Успенский Трифонов монастырь в истории Вятского края

В грамоте царя Ивана Васильевича в Хлынов от 2 июня 1580 года говорилось: "От царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси на Вятку в город Хлынов выборным судьям Якову Носкову и Якову Телятникову с товарищи и старостам и целовальникам и всем земским людям. Прислали естя к нам ото всей земли челобитную, а в челобитной написано, что Вятские городы от Московских городов удалели, а... монашеского монастыря у вас во всей Вятской земле нет, а сверстным и увечным людям постригатися негде..., и нам бы вам велети мнихом монастырь устроити на Вятке, в Хлынове, у Успенья Пречистой, а излюбили естя в строители Пискорского монастыря постриженика старца Трифона и землицы бы нам к монастырю велети дати..."

Однако, несмотря на грамоту, дело двигалось медленно. Только после годичной задержки (вятчане присматривались к Трифону, не вполне доверяя ему как пришлому человеку) дело пошло вполне успешно. По преданию, хлыновцу Никите Кучкову 8 сентября 1581 года был вещий сон: явилась к нему Богоматерь с Иоанном Предтечею и укоряла в его лице всех хлыновцев, задержавшихся с постройкой монастыря. В случае дальнейшей затяжки грозила она всем хлыновским жителям Судом Божиим или пожаром или горящим камнем или другим каким наказанием.

Встрепенувшийся город активно стал жертвовать на монастырь и уже летом 1581 года на указанном в видении месте был построен небольшой деревянный Благовещенский монастырский храм. Число иноков в монастыре быстро росло. Умный, талантливый и энергичный строитель монастыря сумел заручиться поддержкой вятского воеводы Василия Овцына, и тот в Пасху на специально созванном для именитых горожан званом обеде провел своеобразную подписку на новую, более обширную Успенскую церковь. Овцына в городе любили и на собранные 600 рублей (около 5 пудов серебра) была воздвигнута обширная Успенская соборная церковь "велия пречюдна, переводом велми изрядна, от земли здание вкупе, кверху же совершение разно о шести верхов шатровых с главами". Храм был круглый, шестиглавый с шестью приделами, кроме главного алтаря в честь Успения Богородицы. Одну из глав воевода Овцын собственноручно обложил белым железом над приделом в честь своего святого Василия Великого.

В 1588 году Трифон вторично отправился за сбором на обитель в Москву, где его подвижническая деятельность привлекла к нему сердца и расположение многих знатных людей. Все слои тогдашнего общества были глубоко религиозны - и бедные, и богатые. Можно предположить, что в первый его приезд (1580 г.) к Ивану Грозному доступ дали Трифону Строгановы, которым царь благоволил. Никита Григорьевич Строганов и многие члены этого большого семейства были его постоянными благодетелями. Вероятно, тогда Трифон близко познакомился и с родом бояр Романовых, во главе коего стоял тогда Никита Романович, брат первой и любимой супруги Ивана Грозного, отец будущего патриарха, дед будущего государя.

В 1588 году Ивана Грозного и Никиты Романовича уже не было в живых, но несметно богатый, родовитый и влиятельный клан Никитичей Романовых оказал Трифону радушный прием, как и царь Федор Иоаннович с патриархом Иовом. Именно в домах бояр Романовых и князей Черкасских сталкивался Трифон с мальчиком-сиротой четырнадцатилетним Юрием (Юшкой) Отрепьевым, живым, любознательным и грамотным книгочеем, будущим Лжедмитрием I. По некоторым источникам, именно Трифон стал склонять юношу к монашеству и скоро убедил его сделаться иноком ("Сказание о царстве царя Федора Иоанновича", "Повесть как восхити престол Борис Годунов"), а также - что чрезвычайно важно - сам и постриг Отрепьева в монахи. Такое мнение бытовало тогда.

Отрепьев, ставший монахом Григорием, был затем в чернецах в Суздале и Галиче, а Трифон, возведенный патриархом Иовом в сан игумена, возвратился в 1589 году в Хлынов. Сбор был очень удачен. Царь Федор Иоаннович пожаловал монастырю большие земельные угодья. Патриарх Иов, кроме всего прочего, дал Трифону оберегальную грамоту, "чтобы в монастырь к ним не въезжати никому, и до крестьян монастырских дела нет никому же, и под суд не ходити, а судими они на Москве", оградив таким образом монастырь от насилия местных властей и приезжих эмиссаров.

В более поздней такой грамоте говорилось: "По государеву цареву и великого князя Федора Ивановича вся Русии слову... на Вятку городовому прикащику Федору Рязанцеву. Били челом государю царю... с Вятки с нового монастыря... игумен Трифон с братьею, а сказал что де на Вятке всякие приказные люди и посланники, дворяне и дети боярские, которые приезжают на Вятку для государевых сибирских запасов и патриаршеские десятильники старцам и слугам в монастыре чинят насилство великое, и крестьян де монастырских продают и сажают в железа и убытки де им чинят великие и от оного до насилства многие крестьяне разбрелись, а место де новое... в монастырь к ним не въезжати никому и до крестьян монастырских дела нет и под суд не ходити, а судими они на Москве... И будет так... и ты бы вперед того нового монастыря... игумена Трифона с братьею от приказных от всяких людей... берег".

Попавшему в милость игумену много жертвовали икон, книг, риз, денег не только царь, но и бояре, так что для доставки всего в Хлынов царю пришлось дать 12 подвод. Пожалуй, такого масштабного и удачливого местного политика Вятский край не имел несколько столетий. Создавая монастырь, как своеобразное государство в государстве внутри Хлынова, он заложил основы огромной экономической мощи будущего крупнейшего душе- и землевладельца края в наиболее благоприятное для этого время. Надвигались великая Смута российская, разорение и голод, затем длительное восстановление экономики. Мудрый монастырский строитель Трифон явился в нужное время и в нужное место (ни один из пяти вятских городов не имел монастыря), сумел получить серьезную поддержку капризного и неустойчивого в своих мнениях городского общества. Именно он стал основоположником монашества на Вятке. Через 20-30 лет после построения им монастыря открывается целая серия монастырей в нашем крае, для которых Трифонов монастырь стал образцом и эталоном. Еще при жизни Трифона возникли монастыри: Верховятский, Вятскополянский, Рождественский, Слободской-Богоявленский, а вскоре после смерти - Истобенский-Троицкий, Котельнический-Предтеченский, Хлыновский женский Преображенский и другие.

Вернувшийся из Москвы Трифон встречен был в Хлынове крестным ходом. Подаренные в Москве иконы с пением внесли в Успенскую церковь, которая и была тогда освящена.

В то же время монастырь обнесли деревянной оградой, и он, таким образом, стал прикрывать подходы к городу с юга, словно небольшая крепость. В самом конце XVI века монастырь имел уже четыре деревянных храма. Жертвователи множились. Большой вклад брали с желавших принять монашество и жить вдали от мирской суеты и семейных треволнений в тихой городской обители.

С востока от Успенской церкви построили деревянную часовню над ключом с 30 иконами. Посреди монастыря стояла деревянная с шатровым верхом колокольня. Колокол-благовест в 37 пудов пожертвовали хлыновские торговые люди, колокол в 15 пудов - царь Федор Иоаннович - и еще 6 колоколов меньшего размера. Можно было пожертвовать колокол и в "помин" души. Множество даров горожан шло по завещанию - духовной, для спасения собственной души.

К началу XVII века монастырь имел уже обширное хозяйство: настоятельская и братские келии, 2 погреба, 2 житницы, поварня с хлебнею и квасоварня, а также конюшенный и скотный дворы с 32 лошадями и 22 коровами.

Богатейшая церковная утварь делала богослужения яркими, красочными и торжественными. Имелись иконы с жемчугом и драгоценными камнями, в золотых и серебряных окладах. Только ладана в казне было четыре пуда (в 1601 году). Пять больших напрестольных евангелий (из них 3 рукописных), серебряные и оловянные церковные сосуды, замечательные ризы и прочие церковные облачения - все это наглядно говорило о мощи первого и главного вятского монастыря.

По описи 1601 года в монастыре имелось 120 книг, кроме того 14 книг в келье самого Трифона. Печатных же из них - только 23. Это - огромная ценность в ту бедную на книги эпоху. Толковые евангелия и служебники, псалтыри и минеи, часословы и книга-измарагд, Ефрем Сирин и Печерский патерик и многое другое были настоящим сокровищем для города. Стоимость книг, естественно, громадна, так как книга в 600 листов переписывалась целый год. При монастыре уже тогда обучали грамоте небольшой кружок детей и взрослых из местных горожан и своей братии. В этой книголюбивой среде и воспитан был неизвестный нам автор «Жития Трифона Вятского».

Монастырь при таком строгом и цельном пастыре - настоящем русском подвижнике, безусловно, стал центром религиозной жизни города, влиял на нравственность и поведение городской общины - он стал большой моральной силой в городе и крае. Влияние монастыря быстро распространилось по всей Вятке. Помимо пожалованных вблизи города пустошей, пожней и деревенек монастырь получил огромные земли в Слободском (Вобловицкая волость) и Нолинском уездах (Ошеть, Курчум, Суна, Кырчаны), Кумены и Рябиново, Вятские Поляны и стал активно заселять их крестьянами, облагораживая огромный дикий край. Часть монашеской братии распределялась по этим вотчинам в качестве приказчиков, устраивая и там жизнь по монастырскому режиму, ставя церкви и часовни.

Повышение культуры землепользования и распашка прежде диких земель, введение в оборот новых сенных покосов и пасек, рыбных и бортных угодий, охотничьих мест - все это входило в цивилизующую деятельность Трифонова монастыря, преобразовывавшего близкие и дальние вятские земли, а также ту часть, где стоял сам монастырь и прилегавшая к нему монастырская слобода.

Вполне вероятно, что патриарх Иов именно Трифону и поручил контроль и управление духовенством города и края. Как говорилось в Житии Трифона, "оные вятские грады и веси ввери ему". Скорее всего в этом своем служении, как и в требовании строгой монашеской жизни от поступивших в монастырь хлыновцев (общая трапеза, одежда, запрет на хмельные напитки, хождение по гостям и прием гостей у себя в кельях) Трифон не стяжал всеобщей приязни, а наоборот испортил свои отношения с верхушкой городской общины.

Ставши архимандритом, Трифон вел жизнь подвижническую, в строгом посте, трудах, молитвах. Всегда носил он жесткую власяницу (одежду из грубой ткани) и тяжелые железные вериги. Требовал он и от братии суровой жизни. Игумен был живой связью Хлынова с царями, а также горячим пропагандистом в Москве чудотворного образа Николы Великорецкого. Не случайно вскоре после воцарения Михаил Романов затребовал икону к себе в Москву для поклонения, не забыв о ней среди массы острейших проблем.

Действительно, культурное влияние личности Трифона Вятского и его монастыря было в городе и крае громадно. Он пытался смягчить нравы в ту жестокую эпоху. Монастырь, любимое детище Трифона, был не только им создан, но и несметно материально и духовно обогащен.

В 1595 году, ободренный щедростью царя, Трифон снова отправляется в Москву. И вновь его одаряют выше любых просьб: селения, пахотные земли, леса, пожни, рыбные ловли, деревни в Вобловицкой вотчине Слободского уезда, да сверх того царь приказал отвести монастырю огромные Вятские Поляны Казанского уезда. 18 сентября 1595 года Трифон в Казани предъявил воеводе царскую грамоту об отводе Полянок монастырю. Воевода князь И. М. Воротынский, друг и свояк бояр Романовых, знавший Трифона еще по Москве, немедленно отвел монастырю огромную территорию на Вятских Полянах. Трифон, обладавший даром прорицания, предсказал бездетному князю рождение его сына Алексея, чем безмерно порадовал воеводу. Несмотря на начавшиеся вскоре, при Годунове, гонения на Трифона, воевода сохранил к нему приязнь. Трифон познакомился с казанским митрополитом Гермогеном, предсказав ему патриаршество и мученическую кончину. А в 1597 году по челобитью царь оказал Трифону последнюю милость - дал оберегальную грамоту его монастырю. В 1595 году в монастыре уже было 40 человек братии, 5 попов, дьякон и 30 человек трудников. Но после смерти в 1598 году царя Федора Иоанновича, покровителя Трифона, он вскоре подвергся гонениям и опале.

В 1600-1601 годах пошли по Москве темные слухи будто царевич Дмитрий чудом спасся, начались опалы знатнейших фамилий. Пострадали прежде всего бояре Романовы - Никитичи, стоявшие поперек дороги Годунову, покровители игумена Трифона. Арестовали всех братьев - якобы за умысел на жизнь царя. Старший - Федор Никитич - был насильно пострижен в монахи под именем Филарета, а остальные четверо братьев и свояки - князья Черкасские - под тяжким присмотром "в железах" сосланы в дальние северные места. Боярин Василий Никитич Романов (дядя будущего царя Михаила) сослан в Яранск, а его племянник князь Иван Борисович Черкасский - в Малмыж.

Именно в 1601 году, когда пострадали Романовы и все их близкие, начались в Хлынове гонения и разные нападки на игумена Трифона. Успенский монастырь был тогда в самом цветущем состоянии. Постриглось в иноки много богатых людей, внесших значительные вклады. Богатые постриженики и в монастыре вели привольную, роскошную жизнь с пирушками и угощениями. Трифон боролся с разложением иноческих нравов, но безуспешно. Во главе недовольной братии оказался его любимец ("ученик его келейной") московский дворянин Иона Мамин, подобно Отрепьеву увлеченный Трифоном в монашество.

Иона Мамин сохранил в Москве большие связи и воспользовался ими во вред Трифону. Выбрав время, когда Трифон уехал на север за сбором, Иона поехал в Москву с прошением от недовольных монахов об увольнении Трифона от игуменства, причем на Трифона возвел много разной клеветы. Пустив в ход свои связи, Иона выхлопотал настоятельство себе. Патриарх возвел его в сан архимандрита, и он вернулся в Хлынов игуменом монастыря.

Царь же Борис Годунов приказал в марте 1601 года хлыновскому городовому приказчику Федору Рязанцеву (по некоторым данным, недоброжелателю Трифона) провести перепись (дозор) Успенского монастыря. Вероятно, Годунов хотел знать, нет ли в монастыре беглого дьякона Григория Отрепьева и чего-нибудь подозрительного в келье игумена.

Трифон, действительно, знал и встречал всех оказавшихся тогда в опале недоброжелателей царя Бориса: Романовых, Черкасских, чудовских старцев, дьяка Смирнова, Репниных, Сицких, Отрепьева.

Имея дальнюю задачу выжить Трифона, Федор Рязанцев, единомышленник Ионы Мамина, легко смог добиться своего издеваясь над преподобным. По житию, именно он "много преподобному досаждение творяще, посмеянием и укоризнами поношаше ему, яко пес лаяше, сквернословием охуждаше его, и не точию злоязычное деяше, но и руками на свято помазанную главу дерзок бываше, и в темницу преподобного вверже..."

Таким образом, игумен Трифон пострадал как друг и милостник семейства Романовых и как человек, имевший какое-то отношение к будущему самозванцу Григорию Отрепьеву (Лжедмитрию I).

После продолжительного дозора, гонений и нападок Трифон ушел из Хлынова и посетил Москву, желая оправдаться перед царем и патриархом. По ходатайству Никиты Строганова Трифону разрешено было жить в строгановском Соль-Вычегодском Введенском монастыре. Ему была отведена особая келья, обеспечен уход и удобства. Но Трифон тосковал по своему любимому детищу. Уехав на богомолье в Соловецкий монастырь, он и там не нашел себе покоя. Житие говорит: "Как младенец, плача, ищет мать свою, так и преподобный Трифон плакал о разлучении созданной им Вятской обители..."

В конце июля 1612 года Трифон вернулся в Хлынов из Соловецкого монастыря. Чувствуя, что дни его сочтены, он непременно хотел умереть в любимом Успенском монастыре. Он приехал в Хлынов больным, но Иона Мамин не принял его, и Трифон поселился у своего старого друга дьякона Никольской церкви Максима Мальцева. Горожане и духовенство посещали больного Трифона, сочувствуя ему. Предчувствуя скорую кончину, Трифон послал к Ионе соборных протопопов и священников просить принять его в обитель. Они, наконец, усовестили Иону и он пригласил преподобного в монастырь.

23 сентября Трифон радостно вошел в монастырь, благословляя по пути народ. В монастырских воротах Трифона встретил Иона с братией и упал к его ногам, прося о прощении. Преподобный его простил за все содеянное зло и торжественно вошел в Успенский собор отслужить молебен. Две недели провел он в монастыре и 8 октября скончался, немного не дожив до окончания Смуты.

Когда в мае 1684 года произошло открытие мощей Трифона Вятского, то очевидцы запечатлели облик основателя монастыря: "Преподобный отец наш Трифон телесным возрастом бяше низок, плоск лицом, тощав, браду имел круглу, густу, среднюю невелику, по средней мере русу, с пробелью седин. Ус велик, прост, висящ над устне".

В редком списке "Повести о стране Вятской", хранящемся в США, есть интересные строки о смерти Трифона: "В лето 7122 месяца октября в 8 день преставися вятцкой первой архимандрит Трифон, а после его преставления тот Иона Мамин жил в Успенском монастыре 5 лет и самовольно обесился". Зло в конце концов получило свое воздаяние. Правда, Иона Мамин как игумен и радетель монастырских интересов известен нам по документам 1627 года. Значит, он был в то время еще жив. Иона Мамин, как единственный вятский архимандрит и глава местного черного духовенства, был на соборе 1613 г., избравшем Михаила Федоровича Романова на царство.

Монастырь набирал силу и расширял свои владения еще в течение полутора столетий и к описи 1764 года - времени, когда стали отбирать монастырские вотчины по всей России - подошел с впечатляющими результатами. Близ монастыря существовало уже 4 загородные слободки: Большая Кикиморская (63 души мужского пола) и Малая (21 душа м.п.), Хлыновская (46 душ м.п.) и Субботинская (71 душа м.п.), а также 10 подгородных деревень: Луковицкая, Пахомовская, Носковская, Галеевская, Галеевская вторая, Казаковская, Агаровская, Коуровская, Сардаковская, Соловьевская и Денисовская. Почти все они сейчас входят в черту города. Нелишне вспомнить, что первыми разработали эти земли монастырские крестьяне под неусыпным и тщательным дозором старцев Трифонова монастыря. Общее же число монастырских крестьян во всех вотчинах края, точнее работников мужского пола, составило огромную цифру - 22 974 души. Никто из вятских богатеев даже близко не подходил к монастырю по размерам богатства и земельных владений, занимавших почти треть тогдашней Вятской провинции.

Помимо денежных сборов, больших церковных доходов от продажи свечей, вкладов, поминов, монастырь получал огромные доходы натурой со своих крестьян: хлебом (рожью, ячменем, овсом, пшеницей), гречей, горохом, льняным и конопляным семенем. В столовые припасы для братии лишь в один год поступило: ягод свежей малины - 264 ведра, сухой - 5 пудов 30 фунтов, смородины свежей - 42 ведра, черемухи сухой 3,5 пуда, сухих грибов 10 четвертей, соленых рыжиков 9 ведер, хрена - 1 четверть, меда - 269 пудов и много всего прочего для большого хозяйства.

На жалованьи монастыря находилось множество слуг, ремесленников (полезных своим мастерством и городу) и приказных служителей. В числе ремесленников можно было увидеть иконописцев и пивоваров, печников и чеботарей, плотников и звонарей, медников и истопников, поваров и хлебопеков... Был даже свой часовод, обслуживавший огромные часы на колокольне.

Огромному богатству монастыря соответствовал и внушительный его внешний вид. Воистину Трифонов монастырь являлся украшением города. Обширный комплекс каменных зданий, уцелевший в своей основе до наших дней, был построен, в основном, с 1684 по 1725 годы.

Четыре каменных храма с богатым внутренним убранством и каменной же колокольней (14 колоколов весом в 791 пуд) были описаны в 1764 году подпоручиком Маховым. В соборной церкви одних только дорогих икон в серебряных окладах он насчитал 135, причем большинство икон было украшено также драгоценными камнями с дорогими привесами.

Церковные ризницы монастыря хранили уникальные и очень дорогие одеяния. Так по описи 1764 года в них имелись ризы из парчи белой, золотой с серебряными травами, пунцового бархата, оплечья из золотой парчи, зеленого бархата с жемчугом немецким и китайским и драгоценными камнями, а также множество других богатых одежд.

Со времен Петра I при монастыре жили на жалованье и довольствии отставные немощные офицеры и солдаты. В 1764 году их было 166 человек (офицеров - 23). Значительная часть содержалась «за старостию, дряхлостию и болезнью». Много было увечных. Основной возраст был 30-40 лет. Старикам было едва за 50 лет. Суровая эпоха рано лишала людей сил.

Главными святынями монастыря считались храмовая икона Успения Богородицы, привезенная еще Трифоном из Москвы, и мощи самого преподобного Трифона в соборе как местночтимого святого. Лишившись в 1764 году почти всех своих земельных и людских богатств, монастырь тем не менее в XIX веке вновь начинает приобретать земли, покосы, озера и постепенно накопил достаточно средств на содержание своего большого хозяйства.

Ликвидированы были и последствия самого тяжкого в истории монастыря великого пожара 22 сентября 1770 года, когда в монастыре сгорели и "церкви все, и иконы, и книги, и ризы, и людей 6 человек и Кремль город весь". Сила и мощь пожара были таковы, что оплавились даже бронзовые колокола.

Во многом процветание монастыря зависело от умного, хозяйственного и распорядительного настоятеля, вникавшего во все тонкости своего огромного хозяйства и умевшего вовремя прикупить или выпросить у властей новые земли и льготы. К счастью для обители таких неутомимых "хлопотунов", радетелей и экономов в его истории было немало.

Большой вклад в вятскую культуру монастырь внес славяно-греко-латинской школой, открытой вятским епископом Лаврентием Горкой в 1734 году и работавшей, в основном, в стенах монастыря. В 1759 году школа была преобразована в духовную семинарию и лишь в самом конце XVIII века переехала в здания за город. В 1764 году в ней было 4 учителя и 119 учеников. Но и в XIX веке в стенах монастыря оставался пансион для семинаристов.

Таким образом, Успенский Трифонов мужской монастырь, как и другие монастыри на Русском Севере, являлся очагом культуры и центром просвещения, а также мощной экономической системой освоения огромных пустынных земель.