Лазутчик болгарин Райко Николов

иначе. «С большим удовлетворением, — писал он князю Горчакову⁵⁹, — узнал я из ваших писем, что вы предполагаете перейти Дунай между 7-м и 10-м числами, раньше, чем успеют отнять у вас эту заслугу⁶⁰. Наступайте на Омера-пашу, вы его разобьете и этим оттянете время англо-французской экспедиции, что спасет Севастополь и Крым»⁶¹.

Не без сильных, видимо, сомнений и не без большого влияния Паскевича государь отказался от мысли энергичных действий на правом берегу Дуная для взятия Силистрии и Рущука и в начале марта начертал новый план кампании на 1854 год.

«Почти с каждым днем, — писал он Горчакову⁶², — положение дел становится для нас грознее через неслыханную неблагодарность императора австрийского. Оно дошло до того, что вынудило меня начертать новый обзор или план действий, соответственный теперешнему положению наших соотношений. Князь Иван Федорович его одобрил и тебе сообщает. Это, повторяю, не предписание гофрихсрата, но обзор необходимый положения нашего и того, что мы в таких обстоятельствах предпринимать можем и как полагаем к оному приступить, не стесняя тебя в нужных детальных отступлениях, лишь бы общее направление действий было согласно с оным и в связи потому со всеми другими мерами, которые на всех других угрожаемых пунктах предпринимаются.

541

Ежели, однако, вероломство Австрии дойдет до решительного наступления на нас, или в Малую Валахию, или в Молдавию — тогда, разумеется, что ты должен сам решить общее отступление на избранное поле сражения, где, собрав сколько наиболее можно, дать решительное сражение, и тогда с помощью Божией: ctla aura été reculé pour mieux sauter…»

В собственноручной записке⁶³, о которой государь упоминал в своем письме к Горчакову, император Николай с грустью сознавал, что из прежних его предположений могла исполниться только переправа у Мачина и Тульчи; вопрос о том, когда и как приступить к Силистрии, а также как направить дальнейшие действия, оставался вполне неопределенным. Кроме слухов о готовившихся десантах на Кавказе, в Крыму и в Бессарабии особенная опасность угрожала нам и со стороны Австрии, «расположение которой из двусмысленного делалось более и более нам враждебным». Она не только парализовала участие в борьбе со стороны сербов, но угрожала «нам самим на нашем правом фланге и даже нашему тылу вторжением в собственные наши пределы».

Государь ставил далее вопрос, как нам действовать, «соблюдая военную осторожность, не роняя нашего политического достоинства и влияния на христиан», и решал его следующим образом. После взятия Мачина и Тульчи устроить там сильное мостовое прикрытие. Для охраны нижнего Дуная, а также для резерва на случай высадки в Бессарабии или у Одессы оставить полторы дивизии. Одной дивизией наблюдать Силистрию и Гирсово, Мало-Валахский отряд оттянуть за Крайово и на Ольту в виде арьергарда главных сил, которые в составе 3 ¹/₂ дивизии расположить около Бухареста. Драгунский корпус иметь в резерве по обоим берегам Прута.

В таком положении следовало ожидать, удастся ли союзникам высадка и где, а также постараться разбить соединенными силами турок, откуда бы они ни наступали на нас, т. е. от Видина ли, Рущука, Никополя или Силистрии.

Государь полагал, что это выжидательное положение продолжится до июля, когда «должно объясниться, враги ли нам австрийцы, или, удержанные примером Пруссии и нашим грозным видом, они останутся нейтральными». В таком случае август и сентябрь предполагалось употребить для решительного удара на Силистрию и, может быть, на Рущук.

Императору Николаю не удалось, однако, до самой своей кончины увидеть Австрию действительно нейтральной, и до конца войны это государство усердно продолжало играть свою пагубную для России, но бесславную для него самого роль.

Фельдмаршал, отправляя только что приведенную записку государя князю Горчакову, снабдил ее длинной инструкцией, в ко-

542

торой положение нашей Дунайской армии рисовалось весьма мрачными красками.

Паскевич исходил из того заключения, что политические обстоятельства должны были иметь особое влияние на наши военные действия, и в этом отношении обстановка представлялась ему в следующем виде. Со стороны Пруссии угрозы не ожидалось; Австрия же объявила, что впредь поведение ее будет основано только на собственных выгодах, которые, впрочем, не враждебны ни для одной из держав. Однако австрийское правительство стягивало войска, которых, по сведениям фельдмаршала, через три недели могло собраться для действия против нас около 250 тысяч, и они могли направиться к Каменец-Подольску или к Яссам, к Бухаресту или Крайову. С другой стороны, англо-французы кроме действий в море и высадки в других местах могли сделать десанты около Одессы или Аккермана и угрожать нашему тылу на Леово и Бендеры.

С нашей стороны для защиты границ были приняты следующие меры. Курляндия, Литва и правый фланг Царства Польского защищались 1-м корпусом; в Варшаве и за Вилой сосредоточивались две гренадерские дивизии; против Кракова —одна бригада и против Лемберга — полторы дивизии 2-го корпуса.

Для связи поименованных войск с Дунайской армией и для обеспечения коммуникационной линии этой последней образовался отряд из 6-й пехотной, двух кирасирских, двух драгунских дивизий и казачьего полка, который должен был расположиться по австрийской границе до Каменца и ниже до Бендер и Леова.

Придавая особое значение этому отряду, фельдмаршал приказывал усилить его еще одной дивизией из армии Горчакова, которую держать примерно около Кагула.

Далее Паскевич давал подробные указания, как действовать в случае высадки союзников и направления их на Одессу или на Аккерман, и вновь переходил на свою излюбленную тему о переправе через Дунай и мерах против покушения австрийцев на наш тыл. Очевидно, переход на правый берег реки не улыбался фельдмаршалу, и он предписывал Горчакову в случае неудачи первой попытки не возобновлять переправы, а продолжать оставаться в оборонительном положении. Что же касается австрийцев, то он рекомендовал сократить нашу линию на Дунае и в начале апреля отвести Мало-Валахский отряд от Калафата к Крайову и даже за р. Ольту.

«Впрочем, — кончал фельдмаршал свои настоятельные указания, — отступление сие сделайте по вашим соображениям. Не будучи на месте, я не даю вам решительного о том предписания»⁶⁴.

Но в тот же день на берега Дуная вслед за только что изложенной инструкцией полетело уже форменное предписание от князя

543

Варшавского⁶⁵ отвести к 1 апреля Мало-Валахский отряд за Ольту, выслать из-под Бухареста одну дивизию пехоты к Тырговицу, имея кавалерию впереди для наблюдения за Германштадтом, и в случае перехода австрийцами границы у этого последнего стягивать всю армию к Бузео или Рымнику, а если это не удастся, то и к Фокшанам, где и принять бой.

Трудно понять причину отправления фельдмаршалом в один и тот же день из Петербурга инструкции, дающей некоторый простор воле Горчакова, и категорического предписания по одному и тому же предмету.

Единственным объяснением может служить только то предположение, что вышеприведенное новое начертание хода военных действий, составленное государем, дошло до фельдмаршала после составления инструкции, и в этом начертании он увидал возможность безответственно приказать исполнить свою заветную мысль. Действительно, об этом документе князь Варшавский упоминал не в инструкции, а в последовавшем за ней предписании.

Мысль об отступлении так неотвязчиво преследовала в это время Паскевича, что он не ограничился данными Горчакову указаниями и чуть ли не ежедневно из Петербурга и по пути своем в Варшаву в длинных письмах подтверждал одно и то же⁶⁶. К счастью для князя Михаила Дмитриевича, он все эти послания получил после совершения своей блестящей переправы через Дунай.

Однако трусливый, строго оборонительный план князя Варшавского не у всех в Петербурге вызывал сочувствие. «Итак, решено, — занес граф Граббе в свою книжку около 14 марта 1854 г.⁶⁷. — С огромными средствами избран самый робкий план действий против Турции. Дунайская армия переправилась или переправляется в эти дни за Дунай, между Браиловом и Мачином. Дунай в том месте имеет более 400 саженей ширины и ни одного острова. Берег неприятельский занят батареями, и сзади них, на высотах, позиция турок. В случае успеха, вероятно, большим уроном купленного, армия вступит в самый пустынный и нездоровый край Турции и начнет осаждать лежащие по Дунаю крепости, в которых неуклюжие в поле турки хорошо обороняются. Восстанию славян и греков никакой от того помощи. Огромные средства на малые дела, над которыми растает армия и пройдет драгоценное время. Хотят не отдаляться от Одессы, куда боятся высадки. Эти две операции разные. Дунайская армия не может оказать никакого пособия, и отряды из нее туда, в случае нужды, не последуют… Фельдмаршал к труднейшему, к переправе, не мог поспеть, а поручил князю Горчакову. В случае продолжительной осады Силистрии англо-французы могут делать тревожные высадки в Кюстенджи, Мангалии, а особливо в Варне. Ничего сколько-нибудь решительного, грозного для Турции, побудительного к миру».

544

Дунай у Калафата

Такова была обстановка на политическом горизонте, в Петербурге и Варшаве, когда князь Михаил Дмитриевич совершал свою переправу через Дунай.

О действительном положении и намерениях турок в этот период кампании на европейском театре войны мы имеем весьма мало документальных данных, которые сводятся лишь к донесениям французского полковника Диё, состоявшего при армии Омера-паши, и французского посла в Константинополе генерала Барагэ д’Илье к маршалу С.-Арно в Париж.

Полковник Диё, одностороннее действие которого, к сожалению, было тайным образом доставлено из Парижа в Петербург, видимо, очень радужно смотрел на положение турок и верил тем грандиозным планам, которыми с ним делился талантливый Омерпаша исключительно, по всей вероятности, с политической целью, не придавая им практической цены. А между тем можно полагать, что именно донесения французского агента произвели на князя Варшавского то пагубное впечатление, которое придало столь печальный оборот всем его действиям на Дунае и предшествовавшим им распоряжениям.

Полковник Диё в декабре совершил путешествие от Константинополя к Дунаю и проехал вдоль этого последнего от Мачина до Видина. Впечатления очевидца, ездившего с удостоверением за подписью самого султана, повелевавшего ему все показывать, имеют поэтому для нас особую цену, но, повторяем, что при ознакомлении с этими впечатлениями следует иметь в виду излишний оптимизм французского офицера⁶⁸.

Не говоря ничего об оборонительной силе Константинополя, автор останавливается на Адрианополе, который с его укрепленным

545

лагерем он считает лучшим местом для сосредоточения первого французского экспедиционного корпуса. Направляясь далее к Шумле, Диё исследовал проходы через Балканы, которые могут быть, как патетически восклицал автор, «местом столкновения французской армии с русской, если судьба изменит доблести оттоманских войск». Проходы эти, сильные по своей природе, укреплялись и защищались многочисленным корпусом редифов под руководством польских и венгерских офицеров. Шумла, с большим и укрепленным лагерем, составляла центр операций Омерапаши, который с самого начала кампании усиленно укреплял этот пункт. Шумлинский лагерь, защищаемый стотысячной фанатизированной, по словам Диё, армией, был сделан неприступным благодаря гигантским фортификационным сооружениям, исполненным при деятельном участии иностранных офицеров.

Пунктом для высадки французских войск Диё намечал Варну. «Невозможно предположить, — добавлял он, — чтобы в то время, когда турки владеют правым берегом Дуная, опираясь на Балканы и Черное море, русский корпус осмелился переправиться через эту реку, зная о присутствии в Варне французской армии».

Бабадагскую область занимал отряд в 24 тысячи, следивший с особой бдительностью за русскими канонерками в рукавах устья Дуная. «Если, — писал Диё, — русская армия предполагает перейти реку в ее низовьях, то она встретит ужасный удар и верное поражение».

Численность турецких войск определялась автором примерно в 280 тысяч только действующей армии. Из них 100 тысяч находилось в лагере под Шумлой, 100 тысяч по линии Дуная, а остальные в Видине и Калафате, который им признавался неприступным и в котором находились лучшие войска турецкого генералиссимуса.

План своих предстоящих операций Омер-паша изложил полковнику Диё в следующем виде. Он предполагал окружить русскую армию в Валахии и отрезать ее от Молдавии, откуда Горчаков получал все необходимое. С этой целью 20-тысячный корпус должен будет двинуться от Калафата для атаки русского отряда в Крайове, и после нескольких ложных маневров перед этим городом, имеющих целью привлечь сюда наше внимание, Омер-паша, приняв свой правый фланг за ось захождения, быстро двинет влево всю армию и резерв для занятия важных дефиле, ведущих в Трансильванию. Чтобы еще более покрыть этот маневр тайной и окончательно усыпить русских, турки должны были предпринять в разных пунктах течения Дуная ложные попытки перехода реки. По выяснении успеха блестящего маневра турецкой армии против нашего правого фланга Омер-паша форсирует Дунай между Рущуком и Силистрией, и «русская армия, атакованная в голову и

546

в тыл, стесненная со всех сторон, принуждена будет отступить в Молдавию, преследуемая Омером-пашой во главе всех его сил».

В таком виде рисовалась обстановка восторженному полковнику Диё.

Но меньше чем через месяц после этого донесения делился с маршалом С.-Арно своими впечатлениями и французский посол в Константинополе генерал Барагэ д’Илье⁶⁹. Чтение этого документа рисует в ином свете способность Турции к единоборству с Россией, чем это представлялось полковнику Диё. «После моего последнего письма — так начинает генерал Барагэ д’Илье — дела турок приняли оборот мало успокоительный». Хотя Константинополь и был защищен лишь от нечаянного нападения с моря, но султан только после серьезного настояния французского посла приказал отпустить деньги для начала работ по приведению столицы в крепость 1-го класса. Балканские проходы кончали укреплять, но заставить турок организовать турецкую армию не удалось. Посол рекомендовал торопиться с присылкой первого экспедиционного корпуса генерала Канробера, так как скоро русская армия перейдет в наступление, а Омер-паша при всех его способностях не в состоянии один сопротивляться русским. Он не сумел воспользоваться первоначальными выгодами своего положения и очень замедлил с исполнением принятого плана. «Если Омер-паша при первой встрече не разобьет наголову русских, то дело султана наполовину проиграно», — так кончал генерал Барагэ д’Илье свое письмо.

В письме от 24 февраля⁷⁰ французский посол рисовал еще более тяжелую картину. «Турция, — писал он, — сделала сверхчеловеческие усилия, чтобы быть в состоянии противостоять нападению России, и между тем она далека от возможности единоборства со своим знаменитым противником. Действительно, ее азиатская армия, численностью более 80 тысяч человек, дала новое подтверждение старого военного принципа, что дисциплина главенствует над числом войск, и, брошенная на 40 тысяч русских, она была наголову разбита; ее румелийская армия до сего времени задерживала русских на Дунае благодаря хорошим оборонительным распоряжениям Омера-паши и даже приобрела там некоторые преимущества, хотя, надо сознаться, столкновения до сих пор не были серьезны. В настоящее время оттоманское правительство сосредоточило на Дунае около 150 тысяч человек и не может располагать еще более чем 30 тысячами, разбросанными частью в Адрианополе, частью в Константинополе для охраны султана и укреплений Босфора».

Мнение о предстоящем ходе кампании высказывал также и австрийский генерал Гесс⁷¹. По его расчетам, на европейском театре против нас могли действовать 140 тысяч турок и 40 тысяч

547