Лекция 15. Вятская губерния в пореформенный период

 

1. Отмена крепостного права. Буржуазные реформы 1860-1870-х гг.

2. Жизнь народа.

3. Вятская интеллигенция: воспитание и образование.

4. Общественное движение на Вятке в 1860-70-е гг.

5. Политическая ссылка в Вятке.

6. Вятчане в русско-турецкой войне 1877-1878 гг.

7. Знаменитые вятчане и люди, связанные с Вятским краем.

 

Отмена крепостного права. Буржуазные реформы 1860-1870-х гг.

Для разработки проектов освобождения крестьян в губерниях были созданы дворянские комитеты. В Вятской губернии дворянский комитет был создан в январе 1859 года, а составление проекта закончил в марте. По нему значительно урезались земельные наделы крестьян, на девять лет сохранялись повинности барщины и оброка, крестьяне лишались лесных угодий. В проекте не шла речь о государственных, удельных и заводских крестьянах, которые составляли подавляющую часть крестьянского населения губернии.

После подписания Александром II Манифеста от 19 февраля 1861 года в Вятке приступило к работе губернское по крестьянским делам присутствие во главе с губернатором М. К. Клингенбергом (реорганизованная временная комиссия по крестьянскому делу, созданная еще в декабре 1860 года).

Непосредственным освобождением крестьян занимались 8 мировых участков во главе с мировыми посредниками. По “Положению о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости” южные уезды – Малмыжский, Елабужский и Сарапульский вошли в черноземную полосу (душевые наделы земли для крестьян составили от 4 десятин (высший) до 1,33 десятины (низший). Остальные уезды вошли в нечерноземную полосу (там душевые наделы составили от 4 до 7 десятин (высший надел) и от 1,33 до 2,33 (низший). За высший душевой надел брался годовой оброк в 8 рублей.

Отношения крестьян с помещиками и размер повинностей закрепляли уставные грамоты. Помещики оставляли за собой лучшие земли, сокращали душевой надел, которым владели крестьян до освобождения, отрезали в свою пользу наилучшие угодья, повышали нормы повинностей крестьян.

В целом помещичьи крестьяне получили несколько больше земли, чем до освобождения, но все равно их наделы оказались недостаточны для ведения хозяйства. Крестьяне должны были уплатить за землю больше ее реальной стоимости. Всего по губернии получили освобождение 25 500 тысяч помещичьих и заводских крестьян.

Также прошла реформа государственных и удельных крестьян. Удельных насчитывалось по губернии 174 тысячи, у них количество земли уменьшилось более чем на 20%. Государственные крестьяне, составлявшие 85% крестьянского населения, хотя и сохранили пахотную землю, но лишились значительного количества леса. Вырос и их налог на землю. Это вызывало крестьянские волнения. Особенно сильными они были в Яранском уезде.

Крестьянской реформе сопутствовали другие буржуазные реформы. В 1867 году в губернии была проведена земская реформа. Население уезда выбирало гласных в земское собрание, а оно избирало уездную управу и гласных в губернского земское собрание. Большинство гласных были из помещиков, купцов, духовенства, чиновников. Но поскольку дворян в губернии было мало, в земстве преобладали представители буржуазии. Малый процент дворян дал основание называть вятское земство “мужицким”.

Председателем Вятской губернской земской управы в 1867-1870 годах стал уроженец Орлова, врач Матвей Матвеевич Синцов, близкий по воззрениям к “шестидесятникам”. Поэтому губернатор не утвердил его на последующее трехлетие. Оппозиционность вятских земцев со временем прошла и они лояльно относились к губернской администрации, хотя она не одобряла их демократических настроений.

Земцы много полезного делали для развития сельского хозяйства, образования, культуры, здравоохранения. Земская деятельность финансировалась из особых земских сборов, которыми облагались налогоплательщики, в основном крестьяне.

Судебная реформа в Вятской губернии проводилась с 1869 года. Создавались мировые суды, судебные участки. Мировые судьи выбирались на уездных земских собраниях. В 1874-1875 годах были созданы суды присяжных. В Вятской губернии действовали два окружных суда, один в Вятке, другой в Сарапуле.

В соответствии с Городовым положением 1870 г. в городах изменился социальный состав самоуправления и расширилась компетенция городских дум, избираемых населением. По реформе в городах создавались также городские управы, которые являлись исполнительным органом городских дум под началом городского головы. Большинство гласных происходило из буржуазии, духовенства, меньше из дворянства. Рабочие, ремесленники, интеллигенция, не имевшие домов в городе, не пользовались избирательным правом. Думы ведали городским хозяйством, благоустройством города. Городскими головами обычно избирались купцы 1-й и 2-й гильдий.

В 1874 году в губернии было создано губернское по воинской повинности присутствие, уездные воинские присутствия. Новобранцев стали брать в солдаты согласно всеобщей воинской повинности.

 

Жизнь народа

Реформы 1860-1870-х годов изменили жизнь людей, но по-прежнему человек из народа мог стать жертвой произвола властей. 19 сентября 1865 года в Елабужском уезде троих крестьян по обвинению в краже заключили под стражу. Один из них был избит с такой жестокостью, что упал без сознания и унесенный обратно в арестантскую тут же скончался. Сообщение о диком самоуправстве попало на страницы губернской газеты, а вскоре достигло, видимо, через одного из вятских корреспондентов Герцена Вольной русской типографии в Лондоне, и уже 1 декабря появилось в “Колоколе”. “Волосы становятся дыбом... Ну, господа, когда-нибудь вы поплатитесь за эти злодеяния”, – такой концовкой заключил Герцен вятскую информацию.

Обильный материал о положении крестьянства содержался в земских изданиях. С введением в 1867 году земства в Вятской губернии крестьянская тема стала ведущей в исследованиях местных статистиков. Земцы “первого призыва” доказывали, что в пореформенное время, вопреки благополучным заверениям губернских властей, происходит неумолимый процесс разорения крестьянских хозяйств. Они требовали уменьшения налогов, вступали в острый конфликт с администрацией губернии, навлекая на себя недовольство центральной власти. Весомые сведения о положении в деревне давали подворные переписи, составленные не выборочно, а сплошь, двор за двором. Планомерная статистическая работа началась с 1874 года, хотя еще четырьмя годами ранее вятское земство ратовало за нее.

Статистики работали основательно и кропотливо. Василий Яковлевич Заволжский только в 1870 году обошел сплошь селения в пяти волостях Слободского уезда, в четырех Орловского и в шести Котельничского. По многим волостям прошел и Николай Никанорович Романов. Он писал: “В зимнее время в большей части Орловского уезда крестьянские коровы, питаясь одной соломой, дают ничтожные удои молока... В 1873 году в самый разгар жатвы застигли дожди, и многие крестьяне не сделали половины озимых запасов на следующий год... В 1874 году урожай ржи был повсеместно ничтожным... Весь полученный умолот от нового урожая употреблен на посев к будущему году...”.

Заволжский рассказал о жизни в северо-восточной части губернии: в некоторых местностях жилье напоминало “шалаши, скорее годные для телятников, чем для людского жилья”; печи сбивались из глины, в оконца вместо стекла вставляли брюшину, то есть оболочку, выстилавшую брюшную полость животного. Отметил автор низкую урожайность: рожь давала урожай сам-4 или сам-5, а овес сам-4. Крестьяне выращивали картошку, была известна капуста; моркови и свеклы почти не видывали. Со слов Заволжского широко распространился и попадал в другие публикации рассказ о тамошнем мужике, которому довелось отведать огурцов: “Тишка, когда в Вятке был, ел их, бает, гоже де”. 95% населения северо-востока края употребляло мясо лишь на Рождество, Пасху и на свадьбах. Обычно ели похлебку из муки и разваренного ячменя. Все это сказывалось на внешнем виде и здоровье людей. “Слободские и орловские крестьяне, – писали “Вятские губернские ведомости”, – носят отпечаток какой-то никогда не исчезающей с их лица кручины и горя, выражающегося в их песнях... – “чтой-то нынче какие все тяжелые годы” – поется в одной песне”.

Об условиях жизни населения Глазовского уезда вспоминал священник-просветитель о. Николай Николаевич Блинов: “…Почва здесь малоплодородная, климат влажный и от массы лесов холодный; посевы часто вымерзали, земледельцы вынуждены вести подсечное хозяйство, углубляясь в дебри: вырубать лес, жечь его, и заводить заимки… Крупных деревень нет. Сообщение летом только верхом”. Впечатляли сведения статистика Николая Александровича Спасского: “В Вятской губернии в первом периоде младенческого возраста существует непомерная смертность, так что из 1 000 родившихся младенцев мужского пола по истечении года остается в живых только 593... В течение первого года умирает у нас... почти вдвое, чем в целой России”. А вот данные Заволжского по Слободскому и Орловскому уездам: смертность детей по отношению к общему числу умерших ‑ 67%. Коротка оказывалась и продолжительность жизни взрослых. Особенно часто крестьяне умирали в возрасте от 50 до 65 лет.

И без того нелегкая жизнь вятского крестьянина отягчалась непомерными налогами. По подсчетам Заволжского, “на душу приходится менее одной лошади и коровы, потому что вторая лошадь и корова, если бы были ‑ давно пошли бы на уплату податей и сборов”. Он же привел диалог: “Как же у вас собирают подати, – спрашиваю у волостного писаря, – продаете имущество? – Если есть корова, лошадь, – продаем, а то ведь и продать нечего. – А дом? – Дом никто не купит, а то продали бы. Единственным способом остается порка”. В 1875 году за неплатеж в Кайгородской волости подверглись наказанию 1 329 крестьян, то есть было выпорото почти все взрослое мужское население волости.

Досаждали крестьянам бесчисленные повинности: ремонт дорог, починка мостов, поставка подвод... Некоторые из повинностей вызывали недовольство. В 1870 году крестьян во время весеннего сева насильно оторвали от полевых работ для исправления дороги на случай предполагаемого проезда вятского архиепископа.

Данные статистических исследований использовали для своих критических корреспонденций участники народнических кружков, политические ссыльные. Извлечения из подворной описи Н. Н. Романова нашли отражение в очерке народника С. М. Степняка-Кравчинского “Русское крестьянство”, написанного в лондонской эмиграции: “Приведу выдержку из экономического исследования, произведенного Орловской земской управой Вятской губернии с наглядными данными о положении крестьян... Я привожу документ дословно: “Панкрат Горев имеет семейство: 6 малолетних дочерей, одного маленького сына и жену... у него имущества 1 корова, 1 лошадь, 2 овцы... хлеба последнюю ступу (около 6 мер) овса истолкли... Иван Жданов, семейство 5 душ... ездил за сбором с детьми (нищенствовал)... Федор Казаковцев имеет семейство 6 душ... ушел сбирать. На уплату податей продал конюшню”. Степняк размышлял: “Казалось бы, для крестьян в столь отчаянном положении превратиться в батраков было бы отчасти избавлением, ‑ они не терзались бы больше из-за податей. Крепко цепляться за землю заставляет их надежда, хотя и редко осуществляющаяся, ‑ авось, по счастливому случаю они пробьются, одолеют свои бедствия, поставят на ноги детей и, когда в семье появится несколько работников, все будет хорошо и они снова станут “настоящими мужиками”.

И авторы и читатели склонялись к однозначным выводам. Каждый смог бы подписаться под горестными словами В. Я. Заволжского: “Я коренной житель Вятской губернии, земец со времени образования вятского земства... указываю, по возможности, подробно на нынешнее положение Вятской губернии, в виду того, что голод в Самарской губернии в 1877 году бледнеет по грандиозности размеров с теми нуждами, которые предстоит вкусить Вятской губернии в нынешнем году... И стыдно, и больно, и горько! А народная беда, грозное народное горе заставляет говорить правду”.

Народные таланты

Голод, болезни, отпечаток кручины на лицах, тоска и заунывная печаль в песнях... Но образ вятского крестьянина не исчерпывался лишь этими сторонами. Силен оказывался вольный дух человека, не знавшего крепостного права.

Путешественник, географ, общественный деятель П. П. Семенов-Тян-Шанский рассказал, как в 1897 году европейские ученые, участники геологического конгресса, собравшегося в России, были поражены “красотою типа и сложения, самобытностью ума и развитостью приуральских крестьян, в которых они не нашли ни малейших следов рабства и приниженности”. “Да, – отмечал он, – таких следов не было и полвека назад, во время моего первого путешествия в 1855-1857 годах. И в то время крестьяне Вятского и Пермского краев казались мне потомками того сильного и здорового славянского племени, которое из древнего Новгорода издавна стремилось на Восток и свободно колонизировало земли Хлыновского и Пермского краев...” Эти качества привлекли позднее внимание норвежского путешественника, исследователя Арктики Фритьофа Нансена: “Население Вятской губернии, как и Пермской, отличается предприимчивостью и свободолюбивым духом”.

Потенциальных возможностей народа хватало в избытке. Особенности жизненного уклада, малоплодородные земли, низкие урожаи побуждали крестьян к заработкам на стороне, к отходничеству, ремеслам, кустарным промыслам.

О народных умельцах создавались легенды... Вот одна из них. Известность о столярах деревни Лопатовской близ Вятки достигла заграницы. Немецкая фирма стала закупать изготовленную ими мебель. Как-то прибыл в Вятку новый губернатор. Его мебель при перевозке не выдержала российских ухабов. Обратились за помощью к лопатовцам. Те разложили поломанный стол, раздвинули шипы рамы... а внутри оказались надписи. “Вот, ваше превосходительство, наши фамилии. Мы, когда в Германию заказ посылаем, ставим свои пометки, кто какую вещь делал. И на том месте ставим, чтобы хозяину-немцу не было видно. ‑ Да как вы смеете всемирно известную берлинскую фирму порочить? ‑ Тут и сметь нечего. Что правда, то правда. Вот свидетельство... Можем и еще показать сколько угодно вашему превосходительству. Нешто мы выдумываем? Мы делали эти вещи ‑ мы и исправим”.

Изделия вятских мастеров имели широкое распространение и за пределами края. Говорят, что В. Г. Короленко в Нижнем Новгороде писал за столом, который прислал ему в подарок заведовавший кустарным складом вятского земства Михаил Павлович Бородин.

Много толковых людей вышло из вятского крестьянства ‑ устроители сельских библиотек, члены Вольного экономического общества, корреспонденты периодической печати.

Волостной писарь из Котельничского уезда Дмитрий Ларионович Сенников открыл библиотеку в селе Казаково, собрал в ней 150 книг, выписывал пять периодических изданий. Через год он создал сельскохозяйственный музей. Сенников ратовал за устройство при сельских школах опытных полей и садовых участков, составил проект “Подвижной азбуки” для быстрейшего и простого обучения грамоте. В 1871 г. в газете “Вятские губернские ведомости» он поместил статью “Деревенский часовщик” об Иване Шабалине, шестнадцатилетнем парне, искусно изготовлявшем стенные часы-ходики. Все детали за исключением осей он вытачивал из дерева, орудуя ножом, пилкой и шилом. Часы Ивана были просты, а главное, дешевы. Дорогие часы Бронниковых воспринимались курьезом, диковинкой, на что и рассчитывали талантливые мастера. Часы же шабалинской работы покупали не “господа”, а крестьяне.

От Урала до Приморья

Многие крестьяне в поисках лучшей доли переселялись из Вятской губернии в Сибирь. Историк-демократ А.П. Щапов передавал впечатления от встреч с вятскими переселенцами: “В Сибири, – заметили мужики, – и наши крестьяне, человек с 60, переселились куда-то в Енисейскую губернию: письма писали, хвалят сибирские места”. В 80-х годах жизнь переселенцев в Западной Сибири изучал писатель Глеб Успенский. Он отметил несхожесть типов крестьян из различных местностей Европейской России. Проезжая дремучим лесом к деревне, населенной вятчанами, извозчик “из черноземных” говорил писателю: “Не то что даром, а дай мне тысячу рублей, и то я в таких местах жить не буду!” Далее началась длинная просека. Успенский отметил даже некоторый испуг переселенцев из южнороссийских губерний “перед непостижимым для них размером труда, который положил вятский крестьянин хотя бы только в эту просеку”. Затем выехали на расчищенное место – “теперь уже не просека, шириною в три – три с половиной аршина овладевает вниманием путника, а широкое пространство засеянных и колосившихся полей, очевидно отнятых трудами тех же рук того же вятича и у того же дремучего леса... Понимаешь, что и жнитво, возка снопов среди этих пней – дело непостижимой трудности, и, понимая и видя это, решительно не понимаешь, какая нечеловеческая сила могла совершить все это не более как в течение трех лет”.

На просторах Сибири и Дальнего Востока появлялись названия населенных мест – Вятское, Малмыжское, Сарапульское, Елабужское... Даже в Уссурийском крае в 1867-1869 годах вятских переселенцев встречал путешественник Н. М. Пржевальский. А кое-кто из вятчан, подобно крестьянину Михаилу Анисифоровичу Штину, участнику вятского ополчения во время Крымской войны, оказывался впоследствии даже… в Русской Америке!

Вятский характер

В вятских крестьянах, по словам В. Г. Короленко, не затухали “искорки непосредственной даровитости”. Он вспоминал, как в Березовских Починках (терр. совр. Афанасьевского р-на), где отбывал ссылку, крестьянская девушка пришла нарочно, чтобы повидать его, “грамотея с дальней стороны, читавшего занятные книжки”. Короленко прочел ей одну из сказок Пушкина.

Не занимал вятский человек и юмора, добродушной насмешки над самим собой: “Мы вячки, робята хвачки, семеро одного не боимся, а один на один, так все котомоцки отдадим!” (Да вряд ли отдавали!). Или: “Мужик сер, да ум-от у него никто не съел”.

Смех вятских крестьян не обидный, не язвительный, не злобствующий. Вот “вани-вятчане” приехали с обозом в Москву, дивятся в Кремле на колокольню Ивана Великого: “Больно колокольнича-то высока! Как это хрест-от воткнули? ‑ А колокольничу-то нагнули, да хрест-от и воткнули: отпустили, она и збрындила!” Вот лукавый хлын выдолбил во льду реки рядом с прорубью лунку-калужинку, намешал толокна, да черпает “pукавичей”. Подъезжает мужик: “Щё дядя, поделываёшь? Ликось, толокончё хлебаёшь? Хлеб да соль!” ‑ “Милости прошаем”, ‑ приглашает хлын. Простодушный мужик высыпал в прорубь два мешка толокна. Хлын спрашивает: ‑ “Много ли высыпал?” ‑ “Два мешка”. ‑ “Ликося, какова мерека ухлопали”.

П. В. Алабин, отдавший много сил и энергии просветительской работе в крае, писал о вятских крестьянах: “Народ здесь в высшей степени любознательный, развитой, охотно учится, готов идти вперед, готов просветиться, готов покупать книги”. Эти черты не могли не привлекать внимание вятской интеллигенции.

Народные волнения

В марте 1859 года преподаватель математики вятской гимназии М. И. Шемановский, делясь новостями с сокурсником по Главному педагогическому институту в Петербурге Н. А. Добролюбовым, сообщал о волнениях вятских крестьян в волостях уездов, сопредельных с Вологодской губернией. Крестьяне, спорившие с властями из-за леса, самовольно совершали порубки, а в одном месте при попытке остановить их “поколотили и лесничего и понятых”.

Выпускник земского училища Павел Кудрявцев в 1870-х годах рассказал в письме другу о возмущении в селе Пымах Яранского уезда, когда крестьяне прогнали станового, за ним мирового посредника, и даже, как будто, самого вице-губернатора.

Гимназист Петр Голубев (выходец из семьи крепостного горнозаводского рабочего) интересовался событиями на Омутнинском заводе, происходившими во времена отмены крепостного права. Сам омутнинец, он знакомился с трудом и бытом рабочих, получив доступ в заводскую контору, где внимательнейшим образом просматривал сведения о заработках за многие годы. Не ограничиваясь изучением конторских бумаг, Голубев подробно расспрашивал рабочих, записывал их рассказы. (Позднее, став известным журналистом и публицистом, Голубев к пятидесятилетию отмены крепостного права в 1911 году поместил в газете “Вятская речь” большой очерк “Введение воли. Рассказ заводского крепостного”. В нем с симпатией показан народный заступник, молодой волостной старшина Семен Сорокин, сплотивший рабочий люд против заводской администрации). Волнения начались в феврале 1863 года, а в октябре на Омутнинский завод прибыли три роты. Под прицелом ружей рабочим пришлось уступить. “Возмутителей спокойствия” взяли под стражу. Лишь через четыре года следствие закончилось и дело поступило в суд. 38 рабочих, признанных зачинщиками, присудили к различным мерам наказания, вплоть до тюремного заключения. Привлекали внимание и другие события в рабочем движении, в частности, волнения на Холуницком железоделательном заводе весной 1871 года, когда рабочие потребовали повышения заработной платы, регулярной ее выдачи, продажи провианта из заводского магазина по доступной цене. Лишь угроза вызвать военную силу заставила их прекратить сопротивление. Наиболее активных участников стачки выслали в Архангельскую и Олонецкую губернии.

Известность обрела в Вятке многолетняя тяжба крестьян починка Алешинский Филипповской волости Вятского уезда с мещанином Калининым. Судебное дело слушалось в декабре 1875 года. Адвокатом крестьян выступил бывший участник польского восстания Оскар Авейде, который после отбытия ссылки и освобождения от полицейского надзора стал частным поверенным окружного суда. Безукоризненная честность создавала Авейде непререкаемый авторитет. Калинин считал земли алешинцев своей собственностью. Они же утверждали, что имеют право на землю за давностью поселения. В тяжбе, тянувшейся с 1858 года, крестьяне проявляли необычайное упорство, мешали калининским работникам обрабатывать землю, ложились в борозды, преграждали путь лошадям с боронами, отводили их в сторону, по веснам, стремясь ускорить пахоту и опередить калининских работников, становились с сохами в ряд по пятидесяти человек. В ответ на требования Калинина подчиниться, язвительно отвечали: “Что ты за министр-сенатор такой!”, всячески препятствовали работе комиссии по размежеванию, скрывали “подстрекателей”. Летом 1874 года сто пятьдесят солдат, вступив в деревню по приказу губернатора, “навели” порядок. Для прокорма вставших на постой служивых было забрано семнадцать коров и двести пудов хлеба. Авейде не смог защитить зачинщиков. Суд вынес приговор – от шести до девяти месяцев тюремного заключения, без учета времени, проведенного под арестом до суда. Девять алешинцев без срока выслали в Орловский и Котельничский уезды. Эта история послужила темой очерка “Калининское дело”, который появился сначала в столичной печати, а затем на страницах “Вятской незабудки” (1877).

Крестьяне настойчиво сопротивлялись подписанию уставных грамот, противодействовали межевым работам. Все это обсуждалось на тайных сходах. Были случаи избиения крестьянами деревенских богатеев, волостных старшин и писарей, которые, по их мнению, оказывались “обманщиками и мошенниками”. Из губернии в уезды шли указания исправникам загодя составлять списки зачинщиков и всех, проявляющих непослушание. Губернатор Н.А. Тройницкий сообщал в шифрованной телеграмме министру внутренних дел, что не остановится перед наказанием непокорных крестьян розгами. И такие экзекуции не были редкостью.

В. Г. Короленко в “Истории моего современника” рассказал о том, как в селе Афанасьевском Глазовского уезда (совр. терр. Афанасьевского р-на) после сбора недоимок “царило далеко не покорное настроение: мужики ходили мрачные, бабы вопили, ругались и местами оказывали “сопротивление властям”. Через несколько дней он узнал, что когда в волость погнали большое стадо скота, отнятое за недоимки, и уже заранее запроданного скупщикам, мужики огромной толпой сбежались из села, из лесных деревень и починков, с дрекольем набросились на сопровождавший стадо отряд сотских, разогнали их, а скот возвратили хозяевам. “Мое крамольное сердце порадовалось... – заметил Короленко, – настроение мужиков Бисеровской волости в эти дни много способствовало поднятию моего уважения к ним”.

Примечательно художнически эмоциональное впечатление Аполлинария Васнецова от посещения железоделательного завода промышленника Мосолова в селе Шурма Уржумского уезда: “Врезалось в моей памяти лицо одного из рабочих, высокого, чернобородого с жестко горящими черными проницательными глазами; он мне показался похожим на Пугачева”.