Отъезд барона Бруннова из Лондона

6 (18) декабря, в день тезоименитства государя, нашему венскому послу пришлось иметь продолжительный разговор с императором Францем-Иосифом, который видел опасность в нашем отказе вести мирные переговоры не в главной квартире нашей армии¹¹⁶. Император добавил: «Отдавая ваши интересы в наши руки, вы доверяетесь испытанному другу…»

«Который, — заметил императору барон Мейендорф, — не дал бы нам совета согласиться на условия, которых он не принял бы сам, будучи на нашем месте».

«Само собой разумеется, — живо сказал Франц-Иосиф, — я всегда буду рад быть полезным императору, но интересы моей собственной страны настолько замешаны в дело, что я не могу вполне их отстранить».

Барон Мейендорф стал доказывать, что русско-турецкая война ничем Австрии не угрожает. Ведь те же опасения были и в 1829 году, но их ничто не подтвердило. Турция не более угрожаема, чем была тогда, и Австрии нечего беспокоиться. Далее наш посол говорил о Сербии, напомнив, что было сказано в Ольмюце, при свидании монархов, о непосредственном русско-австрийском соглашении относительно этой страны. «Знаете ли, — заметил император Франц-Иосиф, — что Сербия просит у меня 10 тысяч ружей. Я не решился дать. Я подумаю об этом по возвращении из Мюнхена. Может быть, будет возможно их удовлетворить…»

Одновременно с депешей барона Мейендорфа писал в Петербург и император Франц-Иосиф, поздравляя государя с блестящей

496

победой на Синопском рейде¹¹⁷. Австрийский монарх, повторяя свои опасения относительно возможной поддержки Францией революционного движения в Италии и Венгрии, заклинал государя («en te conjurant») войти в рассмотрение мирных предложений, которые будут ему представлены, и прислать в Вену уполномоченного для ведения мирных переговоров.

На это император Николай ответил 12 (24) декабря следующим письмом: «Я искренно благодарю тебя, мой добрый, дорогой друг, за внимание, выказанное твоим любезным письмом от 11 декабря. Я заранее был уверен, что ты не будешь равнодушен к успеху нашего оружия, тем более что с каждым днем становится очевиднее, что мы вновь сражаемся против революции, которая овладела так называемым Восточным вопросом, чтобы эксплуатировать его в своих видах; этого не желают признать ни Англия, ни Франция, если они не в согласии с ней. Дело, впрочем, совершенно ясно, и мы найдем в рядах турецких войск наших старинных знакомых — поляков и венгров. Таким образом, это дело наше общее; оно так же твое, как и мое, и ты не можешь этого не признать. И наши успехи обеспечивают тебе спокойствие Венгрии и Трансильвании.

Перейдем теперь к менее приятному для меня и для тебя предмету. Я, конечно, могу только благодарить тебя за те усилия, которые ты не перестаешь делать, чтобы привести морские державы на лучший путь и сделать, таким образом, возможным восстановление мира.

К несчастью, я должен тебе признаться, что, по моему мнению, направление, принятое в последнее время на венских конференциях, скорее может нас отдалить от цели, которую твои благородные старания имели в виду. Подписанные там акты не принудят меня к прискорбной, по меньшей мере, перемене, и я очень опасаюсь, чтобы те затруднения, от которых мне так желательно от глубины моего сердца тебя было бы избавить, все-таки могут возникнуть, и притом затруднения очень опасного свойства.

Насколько мне известно, инструкции, данные представителям четырех держав в Константинополе, дают Порте право определить условия мира ¹¹⁸. Но можешь ли ты думать, что Турция, поддерживаемая до такой степени Францией и Англией, предложит условия, которые согласовались бы с честью и достоинством России? И можешь ли ты мне посоветовать принять подобные условия после того, как пролита русская кровь, и после одержанных нашим храбрым войском побед, в которых и ты принял такое дружеское участие?

Я, конечно, и для тебя, и для себя желаю мира, но не согласен ли ты с тем, что в наших уступках мы не должны переходить границ, указанных нам нашими обязанностями монархов. Не находишь

497

ли ты также, что было бы предосудительно робеть перед угрозами Франции. Во-первых, их не так легко привести в исполнение, а во-вторых, я тебе повторяю, что если Франция пожелает заставить тебя нарушить нейтралитет, который ты мне обещал сохранить, то, несмотря на увеличение войск, которое потребует войн с Турцией, я могу привести к тебе на помощь 2-й или 3-й корпуса, т. е. приблизительно 180 тысяч вспомогательного войска. Не я, конечно, желаю доходить до такой крайности, и я не обману твоего доверия к моим обещаниям. При случае я сумею быть великодушным в отношении моих врагов, но до тех пор мне нужно получить сполна и непосредственно то, что мне должно и что ты сам считаешь справедливым требованием.

Лучшее средство для достижения этой цели — не обнаруживать слабости перед западными державами и не допустить возможности даже подозревать разрыва союза трех монархий, который так долго был охраной спокойствия Европы.

Я убежден, что ты думаешь об этом так же, как и я, и что отныне я могу рассчитывать на тебя, каков бы ни был результат мирной попытки, в последний раз сделанной в Константинополе. Если она не удастся, в чем я не могу еще пока не сомневаться, то наступит время, которое я предсказывал тебе, дорогой друг, когда я не буду в состоянии оставаться в принятом мною положении. Тогда я восстану, во имя нашей святой веры, за освобождение христианства от мусульманского ига и сделаю воззвание ко всем христианам. Останется ли Апостолический император равнодушным к

этому призыву?»¹¹⁹

Роковым диссонансом доныне звучат слова письма об единении трех монархий. Что думали австрийские государственные люди, читая их в Вене, когда они уже вступили с представителями Франции, Англии и Пруссии в соглашение о недопущении какого бы то ни было изменения status quo на Балканском полуострове. В Петербурге зарождались планы, которым заранее было постановлено противодействовать всеми силами, и никто не решался прямо, без оговорок, высказать это императору Николаю. Протокол от 5 декабря в точности был неизвестен нашему кабинету, и лишь один барон Мейендорф, знакомый, может быть, неофициально с содержанием этого документа, предупреждал, что в возможной в скором будущем гигантской борьбе мы останемся в Европе без союзников.

Статья парижского «Moniteur» о венском протоколе приподняла завесу, скрывавшую его истинный смысл. Граф Нессельроде после этого высказал барону Мейендорфу, что Австрия, участвуя в подписании протокола, не столько перетянула западные державы на свою сторону, сколько сама приняла их точку зрения, и протокол является «первым звеном цепи коллективных действий, которые приведут к конечному разрушению старого союза трех кабинетов»¹²⁰.

498

В конце декабря барон Мейендорф доносил¹²¹, что он отправил, основываясь на уверениях графа Буоля, следующую телеграмму князю Варшавскому: «Прошу вашу светлость сообщить императору, что Австрия будет, несмотря на то, что бы ни произошло между морскими державами и Россией, придерживаться относительно нас дружественного нейтралитета, если мы подтвердим наши заявления о существовании и целости Турции». Барон Мейендорф, будучи приглашен императором Францем-Иосифом к обеду, просил своего высокого собеседника открыться с полной искренностью государю. Австрийский монарх заметил в ответ, что он решил сделать это в письме, передать которое будет поручено графу Эстергази.

Разговор состоялся уже после заявления Великобритании и Франции о входе их эскадр в Черное море. Император высказал нашему послу мнение, что если бы возможно было ограничить военные операции азиатским театром, оставаясь в Европе в оборонительном положении, то общей войны можно было, кажется, избежать.

Одновременно барон Мейендорф сообщил канцлеру¹²², что, по сведениям из Константинополя, ответ Порты на ноту четырех держав может заключать заявление, что уступки для христианских религий сделаны для Европы, а не для России и что Порта отказывается от прежних трактатов с Россией, сомневаясь в их целесообразности. Барон Мейендорф приводил далее свой разговор с графом Буолем, который находил, что причиной входа союзных флотов в Черное море явилась Синопская победа, а не венское соглашение 5 декабря; следует выждать событий, и в будущем, по словам графа Буоля, добрые примирительные услуги Австрии могут быть нам столь же полезны, как и раньше. «Nous n’y avons rien gagner», — отметил государь против этой фразы.

Письмо императора Франца-Иосифа¹²³, о котором сообщал барон Мейендорф, действительно было достаточно ясным. Венценосный автор взывал в нем к испытанной в тяжелые минуты дружбе государя, ссылался на необходимость противиться настояниям морских держав и на необходимость сохранения строгого нейтралитета, напоминал о заключенном в Мюнхенгреце его предшественником соглашении с императором Николаем, в основу которого было положено сохранение Турции под главенством ее царствующей династии, и в конце концов просил дать ему торжественное заверение в том, что наши войска не перейдут Дунай; если же это случилось бы, то удостоверение в том, что война не поведет ни к какому изменению в существующих политических отношениях областей Европейской Турции.

«Je suis peu content de cette lettre, — написал государь на полях письма, — faites faire une copie pour Orloff».

499