2020-08-05
83
Наиболее устойчивой формой ответа на этот вопрос было поверье, что ими становились души девушек, умерших или родившиеся на Русальной неделе (неделя, следующая за Троицей, реже — предшествующая ей):
«Чалавек памр е на той нед е ле, шчо Рус а лна нед е ля, и ён скид а ецца е таю рус а лкаю» [ПА, Комаровичи][20]; «Як умре хто на Тро е чном т ы жни, то уже перех о дить ў рус а лки» [ПА, Тонеж]; «Як д е ўка на Рус а лны т ы ждень р о дица, то п о йде ў русаўки, а то, кажуть, хто помр е » [там же]; «Хто р о дитца на Рус а лны тыждень, дак после смерти будет рус а лкой — и д е вка, и п а рень» [ПА, Курчица]; «Хто р о дитца ци помр е на Рус а льном т ы жне, той рус а лкой буде, вр о ди, пок о йнык той» [ПА, Озерск].
Основная часть таких ответов (их большинство в наших материалах) локализуется в зоне Центрального Полесья. Нередко в одном пункте фиксировались сразу несколько типов ответов: «Русалки из ут о пленников получ а юцца» [ПА, Тонеж]; «Як умр е або на Рус а лныци р о дыца — русаўками становились — хай девушка, хай мужчына, хай стар э , хай мал э » [ПА, Чудель]; «Як ут о пыца на Рус а лныцу — то рус а ўка» [там же]; «Утопленницы стають русалками», «Зарученая помре — русалка», «Проклятые родителями дети» [ПА, Нобель].
Свидетельств о том, что русалками становились утонувшие девушки, вдвое меньше, чем ответов первого типа.
Третий вариант ответа касается невест, умерших до своей свадьбы: «Як д е вка на шл ю бе умрёт, то были русалки» [ПА, Ковнятин]; «Як д и вчына свадьбу не зр о била и помре… зар у ченая умр е , то рус а лка б у де» [ПА, Лисятичи]; «Таких на тот свет ўбир а ють, як до винч а ння» [ПА, Сварицевичи].
Ответов этого типа довольно много (примерно четверть всех материалов). Б о льшая их часть сосредоточена в зоне западного Полесья.
Наконец, популярным для полесской традиции является следующий вариант ответа: дети, умершие до крещения: «Дитя некрещёное як закоп а ють — русалкой становитца» [ПА, Оздамичи]; «Нехрыщ о ны д е вочки як помруть — русалки» [ПА, Боровое]; «На Рус а льной няд е ле нехрышч о нае дит я умр е , ета уже шчыт а лося — рус а лка з яго буде» [ПА, Барбаров].
Среди прочих вариантов характерны единичные ответы типа: проклятые родителями дети, умершие без заклятия (т. е. без церковного отпевания), неправедные, которые не своей смертью умирают, «хто утопится, повесится — тоже русалки».
Таким образом, полевые материалы Полесья подтверждают практически все известные из литературы категории ответов о происхождении русалок, но процентное их соотношение позволяет выделить в качестве наиболее типичных варианты первого и третьего типов. Все свидетельства акцентируют внимание на факте, что русалками становились в основном девушки и дети, т. е. умершие преждевременно, «до срока», и гораздо реже — в результате насильственной смерти. Как известно, категория тех покойников, которые умерли в молодом возрасте, «не изжив свой век», считалась — по народным представлениям — особенно опасной, поскольку именно такие умершие становились «ходячими», т. е. посещали живых, тревожили их, пугали, могли навредить. Ср. характерное свидетельство: «Т о льки мол о дые, нев е нчаные як умр у ть на Рус а льны т ы ждень, чи хл о пец, чи деўка, то р о бяца рус а лками. Уже хор о няць и уже не пл а чуць, што ум е рла, а пл а чуць, што б у де ход и ць ўсю жизнь русалкой. Уже душ а ее б у де на е том св е те ход и ць. Выйдуць и будуць ходиць, як жив ы е. И хл о пцы были рус а лки <…> кот о ры хл о пец нев е нчаны. Е то у них т о льки д у ши ход и ли. Так и к о лись каз а ли: душ а их уже не б у де ў земл е , а б у де ходиць по свету» [ПА, Замошье].
Общим для всех свидетельств является представление о связи русалок с умершими. Характерно, что в полесских материалах эта связь часто формулировалась в ответах и отчетливо осознавалась носителями традиции: «Рус а лкы — це м е ртви, которы нехрыстени умирають между Троицею и Вшестьем» [ПА, Червона Волока]; «На русалном тыждни русалкы огромными кучами ход ы лы. Т ы е, которые м э ртвии… С кладбишча вони прих о дили. Могуть залоскот а ть, с собой забрать» [ПА, Перга]; «Русалка ето смерть так а , косы расп у стяны, у б и лом пл а тте. То дух вых о дить челов е чый, потом ў землю идеть» [ПА, Лисятичи]; «Стар ы е люди каз а ли: мёртвые то ста ю ть, те кат о рые малад ы е, ў возрасте — д е ўка али женшчына маладая — шчо на Русалной недзели ци ум е рла, ци рад и ласа — ани сушчаствують ў русалках…» [ПМ-С, Дубровица]; «От, кажуть, ходить русалка по жыту, ляк а е… Это мерц и , души ум е ршые» [ПА, Нобель].
Большой интерес представляют свидетельства двойственного понимания природы русалок как «нечисти» и как «праведных, безгрешных душ»: «Рус а лок не назыв а ють „неч э ста с и ла“, та людына щаслива, шо их поб а чить» [ПА, Поворск]; «З мертвец о ў они, вр о де, — и дивч а тки, и хл о пчики е: всякие ж умирають. Не к о жный миртвец м о же буты рус а лкай — <только> як дост о ин того. Мал ы е менш гриха м а ють» [там же]; «Тильки пр а ведни люды б а чили рус а лок…» [ПМ-Г, Свитязь]; «Русалки — то якись святы люди… Рус а лки пр а ведные, это девочки до семи лет, им бог гриха прощает» [ПА, Речица]; «В русалки идут до совершенности… Пока ребёнок мал е нький, ешч э не грешыт» [ПМ-С, Заозерная]; «Рус а ўночки по в о здухи (идут), их только достойна душа бачить» [ПМ-С, Осовая].
В то же время много свидетельств иного типа: «Русалки паг а ны люди, як черти, нехрищоны» [ПА, Симоничи]; «От так, як ч е рти, от так и рус а лки… Русалки з м е ртвыми имеюць як у ю-то связь» [ПА, Кочище]; «Русалка — это в е дьма, может отобрать молоко у коров» [ПА, Комаровичи]; «От, русалка — плах а я звер, паг а ная ета вабще. На зв е ра русалка пах о жа» [там же]; «Русалка — женшчына, ек а я умерла, да сарак а дней каждый день хадзила; не любая — каторая за сабою што-то знала, плах о е д е ла… Людей п о ртют на Грян о й нед е ли» [ПА, Семцы].
Именно такое двойственное отношение в высшей степени характерно для восприятия умерших в поминальных обрядовых циклах и в погребальном ритуале: это одновременно и почитание, умилостивление, и страх, опасение, охранительные действия, изгнание. Амбивалентность этого типа не обязательно должна объясняться позднейшими эволюционными сдвигами или воздействием христианской религии, которая способствовала якобы переориентации восприятия «добрых» языческих духов (в том числе русалок) в качестве «нечистой», опасной и вредоносной силы. Методологически более продуктивным было бы отказаться от ставшего традиционным способа трактовки отдельных элементов образа русалки как «древнейших» и «позднейших». Без подробного изучения соотношения постоянных, наиболее устойчивых моментов описания с варьирующими формами, синхронно бытующими в разных локальных традициях, ход эволюционных преобразований не станет вполне понятным. Утверждения типа: «вредоносность русалок — позднее явление», «страшный облик русалок возник под влиянием церкви» и подобные, или что «связь русалок со стихией воды является исконной, а с житом — позднейшей» — достаточно бесперспективны, так как основываются на произвольных предположениях до того, как будет предпринята попытка реконструировать общую инвариантную схему для данного комплекса явлений. По-видимому, более правильным на современном этапе исследований будет допустить — как это сделано в диссертационной работе О. А. Седаковой «Обрядовая терминология и структура погребального обряда», — что такая двойственность, логическая непроясненность и противоречивость образа «потустороннего мира» может быть признана явлением синхронного среза, так как это свойства самой модели языческого мира, позволяющие совмещать черты, на современный взгляд, взаимоисключающие. Невозможность однозначно описать «тот свет», который расположен и под землей, и на небесах, и за водной преградой, и в лесах, и на вершинах гор, и в пространстве дома (покуть, запечье) — лучший тому пример.
В дальнейшем мы увидим, что весь материал поверий и быличек о русалках пронизан именно такими амбивалентными связями.
