила дышит носом, равномерно и неглубоко, но внезапно судорожно сглатывает через рот, как акула, поднимающаяся на поверхность, чтобы проглотить добычу. Некоторые увидели бы в этой манере агрессию и силу, но Фрэнк Бегби узнает слабость. Тревогу. Или, может быть, Дэвид нынче переборщил с коксом.

Он смотрит на кабель, который торчит из электронного прикуривателя Тайрона. Его пульс учащается. Наверняка нет.

- Это зарядник? – отваживается он и вытаскивает из кармана мобильник. – Подойдет для айфона?

- Почему нет? – Тайрон смотрит на разъем. – Подключайся.

- Ништяк, – говорит Фрэнк, когда провод с щелчком входит в разъем телефона. И тут же осознает, что уже много лет не использовал это слово.

Айфон начинает вибрировать, и спустя несколько секунд на экране загорается красным значок аккумулятора.

- Значит, ты у нас теперь художник, Фрэнк? – Тайрон поворачивается к нему с мерцающим блеском в глазах. – Что за дела, гавнюк, дерьмо собачье, ты ж не хочешь, чтобы я тут рассыпался в «ах-я-знать-не-знал-что-ты-такой» и прочее дерьмо. Я не предсказатель, мать твою, кто бы тогда поверил, что ты прославишься.

Фрэнк Бегби отвечает с улыбкой:

- Я бы и сам не поверил.

- Слышал, что ты с американочкой сошелся? Арт-терапевт, – прощупывает почву Тайрон.

Франко чувствует, что его спина каменеет. Он старается дышать медленней. Всегда так с этими пиздюками. Ищет мое слабое место. Он ощущает, как его живот соприкасается с обнаженной спиной Мэлани. Один... два... три...

- Все еще на старом месте?

- Нет уж, у меня новый дом, вверх по Гранж, – говорит Тайрон и обругивает водителя медленно движущегося перед ними "мини".

Именно к Грандж они и направляются. Тайрон с хмурым нетерпением прокладывает путь на юг через плотное движение, и они оказываются в зеленом районе, где за каменными оградами возвышаются грандиозные виллы. Он останавливается перед огромным домом из песчаника, просто источающим богатство. Несколько автомобилей припаркованы перед гаражом, некоторые из них покрыты брезентом, что указывает на то, что все принадлежат ему. Фрэнк Бегби вспоминает, что Тайрон всегда был помешан автомобилях.

Тайрон глушит двигатель и отключает телефон Франко. Значок батареи едва находится в зеленой зоне, заряжено только на 21 процент. На экране блокировки загорается фотография Мэлани. На лице выделяется белозубая улыбка, каких в Шотландии не встретишь.

- Милая, – улыбается Тайрон, отдавая телефон обратно Франко. – Жена?

- Да.

- Она по-прежнему арт-терапевт?

Мэлани сейчас работает неполный рабочий день в университете, но в основном занимается своими собственными художественными проектами. Но Тайрону об этом знать не обязательно.

- Да, – говорит Фрэнк Бегби, следуя за хозяином дома в великолепно обставленную прихожую. Большую часть стены занимают картины. Франко не знает, чьи они, но судя по роскошным рамам, должны стоить не мало.

- Ты художник, ты оценишь это по достоинству, – говорит Фрэнку Тайрон с видимой гордостью.

Он ведет его в большую гостиную, с обеденной зоной, двумя люстрами в дворцовом стиле и еще несколькими картинами на стенах.

- У меня одна из самых больших частных коллекций шотландского искусства эпохи рафаэлитов. Вот Дэвид Скотт, и эти две – Уильям Дайс. И у меня оригиналы Мурдо Мэтисона Тейта. Он проводит рукой по стене, украшенной несколькими полосками фигур и пейзажей. – Неплохо для мальчика с Ниддри Майнс! [Прим.переводчика: Район на юго-востоке Эдинбурга, считается одним из самых криминальных в шотландской столице]

- Да я не особо разбираюсь в искусстве, – говорит Франко.

- Но ты художник, мужик! Ты себе этим на жизнь зарабатываешь!.. –

- Слышал о «Китайской демократии», Guns N' Roses?

- О чем?

- Многие говорят о кризисе перепроизводства. Но с тем же успехом можно говорить о страсти к разрушению. Я вот считаю, что это гавно. - Фрэнк Бегби бросает вызов своему старому боссу. - А ты что думаешь?

- Не могу сказать, – говорит Тайрон растерянно.

- Квиты, – улыбается Франко. Он обходит большой обеденный стол, проводит большим пальцем по полировке. – Мило. Красное дерево?

- Да, – кивает Тайрон, наблюдая за тем как Фрэнк садится, грузно плюхаясь на диванчик с дорогой обивкой. Сам Тайрон с неожиданным для его объемов изяществом опускается в стоящее напротив кресло.

Фрэнк Бегби оглядывается вокруг в поиске следов, которые подсказали бы ему, кто еще здесь живет. Тайрон был женат, и его дети должны были уже вырасти, но в этой большой комнате нет никаких признаков чьего-либо присутствия.

- Как жена? Вы все еще вместе? Прости, запамятовал, как ее...

Лицо мужчины напротив ничего не выражает. Никакой реакции на слова Фрэнка, или вообще на его присутствие. Глаза Тайрона внезапно сужаются:

- Ты знаешь, что твой мальчик, Шон, – он растягивает слова так, что кажется будто он зевает, – Шон спутался с этим пиздюком Антоном Миллером?

- Нет.

- И с этой птичкой, Фрэнсис. Фрэнсис Фланаган. Говорят, она была с ним в его последнюю ночь.

Это, конечно, новости. Два новых имени. Антон Миллер. Фрэнсис Фланаган. В полиции ему не сказали, что кто-то был рядом с Шоном, но смысл в этом есть; кто-то же вызвал скорую помощь, пусть и слишком поздно. Может быть, девушка была там, и была свидетельницей убийства. Но потом запаниковала и убежала. Или, может быть, она его подставила. Или даже ударила его сама.

Фрэнк Бегби смотрит на бывшего шефа с подозрением. Ему случалось вести подобные разговоры раньше, и он знает – не в правилах Дэвида Силы помогать кому-то просто так.

- Почему ты мне об этом говоришь?

- Не только в память о старых временах. – Тайрон медленно качает головой, затем улыбается с искренней благожелательностью. – Даже не собираюсь притворяться, что это так. Видишь ли, у меня к этому мелкому пиздюку Миллеру свой счет. По честному, я хотел бы, чтобы кто-нибудь выпустил из него дерьмо. Ты с таким отлично справляешься, Фрэнк, – говорит Тайрон, пытаясь оценить реакцию Фрэнка Бегби. – Он грязный мелкий пиздюк. На его счету перестрелки, но он трусливая задница. Вот что я скажу, – Тайрон качает головой, – то, что он замешан в смерти твоего парня, так же очевидно как то, что ночь следует за днем. Шон работал на него. Наркотики. Так что у нас есть общий интерес, – утверждает он, поднимаясь и направляясь к роскошному мраморный коктейль-бару, встроенному в угол гостиной.

- Если какой-нибудь жалкий гавнюк тебе бы насолил, – говорит Франко, наблюдая за тем, как Тайрон достает бутылку виски с полки за стойкой бара, – он бы и дня не прожил. Все те обсосы, что хотели свалить из системы за эти годы, Пилтон, Сайтхилл, Ниддри, Гилмертон... [Прим. переводчика: Франко перечисляет не фамилии, а районы Эдинбурга] это ты их всех прикончил, – говорит он, думая о своем старом приятеле, Донни Лэнге, который публично бросил вызов Тайрону и затем исчез. – Чем отличается этот мальчик?

- Миллер – воплощение хитрости, – Тайрон проводит ладонью по гладко выбритой макушке. – Он создал свою систему банд, совершенно новую. Настоящую ганстерскую группировку, вместо плохо организованных братков. – Тайрон смотрит на Франко. Слишком долго. – У него есть мозги, и он знает, как играть в политику и строить альянсы. Он объединил все северные районы Эдинбурга: Драйлоу, Мьюрхус, Пилтон, Ройстон, Грэнтон и даже часть нового Лейта, начиная с Ньюхейвена, – объясняет Тайрон, опуская бутылку виски на мраморную стойку бара.

Бегби кивает. Лейт всегда был с сам по себе. Мысль о том, что теперь это всего лишь форпост, территория, принадлежащая бандитскому молодняку, смущает его гораздо больше, чем он ожидал.

- У него и его банды есть амбиции и определенная предпринимательская изюминка. Миллер у них в авторитете. Если я наеду на него, его люди будут мне мстить. Начнется война банд, это плохо для бизнеса и плохо для города.

Фрэнк Бегби понимающе кивает. Тайрон всегда был своего рода патриотом и обладал извращенным чувством гражданской ответственности. Старые гангстеры Эдинбурга потому были так успешны, и смогли в конце концов влиться в респектабельное деловое сообщество, не афишируя своего теневого статуса, что смогли свести к минимуму театральность насилия. Они избегали уличных войн, перестрелок, их правдивые биографии не появлялись на странице желтой прессы, как в соседнем Глазго. Журналисты были давно куплены, а город поделен на зоны. В систему набирались яркие криминальные таланты из одиночек, но новые банды, претендующие на собственный куш, уничтожались на корню.

Франко понимает, что новая система, которая не играет по старым правилам, стала головной болью для них.

На Тайрона давят и с другого фронта.

- Эта новое полицейское подразделение, борьба с организованной преступностью, в основном из старого отдела Стратклайла... С ними приходится тяжело, туда лучших из лучших набирают. С ними не договоришься, как с Лотианом, упокой Господь его душу, – объясняет Сила, а затем смотрит на Франко с заговорщическим видом: – Но вот если до Антона доберется посторонний, как ты... Это не свяжут с системой. И я готов хорошо заплатить. Ты отомстишь за сына, поможешь мне, получишь деньги и избавишь родной город от отморозков. Ты замочил Крейга Лиддла. Сыщика, – поправляется Тайрон и улыбается: – Ты можешь разобраться с Антоном.

- Раньше мог бы. А теперь я покончил с этим дерьмом.

- Будешь ждать, когда полицейские его найдут, – говорит Тайрон издевательским тоном. – Если дождешься.

- Я изменился, – говорит Франко, и лицо его обретает каменную неподвижность.

Тайрон, похоже, не слышит его.

- Это двадцатидвухлетний солод, – объясняет он, щедро наполняя виски толстостенные хрустальные бокалы. Он обрезает сигары стилизованным под миниатюрную гильотину ножом, а потом раскуривает их. Он протягивает стакан и сигару Франко, который смотрит на них, а затем на Тайрона. – Ты не утратил формы, и у тебя еще есть вкус к насилию, меня не обманешь. Я вижу это в твоих глазах. Выпьем, – говорит Тайрон подбадривающим тоном.

Фрэнк Бегби широко улыбается.

- Как я уже сказал, я изменился, – повторяет он.

Он окунает кончик сигары в стакан и с наслаждением прислушивается к раздающемуся шипению.

Он встает с дивана и наблюдает за тем, как Тайрон в недоумении смотрит на испорченный виски, оскверняющий гостеприимство, а затем на него самого.

- Возможно, мы еще встретимся, – говорит Франко, ставя стакан на кофейный столик, отворачивается и покидает комнату. Не много найдется людей, которые рискнут повернуться спиной к рассерженному Дэвиду Тайрону Силе, но Фрэнсис Бегби просто делает очередное дыхательное упражнение и улыбаясь уходит по коридору за пределы особняка.

 

Дядя

Дождь закончился, и солнце пробилось через густую завесу облаков, словно наконец обретя свободу. Эдинбуржцы невольно замедляют шаг и подставляют лица солнечным лучам. Но не Фрэнк Бегби; завтра кремируют его сына. Мысль о похоронах заслоняет остальные. Он предчувствует, что этот день будет наполнен горем и выпивкой, и ему видится в этом что-то настоящее. Какое-то поднимающееся из глубин чувство, которое может поглотить и его самого. Сломить. Это чувство тревожит его, и он решает перейти на бег. Он начинает с медленной, неуклюжей рыси и бежит все быстрее и быстрее, пока искалеченная нога не подводит его.

Внезапно он ощущает, а потом видит, что айфон, подпрыгивающий у него на бедре в такт шагам, выскакивает из кармана, падает на решетку слива, переворачивается и скользит вниз. Кажется, что он медленно утекает в грязную черную воду. Франко в бешенстве наклоняется к решетке и приподнимает чугунный люк над тротуаром. Вены на его руках и шее вздулись от натуги и выпирают. Он смотрит на грязное месиво в канализационном отверстии. Блин, он все равно не может рыться в этом дерьме. Один, два, три... Проще купить новый телефон. Он отпускает решетку, позволяя ей вернуться на место, обтирает руки о штаны и продолжает свой путь, он направлялся в старый фабричный клуб.

Внутри спортзала все гудит. Три из четырех рингов заняты, на них идут спаринговые бои, несколько человек отрабатывают удары на грушах, кто-то отжимается от пола, остальные под руководством тренеров выполняют бойцовские ритуалы.

Франко кивает своему старому приятелю Майки Хопкинсу, который сидит за столом, разговаривая по мобильному телефону. Тот кивает ему в ответ.

Затем Франко переходит к растяжке, выполняя упражнения в медленном, но четком темпе. Раз.., два.., три.., раз.., два.., три... Он чувствует на себе оценивающие и одобряющие взгляды. Так смотрят друг на друга в спортзалах по всему миру, в том числе и в боксерском клубе в Калифорнии. Он видит людей, которые пришли поддержать форму, и тех, кто готов биться всерьез, и ему нравится ощущать себя среди вторых. Ему кажется, что он противостоит самой жизни, полной все меняющихся возможностей и угроз.

Когда Майки Хопкинс заканчивает разговор, Фрэнк Бегби надевает перчатки и делает знак, что ждет его на ринге. Мужчины расходятся к канатам и начинают спарринг. Дыхание решает многое, и Франко дышит в такт собственным движениям. Он выполняет комбинации, следуя за выкриками тренера. Двойной удар, крест, левый крюк, двойной правый крючок, левый апперкот, удар...

Франко находит свой собственный темп, превращающий бокс в подобие танца на краю пропасти, темп, который очищает его голову от всех мешающих мыслей. Некоторые из присутствующих смотрят на них, остановив собственные тренировки.

После спарринга Франко весь вспотел и ему требуется довольно много времени, чтобы восстановить дыхание. В раздевалке он спрашивает парней об Антоне Миллере, ему нужно собрать информацию. Как они к нему относятся, дружат или враждуют. Что же, ему становится очевидно, что Миллер пользуется всеобщим уважением. А еще его боятся. Опасное сочетание. Ясно, что Тайрона это не может не нервировать.

Майки и еще несколько парней зовут его пообедать. Они сидят в забегаловке, едят цыпленка-гриль, пьют кофе, и он чувствует, что вернулся в старые добрые времена. Его помнят, и те годы, что он тут не был, ничего не изменили. Он остался здесь своим. Впервые с тех пор как он сошел с самолета, он чувствует себя так хорошо и спокойно в родном городе.

Вернувшись в Мюррейфилд, Фрэнк звонит Мэлани по городскому. Комната залита солнцем, но холод северного моря все равно чувствуется. Он хочет в Санта-Барбару. Он немного стесняется Элспет, сидящей на диване перед телевизором с бокалом джина. Звонок переадресован на голосовую почту, и он пытается объяснить ситуацию с телефоном «Теско». Элспет кисло смотрит на него, и он задумывается – может быть, она злится из-за счетов за междугородний звонок? Некоторые люди до смешного цепляются за такие мелочи.

Франко садится на стул напротив, и они обмениваются банальными любезностями. Затем его взгляд падает на черно-белую фотографию на буфете.

- Хорошие парни, – замечает он одобрительно.

- Да, у нас никогда не было проблем с ними, – Элспет говорит, затем колеблется. Франко знает, что она думает о его детях, возможно, понимая, что ляпнула бестактность.

Он решает перевести тему.

- Так ты записала их в Джамбос? [Прим. переводчика: Лейтс Джамбо - школьный клуб в Эдинбурге, так же одноименная футбольная команда в категории юниоров]

Элспет отвечает слегка встревоженно:

- Отец Грега отводит их Тайнкасл [Прим.переводчика: футбольный стадион в Эдинбурге, принадлежащий команде "Харт оф Мидло́тиан", сокращенно "Хартс". "Хартс" входят в высшую лигу Великобритании]

- Наша семья всегда болела за "Хибс" [Прим. переводчика, разговорное название "Хиберниан", футбольная команда Лейта, традиционно поддерживаемая католическим сегментом Эдинбурга]. Традиция, так сказать.

Элспет смотрит на него с открытой издевкой:

- Как ты можешь сидеть тут и с невинным видом рассуждать о нашей семье? О гребанных традициях? Ты, предатель, даже от фамилии нашей отказался, сначала отсиживался в тюрьме, а потом свалил в свою Калифорнию.

Она поднимается. Он смотрит на бокал в ее руке и готов поспорить, что это не первый за день.

- Где ты был, пока росли твои племянники или хотя бы твои сыновья? Водил ты их хоть куда-нибудь? – произносит Элспет желчно. – Разве дядя Фрэнк не водил их на матчи Хибс?

- Пламенная речь, – уступает Франко, завязывая шнурки на кроссовках: – Я просто подумал, что раз ты раньше болела за Хибс, то и сыновьям могла это передать по наследству, вот и все.

- Что? Да тебе откровенно поссать, за кого я там болею. Срать ты на меня хотел. – Она хмурится. – Я вижу, что ты изменился, Фрэнк. Каким ты стал. Я понимаю. Ты все тот же себялюбивый ублюдок и людей терпеть не можешь, только научился контролировать свой гнев. Я вижу это в твоих глазах, у тебя взгляд убийцы.

Дыши.

Франко чувствует, как его распирает от злости, еще немного, и он взорвется. То же дерьмо говорил и Тайрон, какая–то чушь про его глаза, что все нахуй, к ним прицепились.

Раз... Два... Три...

- Что толку говорить об этом? – он качает головой и откидывается в кресле. – Твои глаза – твои глаза! – Расслабьтесь и наслаждайтесь собственным дыханием. Если вы утратите спокойствие – вы проиграли. – Как я могу поменять глаза? Мне их выколоть или надеть контактные линзы?

- Ты хуже, чем был, – Элспет подливает себе джина. – Ты научился лицемерию и манипуляциям. Когда ты не контролировал себя, ты, по крайней мере, был честен.

Прежде чем заговорить, Фрэнк Бегби делает еще один глубокий вдох.

- Значит, если бы я тебе лицо расквасил и разнес тут все к хуям, – он оглядывает дорого обставленную комнату, – это сделало бы меня честным? А если я уважаю людей и чужие вещи, я лицемер? Соскучилась по скандалам? В том, что ты говоришь, Элспет, вообще смысла нет. – Он наклоняется к журнальному столику и доливает ее бокал до краев. – Вот тебе хорошая порция джина, курица. Может быть, это тебе поможет успокоиться. Истинная дочь своего отца.

Элспет уязвлена этими словами. Осознавать, что пьешь слишком много это одно, но когда окружающие указывают тебе на это – совсем другое. Она думает о Греге, и о том, сколько ему приходится брать на себя. Но на мальчиках это не сказывается...

Она поднимает голову, и видит, что брат смотрит на нее так, словно способен разглядеть каждую мысль, проносящуюся в ее голове. Возможно, Франко был страшен, когда взрывался, но куда страшнее он бывал, когда не давал выхода своему гневу. Это мрачное и тихое состояние никогда не длилось долго, и всегда предшествовало взрыву. Попытки удержать злость внутри почти никогда не увенчивались успехом. Но, кажется, теперь он овладел этим искусством. В глазах Элспет это делает его еще более опасным. Воздух пропитан угрозой. Никогда раньше гнев Фрэнка не был направлен на нее, хотя ей случалось видеть его враждебность раньше. Но это касалось других членов семьи: чаще всего Джо, но с ней Фрэнк таким не был.

Фрэнк встает, смотрит на нее со странной улыбкой и прерывает затянувшуюся паузу:

- Но может быть, если бы ты постаралась не пить так много, твоя жизнь стала бы более насыщенной. Полной. Просто подумай об этом, – говорит он и с рассеянным видом уходит в свою комнату.

Телефон "Теско" на прикроватной тумбочке заряжен на сто процентов, но Франко не уверен, что он заработает.

- Невероятно, – говорит он в пространстве, и ложится на кровать с кинндл. Он читает "Заводной апельсин". В юности он смотрел фильм, он до сих пор его помнит... Но чтение – это другое. Оно сложнее, но многограннее. Его ум преобразует расплывчатые символы в звуки, в ритм, порождающей в голове сонмы образов. "Не читай книги, пой их", – говорил ему когда-то куратор в тюрьме, и это сработало.

Раздается стук в дверь, и входит Грег. Кажется, он пришел в качестве миротоворца.

- Я слышал, вы с Элспет... хм... в общем, ладно, я думаю перед завтрашним днем мы все немного нервничаем.

- Да.

- Мальчиков мы отправили к моей маме. Не поужинаешь с нами? Я запек цыпленка...

- Звучит неплохо, – говорит Франко, вставая.

Он не особенно нуждается в обществе, и уже ел жаренную курицу за обедом, но он потратил достаточно калорий сегодня, и ему надо бы их восполнить.

Атмосфера за столом напряженная. Франко видит, что Элспет пьяна. Открыта бутылка белого вина, но Грег едва ли выпил хотя бы бокал. Внезапно сестра начинает плакать и закрывает лицо рукой. – Господи... – говорит она тихо.

- Солнышко, – мягко обращается к ней Грег. – Ты в порядке?

- Нет! Как я могу быть в порядке, когда мой племянник умер, бедный Шон, – она рыдает. Затем она поворачивается к Франко и говорит грустно: – Я помню. Я была еще девчонкой, и я была так взволнована и горда, когда вы с Джун принесли его домой.

Франко молчит. Он возвращается в то время. Раздражающие визиты Элспет и его матери. Малышу нужно это, малышу нужно то. Все в нем противилось мысли, что его собственная жизнь закончилась, и теперь он будет жить только через этого ребенка. Он понял, что им манипулировали. Что беременность и роды были надеждой для Джун и его матери, надеждой на то, что он изменится.

Помня об этом, он хотел потом привезти Вал в Санта-Барбару, чтобы она увидела его дочерей. Показать ей, что эти изменения все же произошли, после всего, всех тех полицейских рейдов, судов, мрачных свиданий в тюрьмах. Но все, что он успел сделать для Вал – а она уже находилась на поздних стадиях рака – познакомить ее с Мэлани, и прислать ей фотографию новорожденной Грэйс.

- Но ты, ты не защитил его, – обвиняюще рычит Элспет. – Тебе никогда не было до него дела!

- Элспет, перестань, словами ничего не исправишь, – останавливает ее Грег.

- Я стараюсь выяснить, что с ним случилось, – говорит Фрэнк. – Если бы мне не было дела, разве бы я занимался этим?

- Да, но тебе не было дела до него, – выплевывает Элспет отрывисто. – Ты его не знал. Он был милым мальчиком, Фрэнк, таким славным ребенком, до того, как наркотики не изменили его, – говорит она задыхаясь. – Он для каждого находил улыбку, он был таким забавным! Блядь, я не могу смириться с тем, что его больше нет. Нежели тебе все равно, ты же его отец? Разве тебе не грустно, – она почти умоляет: – Скажи мне! Скажи, что тоже горюешь по нему!

- Что? Ты издеваешься надо мной? – Франко презрительно щурится: – Мы не виделись пять лет, и ты хочешь, чтобы я сидел тут и рыдал, расписывая как я любил своего убитого сына. Что, что это изменит теперь, когда на завтрашнее утро назначены его похороны? Не дождешься, – говорит Франко решительно.

- Элспет, – умоляюще говорит Грег. – У Фрэнка умер сын. Люди по разному проживают горе. Пожалуйста, прояви хоть каплю уважения. Мы должны не винить, а поддерживать друг друга.

- Но он вовсе не собирается меня поддерживать. Ты только взгляни на него! Сидит себе и жрет, словно ничего не произошло!

Франко кладет на стол нож и вилку.

- Ладно, я когда-то пришел к выводу, что мне нечего дать моим сыновьям.

- Даже когда ты сделался художником!

- К этому времени у меня появилась моя собственная семья... моя другая семья, новая семья.

- Но ты был нужен своим сыновьям, и Риверу тоже. Они нуждались в тебе.

- И я ничего не сделал для них. Это дерьмово, но так бывает. Бывает со мной. Бывает с тобой. Да с любым может такое случится. Я подвел их, – говорит он, снова берясь за вилку, – но я не мог поступить иначе. Этот корабль шел ко дну.

- Итак, ты просто умываешь руки и оставляешь все, как есть! – возмущенно восклицает Элспет. – Ты даже не собираешься повидаться с Ривером, бедный ребенок, он уже не помнит, как выглядит его отец.

Грег в бессильном гневе прижимает ладонь ко лбу, но Франко по-прежнему спокоен:

- Все, что я могу для них сделать, это попытаться достойно прожить свою жизнь. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять какие поступки к каким последствиям приводят. Что лучше камера в тюряге или дом на пляже в Калифорнии среди всей этой нефиговой красоты? Вот единственный урок, которому я могу научить кого угодно. – Он кладет приборы на тарелку и разводит руками: – Я не собираюсь никого поучать. Кто захочет, поймет все сам.

Элспет вздрагивает, но продолжает сверлить брата взглядом.

- Люди по разному проживают горе, – повторяет Грег, сжимая руку жены. – Я уверен, Фрэнку сейчас плохо, как и всем нам. Не обязательно демонстрировать свои чувства. – Он глядит на Франко, жующего картошку. – Никто не знает, что у него внутри.

- Да! Никто не знает, а я знаю! Тупица! – Элспет раздраженно отталкивает руку мужа. – Красивого молодого парня убил маньяк, а никому нет дела. Никому!

- Я правда считаю, что тебе стоит меньше пить. Этим горю не поможешь, – говорит Франко, отрезая кусок от куриной грудки и отправляя его в рот.

Элспет смотри сперва на него, затем на Грега, встает и пошатываясь уходит в другую комнату. Грег переглядывается с Франко и встает, чтобы догнать жену.

- Оставь ее в покое, – советует Франко. – Может быть, я не прав, может быть, ей сейчас необходимо напиться. Как ты сказал, каждый переживает горе по своему, кто знает, может быть, от этого ей легче. В былые времена я бы и сам к ней присоединился, и мы бы тут напару закатывали трагические сцены, но со мной это больше не работает, увы, – замечает он. – Ладно, Грег, ответь мне на один неприличный вопрос.

- Да? – переспрашивает Грег, понижая голос и нагибаясь к Франко.

- Я все понять не могу, что за приправы ты добавил в соус. Кориандр? – Франко отправляет в рот еще кусочек курицы и прикрывает глаза, наслаждаясь вкусом. – Это великолепно.

 

Похороны

Пяти минут под моросящим дождем, после того, как Терри Джус высаживает их с Грегом и Элспет у крематория Варинстон, достаточно для того, чтобы Франко почувствовал себя окончательно промокшим. Промозглая сырость проникает под одежду, капли дождя падают за воротник и стекают по спине. С телефона "Теско", похоже, удалось снять блокировку международных вызовов, и Франко отправляет Мэлани текстовое сообщение, не будучи до конца уверенным, что оно дойдет. Вокруг крематория собираются группки людей, некоторые бросают на него сочувственные взгляды. Элспет, все утро промолчавшая (как посчитал Франко, из-за похмелья), берет Грега под руку и начинает прохаживаться от группки к группке. Сам Франко не хочет ни с кем говорить, и он рад, что Терри составил им компанию на похоронах и своим присутствием удержал Элспет от продолжения вчерашнего разговора.

Терри накидывает свою таксистскую кожанку на плечи белокурой блондинке в черном топе, курящей электронную сигарету.

- Думаешь, пришла на шоу Роя Хадда [британское комическое телешоу – прим. переводчика], – усмехается он. – Типичный конец для нарика. Они получили сообщение и даже записали его, но оно ужасно неразборчиво и, похоже, это все как-то связанно с Антоном Миллером. Твой старый приятель Ларри Уайли был там, и сказал, – Терри презрительно закатывает глаза и стряхивает с волос дождевые капли, – что это "чистая работа".

Нечаянное упоминание Миллера заставляет Франко насторожиться:

- Как ее зовут?

- Фрэнсис Фланаган.

Он повторяет про себя это новое имя. Франко разглядывает Фрэнсис Фланаган, пока она смотрит на группу крепких с виду молодых людей. С трудом верится, что они были друзьями Шона, и, может ли быть, что Антон Миллер окажется среди них?

- Она дочь Мо, – поясняет Терри. – Помнишь Мо Фланагана?

Это имя называет ему о чем-то говорит, и Франко кивает, вспоминая Мо – он был одним из бойцов СЛМ [СЛМ (YLT Yong Leith Team – в приблизительном переводе, Союз Лейтской Молодежи, печально известная банда в Шотландии, возникшая в Эдинбурге 70-х годов. Эта банда действует до сих пор и относится к полуорганизованной преступности. Члены банды любят оставлять аббревиатуру YLT в качестве граффити, – прим. переводчика]. Они сталкивались на юге Слоан-стрит. Так же, он вспоминает, что позже Мо спился.

Терри сообщает Франко, что Мо умер умер несколько лет назад.

- У девчонки та же слабость, что и у ее старика. Жаль, она такая славная, – сетует он. – Она долго не продержится, увидишь.

Франко смотрит на Фрэнсис Фланаган, которая теперь разговаривает с двумя пожилыми женщинами. Она красива какой-то хрупкой, злой красотой, забранные назад волосы, подчеркивают резко очерченные скулы. Франко дрожит под пронизывающим холодным дождем. Вспоминает Калифорнию и бесстрастно констатирует, что ненавидит Эдинбург. Он проверяет телефон «Теско», но, не обнаружив никаких сообщений от Мэлани, медленно набирает ей новую смс, чтобы сказать, что сейчас он на похоронах.

Тем временем у крематория собирается целая толпа народу. Все, что ему удалось узнать, так это что Шон, похоже, был под завязку накачен наркотиками и замешан во множестве теневых сделок, но, судя по всему, он был достаточно популярен. Или причина просто в его юности? Вы можете быть каким угодно ублюдком, но если вы умерли молодым, вы прощены; хотя бы ради иллюзии, что вы могли бы перемениться в последствии, ну, впрочем, теоретически нельзя исключать такую возможность. Франко думает о самых первых похоронах, на которых он побывал, о его старом дедушке Джоке Бегби. Как он прятался в телефонной будке от дождя. Крематорий мало изменился за эти тридцать с лишним лет. То же функциональное здание, окруженное садом, спрятанное в укромном, негостеприимном уголке города. И так же идет дождь.

Затем он видит Джун, одетую в траур. Ее наряд выглядит довольно дорого, как будто она действительно приложила все усилия, чтобы соблюсти приличия. Рядом с ней стоит ее сестра, Оливия, с ее фирменным задумчивым выражением лица. Он вспоминает, как они однажды перепихнулись, когда она нянчила мальчиков. Они с Джун вернулись домой поздно, и Джун, тяжело простуженная, заснула прямо на диване. Франко поднял ее на руки перенес в постель, точно мешок с углем. После он вернулся в гостиную, кивнул на диван и сказал Оливии.

- Ну что, трахнемся? Ты и я?

Она возразила: "Это будет неправильно", а он ответил что-то вроде: "Зато прикольно". Она так странно посмотрела на него. Но потом вдруг начала раздеваться. Он подошел и направил ее к дивану, а потом запрыгнул сверху и быстро вошел в нее. Он довольно грубо мял ее груди, пока трахал ее. И кончил быстро. После этого она расплакалась, и он пробормотал:

- Ну ты, блин, и корова, мать твою, – и ушел в спальню.

Сейчас Оливия потолстела, хотя до ожирения Джун ей еще далеко. У нее узкое рябое лицо и ее черные, тусклые, точно у мертвого жука, глаза смотрят на Франко почти с тем же выражением, как тогда, когда она отдавалась ему. Ее обширную грудь сотрясает заметная дрожь. Франко думает, что этот эпизод, возможно, был не таким мрачным, как он запомнил. Да, они были молоды, он повел себя грубо, но разве это было насилием? Если ему когда-нибудь выставят счет, он не считает, что этот случай стоит того, чтобы включить его в список его грехов. Тем более он совсем не чувствует себя ответственным за происшедшее.

Все чаще его собственная жизнь кажется ему разделенной на две части, как будто его прошлое происходило с кем-то другим. Он чувствует себя чуждым не только этому месту и людям, которые его окружают, но и самому человеку, каким он был когда-то. Этот человек, с его недостатками и навязчивыми идеями, кажется совершенно нелепым нынешнему обитателю этого тела и разума. Единственное, что их связывает – приступы гнева. Когда он злиться, он может ненадолго возвращаться к своему "прежнему я". И в его новой жизни, в Калифорнии, не так много того, что может разозлить его до такой степени. Вот и все, это единственное сходство.

Джун встречается с ним взглядом и идет к нему. Если бы он мог предвидеть, что она заключит его в свои потные объятья, он бы выставил вперед руку, чтобы остановить ее.

"Наш сын, – причитает она жалобно, – наш бедный чудесный мальчик".

Франко смотрит ей через плечо, сосредоточившись на каменной кладке часовни, в которой проводят отпевания. Вонь от пота Джун так сильна, что не один парфюм не может заглушить ее. Пожалуй, если бы Франко пил прошлой ночью, его бы сейчас вывернуло наизнанку.

- Да, это ужасно. Ну, хватит, хватит, – говорит он сквозь сжатые зубы, и пытается вырваться из хватки ее мясистых рук.

На его счастье, к ним подходит Майкл, одетый в темно-серый костюм, и Джун переносит свое внимание на второго сына.

- МА-АЙ-ЫКЫЛ, – восклицает она визгливо.

Это дает Франко возможность покинуть их и вернуться к Терри. Таксист стоит в окружении хорошо одетых женщин, и беседа, кажется, уже успела перейти в флирт. Франко направляется к нему, но его останавливает знакомый голос:

- Что же ты не позвонил!

Ларри выглядит все так же, разве что немного постарел. Он спрашивает Франко о здоровье и печально признает, как все изменилось за прошедшие годы: "Иных нет, а те далече", и Франко ничего не остается, как согласится.

- Плохо, что с Шоном так вышло, – Ларри подходит ближе и переходит на шепот, – Я пытался уберечь его, – он берет Франко за руку и слегка моргает под его тяжелым взглядом. – Но он связался с Антоном Миллером и его бандой. – Ларри оглядывает присутствующих и шепчет: – Обрати внимание, он не пришел сегодня почтить его память, так-то, его нет.

Франко не узнал бы Антона Миллера среди других собравшихся здесь молодых людей, но был рад, что его нет среди них. Молодых пришло предостаточно. Одни смотрели на Франко с почтением. Другие адресовали ему оценивающие взгляды и дерзкие полуулыбки. Год в Лондоне, пять в Калифорнии, и в его отсутствие успел вырасти новый мир. Или мир все тот же, и правила не изменились, просто новые люди заняли в нем их места.

- Пока ты здесь, можешь на меня рассчитывать, – говорит Ларри с тяжеловесной торжественностью: – Все мое – твое. Если тебе понадобится мой фургон – бери в любое время. Если хочешь, можешь остановиться у меня.

- Спасибо, дружище, – Франко кивает, продолжая оглядывать толпу, – Но я превосходно устроился у сестры.

Майкл отошел в сторонку и о чем-то беседует с другим молодым парнем с жестким взглядом, его пальцы, украшенные дорогими кольцами, сжимаются в кулаки. Франко видит, как они смотрят на молодую женщину, Фрэнсис Фланаган. Но она сама не замечает этого. Она смотрит на них с Ларри, и Ларри, повернувшись, подмигивает ей.

- Фрэнсис здесь как подружка Шона, – сообщает Ларри после того, как она присоединяется к ним. – Верно говорю, куколка?

- Да. Я так сожалею, – обращается девушка к Франко.

Он признает, что она красива. Длинный треугольный подбородок, резкие черты и пронзительный взгляд изумрудно-зеленых глаз делают ее очень выразительной.

- Слышал, ты была с ним, когда это случилось.

Фрэнсис смотрит на него так, точно он только что сообщил ей, что место, на котором она стоит, заминировано. Фрэнк Бегби почти может увидеть, как перед ее широко распахнутыми глазами пронеслась вся ее жизнь.

- Ну, как бы была, только как бы и нет, – говорит она невнятно.

По словам жирного Тайрона, хотя полиция и не знала об этом, она была с Шоном в квартире, где он накачался наркотиками так, что это вполне могло бы умертвить его без постороннего вмешательства, если бы раньше к нему не пришел его убийца. Она объясняет Франко, что спала, а когда проснулась обнаружила, что дверь в квартиру открыта, а Шон лежит в луже крови. Она поняла, что надо съебывать оттуда, свалила из дома, а потом вызвала скорую.

- Лучше нам поговорить об этом позже, – говорит Фрэнсис, ежась под пытливым взглядом Ларри.

В этом есть смысл, но голова Франко гудит, раскалываясь от непрошеных мыслей. Правдив ли ее рассказ? Или она знала убийцу и защищает его, или, может быть, боится? А может, это она сама? Была это любовная размолвка, или причина в деньгах или наркотиках? Она выглядит маленькой и хрупкой, но Шон тоже не был здоровяком, и в том состоянии, в котором он находился, она вполне могла прикончить его.

- Лады, – соглашается он, – обсудим позже.

- Договорились, – кивает она.

Франко наблюдает за тем, как она отходит и присоединяется к двум другим молодым женщинам. Она, безусловно, очень красива. В США она, возможно, купила бы билет на автобус до Голливуда и, подобно множеству других красавиц, работала бы официанткой, посещая вечерние актерские классы, ожидая, когда ее заметят в кино или выберут в жены. Он думает о других красавицах, которых ему случалось видеть, и о том, какая странная судьба у женской красоты здесь.

Многие женщины имели привлекательную внешность, но здесь ее не очень-то ценили. Красивую женщину рассматривали как приз, которым нужно скорее завладеть, и злились, если кто-то опережал их в этом. Фрэнсис пила, и вскоре она пропьет все, и от ее привлекательности мало что останется. Она уже кажется измученной и неряшливой. Кажется, отчаяние пометило ее своей печатью.

Затем он оглядел толпу вокруг и подумал, что большинство присутствующих здесь мужчин делают тоже самое со своими лицами, стирая с них юношескую привлекательность. Внезапно он осознал, что вся их жизнь – гребанная тюрьма. Их жизни тяжелы и однообразны: они работают, устают, часто бывают подавлены, у них нет денег на курорты, спортзалы и правильное питание. Он отводит взгляд от Фрэнсис и видит Тайрона, стоящего рядом с Нелли, старым другом Франко.

В нескольких шагах от него какая-то женщина говорит о том, что жизнь полна "подвохов, мошенников, копыт и комиксов". Франко думает, что так оно и есть.

Внезапно Джун поворачивается к нему, указывая на часовню:

- Пора идти.

Во время службы Франко Бегби не узнает ничего нового о своем мертвом сыне. Речь священника состоит из обычных банальностей. Но тем не менее, она приносит какое-то облегчение и успокоение. Время от времени раздаются приглушенные всхлипывания Джун. Она сидит между ним и Майклом, распространяя вокруг себя запахи потного тела и лекарств.

На протяжении всей службы губы Майкла скорбно опущены, он угрюмо смотрит перед собой, и глаза его время от времени подозрительно влажнеют. Майкл избегает смотреть на отца, и Франко признает, что учитывая их последнюю встречу, его сложно в этом винить. В любом случае, тут есть много знакомых лиц. Кое-кто из них – его настоящие друзья, как Майки и мальчики из боксерского клуба. Показное дружелюбие других кажется ему тонко замаскированной враждебностью. Помимо Джун и Майкла, на передней скамье так же сидят Оливия, Грег и Элспет. Джо сидит сзади, одетый с компрометирующей небрежностью, и затевает какой-то маленький скандал. Монотонные слова отпевания прерывает веселенький рингтон, вырывающийся из телефона «Теско». Франко вынужден взять трубку:

- Да?

- Вы платите слишком много процентов по кредитам? – вопрошает его бодрый голос робота, и он обрывает звонок под убийственным взглядом Джун.

Когда приходит время уходить, он сталкивается с Кейт. Она отлично выглядит, и пришла с двумя сыновьями – Крисом, своим старшим, лет четырнадцати, и Ривером, двенадцати, его собственным сыном. Он никогда не видел его, если не считать детских фотографий, которые Кейт присылала ему в тюрьму, но сразу узнает его. Он похож на Франко больше, чем кто-либо из его детей, и смущенный этим сходством, он пожимает мальчику руку, интересуется его успехами в школе и велит "не обижать маму". Он не знает, что еще сказать, и испытывает облегчение, когда их прерывает его старый сосед, Стив Дункан с его женой Джули. Он не видел их много лет и рад услышать, что мама Стива, старая миссис Дункан еще жива и находится в доме престарелых в Гордон-Корте. Именно там умер его дедушка Джок. Он вспоминает, что миссис Дункан связала ему его первый футбольный шарф, бело-зеленый, с символикой "Хибс". Они хорошие люди.

- Она бы пришла, – говорит Стиви. – Все дело в ее ногах, она уже не может долго стоять.

- Обидно. Я бы хотел повидать ее.

Похороны продолжаются поминками в холле отеля «Лейтс Линк». Люди подходят к нему, чтобы выразить сочувствие, и многих из старых знакомых он едва может узнать. Дэвид Темперли распух, – замечает он шутливо, – Питтин скоро побагровеет.

- Упокой Господь, – улыбается Дэвид Темперли с видом подавленного отчаяния.

Затем до его ушей доносится еще один голос, нерешительный и тихий:

- Ужасно, Франко.

Он оборачивается и видит худого изможденного мужчину, который смотрит на него из-под завесы свалявшихся русых с проседью волос. Два больших тусклых глаза на призрачно-бледном лице.

- Ужасно.

- И какого хера? – отвечает Франко негромко.

- Сам видишь, Франко. – Спад Мерфи выглядит настолько старым и немощным, что если бы он молчал, Франко Бегби никогда бы не узнал его. – Чего уж может быть хуже.

Рот Спада дергается в судорожной улыбке, и лицо его становится похоже на плохо нарисованный череп. Затем он снова опускает голову.

- Соболезную насчет Шона. Это плохой город, Франко. Тут не разберешь. Тут все совсем скурвились, увидишь, – предупреждает Спад.

Франко кивает, спорить здесь не о чем. У всех городов есть плохие стороны, и этот не хуже и не лучше, чем любой другой. В Калифорнии они жили всего в нескольких милях от места, где сын знаменитого режиссера расстреливал людей из ружья, просто потому что не смог заполучить роль. Спасибо что тут, блядь, хотя бы оружие свободно не продают, думает он насмешливо, глядя на бедолагу Спада. Несмотря на массовое кино, военную политику и ползучий расизм, Франко находит Америку местом попривлекательней этого, но то, что они позволяют психам покупать ружья, может все изменить.

За спиной у Спада Франко видит Джун, все еще плачущую, утешающую ее Оливию и Майкла, который смотрит на него равнодушно. Франко чувствует как внутри него нарастает какое-то странно тягостное чувство.

Вдох. Раз... два... три... Кто мы...

Подумать только, они были его семьей, а этих людей он считал корешами. Он вызывает в своей памяти Мэлани, Грейс и Еву, стараясь увидеть их лица как можно более детально, вспоминает своих друзей Ральфа и Хуана, и даже своего агента, Мартина, оставшегося там, в Солнечной Калифорнии. Забавно, когда-то они называли это серое место Солнечным Лейтом. Странно. Жизнь часто казалась бессмысленной шуткой. Или вы получаете тортом в лицо, либо смеетесь над тем, кого сами вымазали кремом.

- Ты прав, Спад, – он почти сипит, подавляя рвущийся из горла булькающий смех.

Когда раздают напитки, к нему направляется целая процессия из старых приятелей, съехавшихся сюда из разных концов города. Количество конфиденциальных разговоров, сведений, сообщаемых заговорщическим шепотом, приправленных грустной иронией намеков растет пропорционально выпитому. Франко почти ошеломлен множеством подначиваний и призывов к насилию, в основном касающихся мести Антону Миллеру. Он чувствует, как под его черепной коробкой копится гнев. Делает дыхательные упражнения, пытаясь взять это под контроль. Его разум готов взорваться. Франко размывает фокус. Он не вернется к назад, не позволит каналам старых нейронных связей управлять им. Он представляет портреты актеров с изувеченными лицами. Словно залитые кровью чердачные версии Дориана Грея. Он смотрит на Фрэнсис Фланаган и почти счастлив, когда Элспет и Грег подходят к нему.

- Тут один мальчик, криминальный репортер из местной газеты, – сообщает Элспет.

- Отвратительно, что они не могут оставить семью в покое и лезут даже на похороны, – говорит Грег, глядя на одиноко стоящего в углу репортера. Потом он оборачивается к группке молодых людей, глазеющих на Франко.

Франко тоже обратил на них внимание, решив, что хотя бы некоторые из них должны быть связаны с Антоном Миллером. Пусть его нет рядом, но он точно будет в курсе происходящего.

- Да, – соглашается он.

- Хмммм, – Грег еще раз оглядывается на группку молодежи: – Как ты думаешь, есть вероятность, что кто-то из этих юнцов воспринимает тебя как героя?

Франко констатирует факт, пожимая плечами:

- Да, я герой для некоторых юнцов. Я был героем для своего сына, но на самом деле никогда им не был. Теперь он в могиле в двадцать один. Больше я не буду героем для своих сыновей.

Грег с ужасом наблюдает, как его жена меняется в лице.

Терри беседует с некоторыми из молодых членов банды. Франко наблюдает, как он легко шутит с ними, описывая своих женщин, и как вызывает смех, игнорируя обращающихся к нему мальчиков. Молодежь держится подальше от Тайрона, который стоит в баре, задумчивый, весь окутанный мрачной мстительностью. Он с Нелли, старым корешом Франко, который теперь, по всей видимости, избегает его. Франко уже готов подойти поздороваться и, может быть, даже извиниться, как внезапно Ларри поворачивается к нему лицом:

- Что скажешь, Франко, переменилась Шотландия?

- У местных сучек по прежнему плохие зубы, они так же много пьют и торчат на веществах, – отвечает он, не отрывая взгляда от Тайрона. – Только теперь они еще и разжирели. Вот и вся разница.

Лицо Ларри кривится в усмешке:

- Такие же жирухи как в Штатах? Это там началась мода на жирных блядей.

- Да в наши дни это глобальная проблема, – улыбается Франко, думая не о словах Ларри, а о том, что люди избегают его. Грег и Элспет, например, ушли на другой конец зала. Он чувствует себя использованным.

- Верно подмечено, – подхватывает Ларри. – Говорят, в наши дни триста миллион китайцев страдают ожирением. Нищие китайцы, не американцы! Это значит их продукты были обработаны. Уже даже риса натурального купить нельзя, он весь модифицирован! Прикинь, рис!

- Слышал о "Китайской демократии"?

- В Китае нет никакой демократии.

- Это музыка. Альбом Guns N' Roses.

- Не знал.

- Послушай их, не пожалеешь. Очень советую.

- Хорошо. А как протекает твоя жизнь в Калифорнии, Фрэнк?

Фрэнк Бегби смотрит на пару своих старых недругов. Один из них, Ча Мориссон из Лохленда, живущий в соседнем с Джун подъезде. С полной стопкой виски и стаканом пива, он выглядит как кот, наевшийся сливок. Кажется, он празднует что-то вроде победы: пришел посмеяться над кончиной Шона, а теперь еще и выпивает за счет его отца.

- Я наслаждаюсь ей, но кое-чего в ней не хватает, – отвечает Франко на заданный Ларри вопрос. – Например, войны.

- Приятная тут атмосфера, – комментирует Ларри.

Фрэнк Бегби вспоминает, что Ларри когда-то пострадал от Ча Мориссона и его шайки, они напали на него. Его пульс учащается. Он заставляет себя дышать медленно и равномерно. Через нос, через рот, четное количество раз. Задерживать дыхание. И повторять снова. Лучший способ застать кого-то врасплох – подловить момент, когда он вдыхает.

- Что-то не так, Фрэнк? – спрашивает Ларри.

Он ощущает зловещее затишье сдерживаемой энергии. Как бывает на танцполе заполненного людьми ночного клуба сразу перед тем, как диджей поставит трек, который сведет всех с ума. И он понимает, что диджей – он сам. Это на него все смотрят, замерев в ожидании музыки. Чтобы с первыми ее звуками грохнуть ботинками по танцполу, сжать кулаки, чтобы в воздух полетели шляпы и стаканы виски, чтобы в этой комнате забурлила кровь.

- Знаешь, как говорят: "слушай свое нутро", – голос Франко полон мягкого спокойствия: – Да если бы я слушал свое нутро, ни одна сука в этом зале уже не дышала бы. – Он весело улыбается. – Славно, если бы это действительно было так, – говорит он, глядя на Фрэнсис Фланаган.

- Это Миллер, Антон Миллер, Фрэнк, – заявляет Ларри. Франко вдыхает воздух, наполненный дымом сигарет и выпивки, и ему кажется, что он попал в петлю, из которой ему не выбраться: это будет длиться вечно, он будет проживать этот момент снова и снова. – Он жил в его квартире. Шон был ему обязан и сам не заметил, как увяз в долгах. – Он кивает на Фрэнсис, которая стоит рядом со столиком уставленным бокалами с вином. – Поверь моему слову, это его рук дело.

- Я это уже слышал, – говорит Бегби.

К ним подходит Ча Мориссон. Он широко ухмыляется и благоухает перегаром.

- Лучшее топливо для крематория. Так чумных сжигали, чтобы они не распространяли заразу. Теперь-то уж он никого не подсадит на дрянь, типа того.

Франко думает, что сейчас он должен испытывать острое желание вмазать этому типу, но он не чувствует ничего похожего. Его дыхание не сбилось, а сам он даже улыбается Ча Мориссону.

Ча Мориссон, видимо, не предусмотрел такого развития событий и искренне огорчен:

- Что, ты так запросто мне это спустишь? Да ты точно теперь художник... Интел-ли-гент, – Ча усмехается, сгибает руку в запястье и напрягает бицепс, принимая картинную позу. – Тогда ты, может быть, меня нарисуешь? О-о, милый, как погода в Калифорнии, она подлечила тебе нервишки?

- Ты меня немного утомляешь, – смеется Франко. – Но ты прав, я спущу тебе, это смешно драться с пьяным. Я ждал от тебя что-то вроде этого. Погода в Калифорнии очень, очень хорошая. А ты чем промышляешь? Гоп-стопом? Стоишь у школы и отжимаешь у детишек телефоны?

- Ах ты грязный гондон, – Мориссон делает шаг вперед, но останавливается от того, что кто-то удерживает его за плечо. Он оборачивается и видит Тайрона и Нелли, а так же мальчиков из боксерского клуба.

- Пиздуй отсюда, пока еще можешь! – предлагает Тайрон.

Ча Мориссон бормочет что-то в ответ, но боксеры и Нелли уже уводят его прочь, а Элспет увлекает Франко в другую сторону. Он мельком смотрит на Майкла, который приближается к источнику волнения.

- Я горжусь тобой, Фрэнк, – говорит ему сестра. – Ты, ты не ответил этому пьяному ублюдку. Боже, я не верила, что когда-нибудь скажу это, но я...

- Немного самоконтроля. Но да, это был долгий путь, – он улыбается, но по прежнему не отводит глаз от двери.

Он видит, как Тайрон возвращается в холл, а вслед за ним входит и Нелли.

- Счастливчику незачем марать руки о гребанных неудачников, – Джо почти лежит у него на плече, а потом смотрит на Элспет: – Хотя отпиздить этого обсоса для профилактики было бы неплохо.

- Да ты что, уже последний разум пропил? – грозно наступает на него Элспет, и они начинают пререкаться.

У Франко нет никакого желания слушать, и как только Майки и другие парни возвращаются в холл, он устремляется к ним на встречу, чтобы узнать подробности. Майки рассказывает, как им удалось восстановить мир. Нелли двинул Ча по челюсти, но драки не было. Ча отступил, только ругался, уходя, но ничего стоящего так и не сказал, пьяные бредни.

- Здраво, – говорит Франко. Он почти сочувствует Мориссону, который так долго был его карающей немезидой... Потом на смену пришел Донелли, потом Сыщик. – Я бы хотел обойтись без подобных сцен. По крайней мере, сегодня. – Он хлопает Майки по плечу. – Я должен поблагодарить Тайрона и Нелли. В последний раз, когда мы виделись, я наговорил толстяку грубостей...

Франко уже готов пойти в бар, чтобы помириться с ним, когда видит Фрэнсис Фланаган, которая, украдкой оглядев комнату, выскользнула за дверь. По ее поведению ясно, что она хочет выйти незаметно и собирается явно не в туалет. Она говорила, что им нужно поговорить. Ну так он поговорит с ней. Франко извиняется перед парнями и уходит якобы отлить, а на самом деле поспешно следует за девушкой. Он выходит на улицу, и выдохнув с облегчением, смотрит на дорогу.

Фрэнсис кажется исчезнувшей за стеной моросящего дождя, но на самом деле она всего лишь перешла на другую сторону Линк-стрит и свернула в сторону парка. Он пускается в погоню и очень скоро настигает ее. Ее задница, колышущаяся при каждом шаге, невольно притягивает его взгляд. Но потом он вспоминает о Мэлани, и том, что она говорила ему – про объективацию женщин, и поднимает глаза. Что будет, если какой-то мужчина посмотрит так на его дочерей, когда они вырастут. Он убьет его. Разорвет на куски. Напьется его еще теплой крови за помин его души.

Нет. Дыши. Раз. Два. Три.

У большого дуба он прибавляет шаг и оказывается рядом с ней:

- Что-то не так?

Она останавливается и с напряженным изумлением смотрит на него. Потом оглядывается на почти безлюдный парк:

- Да.

- Не понравились поминки?

- Нет. Тут нет Ларри, – хмурится она: – Он завсегда старается увязываться за мной.

- За тобой, похоже, немало народу увязывается.

Она оглядывает его с ног до головы:

- Что вы хотите сказать? Что вам надо? У меня много приятелей.

- Как наш Шон?

Франко Бегби чувствует, как внутри у него что-то оборвалось. Он считал насмешки Ча Мориссона пустыми словами, но теперь ему начинает казаться, что в них был какой-то смысл. Какой молодой мужчина согласится быть одним из приятелей такой девушки как эта?

Он старается не думать об этом, сосредоточившись на том, как воздух наполняет легкие.

- Я удивлен, почему ты не осталась еще немного выпить. Мне говорили, что ты это любишь.

- Я уже три недели в завязке. Даже если раньше я пила, или что там еще наговорил Ларри.

- А как насчет того, чтобы выпить со мной? – говорит Бегби, когда по прилегающей к парку улице проезжает бодово-белый автобус. Впереди, на мокром после дождя футбольном поле сидят чайки. – Мы могли бы поговорить, как ты и обещала.

Фрэнсис обнимает себя за плечи.

- Ладно, – говорит она, судя по всему уже пожалев о своем заявлении.

- Ну и славно, – улыбается Бегби. – Не боись, я не буду тебя спаивать, если ты сама не захочешь. Мы можем выпить... кофе. У тебя дома. Нет возражений?

- Ага. Пошли, – кивает она на заполненную туманом площадь, и они продолжают путь вместе.

Прогуливаясь по Лейту вместе с молодой женщиной, Бегби словно возвращается к прежнему себе. В те давние времена, когда он сам был полон молодой энергией и перед ним еще раскрывалось множество возможностей, еще до того, как он успел проебать большую часть из них. Несмотря на холод и морось, ему хорошо. Он человек этого места, пусть он и порвал с ним. Он слушает ее разговор, наслаждаясь женским ритмом эдинбургского акцента, тем, как она подчеркивает некоторые слова, как звучат вопросы. Она рассказывает об обществе анонимных алкоголиков ее речь переполнена терминами вроде "сублимация" или "невротичный", но они звучат неловко и неуместно, точно ребенок надел на себя взрослую одежду не по размеру. Внезапно она морщит лоб и спрашивает:

- Как вы смогли завязать с выпивкой, не проходя лечения?

- Я просто перестал пить и все.

- Но это болезнь, и...

- Да иди ты в жопу, – прерывает он насмешливо. – Это называется выбором. Я хотел бухать и бухал. Захотел бросить и бросил. Мне не нужны лекарства, или эти ваши собрания анонимных алкоголиков, накачивающихся никотином и кофеином. Да эти "АА" просто одержимые.

- Но как же тогда бороться с абстиненцией?

- Взять краску и начать рисовать. Надеть спортивный костюм и отправиться на пробежку. Надеть перчатки и бить по груше.

Всю оставшуюся дорогу до ее дома на Хэлмерис-стрит Фрэнсис молчит.

После того как они выпивают по чашке кофе, Бегби требует:

- Ну давай опрокинем по стаканчику.

- Я не, – начинает она.

- Вот сейчас я и узнаю, пьешь ты или нет, – заявляет он и уходит, чтобы спуститься в магазин. Через какое-то время он возвращается с полдюжиной бутылок красного вина.

- Я не пью, – протестует она снова, не сводя глаз с вина.

- Пьешь. Хочешь одну? – Он открывает одну из бутылок штопором, который купил в магазине, и разливает вино по стаканам, потому что бокалов у нее не оказывается. – О, испей чашу игристого греческого вина, – поет он придуриваясь.

Она выпивает две порции и пригубливает третью, когда понимает, что он не притронулся к своему стакану.

- Вы не пьете?

- Я чуть позже.

Фрэнсис не собирается его ждать. Она выпивает и этот стакан и становится пьяной и развязной, но все же какая-то часть ее мозга еще сохраняет контроль. "Она должна остановиться", – думает Бегби, подливая ей еще, но этого не происходит.

- Эти старые ребята, – фыркает она, – они про вас все верно говорят. О том как вы разгребали гавно, когда были молодыми парнями.

Он смеется ей в лицо и качает головой:

- Ларри,