Генерал-лейтенант Сельван

шой, всего 70 000 или 80 000, и атаковать наши переправы на Дунае или нас, когда мы будем под Силистрией. Нам придется или отходить от Силистрии к переправе, или, оставив против крепости одну дивизию, встречать с 35 батальонами до 100 000 соединенных французов и турок. Имея все это в виду, мы, может быть, не успеем до прихода европейцев окружить Силистрию и разбить Омера-пашу, который едва ли выйдет навстречу. Во всяком случае я думаю войска генерала Лидерса подвинуть вперед до Черновод и маневрировать». Эта заключительная фраза вызвала у государя, судя по пометкам, сделанным им на письме, большое недоумение. Действительно, мысль решительного наступления на Силистрию у Паскевича вылилась в форму перехода к Черноводам и маневрирования неизвестно против кого и с какой целью. Ясно было, что фельдмаршал употребит всю свою старческую настойчивость исполнить посвоему и отвести армию на левый берег Дуная.

И действительно, осмотрев лично позиции на нижнем Дунае, князь Варшавский 11 апреля писал государю из Измаила¹⁷, что он убедился в невозможности нам держаться на Дунае и в княжествах в случае войны с Австрией и поэтому приостановил всякое движение вперед до получения положительных сведений о намерениях этого государства. «Но, может быть,— кончал фельдмаршал,— лучше бы избежать принуждения оставить княжества, добровольно их очистив, для того, чтобы быть сильнее в наших пределах, а вместе отнять у Германии всякий предлог к разрыву с нами».

Можно полагать, что до этого последнего письма император Николай не разгадал истинных намерений князя Варшавского и

233

верил, что фельдмаршал откладывал движение к Силистрии лишь до личного ознакомления с обстановкой. Поэтому в своих ответах государь спокойно, но определенно развивал идею наступления на Силистрию и старался представить обстановку такой, какой она была в действительности, а не рисовалась пристрастному воображению Паскевича.

Государь считал своевременным обратиться к задунайским христианам с прокламацией и поднять болгар; что же касается сербов, то он полагал, что если они возьмутся за оружие сами собой ¹⁸, то это не беда для нас, так как отвлечет силы Австрии в другую сторону¹⁹.

«Теперь дай Бог, чтобы осада Силистрии пошла успешно,— заканчивал государь.— Ежели Омер-паша придет выручать, то тем лучше, ибо с Божьей помощью ты можешь его разбить до прибытия союзников, которые только что начинают прибывать в Галлиполи».

В своем ответе на письмо Паскевича из Фокшан от 5 апреля, в котором престарелый фельдмаршал выражал намерение вместо энергичного движения к Силистрии выдвинуться к Черноводам и «оттуда маневрировать», государь, надо полагать, умышленно пропустил эту фразу и лишь хвалил Паскевича за решение двинуться к Силистрии. С замечательной деликатностью он успокаивал фельдмаршала насчет опасений последнего относительно быстрой высадки союзников, определяя вполне правильно, что они не успеют сосредоточиться раньше конца мая в Константинополе и поэтому не могут поспеть в силах ²⁰ на соединение с турками до обложения Силистрии²¹.

Но последнее письмо фельдмаршала из Измаила, в котором он предлагал заблаговременно очистить княжества, заставило императора Николая сделать грозное внушение новому главнокомандующему. «С крайним огорчением,— писал государь²²,— и с не меньшим удивлением получил я сегодня утром твое письмо, любезный отец-командир, писанное из Измаила 11 (23) числа. Тем более оно меня огорчило и поразило, что совершенно противоречит тем справедливым надеждам, которые в меня вселило последнее твое письмо, столь согласное с моими желаниями и с моей непременной волей, тогда как из письма твоего же не вижу ни одной уважительной причины все изменить, все бросить и отказаться от всех положительных, решительных выгод, нами недаром приобретенных. Неужели появление флотов у Одессы и даже потеря ее, если она должна последовать, были не предвидены? Неужели Сакен с 30 тысячами отличного войска, с сильными артиллерией и кавалерией не может и не должен остановить всякие успехи с той стороны, даже ежели бы и был на флоте хотя несколько значительный десант? А сего и быть не может по всем сведениям, мне доставленным и ежедневно подтверждающимся. Неужели появление каких-то французских партий с артиллерией у Кюстенджи, тогда как их туда

234

просить надо, чтобы наверное уничтожить? Право, стыдно и подумать. Итак, остается боязнь появления австрийцев. Действительно, могло бы быть дурно месяц тому, когда мы были слабы и войска, с тем предвидением приведенные, не были еще на местах. Но они уже там. Да и нет никаких сведений, чтоб подобное нападение готовилось теперь, и разве когда бы мы двинулись к Балканам, чего мы и не затеваем. Вчера же через Берлин получены сведения и еще более положительные, что они только нас стращать хотят, чтобы задержать наши успехи, и что они нас не атакуют и в Сербию не хотят войти, боясь у себя в тылу возмущения. Словом, эта опасность дальняя и во многом измениться может по нашим успехам. Между тем время дорого; мы положительно знаем, что ни французы, ни англичане в силах и устройстве не могут примкнуть к Омеру-паше, разве как в июне. И при таких выгодных данных мы все должны бросить даром без причин и воротиться со стыдом!!! Мне, право, больно и писать подобное. Из сего ты положительно видишь, что я отнюдь не согласен с твоими странными предложениями, а, напротив, требую, чтобы ты самым деятельным образом исполнил твой прежний прекрасный план, не давая сбивать себя опасениями, которые ни на чем положительном не основаны. Здесь стыд и гибель, там честь и слава! А буде бы австрийцы изменнически напали, разбей их 4-м корпусом и драгунами,— станет и этого для них. Ни слова больше, ничего прибавить не могу».

Упоминая в конце письма о неудаче, постигшей союзников под Одессой, государь прибавил: «Чего не ожидать от таких войск, когда б решимость ими водить! Нет невозможного ²³. Ты так всегда вел дела, меня так учил, и я твоих уроков не забыл и не забуду. Теперь ожидаю от тебя, что ты сие вновь покажешь к чести и пользе России и к новым лаврам на твое чело. Аминь».

В Петербурге уже давно не понимали образа мыслей фельдмаршала, и нельзя не признать своевременности такого грозного и категорического повеления, отправленного на берега Дуная. Остается только пожалеть, что император Николай не довел дела до конца и не отозвал князя Варшавского с Дуная, оставив в его руках производство операции, которой тот не сочувствовал. В этом была главная причина неудачи силистрийского сидения.

Для того чтобы несколько сгладить впечатление столь непривычного для Паскевича грозного повеления государя и немного поднять его дух, письмо было отправлено с зятем фельдмаршала, флигель-адъютантом князем Лобановым.

О впечатлении, которое производил в Петербурге образ действий Паскевича, можно судить по следующим строкам письма военного министра к князю Меншикову²⁴: «Un autre commandement qui m’effraie, c’est celui du Danube. Le maréchal propose des plans tellement bizarres pour la continuation de la guerre, qu’on en est tout

235

Отступление из Силистрии (карикатура Beck)

abasourdi. On vient de lui envoyen Lobanoff pour l’endoctriner, mais réussira-t-il, c’est une question. Notre malencontreuse timidité est terrible, et elle arrive si mal à propos aprés le brillant passage du Danube. Le prince Gortchakoff avait si bien compris sa position en dernier lieu et il en avait, selon moi, tiré un si beau profit. Si le résultat de ses siccés est de nous retirer, parce que le maréchal a la bonté de craindre une rupture avec l’Autriche — nous serons gentils. Voyons ce qu’obtiendra son aimable gendre».

Объехав низовья Дуная, князь Варшавский прибыл в Бухарест, откуда 15 апреля отправил всеподданнейшую записку о положении дел на театре войны²⁵. Фельдмаршал считал нижний Дуная ключом нашей оборонительной позиции, так как неприятель, ворвавшись в гирла реки, мог привести туда всю свою армию и действовать на Дунае, имея сообщения с морем. Крепость Измаил он находил слабой для противодействия серьезным намерениям союзников, а потому и низовья реки беззащитными. Считая, что французы высадят в Кюстенджи или Балчике 30 000 —40 000 своих войск, фельдмаршал полагал, что они легко могут соединиться с 70 000 — 80 000 турок и, таким образом, иметь в кулаке до 100 000 человек. Эти расчеты вызвали несколько знаков вопроса со стороны императора Николая.

С такой армией союзники, по мнению Паскевича, или могли форсировать у Гирсова небольшой сравнительно отряд Лидерса, или же в несколько переходов быть в Браилове, где могли захватить миллион четвертей хлеба. Если же одновременно с этим австрийцы, объявив нам войну, будут угрожать нашему правому флангу и тылу, то положение нашей армии было бы так затруднительно, что мы принуждены были бы бежать из княжеств и пробиваться сквозь окружающего нас неприятеля. «В предупреждение столь тяжкого положения,— писал фельдмаршал,— благоразу-

236

мие требовало бы теперь же оставить Дунай и княжества и стать в другой позиции, где мы можем быть так же сильны, как теперь слабы на Дунае. Позиция сия должна быть за Серетом, даже за Прутом».

Эти рассуждения Паскевича вызвали со стороны императора Николая несколько знаков восклицания.

Но до получения разрешения исполнить свое желание отойти за Серет и даже за Прут фельдмаршал считал необходимым сделать распоряжение по приведению в исполнение воли государя обозначенным движением к Силистрии.

С этой целью три батальона²⁶ из отряда генерала Ушакова были направлены в отряд генерала Лидерса, который должен был оставить их в Гирсовском предмостном укреплении, а с остальными войсками двинуться правым берегом Дуная к Черноводам. Между тем генерал Шильдер должен был приготовить мост в нескольких верстах ниже Силистрии, по которому надлежало 8-й дивизии присоединиться к отряду Лидерса. («Слава Богу»,— пометил государь.)

Таким образом, против Силистрии предполагалось собрать три пехотные дивизии²⁷ и два кавалерийских полка, с которыми Паскевич считал возможным начать осаду крепости, если обстоятельства будут тому благоприятствовать. Однако он полагал, что взятие крепости будет сопряжено с большими затруднениями. Кроме сильных укреплений и гарнизона причиной этому могли служить разлив реки, а главное, подход к Силистрии Омера-паши и союзных войск, что делало для нас невозможным держаться на правом берегу реки, и «…в таком случае,— заканчивал Паскевич своим любимым припевом,— предупреждая сии затруднения, мы должны будем отойти».

Остальные войска по Дунаю были расположены следующим образом:

Против Рущука 8 бат., против Туртукая 4 бат., у Калараша, против Силистрии, 4 бат. и в резерве впереди Бухареста 21 бат. Мало-Валахский отряд, состоявший из 12-й пехотной дивизии и 3 кавалерийских полков, находился в Крайове, но предполагалось оттянуть его за Ольту и далее для сближения с Бухарестом, чтобы иметь свободной еще одну дивизию. В низовьях Дуная оставались кроме 8 резервных батальонов 7-я пехотная дивизия и 4 батальона 14-й и два кавалерийских полка.

Но одновременно с отправлением вышеприведенной всеподданнейшей записки князь Варшавский продиктовал для исполнения свой план действий, который несколько отличался от изложенного в докладе государю²⁸. Он должен был держаться в секрете и быть сообщенным только князю Горчакову и генералам Коцебу и Бутурлину.

Согласно этому плану, отряд генерала Лидерса, подойдя к Силистрии, должен был обойти крепость вне выстрела и вне угрозы

237

от вылазок и, став на большой дороге, ведущей к Шумле, послать авангард искать неприятельскую армию, которой и дать сражение, что фельдмаршал полагал полезнее взятия самой Силистрии. Паскевич, отбросив турок, считал возможным, в зависимости от достигнутого успеха и сведений о десантах союзников, или начать осаду крепости, но «с большой осторожностью», или отойти к Гирсову.

Через несколько дней, а именно 22 апреля, князь Варшавский под впечатлением новых сведений из Австрии представил государю еще одну записку «о настоящем положении дел», цель которой состояла все в том же — склонить императора Николая к добровольному отводу войск из княжеств и к сосредоточению 170-тысячной армии за Прутом, на фланге Галиции. Фельдмаршал, рисуя в обширной записке все ту же мрачную картину, считал наше положение худшим сравнительно с 1812 годом и предсказывал, что нам придется бежать из княжеств, пробиваться, потеряв половину армии и все обозы. Но на этот раз Паскевич, в случае принятия его плана, намечал и другую, более привлекательную картину — нападение осенью на Австрию как на виновницу возможной коалиции против нас. Однако он исходил из одного неправильного положения, что осенью флоты союзников не в состоянии будут держаться в море, а их десанты не посмеют остаться на берегу, и мы, таким образом, будем свободны на южном фронте. «Осмеливаюсь просить,— так кончал свое письмо престарелый фельдмаршал,— смею умолять Ваше Величество: не ожидая вопросов Австрии, дать знать германским державам, что мы оставляем княжества, ибо, смею повторить, что мы к тому принуждены будем, если Австрия объявит нам войну»²⁹.

Интересно проследить состояние духа Паскевича в эти тревожные для него дни по записям в дневнике генерал-адъютанта Коцебу³⁰.

«15 апреля. У фельдмаршала план — стать перед Силистрией и стараться вызвать неприятеля на генеральное сражение. Я думаю, что это совершенно лишний маневр и только удалит нас от цели занятия крепости.

17 апреля. Поздно вечером пришел ко мне от фельдмаршала Горчаков и предложил вопрос — осаждать ли Силистрию? Я советовал приступить к осаде, усилив себя тремя полками с нижнего Дуная, которые выдвинуть заслоном к Карасу, и, кроме того, притянув 11-ю дивизию. Но фельдмаршал мало склонен к этому плану; его предположение — очистить княжества и действовать наступательно против австрийцев, если они объявят нам войну.

19 апреля. Наши дела обстоят печально. Фельдмаршал не желает осадить Силистрии и выказывает нерешительность, но при этом боится государя, советующего взять Силистрию.

20 апреля. В Журжеве при осмотре войск Паскевич говорил об отступлении, что произвело неприятное впечатление.

238

Отступление из-под Силистрии (карикатура Beck)

21 апреля. Все здесь беспокойны и нерешительны.

24 апреля. Фельдмаршал находится в нерешительности. Он вне себя, что мы заняли Гирсово, и сказал, что мы подготовили гибель России. Он не хочет осаждать Силистрии, но все же отдал приказ Лидерсу выступить 29-го и в этот же день прибыть к Силистрии.

25 апреля. Фельдмаршал сердито говорил с Горчаковым о занятии Гирсова и о предложении взять Силистрию. Он сам ни на что не решается и сильно волнуется. При таком настроении надо быть готовым даже на наихудшее. Так и было! Около полуночи я получил приказание послать курьера к Лидерсу, чтобы он не двигался.

26 апреля. В 2 часа ночи Фролов разбудил меня и передал приказание, чтобы я не отправлял вчерашнего приказа Лидерсу, но было уже поздно! Утром Фролов опять пришел и вновь передал, чтобы послать приказ в отмену, но через час это распоряжение опять было отменено. Фельдмаршал решил очистить Валахию и отойти за Серет. Он собрал нас, чтобы обсудить вопрос, во сколько времени это может быть исполнено, и чрезвычайно спешит, указывая, что австрийцы могут нам отрезать путь отступления. Нашего мнения фельдмаршал не спрашивал. Ясно, что он рисует себе опасности, чтобы не вести войны и, отведя армию, уехать самому. Все кажется потерянным. Да сохранит нас Господь!

27 апреля. Le découragement saisit tout le monde. Je suis tout triste; avec nos immenses et magnifiques moyens nous ne songeons qu’à la retraite, et cela rien que pour l’égoïsme et la pusillanimité d’un seul homme!»

239

Эта живая картина состояния главнокомандующего и его штаба служит лучшим объяснением последующих неудач под Силистрией.

Наконец, 29 апреля колебания Паскевича временно прекратились, так как в этот день из Петербурга прибыл князь Лобанов с известным уже письмом государя и с еще более энергичными устными приказаниями вести войну как можно активнее и княжеств не покидать. Лидерсу было послано последнее приказание спешить к Силистрии³¹. «Всеобщая радость!» — записал Коцебу.

Но в тот самый день, 29 апреля, когда фельдмаршал решился не по своей воле приступить к осаде Силистрии, император Николай писал ему знаменательное письмо, которое настолько характерно, что мы приведем его в подлиннике³².

«Сегодня утром я получил твое письмо, любезный отец-командир, от 22 числа³³. Со всей откровенностью должен тебе сознаться, что твои мысли вовсе (это слово государь подчеркнул три раза) не сходны ни с моими убеждениями, ни с моей непременной волей ³⁴. Предложения твои для меня постыдны, и потому я их отнюдь не принимаю, ибо ни я на себя принять этого стыда не намерен, да и считал бы себя преступным пред достоинством России, если бы я и согласился на подобное. Ты болен, как мне пишешь, и, вероятно, в пароксизме лихорадки мне написал то, что твоя твердая душа и зоркий ум не поверят, когда ты здоров. Сведения мои про дела Австрии и Пруссии все тебе сообщил; других не получал, и они вовсе не согласны с теми мечтами, которые ты извлек из письма Мейендорфа. Вся тактика Австрии состоит в том, чтобы нас держать в недоумении и тем стращать. К несчастью, кажется, что это им удалось. Очистка Малой Валахии была нам нужна и полезна, но они это выставляют как плод их устращивания. Пора и нам в свою очередь показать им, что мы угроз их не боимся, а если бы и в тыл осмелились идти на нас, тогда ты обязан не бежать от них, как изъясняешься, а их разбить, на что у тебя сил достаточно и притом русских свежих сил. Мнимое тобой появление пруссаков в Галиции тоже одна бредня. Ты теперь под Силистрией; удобнее осадить,— осаждай по всем правилам и, собрав, что можешь, т. е. 4 дивизии при 3-х кавалерийских, выжидай, высунется ли Омерпаша с гостями? Да — разбей, нет — довершай осаду. Двух дивизий 4-го корпуса с двумя кавалерии очень довольно для прикрытия Бухареста. Когда сладишь с Силистрией, принимайся за Рущук. Никакой высадки в Бессарабии или на устьях Дуная не опасайся; теперь видим, с каким трудом союзники перевозят свои войска в Галлиполи. Что же они сделают без кавалерии, артиллерии и обозов, ежели бы и решились на те высадки? Да их, право, и пригласить бы надо было. Австрия нас не атакует, доколе не пойдем за Балканы, куда мы и не думаем, и потому эти опасения неуместны и противны истине.

240

Надеюсь, что этим конец противоречиям. Будущее в руках Божьих, и я сему покоряюсь, но требую от тебя, чтобы ты исполнил волю твоего друга и государя. Ежели силы твои нравственные и телесные делают тебе обузу эту сверх сил, тогда скажи мне откровенно. Командуя всем, твое место, быть может, там, где за лучшее сочтешь. Ты не прикован к Дунаю, опасность везде теперь, и присутствие твое везде полезно. Аминь. Бог с тобой».

При таких-то условиях фельдмаршал 29 апреля решил приступить к осаде Силистрии. Ясно было, что он не был способен вложить всю душу в это дело и что, временно подчинившись необходимости, он использует первый благоприятный случай направить ход военных операций в любезное ему русло стягивания за р. Прут.

Как известно, первым распоряжением прибывшего на Дунай князя Варшавского было приказание Мало-Валахскому отряду генерала Липранди отходить от Калафата первоначально к Крайову, а потом и далее, за р. Ольту, для приближения его к Бухаресту.

Между тем оттягивание Омером-пашой части войск от Видина к Шумле давало наконец возможность нашему сильному отряду у Калафата завладеть этим пунктом и обеспечить правый фланг нашего растянутого расположения. По сведениям, собранным генералом Липранди, из Калафата вышло 8 тысяч турок, которые направились на Лом, Рахов и далее, как надо полагать, к Шумле. Кроме того, из опасения переправы наших войск выше Видина турки вывели из крепости и Калафата до 3 тысяч человек, которых расположили между Видиным и р. Тимок. Всего в Калафате и Видине с окрестностями оставалось до 12 тысяч турок и в Лом-Паланке, Рахове и Никополе около 2 тысяч в каждом.

5 апреля, чтобы вполне удостовериться в численности турецких войск, занимавших Калафат, генерал Липранди произвел своей кавалерией рекогносцировку укрепленного турецкого лагеря. Неприятель, занимавший Чепурчени, был вытеснен из селения и в беспорядке отступил к непроходимым болотам прибрежья Дуная; высланные на помощь из Калафата части пехоты и кавалерии были опрокинуты с потерей 2 знамен и 260 человек убитыми кроме раненых и пленных³⁵.

Все говорило о том, что турки уменьшают свои силы на крайнем левом фланге, и активные здесь действия большого русского отряда давали кроме обеспечения нашего правого фланга, а также нравственного удовлетворения за Калафат и более практические результаты. Мы заставили бы Омера-пашу не оттягивать с верховьев Дуная войска, чем уменьшили бы силу его армии у Силистрии, где готовился главный удар, и, кроме того, удержали бы

241

в своих руках богатый край, население которого не было к тому же

к нам расположено³⁶.

Но 5 апреля генерал Коцебу получил «весьма неприятное» приказание Паскевича отозвать Липранди к Крайову и взять у него одну бригаду «pour des raisons trés graves», как писал Горчаков³⁷. Мы уже знаем, в чем заключались эти важные причины, но в предписании генералу Липранди они определялись «наступательными с нашей стороны действиями на левом фланге настоящего театра войны»³⁸.

Отряду разрешено было двигаться обыкновенными переходами, с вывозом всех больных и запасов и с остановками дня на два в Быйлешти и в Радованах, но с непременным условием прибыть в Крайово не позже 14 апреля³⁹. Если бы турки во время движения Липранди решили преследовать его, угрожая нападением, то он должен был разбить и гнать их кавалерией хотя бы до самого Калафата, после чего вновь продолжать отступление. 1-ю бригаду 10-й пехотной дивизии с ее артиллерией Липранди должен был отправить после отступления от Быйлешти для усиления резерва Паскевича — Екатеринбургский полк в Бухарест и Тобольский в Турно. «Имея главным пунктом пребывания вашего в окрестностях Крайова, вы должны по возможности делать нападения на неприятеля, если он удалится от Дуная, и маневрировать так, чтобы он был за то наказан». Этими словами князь Горчаков заканчивал свою инструкцию генералу Липранди.

Мало-Валахский отряд, отправив в Крайово запасы, понтоны и госпиталь, начал отходить от Калафата под прикрытием батальона Тобольского полка, 16 эскадронов и нескольких сотен. Отход был так искусно замаскирован демонстрациями арьергарда, что турки долгое время не замечали отступления и предполагали лишь попытки выманить их из укрепленного лагеря⁴⁰. Это дало возможность отряду спокойно сосредоточиться в Крайове, где он получил приказание продолжать свое отступление за р. Ольту, к Слатино⁴¹. Таким образом, Малая Валахия перешла во власть турок, и там воцарились полный беспорядок и анархия. «О, как мы вредим себе этим отступлением!» — занес в свой дневник генерал Коцебу, упоминая о воцарившейся анархии в оставляемой нами провинции⁴². Впрочем, по некоторым английским источникам, турки вскоре назначили для управления Малой Валахией особый комитет, которому было поручено «собирать дань султану и исправлять другие функции правительства, после чего провинция быстро успокоилась, и жители вновь свободно вздохнули после русской неволи»⁴³.

Противник с фронта преследовал нас очень слабо, боясь быть атакованным в открытом поле сильным отрядом генерала Липранди; таким образом, он не давал случая исполнить то, чего в течение

242

всей кампании так сильно желал император Николай, а вслед за ним Горчаков и Паскевич, т. е. выманить турок в открытое поле, разбить их и преследовать нашей многочисленной кавалерией. Неприятель по-прежнему продолжал свои осторожные действия, атакуя нас накоротке тогда, когда мог рассчитывать на призрачный успех, который давал ему возможность прославлять свою мнимую победу и поражение русских. Наш враг, выигрывая время, возвышая дух своих войск и свой престиж за границей, тем самым парализовал сильную русскую армию и в особенности ее руководителей, которые, по непонятной причине, не могли сбросить с себя этого гипноза, а, напротив, старались подчинить ему и могучую волю императора Николая.

Турки, опасаясь энергично наступать против отходившего отряда Липранди с фронта, решили произвести нападение от Никополя на Турно, чтобы, как можно предполагать, выяснить, не повлекло ли отступление Мало-Валахского отряда уменьшения численности наших войск и на всем протяжении среднего Дуная.

15 апреля утром нами было замечено движение войск из Никополя к пристани, после чего на наш берег переправилось на судах до 800 турок, которые залегли за валом старых укреплений. Встреченный огнем подскакавшего на картечный выстрел дивизиона № 9 конной батареи, противник был атакован 1-м дивизионом Уланского герцога Нассауского полка и 30 сотней Донского № 37-го полка, которые, несмотря на сильный огонь с неприятельского берега, ворвались в занятое турками укрепление и опрокинули их с большими потерями в Дунай. Но вновь высадившиеся на берег 1000 человек неприятельской пехоты не дали возможности нашей коннице удержаться до смены ее пехотой в старом укреплении. Тогда начальствовавший на этом участке генерал Баумгартен прибыл в Турно с Тобольским полком и ввел в дело два батальона этого полка.

Четыре орудия им были поставлены с фронта на шоссе, четыре конных орудия влево для действия не только по занятому неприятелем укреплению, но и по Дунаю; 1-й батальон тобольцев занял лес на правом фланге, имея за собой в резерве 3-й батальон. Для выбития неприятеля были направлены только две роты тобольцев (4-я гренадерская и 12-я мушкетерская), которые и выполнили блестяще свою задачу под огнем 26 орудий с противоположного берега Дуная. Во время этой атаки три больших судна спешили к турками с подкреплениями. Встреченные метким огнем конных орудий, одно из них повернуло назад, одно было потоплено и одно было взято в плен рядовым 12-й мушкетерской роты Тобольского полка Сидором Ревлюком.

Число убитых и раненых турок генералом Баумгартеном было определено в 800 человек и пленных 123 человека. Наши потери были: убитых 18 нижних чинов и раненых 2 офицера и 58 нижних чинов⁴⁴.

243

Отступление русских из Бухареста (карикатура Beck)

Тем временем отряд генерала Липранди, остававшийся еще в Крайове, все постепенно уменьшался распоряжениями свыше. Кроме уже отобранной бригады 10-й пехотной дивизии ему было приказано направить 1-ю бригаду 12-й пехотной дивизии с двумя батареями в Текуч, бугских улан в с. Дорешти и оставаться в Крайове со 2-й бригадой 12-й пехотной дивизии, 2 батареями, 2-й бригадой 5-й легкой кавалерийской дивизии, конно-легкой батареей и 2 казачьими полками⁴⁵.

19 апреля выдвинувшаяся вперед к Радовану регулярная кавалерия турок была успешно атакована и отброшена казаками генерала Липранди⁴⁶, который на следующий день выслал сильную разведку к Калафату для сбора сведений о противнике. Оказалось, что главные силы турок в числе около 15 тысяч вышли из укрепленного лагеря и расположились у с. Быйлешти, имея сильные кавалерийские части у Радован и Фонтынелиле.

Это известие вызвало со стороны главнокомандующего новую группировку Мало-Валахского отряда. Генералу Липранди было предписано отойти на левый берег Ольты с таким расчетом, чтобы быть в Слатине 3 мая с тремя полками 12-й пехотной дивизии, гусарской бригадой 5-й легкой кавалерийской дивизии и 10 сотнями казаков. Четвертый же полк 12-й дивизии с батареей и 2 сотнями казаков направить в Русе-де-Веде для поддержки отряда, расположенного в Турно, и для связи этого отряда с отрядом генерала Липранди⁴⁷.

3 мая Мало-Валахский отряд благополучно достиг Слатина и занял наблюдательными казачьими постами все течение р. Ольты

244

от Рымника до Турно, обозревая впереди лежащую местность высылаемыми к стороне турок разъездами. Особое внимание было обращено на верхнее течение Ольты, так как фельдмаршал опасался движения турок у подножия гор в тыл нашим войскам, сосредоточенным у Бухареста. С этой целью для наблюдения за путями, идущими от Тырго-Жио на Рымник был отправлен особый отряд в составе двух дивизионов Гусарского принца Фридриха-Карла Прусского полка и сотни Донского № 38 полка, к которому были приданы и все дорабанцы, собранные в Рымнике. Отряду этому было приказано особенно зорко следить за данным направлением и в случае отступления превосходящих сил противника отступать по дороге на Питешти, не теряя неприятеля из виду и стараясь вернее определить его силы. В этот последний пункт был отправлен батальон Валахской милиции, которому было приказано содействовать конному отряду.

По собранным генералом Липранди сведениям, турецкие войска были сосредоточены против него следующим образом: в Радоване — 3 тысячи кавалерии при 6 конных орудиях с передовым отрядом, выдвинутым к с. Подати; в Быйлешти — 3 батальона с 6 орудиями, а главные силы (около 10 тысяч) вновь отошли в Калафат⁴⁸.

Казалось бы, что это могло служить достаточным доказательством, что турки не предполагали развить на нашем правом фланге решительных активных действий; напротив, они боязливо занимали оставленную нами провинцию и лишь имели в виду, согласно принятому ранее плану, использовать нашу нерешительность и беспокоить нас мелкими нападениями.

Это подтверждалось и полученными 10—12 мая сведениями об уходе в горы части турецких гарнизонов из Рахова и, что особенно значимо, из Никополя⁴⁹.

Фельдмаршал, решившись наконец приступить к осаде Силистрии, приказал, уезжая в Калараш, объединить в руках генерала Даненберга командование всеми войсками, расположенными в княжестве Валахил от озера Мостищи вверх по течению Дуная⁵⁰, и возложить на него охрану нашего правого фланга и Бухареста.

Князь Горчаков для выполнения этой задачи преподал генералу Даненбергу обширную инструкцию привычного для князя Михаила Дмитриевича характера — все предвидеть, все предрешить, отнять у исполнителя всякую самостоятельность и поставить в результате его, сбитого с толку, запутанного и запуганного, именно перед тем случаем, который не был предвиден и предрешен.

Генералу Даненбергу рекомендовалось распоряжаться так, чтобы отряды, расположенные по Дунаю, отстаивали пункты переправы через реку, но не подвергались ни поражению, ни даже большому урону. Если неприятель утвердится на нашем берегу, где-либо между Ольтеницей и Турно, и двинется внутрь края,

245

то действовать так, чтобы отряды, которые не могли оставаться на своих местах, могли бы своевременно и безвредно исполнить свое отступление. На поддержку их рекомендовалось высылать части из резерва или маневрировать всем резервом, стараясь навести неприятеля на выгодную для нас позицию, или же атаковать противника. В случае нашей удачи и отступления турок к Дунаю в сделанные заранее укрепления не атаковать их там, а вновь занять центральную позицию, оставив лишь необходимое число войск для наблюдения за неприятелем. В случае же нашей неудачи отступать по направлению к Бухаресту и отстаивать этот город, прикрываясь течением р. Аржиса.

Князь Горчаков считал наиболее вероятным наступление турок со стороны Систова и в особенности со стороны Турно, Рахова и Малой Валахии, поэтому он входил в подробности действий отрядов, наблюдающих эти пункты.

В случае сильных действий со стороны Систова или Рущука и необходимости отхода вследствие этого Журжинского отряда генерала Соймонова рекомендовалось оттянуть также к Аржису отряды Турнский и Мало-Валахский. Отряду же Ольтеницкому, если неприятель туда прорвется, следовало отступать на общий резерв или на Калараш.

При наступлении турок со стороны Никополя не признавалось возможным Мало-Валахскому и Турнскому отрядам оставаться на Ольте, а следовало отходить к Аржису. Ольтеницкому же и Журжинскому отрядам разрешалось в таком случае оставаться на местах, но с таким расчетом, чтобы они могли присоединиться к главным силам «своевременно и безвредно».

В случае наступления со стороны Рахова и Малой Валахии отряды, на Ольте расположенные, должны были по возможности держаться на этой реке; при старании же противника обойти наш правый фланг отрядам этим отступать от Ольты⁵¹.

Вот, в общем, инструкция, данная, по приказанию князя Варшавского, генералу Даненбергу для действия на нашем правом фланге и в центре.

Эта инструкция носила чисто оборонительный характер, а так как турки, как известно, направили все свои силы к Силистрии и Шумле и были далеки от мысли действовать наступательно на нашем правом фланге, то в течение всей осады Силистрии здесь не произошло серьезных дел.

Вскоре в силу начавшейся осады этой крепости опасения за левый фланг района генерала Даненберга совершенно прекратились, и даже 13 мая нам удалось занять Туртукай. Фельдмаршал в видах усиления средств переправы у Силистрии приказал спустить вниз по Дунаю плоты для моста, приготовленные на р. Аржисе. При движении плотов вблизи Туртукая не было со стороны последнего

246

обнаружено никаких враждебных действий, и передовые посты донесли, что часть турецкой пехоты и конницы вышла из крепости в горы. Двум ротам Охотского полка было приказано занять остров, лежащий перед Туртукаем, что также было произведено без сопротивления со стороны противника, после чего был занят и покинутый турками город. В нем был нами оставлен батальон пехоты, который занялся срытием турецких укреплений⁵².

Тем временем со стороны Малой Валахии продолжалась полная бездеятельность обеих сторон. Крайово турки не заняли самостоятельным отрядом, а лишь высылали туда разъезды, которые постоянно возвещали жителям скорое прибытие в этот пункт какого-то значительного отряда и требовали приготовить для него продовольствие, между тем как все лазутчики единогласно показывали, что в Калафат никаких подкреплений не прибыло. Это дало мысль генералу Липранди произвести со своим отрядом неожиданное нападение на турок в Крайове в том случае, если бы они действительно двинулись туда из Калафата.

Неприятель не мог двинуть в Крайово более 15 тысяч, и такой отряд, переправившись через р. Жио по одному мосту, попадал в очень невыгодное положение, если бы Мало-Валахский отряд, внезапно появившись у Крайова, атаковал турецкие войска в то время, когда они только что перешли через Жио и не успели еще укрепиться в окрестностях города.

Сообщая свои предположения князю Горчакову, генерал Липранди просил разрешения двинуть свой отряд из Слатина через Балаш к Крайову, как только он получит положительные сведения о переходе турок через Жио, и, пользуясь выгодной минутой, нанести им решительный удар. Моральный эффект подобного набега Липранди считал несомненным; за фланги же свои он не опасался, так как, по имевшимся сведениям, неприятель ни в какую сторону своих отрядов не отделял.

Но если, при известной уже из опыта предшествовавшего периода кампании осторожности турок, предположение о возможности внезапной атаки Крайова и являлось несколько рискованным, то остальные мысли генерала Липранди как лица, находившегося на месте, заслуживали полного внимания. Убедившись, что турки не стягивают на верхнем и среднем Дунае своих войск с наступательными намерениями, что они очень медленно и боязливо занимают тот край, который нами очищается, и, по-видимому, будут ограничиваться лишь частными попытками к переправе, он считал необходимым воспретить туркам своим наступлением к Крайово и за р. Жио спокойное водворение в Малой Валахии, где они получают все продовольственные средства и успешно распропагандируют жителей страны через разных выходцев, участвовавших в смутах 1848 года⁵³.

247

Союзники в Добрудже

Следует заметить, что у государя в Петергофе почти одновременно появилась такая же мысль, как у Липранди в Слатине, и он писал Паскевичу, что «не хорошо ли б было перейти в Малой Валахии внезапно в короткое наступление и разбить наголову, что туда сунулось»⁵⁴.

Но этот наступательный порыв генерала Липранди был сдержан князем Варшавским, который разрешил ему предпринять быстрое наступление лишь в том случае, когда турки приблизятся к Слатину верст на пятнадцать. Одновременно с этим как бы из опасения, чтобы Липранди не вырвался, Днепровский полк его дивизии был отведен от Ольты к Бухаресту⁵⁵.

Но Липранди еще до получения этих распоряжений фельдмаршала решил приступить отчасти к исполнению своего плана. Ввиду появления турецкой кавалерии около г. Каракула и в разных местах по р. Ольтец он намеревался для отражения их отправлять за р. Ольту сильные кавалерийские партии.

16 мая с этой целью был выслан отряд из 3 дивизионов Гусарского князя Варшавского (Александрийского) полка, 4 орудий конной № 10 батареи и сотни Донского казачьего № 38 полка под начальством полковника Карамзина и при офицере генерального штаба штабс-капитане Черняеве.

Виновником свершившегося в этот день с отрядом несчастья был его начальник, появившийся на театре войны при несколько необычных условиях.

Вялость ведения кампании и нерешительность престарелого фельдмаршала вызывали не только удивление при дворе и в выс-

248

ших административных сферах, но и целое возмущение в наиболее патриотично настроенных кругах обеих столиц. Главный центр этого кружка находился в Петербурге, и один из видных членов его, отставной полковник Карамзин, решил перейти от слов к делу, ехать на войну свершить подвиг и «donner un peu de vigueur au vieux maréchal»⁵⁶. Следует заметить, что Карамзин, сын знаменитого историографа, бросил строевую службу с чина поручика гвардейской артиллерии и, женившись на вдове известного богача Демидова, занимал выдающееся положение в обществе; его отъезд на Дунай служил как бы демонстрацией наиболее патриотично настроенных кругов столицы, недовольных вялым ведением кампании. Совершенно не знавший службы, никогда не служивший в полевых условиях, Карамзин приехал в Александрийский полк полковником и вступил, из-за болезни командира, в командование полком.

Хотя генерал Липранди и его начальник штаба князь Васильчиков сознавали всю неподготовленность Карамзина, но при описанных выше условиях им трудно было его обойти в назначении начальником отряда, и таким образом он стал во главе поиска районов дислокации противника 16 мая.

Александрийцы с приданными к ним частями должны были выступить без обоза в шесть часов утра и следовать через с. Пятра к с. Вадулени, пройдя которое, остановиться на ночлег близ р. Ольтец. Отсюда после необходимого лошадям отдыха выслать сильный разъезд в г. Каракул, чтобы убедиться, не занят ли этот город небольшим отрядом, который можно было бы оттеснить. Если бы неприятеля в Каракуле не оказалось, то 17-го продолжать поиск в направлении г. Балаш и при отсутствии неприятеля и в этом пункте 18-го вернуться в Слатино. Начальнику отряда предоставлено было по обстоятельствам несколько изменить направление движения, но ни в каком случае не иметь ночлега на правом берегу р. Ольтец⁵⁷. Это требование служило как бы указанием на возможность встречи превосходящих сил противника и должно было несколько связывать чрезмерный пыл неопытного Карамзина.

Карамзин, не соразмерив предстоявшей работы конского состава, повел свой отряд на быстрых аллюрах, дошел до с. Вадулени, пройдя которое, остановился на привал на левом берегу р. Ольтец. Но вместо того чтобы выслать для рекогносцировки Каракула сильный разъезд, как это было ему указано, он поверил показаниям местных жителей, что в этом пункте находится 600 или 700 человек неприятельской кавалерии, которую решил разбить и после этого вернуться на ночлег за р. Ольтец.

После четырехчасового привала Карамзин двинул свой отряд к Каракулу, имея в авангарде сотню казаков, в версте от нее — главные силы в колонне по шесть и артиллерию повзводно между 3-м

249

и 4-м дивизионами. Головной отряд казаков встретил у с. Доброславени пикет из 10 иррегулярных турецких всадников, которые дали сигнальный выстрел и ускакали к городу. Штабс-капитан Черняев, произведя личную разведку, обнаружил на равнине у выхода из Каракула около 800 человек регулярной турецкой конницы, построенной в четыре колонны и готовой к бою. Между турками и нашим отрядом протекал в обрывистых берегах болотистый ручей Тезлуй, проходимый лишь по одному узкому мосту. Переходить в таких условиях ручей и развертываться в боевой порядок в виду готового к бою равносильного противника было весьма рискованно, почему Карамзину рекомендовали отвести обратно за ручей переведенный им уже на неприятельскую сторону отряд, построить боевой порядок и выждать, покуда не обнаружатся силы и намерения противника.

Но Карамзин не внял голосу рассудка и свой истомленный длинным переходом и движением на быстрых аллюрах от Вадулени отряд развернул в боевой порядок тылом к крутому берегу болотистого ручья Тезлуй, предполагая сделать несколько выстрелов из орудий и после этого начать отступление.

Однако первая очередь орудийных выстрелов была для турок сигналом броситься в атаку на наш отряд. Центр их пока оставался на месте, но из-за флангов вынеслись длинные цепи иррегулярной конницы, которые охватили наш боевой порядок, особенно угрожая нашему левому флангу. Лихие атаки александрийских гусар поэскадронно, безо всякого общего руководства, картечный огонь наших орудий почти в упор могли лишь временно задержать натиск турецкой кавалерии и дать нам возможность начать отход по мосту, но атаки турок свежими силами превратили это отступление в бойню. Мост был занят перемешанными частями нашими и турецкими; артиллерия с перебитыми лошадьми не могла попасть на мост и осталась на неприятельском берегу. В безумной рукопашной схватке у моста, делающей честь александрийским гусарам и конной № 10 батарее, проявившим здесь массу отдельных подвигов мужества и самопожертвования⁵⁸, они пробивались через врага и наконец устроились на противоположном берегу р. Тезлуй с потерей 19 офицеров, 101 гусара, 30 артиллеристов и 4 орудий. Виновник несчастья, полковник Карамзин, также пал геройской смертью, изрубленный турками.

По английским источникам, потери неприятеля доходили до 250 человек⁵⁹, а по нашим — до 700 человек.

От р. Тезлуй до р. Ольтенец турки безуспешно преследовали приведенных в порядок гусар, после чего преследование прекратилось⁶⁰.

Согласно донесению Омера-паши маршалу С.-Арно⁶¹, Карамзин имел дело с рекогносцировочным отрядом Генерального штаба

250