Турки в траншеях под Силистрией

Характер его действий в борьбе с коалицией определился еще задолго до Крымской войны мнением, единогласно высказанным и адмиралом Лазаревым, и князем Меншиковым. В 1836 году, когда вопрос о возобновлении Ункяр-Искелесийского договора мог вызвать вооруженное столкновение России с Англией и Францией, император Николай пожелал знать мнение упомянутых лиц о роли Черноморского флота в случае входа в Черное море эскадры союзных держав. «Во всех сих случаях,— отвечал князь Меншиков по сношении с адмиралом Лазаревым⁴⁶,— ежели неприятель появится в Черном море в силах, нас не превосходящих, то нам атаковать его должно... В случае же превосходства неприятеля флоту нашему следует оставаться в Севастополе, где при покушении неприятельского флота на сей порт должно иметь главной целью нанести ему наибольший вред, с наилучшим сохранением флота нашего, чтобы сим флотом стараться уже довершить расстроенного неприятеля».

В Крымскую кампанию соотношение сторон не изменилось для нас в лучшую сторону, а скорее в худшую, так как у западных держав появился большой перевес в числе паровых судов.

Первые сведения о входе союзников в Черное море не имели особенно угрожающего вида. Адмиралы, как сообщал канцлер князю Меншикову⁴⁷, получили приказание ввести туда большие суда только в том случае, когда они будут положительно осведомлены, что наш Севастопольский флот везет десант в Варну или в Константинополь. Для разведок же адмиралам рекомендовалось посы-

201

лать преимущественно турецкие и египетские пароходы, подкрепляя их лишь в крайнем случае самыми легкими судами союзников.

Барон Бруннов рисовал со своей стороны нашему правительству эту меру как результат растерянности английских министров после синопского погрома и необходимости дать с их стороны удовлетворение общественному мнению. «Dans ce but,— сообщал он канцлеру⁴⁸,— ils ont résolu de faire entrer l’escadre dans la mer Noire, mais cela même sans courage, sans hardiesse, sans but déterminé. Elle ne doit pas aller loin. Elle ne doit pas rester longtemps. Tout cela est d’une pauvreté extrême. Ce n’est pas même une démonstration, c’est une escapade navale». Однако император Николай не поддавался уже радужным взглядам своего представителя и приведенную выдержку снабдил несколькими вопросительными знаками.

В Европе чувствовалось, что вход эскадр западных держав в Черное море есть тот рубикон, за которым начиналась общая война. В Париже, по словам Киселева⁴⁹, об этом только и говорили, стараясь узнать, как отнесется русское правительство к такому враждебному акту, и с нетерпением считали дни и часы, когда будет получен наш ответ.

Искреннее желание избежать европейской войны заставило, как известно, Петербургский кабинет ответить очень сдержанно на брошенный ему вызов. Граф Нессельроде готов был смириться со свершившимся фактом в том случае, если союзные державы установят на Черном море нечто вроде перемирия, поставив одинаковые условия для обеих враждующих сторон. В этом духе предложено было нашим представителям в Париже и Лондоне сделать запросы соответствующим правительствам. Граф Кларендон сообщил по этому поводу барону Бруннову, что британский флот послан в Константинополь не для атаки русских, а с твердым намерением защитить Турцию и что правительство королевы будет очень радо, если к этому не представится случая. Для указанной цели французские и английские суда войдут в Черное море и будут требовать от каждого русского военного судна возвращения в свой порт, а в случае нежелания исполнить это требование будут прибегать к силе. Но в то же время правительство королевы, желая по-прежнему мирного окончания возникших недоразумений, примет меры помешать нападению турецкого флота на русскую территорию⁵⁰.

В том же миролюбивом тоне наш канцлер писал и князю Меншикову⁵¹. Предупреждая, что на Черном море может установиться своего рода перемирие, он выражал сожаление, что мы не имеем там сил, достаточных для того, чтобы сразиться с успехом с соединенными эскадрами Англии, Франции и Турции.

Но граф Нессельроде утешал князя Меншикова, что после блестящего синопского дела наш славный флот может почить на своих лаврах, не рискуя ввязываться в очень неравный бой⁵². Князь Алек-

202

сандр Сергеевич со своей стороны и не предполагал рисковать флотом, находя, что численный перевес союзников на Черном море слишком велик, чтобы решиться дать им генеральное сражение в открытом море, и лишь готовился с успехом отразить атаку их на Севастопольский рейд⁵³.

Меры для встречи союзных эскадр в Севастополе начали принимать почти тотчас же после возвращения флота от Синопа.

К половине декабря на рейде стояли в полной готовности к выходу в море 6 кораблей, 2 фрегата, 2 корвета и 4 парохода; 8 кораблей, 1 фрегат и 1 пароход требовали капитального ремонта, и севастопольское адмиралтейство, сознавая необходимость скорейшей постановки этих судов в строй, превратилось в огромный муравейник, в котором необычайная деятельность не прекращалась несколько месяцев кряду⁵⁴. Четыре фрегата и несколько мелких судов плавали, под флагом контр-адмирала Вукотича 1-го, у кавказских берегов⁵⁵.

Первые распоряжения князя Меншикова по обороне Севастопольского рейда были сделаны 5 декабря⁵⁶. Корабли, способные выйти в море, стали по диспозиции на большом рейде в две линии между восточным мысом балки Голландия и хутором 42-го флотского экипажа, расположенным между Георгиевской и Килен балками, имея фрегаты за линией кораблей. Три корабля, не способные выйти в море, преградили доступ в южную бухту, имея за собой все пароходы. Для защиты Карантинной бухты и для флангового действия по рейду в случае прорыва неприятельской эскадры были предназначены два корвета. Кроме того, вход в южную бухту был затруднен устройством бона, а для наблюдения за приближающимися неприятельскими судами были установлены по берегу от мыса Сарыча до мыса Лукулл казачьи пикеты и ряд телеграфов⁵⁷.

Такое расположение в глубине бухты кораблей, способных выйти в море, в достаточной мере обеспечивало их прикрытие, так как неприятельским судам, атакующим их, пришлось бы преодолевать сильный перекрестный огонь двух рядов береговых батарей. Но, чтобы еще более оберечь их от всяких случайностей, адмирал Корнилов приказал экипажам кораблей «Двенадцать апостолов», «Париж» и «Святослав» построить три земляные батареи, из которых две на восточном и западном мысе Голландия и одну на мысе западнее Киленбалочной бухты. Батареи эти, составлявшие третью линию обороны рейда, получили название своих кораблей.

21 декабря (2 января) английский и французский послы заявили султану, что на следующий день союзный флот войдет в Черное море с приказанием сопровождать и защищать турецкие корабли при условии, что последние не отойдут далее 4 миль от турецкого берега. Если же русские атакуют турок, то союзные адмиралы ответят тем же⁵⁸.

203

Схватка под Силистрией (с итальянской литографии)

Английский флот в Босфоре к этому времени состоял из 8 кораблей, в том числе одного винтового, 3 фрегатов, из них один винтовой, и 10 пароходо-фрегатов и пароходов; французский флот состоял также из 8 кораблей, из которых один винтовой, 2 фрегата и 6 пароходов.

22 декабря (3 января) союзный флот, оставив для защиты Босфора 2 корабля и 1 фрегат, вошел в Черное море в сопровождении турецких судов, везших подкрепления на азиатский театр войны. Английский пароход «Retribution» немедленно был направлен в Севастополь для объявления русским властям о свершившемся факте. На борту этого судна находились союзные офицеры, в задачу которых входило проведение рекогносцировки нашего военного порта. Пользуясь туманом, английский пароход 25 декабря рано утром незаметно подошел близко к Николаевской батарее, где был остановлен холостыми выстрелами с этой батареи. Сдав депеши и обменявшись салютами «Retribution» ушел в море «после того, как офицеры успели снять главнейшие форты и набросать кроки всех укреплений»⁵⁹. Случай этот заставил князя Меншикова принять более бдительные меры охраны Севастополя с моря, рейд которого был разделен боном на внешний и внутренний, а иностранные военные суда приказано было впредь останавливать вне зоны действия батарей⁶⁰.

Тем временем часть союзного флота прибыла в Синоп, а остальная конвоировала турецкие транспорты в Батум. Первоначально

204

предполагалось Синоп сделать центром морских операций, чему этот пункт вполне соответствовал как по своему стратегическому положению, так и по качествам гавани.

В Синопе была образована смешанная комиссия для спешного оборудования и укрепления этого порта, но совершенно неожиданно адмиралы союзного флота, выждав прибытия в Синоп той части эскадры, которая была отправлена в Батум, покинули 3 (15) января Синопский рейд и направились к бухте Бейкос.

Такое отступление к Константинополю произвело тяжелое впечатление на оттоманов и на представителей морских держав. Посланники писали адмиралам, что они удивлены их неожиданному решению, в особенности в тот момент, когда турецкая флотилия собиралась выйти в море с припасами для Анатолийской армии. Они считали, что приказания их правительств были сформулированы весьма определенно, и саркастически спрашивали, не полагают ли адмиралы исполнить данное им поручение одинаково хорошо как в Бейкосе, так и в Синопе. Но адмиралы не изменили своего решения и вернулись в Бейкос.

Английские источники считают причину такого поступка невыясненной, вполне основательно признавая ссылку на дурную погоду не уважительной, так как коммерческие суда продолжали плавать по Черному морю в течение всего времени. Мы полагаем, что истоки такого решения адмиралов правильнее искать в опасении активных действий со стороны нашего флота, который при нахождении союзного флота в Синопе мог бы отрезать ему путь отступления к Константинополю. Является странным, что свое решение уйти в Бейкос адмиралы приняли тотчас после получения приказания своих правительств сообщить русским командирам, что русскому флоту не разрешено крейсировать по Черному морю⁶¹. Они сознавали, что такое объявление равносильно официальному разрыву, и, зная Черноморский флот по недавнему прошлому, могли вполне основательно опасаться повторения синопского погрома.

С тех пор союзный флот стоял в бухте Бейкос, изредка высылая лишь отдельные отряды для курсирования по Черному морю. Только впоследствии, когда выяснилось, что наш флот примирился со своей пассивной ролью, союзники начали смелее выходить в море, и 18 (30) января соединенная эскадра из 8 паровых судов проконвоировала турецкую эскадру с войсками и припасами до Трапезунда, после чего подходила и стояла полчаса близ Феодосии⁶².

Таким образом и союзники, и русский флот, опасаясь друг друга, не отваживались сделаться хозяевами Черного моря. Мы обрели от этого положения лишь выгоду, успев в конце февраля безнаказанно снять гарнизоны с укреплений восточного берега Черного моря и уничтожить эти укрепления, которые, не имея сухопутного

205

сообщения с Кавказской армией, должны были оказаться трофеями союзного флота.

Тем временем факт появления непрошеных гостей в Черном море продолжал быть предметом оживленного обмена мнений между главными действующими лицами.

Барон Бруннов считал, что союзники имеют целью до окончательного разрыва с нами основать морские станции в Сизополе, Трапезунде, Синопе, Батуме, а может быть, и в Варне, откуда весной они могли бы направить свои операции, смотря по обстоятельствам, и кончал свои предсказания фразой, что «l’idée de porter un coup à nos établissements entre dans les vues ultérieures de l’Angleterre et de la France»⁶³. Князь Меншиков сообщал канцлеру⁶⁴ о молчаливо заключенном морском перемирии, так как ни союзники, ни мы не выходим в открытое море. Он признавал такое положение очень выгодным для нас в материальном отношении, но считал унизительным в нравственном отношении подчиняться приказу более сильного и указывал на необходимость уничтожить часть наших береговых укреплений на Кавказе. Последовавший же вскоре после этого осмотр четырьмя неприятельскими пароходами Феодосийского рейда убедил князя, что союзники Турции «положительно имеют в виду какое-то враждебное предприятие на Крым»⁶⁵.

Но наиболее сильное и тяжелое впечатление вход эскадр западных держав в Черное море произвел на престарелого князя Воронцова. В обширном всеподданнейшем письме⁶⁶, на котором государь поставил пометку: «весьма неутешительно», наместник Кавказа в ярких красках описывал то почти критическое положение, в котором окажется Кавказская армия, если союзники будут хозяевами Черного моря. «Первое действие таковой войны,— писал он,— будет немедленная потеря почти всех наших укреплений на восточном берегу, и я уже не вижу возможности спасения гарнизонов оных, ибо наш флот не будет в состоянии даже показаться в море, а все гарнизоны этих укреплений от Новороссийска или, может быть, от Геленджика до границы Абхазии не имеют никакого отступления... В Черном море против сильных неприятельских флотов у нас защиты нет, и падение всего, чем мы владеем на этом берегу, будет иметь самое пагубное следствие для могущества России на Кавказе и для влияния ее в Европе». В заключение Воронцов молил государя не допустить окончательного разрыва, хотя бы с некоторыми маловажными уступками.

По той массе подчеркиваний и вопросительных знаков, которыми император Николай испещрил это письмо, можно судить, какое мучительное впечатление оно на него произвело. Государь не мог не сознавать правдивости слов своего старого слуги, но он также хорошо понимал, что дело идет не о маловажных уступках, так как западные державы стремились к открытому разрыву.

206

Схватка под Силистрией (турецкая народная картина)

Одновременно наместник писал и канцлеру, также указывая на ужасное положение нашей береговой линии, гарнизоны которой должны неминуемо погибнуть, и вновь упоминал о необходимости скорейшего заключения мира, чего, по его глубокому убеждению, легко было достигнуть, сделав западным державам маловажные уступки. Это письмо уже вызвало со стороны императора Николая резкую пометку: «Je crois que le comle Woronzoff est tombé dans l’enfance»⁶⁷.

В своем опасении за судьбу береговых укреплений главнокомандующий на Кавказе обращался также и к князю Меншикову, в руках которого, по его мнению, была возможность усилить морскую оборону этих укреплений. В данном случае ответ князя Александра Сергеевича для нас интересен как взгляд на задачи нашего флота после входа в Черное море соединенных европейских эскадр.

«Англо-французские флоты,— писал князь Меншиков⁶⁸,— взяв на себя защиту турецкого флага и портов, конвоируют их транспортные суда не иначе, как тремя винтовыми кораблями и 6—7 пароходами, присоединяя такое же число турецких пароходов, и, независимо от того, высылают для крейсерства в Черном море свои пароходо-фрегаты, никогда не менее четырех. Чтобы противопоставить им соответственную на море силу, я должен отделять значительную часть нашего флота, рискуя при подобных встречах под-

207

вергать суда наши если не совершенной гибели, то по крайней мере повреждениям, которые на долгое время могут лишить нас возможности употреблять их в дело, тогда как Черноморский флот в настоящее время необходимо беречь для более важного момента».

Оставляя пока в стороне вопрос о снятии береговых укреплений, гарнизоны которых благополучно были спасены судами Черноморского флота, отметим лишь, что изложенные выше мнения вполне определяли способ действия нашего флота в борьбе с западными державами. От какого-либо активного выступления нашей севастопольской эскадры против соединенных эскадр морских держав мы заблаговременно воздержались, решив перейти к обороне, и лишь после того, как неприятельский флот дерзнет атаковать севастопольские твердыни и понесет значительный урон, окончательно добить его своим переходом в наступление. Союзники, со своей стороны, очень хорошо знали силу Севастополя с моря, а потому и не предполагали атаковать его с этой позиции. Таким образом, снятием гарнизонов береговых укреплений кончается активная деятельность Черноморского флота на море.

Вся деятельность этого флота вплоть до высадки союзников в Крыму соответствовала с задачам и взглядам, которыми, как сказано выше, руководствовался главнокомандующий сухопутными и морскими силами в Крыму князь А. С. Меншиков. Это, однако, не мешало отдельным смелым крейсерствам наших пароходо-фрегатов.

Таким образом, работа нашего флота в рассматриваемый период кампании сводилась к принятию самых энергичных мер по обороне Севастопольского рейда на случай морской атаки противника, к дозорной службе наших судов в окрестностях Севастополя, к погоням за неприятельскими крейсерами, подходившими к порту, и в редком крейсерстве наших пароходо-фрегатов⁶⁹.

Наиболее полные распоряжения по обороне рейда были сделаны адмиралом Корниловым в обширной инструкции, отданной им командирам судов 18 марта⁷⁰. Эта инструкция собственно представляет собой весьма интересный трактат о возможных действиях союзников против Севастополя и флота, трактат, особо поучительный еще и потому, что он принадлежит перу Владимира Алексеевича Корнилова.

Предприимчивый и сильный на море неприятель мог, по мнению автора, предпринять против Севастопольского порта следующий действия: атаку десантом и флотом самого порта и флота, в нем стоявшего; внезапную атаку внешних укреплений, истребление стоявших в нем судов брандерами и бомбардирование с внешних рейдов.

Атаку одним флотом Корнилов признавал невозможной, так как неприятелю при этом пришлось бы преодолеть длинную, узкую бухту, окаймленную каменными рифами, огонь более 700 береговых орудий большого калибра, 13 сильных кораблей, занимавших

208

позицию, не доступную атаке иначе, как равными силами, не считая в том числе 5 больших фрегатов, пароходов и прочих мелких судов, и, наконец, сопротивление 40-тысячного русского населения.

Для атаки десантом совместно с флотом ближайшими пунктами высадки могли служить на северной стороне Бельбекская долина, а на южной — Стрелецкая или какая-либо другая бухта Херсонесского полуострова⁷¹.

Корнилов полагал, что неприятель предпочтет для высадки северную сторону из-за более удобного для этой цели берега и возможности развернуть значительные силы. Овладев Северным укреплением и береговыми батареями Константиновской, Михайловской и № 4, он в состоянии будет направить их огонь против южных батарей, города и флота и тем облегчить вход своей эскадре для атаки кораблей, стоявших в глубине бухты. Однако для выполнения этой задачи неприятелю необходимо иметь осадную артиллерию, а без нее, «если гарнизоны, в крайности, не забудут заклепать орудий, то завоевание это далеко еще не решит дела, и победитель очутится под выстрелами противного берега и нашего флота».

В данном случае задача нашего флота заключалась в подвозе подкреплений с южной стороны, в высадке с судов вооруженных отрядов и в действии артиллерией с фрегатов и других мелких судов. Линейные же корабли не должны были ни в каком случае оставлять своих позиций, всегда имея в виду возможность атаки неприятельским флотом.

Высадку союзников на южной стороне Корнилов считал менее вероятной. Она давала им преимущество прямого нападения на город, гавань и все портовые службы, но была невыгодна в техническом отношении и в отношении подступов, дававших обороняющемуся ряд позиций, способных к защите малым числом войск. В этом случае роль флота сводилась к выполнению тех же задач, как и при атаке с северной стороны.

Наконец, адмирал признавал возможным и тот случай, что неприятель решится, при огромных его морских силах, произвести высадку одновременно на южной и северной сторонах. Роль флота по-прежнему оставалась вспомогательной, «разве какие-нибудь дерзкие покушения отдельных неприятельских кораблей на наружные укрепления предоставят нам выгодный случай атаки с нашей стороны, к чему корабли должны быть заранее приготовлены».

Вообще же Корнилов признавал, что овладение Севастополем посредством десанта и флота может быть предпринято не иначе как с большими средствами, с большими приготовлениями и с большой обдуманностью.

Переходя к возможности внезапной атаки внешних укреплений, автор записки признавал такой способ действий совершенно соответствующим духу бывалых подвигов английского флота. Это мог-

209

ло быть сделано или для обессиления обороны входа в порт, или же просто для того, чтобы нанести урон батареям Севастополя.

Лучшим средством против подобного рода атак Корнилов признавал заблаговременно условленные меры отражения, бдительность телеграфной службы и наружных постов, а также полную готовность самих укреплений и сторожевых судов к безотлагательному и быстрому открытию огня и отражению самого приступа. В своей инструкции адмирал давал подробные указания на этот случай.

Успешное истребление стоящих в порте судов брандерами Корнилов признавал фактом очень редким и более всего зависевшим от паники среди атакуемых судов. В зависимости от этого им и были даны в инструкции особые указания.

Наконец, последний случай возможного действия противника, т. е. бомбардирование с внешних рейдов, требовал удаления кораблей на более безопасные позиции, готовность пароходов отбуксировать суда и готовность противопожарных средств⁷².

Таким образом, все распоряжения по флоту сводились к обороне, как это и должно быть исходя из вышеприведенного обмена мнений о положении нашего флота в Черном море после входа туда эскадр западных держав. Решено было ждать для наступательных действий нашего флота удобной минуты, когда он окажется сильнее своего противника. Но этой минуты дождаться нам не удалось.

28марта (9 апреля) адмиралы союзных эскадр, находившихся в Черном море, получили известие об объявлении войны, и, по свидетельству английских источников⁷³, одновременно настала чудная погода. К тому же, прибавим от себя, союзники увидали, что наш флот заперся в Севастополе и не ждет встречи с ними в открытом море. Все это вместе взятое оживило деятельность союзного флота и заставило его искать пищи для журнальных статей.

На рассвете 31 марта на горизонте Севастополя появился пароход под австрийским флагом, маневрировавший вне зоны огня наших батарей. В половине седьмого было приказано пароходам «Херсонес» и «Громоносец» развести пары, а фрегатам «Кулевчи» и «Коварна» быть готовым сняться с якоря. Через несколько минут пароходам было приказано прекратить разводить пары, но, когда около 8 часов утра неприятельский пароход, спустив австрийский флаг, поднял английский и захватил на буксир русское каботажное судно, фрегатам, пароходам и бригам «Эней» и «Язон» приказано было немедленно выйти в море. Это было исполнено через несколько минут. Неприятельское судно с призом повернуло на юго-запад, но, видя, что фрегаты начинают благодаря попутному ветру с ним сближаться, бросило приз и прибавило ходу, не подпуская наши

210

 

фрегаты к себе ближе трех миль. Ввиду стихнувшего ветра неприятель начал выигрывать дистанцию, и наши суда принуждены были вернуться назад, обменявшись с противником нескольскими безвредными выстрелами⁷⁴.

Союзные пароходы начали чаще появляться также и перед нашими коммерческими портами: 1 апреля 2 английских и 2 французских парохода остановились в 5 милях от к Одесского рейда и в течение двух дней занимались промерами, не упуская случая ловить русские каботажные суда, направлявшиеся к Одессе⁷⁵. Забрав свои бескровные трофеи, пароходы ушли в море, но 6 апреля два из них подошли без флагов к Евпатории, захватили в плен обманным образом смотрителя таможни, сожгли купеческое судно и удалились⁷⁶.

Промеры около Одессы давали основание предполагать, что союзники имеют намерение напасть на наш главный коммерческий порт на Черном море и лишь ждут только случая, чтобы чем-либо оправдать в глазах света такой несвойственный передовым нациям поступок. Подходящий случай скоро был ими устроен, и нападение на Одессу состоялось 10 апреля.

В наши предположения о возможных планах союзников входил и случай высадки их десантов между Одессой и устьем Днестра для действия в тыл Дунайской армии князя Горчакова, а также возможность бомбардирования самого города, занятие которого не представляло никаких стратегических выгод союзникам, а лишь могло содействовать разрушению и разорению этого богатого центра юга России.

На оборону собственно порта ввиду такого значения Одессы и прилегающего к ней района не было обращено серьезного внимания, но в окрестностях этого города был собран значительной силы отряд, который мог бы противодействовать высадке союзников и обеспечить тыл армии князя Горчакова.

Для прикрытия Одессы с моря имелось шесть приморских батарей, расположенных на оконечностях карантинного и практического молов⁷⁷, вооруженных всего 48 орудиями калибров не свыше 24-фунтовых пушек и 2 пудовых мортир. Батареи эти были устроены весьма слабо. В каменных парапетах карантинного мола было прорезано 48 амбразур и практического 33, из которых 10 были обращены к Пересыпи и не могли принести никакой пользы в борьбе с флотом. Парапеты были устроены из непрочного, не имеющего никакой связи камня и не могли обеспечить безопасность прислуги без дополнительной защиты земляными мешками. Орудия были старые, некоторые лафеты были сделаны 30 лет тому назад, принадлежностей не хватало, комплект снарядов на орудие равнялся 190. Прислуга состояла из 1 обер-офицера, 2 фейерверкеров и 23 рядовых гарнизонной артиллерии; пришлось ее дополнить офицерами и нижними чинами резервной бригады 5-й артиллерийской дивизии⁷⁸.

212

Количество войск, сосредоточенных в Одессе, равнялось 15 бат., 16 эск., 4 сом. и 36 пол. ор., из которых по одному батальону было расположено в прикрытии к батареям карантинной и практической гаваней, а остальные стояли в резерве на Михайловской, Соборной площадях и близ тюремного замка. Главным начальником войск был командир 3-го пехотного корпуса генерал-адъютант барон Дмитрий Ерофеевич Остен-Сакен, впоследствии начальник Севастопольского гарнизона.

Поводом для нападения на Одессу послужило нанесенное будто бы оскорбление парламентерскому флагу. 1 (13) апреля английский пароход «Furious» подошел к карантинной гавани и, остановленный холостыми выстрелами, спустил шлюпку под парламентерским флагом, пришедшую будто бы за английским консулом. Когда шлюпка, принятая на карантинной гавани с полным уважением к парламентерскому флагу, отошла от берега свыше мили, на батареях заметили, что «Furious» начал приближаться к порту. Англичане объясняют это приближение невольным движением парохода благодаря дувшему ветру. Командир одной из наших батарей остановил пароход несколькими боевыми выстрелами⁷⁹, видя вполне основательно в этом движении желание рассмотреть прибрежные укрепления, как это сделал фрегат «Retribution» под Севастополем.

Союзные адмиралы решили потребовать объяснения у барона Остен-Сакена, которое их, как это и должно было случиться, не удовлетворило, и они решили силой восстановить попранное право парламентерского флага. 8 (20) апреля на горизонте Одессы показалась соединенная эскадра в 32 вымпела⁸⁰, которая на следующий день приблизилась к порту, не подходя, однако, на дальность орудийного выстрела. Барону Остен-Сакену было отправлено дерзкое предложение выдать все русские и иностранные суда, сосредоточенные в Одесском порту, под угрозой в случае невыполнения требования бомбардировать на следующий день город.

Как адмиралы союзного флота, так и их правительства старались всеми силами впоследствии оправдать нападение на Одессу, объясняя его лишь горькой необходимостью восстановить честь своего флага и желанием действовать не против Одессы, мирных жителей и коммерческих судов, а лишь против императорской военной гавани. Но само обилие оправданий и многоречивость заставляют предполагать отсутствие чистосердечности, которое подтверждает и один из английских историков, говоря, что барон Остен-Сакен вполне основательно не ответил на дерзкий ультиматум адмиралов, между прочим, и потому, что не мог предполагать, чтобы Одесса, имевшая значение базы для наших Дунайской и Крымской армий, была бы оставлена союзниками в покое, даже если бы не случился инцидент с парламентерским флагом⁸¹.

213

Союзная эскадра, имевшая в своем составе 19 кораблей, 10 пароходо-фрегатов и несколько канонерских лодок, выстроилась в ожидании ответа перед Одессой в боевом порядке, в одну линию, на расстоянии 3 верст, начиная от нашей правофланговой батареи № 1 у чумного квартала.

Не получив до вечера ответа от барона Остен-Сакена, союзники 11 апреля, в субботу на Страстной неделе, начали бомбардировку города. В 6 с половиной часов утра 8 неприятельских пароходо-фрегатов вошли на Одесский рейд и, пройдя вне зоны выстрелов правофланговой батареи, атаковали последовательно остальные 5 батарей, стреляя по временам и в город. Дойдя до левофланговой, или № 6, батареи, устроенной на оконечности практического мола и вооруженной четырьмя 24-фунтовыми орудиями, неприятель обратил огонь всех своих пароходо-фрегатов и подошедшего винтового корабля на эту батарею, находившуюся под начальством прапорщика резервной батареи 14-й артиллерийской бригады Щеголева, только что выпущенного из кадетского корпуса.

Неприятель, пользуясь большим калибром своих орудий, в особенности 68- и 69-фунтовыми бомбическими пушками, не подходил на близкое расстояние, почему соседние со щеголевской более удаленные батареи почти не могли принять участия в бое, и состязаться с 350 орудиями союзников выпало исключительно на долю четырех орудий батареи № 6. Щеголев с замечательным хладнокровием выдерживал неравный бой под перекрестным огнем превосходящего противника, действуя сначала из 4 орудий, а потом, когда союзные пароходы уклонились влево и начали бить его во фланг и почти что в тыл, только из двух и, наконец, из одного орудия.

Шесть часов продолжался этот неравный бой, в течение которого Щеголеву удалось подбить три неприятельских парохода, уведенных впоследствии на буксире; но зато и батарея № 6 была в полном смысле уничтожена. Все орудия подбиты, склад снарядов взорван, мерлоны батареи и окрестные суда горели. Лишь только тогда, когда стрелять было не из чего и нечем, Щеголев хладнокровно вывел остатки своей прислуги из этого ада.

Пользуясь уничтожением левофланговой батареи, неприятельские канонерки подошли близко к Пересыпи и пытались высадить десант, но попытка эта, встреченная картечью здесь находившихся 4 полевых орудий, потерпела полную неудачу. После этого противник начал зажигать конгревовыми ракетами суда на практической гавани и строения в предместье Пересыпь, чем заставил нас затопить стоявший здесь пароход «Андия».

Около восьми часов вечера пароходо-фрегаты отошли к своей эскадре, и дело под Одессой было, собственно, окончено с потерей для нас 4 нижних чинов убитыми, 45 ранеными и 12 контужеными. Обывателей было убито 3 и ранено 8 человек. На Пересыпи со-

214