Панорамный вид Крымского полуострова

впечатление произведет эта первая оккупация. Мой флот готов, но он пока без дела. Ты можешь быть уверен, что я позабочусь держать тебя в курсе всего, что может произойти и изменить мои нынешние решения. В княжества вступают 4-й и часть 5-го корпусов численностью около 80 тысяч. 13-я и 14-я дивизии остаются в Севастополе и Одессе, чтобы быть готовыми ко всяким случайностям. Резервы обоих корпусов сформированы и находятся на походе, чтобы заменить свои корпуса на местах их стоянки. Кроме этих войск будет приведен на военное положение и 3-й корпус, чтобы можно было, в случае надобности, и его ввести в дело. Остаются гвардия, гренадеры и 1-й, 2-й и 6-й корпуса пехоты и три корпуса резервной кавалерии. Я пока не привожу их на военное положение, ожидая течения событий. Я равным образом не делаю никаких приготовлений к защите здесь, не думая, чтобы безумие англичан дошло до желания здесь на нас напасть; но если бы это случилось, то мы готовы принять их лучшим образом.

Что касается оскорблений французских и английских газет, то я на них отвечаю презрительным молчанием; оскорбление есть оружие слабых.

Я полагаюсь на Бога и желал бы во всех случаях рассчитывать на твою дружбу, как, льщу себя, ты полагаешься на мою, которая принадлежит тебе на всю жизнь с той нежностью, которую к тебе чувствует, мой добрый, дорогой друг, твой верный и преданный брат, друг и союзник»⁹³.

488

В июле монархи вторично обменялись письмами. Император Франц-Иосиф, ссылаясь на только что приведенные мысли государя⁹⁴, писал, что он вполне согласен с принципами охранения мира и сохранения Оттоманской империи. Далее австрийский император замечал, что, вероятно, турки представят государю через посредничество Австрии приемлемые условия примирения, и тогда будет возможно закрыть главу событий, которая заключает в себе столь многие шансы войны. Но император Франц-Иосиф высказывал некоторые сомнения относительно мыслей императора Николая на тот случай, если бы примирения не состоялось и, наоборот, Турция пала бы. Он спрашивал, во-первых, не явился ли бы общий русско-австрийский протекторат над балканскими государствами причиной недоразумений, способных омрачить существующие дружеские отношения, и потому не следует ли прежде всего думать о предотвращении таких событий? Он замечал, во-вторых, что вольный город Константинополь легко мог бы сделаться очагом революций, причем ссылался на пример Кракова и на события в Швейцарии. Если бы, однако, катастрофа с Турцией приближалась и обстоятельства потребовали бы конфиденциального обмена мыслей, то в Петербурге находится генерал Гиулай, который уполномочен выслушать необходимые сообщения.

Император Николай ответил своему союзнику и другу пространным письмом⁹⁵, в котором выражал сомнение в возможности избежать войны. Государь временно предполагал оставаться на левом берегу Дуная, находя, что нападение турок даст нам и военные, и политические преимущества. Наш флот не должен был оставаться в бездействии, если дело ограничится только войной с Турцией, но он не будет рисковать собой, если в Черном море появятся флоты западных держав.

Лучшим временем для возобновления Австрией своей примирительной роли государь считал наступление зимы и затишья в военных действиях. Он предвидел неуспех предложений, которые намеревались сделать Турции представители четырех держав в виде известной уже венской ноты, утверждая, что пока в Константинополе преобладает влияние лорда Редклифа, турецкий фанатизм, им возбужденный, не пойдет ни на какие уступки.

В конце письма упоминалось о поездке государя в Ольмюц на сентябрьские маневры, за несколько дней до начала которых австрийский император выразил сердечную радость по поводу близкого свидания, присоединив к этому просьбу о приглашении на маневры и фельдмаршала князя Варшавского⁹⁶.

Но если отношения между монархами не оставляли желать ничего лучшего, то в отношениях Венского и Петербургского кабинетов замечалось некоторое разногласие. Уже в начале июля граф Нессельроде обратил внимание государя⁹⁷ на то, что австрийский

489

министр иностранных дел «сходит с правильного пути», причем на докладе канцлера государь пометил: «Согласен, дорогой друг, и рад, что депеша из Вены произвела на вас то же впечатление, что и на меня. Этого терпеть невозможно, и вот еще одно доказательство, как я прав, утверждая, что Буоль фальшив или ограничен, и я долее его глупостей терпеть не буду. Я решительно поговорю об этом с Гиулаем»⁹⁸.

Дело шло о заявлении графа Буоля, который жаловался барону Мейендорфу, что наши требования превышают возможное для Австрии, и о колебаниях венской политики между двумя обозначившимися полюсами. Впрочем, правительство Франца-Иосифа продолжало делать усилия для обращения Порты на путь примирения и еще в сентябре поручало своему представителю в Константинополе настаивать на принятии Портой венской ноты без всяких изменений⁹⁹.

В этот период переговоров содействие Венского кабинета к примирению пошло еще далее. Когда конференция послов четырех держав совещалась о том, следует ли объявить Порте о гарантии, принимаемой на себя державами в том, что венская нота не будет покушением на суверенные права султана лишь после подписания Портой и отправления ноты в Вену, английский посол лорд Вестмореланд заявил, что, ознакомившись с замечаниями графа Нессельроде на турецкие поправки и с толкованием, которое наш Кабинет придает отдельным фразам ноты, великобританское правительство находит невозможным настаивать на принятии Портой ноты в ее первоначальной редакции. Французский кабинет присоединился к точке зрения Лондонского, а граф Буоль, наоборот, выразил французскому правительству мнение, что находит заявление Кабинетов западных держав неосновательными¹⁰⁰.

Независимо от этого австрийский министр рекомендовал послу в Константинополе барону Бруку¹⁰¹ не доверять лорду Редклифу и употребить все усилия для противодействия влиянию этого дипломата на турецких министров. «Заявление четырех держав, — писал граф Буоль, — о гарантии суверенитета султана должно убедить турок, что их опасения относительно смысла ноты лишены основания». Австрийскому же послу в Лондоне, графу Коллоредо, он сообщал¹⁰², что, изучив толкования Санкт-Петербургского кабинета на предложенные Портой изменения в венской ноте, он не нашел в них ничего, кроме уже ранее высказанных Россией и всем известных доводов. Граф Буоль предлагал графу Коллоредо приложить все усилия, чтобы привести Лондонский кабинет к убеждению о необходимости повлиять на Порту в смысле принятия ею проекта венской ноты. Обширная депеша графа Буоля барону Гюбнеру в Париж¹⁰³ содержит те же указания и подчеркивает, что отсутствие единогласной и решительной поддержки

490

послов четырех держав в Константинополе лишает ноту всяких шансов быть принятой Портой.

Однако усилия графа Буоля не имели успеха, и, убедившись в этом, он отправил графу Нессельроде интересное письмо¹⁰⁴, в котором предлагал сделать еще одну попытку мирного разрешения кризиса. Австрийский министр полагал пригласить Порту к ведению непосредственных переговоров с Россией на основаниях венской ноты, несколько измененной согласно переговорам монархов в Ольмюце. Граф Буоль думал, что к участию в этой попытке можно было бы привлечь и две западные державы; на тот же случай, если бы это последнее оказалось невозможным, он спрашивал мнения, насколько такой шаг, предпринятый отдельно, мог бы быть полезен. Письмо это было прочтено государем, который надписал на нем: «Мы об этом поговорим. Я думаю, что это слишком, и что оно не привело бы ни к чему».

Графу Буолю был отправлен одобренный государем ответ¹⁰⁵. «Мы не говорим нет, — писал в нем канцлер, — и, несмотря на объявление Портой войны, храм Януса не будет для нее закрыт. Безумное решение, принятое ею во время года, когда военные операции почти невозможны, изменяет характер взаимных отношений. Состояние войны не прекращается иначе как мирным трактатом. Поэтому настоящий кризис может прекратить не простая нота, а заключенный доверенными лицами с достаточными полномочиями и инструкциями трактат, в основание которого была бы положена венская нота. Мне кажется, что в этом отношении положение, в которое мы поставлены объявлением Портой войны, скорее облегчает, чем затрудняет дело. Если вы можете поэтому, дорогой граф, отдельно, что для нас было бы предпочтительнее, или сообща с другими державами достигнуть отправления оттоманским правительством уполномоченного в нашу главную квартиру, то он будет принят с мирными чувствами, которые не переставали одушевлять императора, и непосредственные переговоры могли бы начаться». Далее граф Нессельроде отмечал, что государь «не оттолкнет ни одного шанса мира, могущего представиться в течение зимы, и что, наоборот, он примет его с поспешностью, соответствующей его мирным намерениям».

Граф Буоль принялся ткать новую паутину, которую, однако, вихрь событий порвал, как и все предыдущие. В ноябре работа австрийского министра настолько подвинулась вперед, что возвратившийся в Вену барон Мейендорф мог изложить достигнутые результаты¹⁰⁶. Они состояли в том, что идея перемирия и вступления воюющих сторон в мирные переговоры была повсюду встречена сочувственно, но различие взглядов весьма явственно определилось. Австрия советовала Порте послать уполномоченного в нашу главную квартиру, Франция же и Англия находили,

491

что местом ведения мирных переговоров должна быть нейтральная страна. Англия предпочитала Лондон, Тюильрийский кабинет указывал на Франкфурт. Австрийский кабинет предлагал ввиду этого нашему Кабинету согласиться на избрание Вены. Все это были рассуждения чисто теоретические, и барон Мейендорф замечал, что принятие Портой нового австрийского предложения является весьма сомнительным.

Император Франц-Иосиф по возвращении из Варшавы, куда он провожал государя после ольмюцких маневров, повторял в своем письме к императору Николаю предложения графа Буоля¹⁰⁷. С одной стороны, письмо указывало на опасность революционного движения, которое «ждет лишь минуты, когда Австрия будет вовлечена в борьбу», а с другой — взывало к «мудрости и умеренности» государя, благодаря которым еще возможно восстановить мир. Австрийский монарх настойчиво подчеркивал, что действительной гарантией прав России по отношению к Турции является могущество первой, что важны не слова (т. е., как можно догадываться, не редакция ноты или будущего трактата), а факт внушительного величия России, всегда обеспечивающего ей в конце концов победу над преходящими случайностями.

Государь прочел письмо с полным вниманием, подчеркнув важнейшие фразы и сделав ряд отметок на полях. Против фраз об умеренности и миролюбивом расположении император Николай надписал: «Если ценой эвакуации княжеств — это невозможно; было бы безумием с моей стороны отказаться от этого преимущества»¹⁰⁸ и далее: «Да, но не для того, чтобы отступать»¹⁰⁹.

Против фразы о том, что факт могущества России более действителен, чем слова, вероятно, трактата, государь отметил: «Значит, вновь начинать войну каждые 20 лет. Значит, опять война»¹¹⁰.

Отметка об эвакуации княжеств полна значения. В письме императора Франца-Иосифа не упоминается об эвакуации, и если ее затронул в своей пометке государь, то остается предположить, что об этом была речь при личном свидании монархов. Такое предположение подкрепляется и дальнейшими историческими данными, развернувшимися по мере хода событий.

Ответ государя не заставил долго себя ждать¹¹¹. «Средства, употребленные до сих пор для выхода из настоящего положения, — писал император Николай, — привели к результатам, противоположным намеченной цели. Желали мира, привели к войне… Пока две морские державы будут относительно России оставаться в положении, которое они заняли, я не вижу возможного мира с Турцией. Мир, восстановленный на предлагаемых ими условиях, будет поддельным миром, даже допустив на мгновение, что я на эти условия соглашусь. Разве русская кровь пролилась даром, а усилия и жертвы стольких молодых сил должны ради английского и французского

492