Ровно 65 лет назад, 16 октября 1946 года, по приговору Международного военного трибунала в Нюрнберге были повешены 10 главных нацистских преступников

Последний свидетель Нюрнбергского процесса полтавчанин Иосиф ГОФМАН: «Пленные эсэсовцы из дивизии «Эдельвейс» планировали проникнуть во Дворец правосудия, чтобы освободить подсудимых главарей Третьего рейха и взять судей в заложники

85-летний полковник в отставке Иосиф Гофман: «После Великой Победы и Нюрнбергского процесса нам казалось, что нацизму пришел конец, но идеи нацистов оказались живучи»

Ровно 65 лет назад, 16 октября 1946 года, по приговору Международного военного трибунала в Нюрнберге были повешены 10 главных нацистских преступников

Полковник в отставке Иосиф Давидович Гофман был личным телохранителем главного обвинителя от СССР Романа Руденко на знаменитом Нюрнбергском процессе 1945-1946 годов.

В прошлом году немцы задумали торжественно отметить 65-летие начала Международного трибунала, но им долго не удавалось найти никого из живых участников этого исторического события. Наконец, ведущий историк Документального центра (Музей истории фашизма и его преступлений) доктор Экарт Дицфельбингер вышел на след Иосифа Гофмана, последнего свидетеля того исторического события.

Сейчас 85-летний полковник в отставке живет в Полтаве. Его перу принадлежит дважды изданная книга «Нюрнберг предостерегает». Свой труд Иосиф Давидович считает тем более необходимым, что полная стенограмма Процесса на русском языке так и не опубликована.

Любовь ХАЗАН
«Бульвар Гордона»

 

«В МОЕЙ СЕМЬЕ С ФАШИСТАМИ ВОЕВАЛИ ПЯТЬ ЧЕЛОВЕК. В ЖИВЫХ ОСТАЛСЯ Я ОДИН»

— Иосиф Давидович, похоже, на Нюрнбергском процессе вы были самым молодым участником?

— Да, мне было 20 лет. Сейчас 20-летние считаются чуть ли не детьми, а тогда мы, прошедшие войну, чувствовали себя вполне взрослыми, зрелыми людьми. В моей семье с фашистами воевали пять человек. В живых остался я один.

До войны 41-го года наша семья жила в Николаеве. Папа ушел на фронт в первые дни войны, и мы с мамой не получили от него ни одного письма. Потом пришло сообщение, что он пропал без вести.

20-летний Гофман был самым молодым участником Нюрнбергского процесса

Мой дедушка, он возил молоко с фермы на сепараторную, и бабушка, которая была колхозным бригадиром, не смогли эвакуироваться. Фашисты закопали их в землю живыми.

Мы с мамой и четырехлетним братишкой успели на повозке выехать из города за считанные часы до того, как его заняли немцы. В дороге мы попадали под бомбежки, под обстрелами переправлялись через реки. Вся дорога была усеяна убитыми и ранеными. Там были военные и гражданские, дети рыдали над трупами родителей.

— Не сомневаюсь, что эти жуткие картины вы вспоминали, глядя на главных нацистских преступников, сидевших на скамье подсудимых. А как вы попали в Нюрнберг?

— Я попросился добровольцем на фронт, и меня направили учиться в пулеметно-минометное училище. А летом 1943 года по приказу Сталина наше училище отправили на фронт. Дальше — «Взвод! В атаку, вперед!». Мне было 17. На следующий год, уже сержантом, стал разведчиком, старшим группы захвата, командиром взвода разведки.

— «Языка» брали?

— У меня за плечами два года службы в разведке. Поначалу по душе были захват «языка» или засада, но потом понял, что рутинное дежурство на наблюдательном пункте порой дает больше, чем какой-нибудь «язык». Хотя медаль «За отвагу» получил за немецкого пулеметчика, а орден Славы III степени — за штабного капитана. Войну я закончил сержантом.

К весне 1945-го энергичный лидер нации превратился в физически немощного человека с разрушенной психикой

— Где встретили 9 Мая?

— В Берлине. Наша дивизия наступала с юга к парку Тиргартен. Выбивали фрицев из каждого дома, с каждого этажа и из каждой комнаты. И всякий такой бой — это великое преодоление себя. По официальным данным, наши потери при штурме Берлина составили 300 тысяч человек. Как и многие бойцы, я расписался на стене Рейхстага. К сожалению, ни мой автограф, ни автографы моих товарищей не сохранились.

После Победы наш 271-й стрелковый гвардейский Берлинский полк передислоцировали в Дрезден. В начале осени меня вызвал начальник политотдела дивизии. Сказал, что я зачислен в охрану советских юристов на Нюрнбергском процессе. Компетентные органы проверили мою родословную до пятого колена. Маму десятки раз вызывали, интересовались, нет ли в нашем роду немцев, но ничего подозрительного не обнаружили.

«ГИТЛЕР ВСЕ БОЛЬШЕ ДРОЖАЛ И ПРИ КАЖДОМ ВЗРЫВЕ, ВЫСКАКИВАЯ ИЗ КОМНАТЫ, СПРАШИВАЛ: «ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?!»

Идентификация обугленных останков Адольфа Гитлера. До сих пор вопрос его гибели остается открытым

— На скамье подсудимых в Нюрнберге не оказалось основных организаторов и виновников ужаса ХХ века — «большой тройки»: Гитлера, Геббельса, Гиммлера. Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер раскусил ампулу с ядом при неудачной попытке перехода границы. Этому было много свидетелей. Министр народного просвещения и образования Третьего рейха, ответственный за пропаганду Йозеф Геббельс и его жена Магда сначала отравили своих шестерых детей цианистым калием, затем он застрелил жену и застрелился сам. Все трупы были опознаны. Гитлер и его жена Ева Браун тоже покончили с собой в бункере. Но из-за того, что их трупы были сожжены, время от времени упорно возникали слухи, будто Гитлер сумел бежать и где-то благополучно дожил свой век.

— Я услышал об этом еще в Нюрнберге. Однажды во время прогулки в саду нашей резиденции я осмелился первым заговорить с Романом Андреевичем Руденко, чего никогда раньше не делал. Но уж очень хотелось узнать, что он думает об этих слухах. Я сказал: «Говорят, что Гитлер прячется на Тибете...».

Роман Андреевич ответил уверенно. Дословно не передам, но суть такая: советское правительство располагает точными сведениями о том, что Гитлер отравился, его труп опознан. Причем Руденко сказал не «покончил с собой», а именно «отравился». Думаю, кто-кто, а он знал это точно.

Главный советский обвинитель в Нюрнберге Роман Руденко на тот момент был прокурором УССР, а в 1953-м назначен на должность Генерального прокурора СССР

Относительно Гитлера есть показания начальника его личной охраны Ганса Раттенхубера, которые он дал 20 мая 1945 года в Москве. В своей книге я привел этот документ:

«Гитлеру до последнего дня ежедневно делали впрыскивания для поддержания энергии, а также для предотвращения внезапного удара. Впрыскивания производились так часто, что профессор Морелль вообще не отходил от него.

Если после покушения у него дрожала правая рука, то вскоре это перенеслось также и на левую руку, а в последние месяцы он уже заметно волочил левую ногу. Тогда он совсем перестал выходить на воздух.

Все это привело к тому, что он сильно опух, поседел и постарел, а в последние дни ставки он все больше дрожал и при каждом взрыве снарядов, выскакивая из комнаты, спрашивал: «Что случилось?!»...

29 апреля явилось поистине роковым днем!.. Часов около 10 вечера Гитлер вызвал меня к себе в комнату и поручил к 10 часам собрать у него в приемной руководящих сотрудников ставки и его близких... Он вышел к нам и сказал буквально следующее: «Я решил уйти из жизни. Благодарю вас за добросовестную честную службу. Постарайтесь вместе с войсками вырваться из Берлина. Я остаюсь здесь»...

«На проведении суда в Нюрнберге настаивала американская сторона. Американцы заявили, что, если их предложение не примут, они откажутся финансировать процесс»

Наступило 30 апреля... Примерно часа в три-четыре дня, зайдя опять в приемную Гитлера, я почувствовал сильный запах горького миндаля. Мой заместитель Хегель с волнением сказал, что фюрер только что покончил с собой... Ко мне подошел Линге (Хайнц Линге — оберштурмбаннфюрер СС, слуга Гитлера. - Авт. ), он подтвердил известие о смерти Гитлера...

Линге быстро ушел в комнату Гитлера и вернулся оттуда с пистолетом «Вальтер», который положил передо мной на столе... Гитлер, видимо, усомнившись в действии яда, в связи с многочисленными впрыскиваниями, которые на протяжении длительного времени ему ежедневно производились, приказал Линге, чтоб тот пристрелил его после того, как он примет яд. Линге стрелял в Гитлера».

Есть еще секретное письмо уполномоченного НКВД СССР по Группе советских оккупационных войск в Германии Ивана Александровича Серова народному комиссару внутренних дел СССР Лаврентию Павловичу Берии, датированное 21 мая 1945 года.

Серов приложил к письму акты судебно-медицинского исследования и опознания предполагаемых трупов Гитлера, Геббельса, а также протоколы допросов их приближенных и фотодокументы. Врач и медсестра фюрера начертили расположение его вставных зубов. Их показания подтвердила судмедэкспертиза.

После самоубийства Роберта Лея возле каждой камеры, где содержались нацистcкие преступники, круглосуточно дежурил часовой

«ВСЕМ ХОТЕЛОСЬ СФОТОГРАФИРОВАТЬСЯ НА ТРИБУНЕ, ГДЕ КОГДА-ТО СТОЯЛ ГИТЛЕР»

— Перед отправкой в Нюрнберг вас как-то напутствовали?

— Предупреждали о бдительности в логове врага. Пошили новую форму. В Нюрнберг повезли на машине в сопровождении офицера, думаю, из СМЕРШа. По дороге попадались колонны американских военных. Кто-то из них на обочине устраивал ланч. И ни одного часового.

Позже, когда мы ездили на процесс, регулярно проезжали мимо большого американского танкового парка. Его охранял один негр, хотя город кишел недобитыми эсэсовцами.

— Американцы были настолько беспечны?

— Выглядело так. Однажды стало известно, что пленные эсэсовцы из дивизии «Эдельвейс» вынашивают планы проникнуть во Дворец юстиции, чтобы освободить подсудимых и взять судей в заложники. Им помогала молодая немка. При содействии американского офицера она получила фальшивый пропуск в зал заседаний Трибунала. Ее целью было изучить расположение участников процесса, определить количество охранников.

«Ганс Франк — генерал-губернатор Польши, возмутился: мол, это неслыханный позор! Он и многие другие делали вид, будто ничего не знали о том, что творится в концлагерях»

После того как заговор раскрыли, охрану Дворца юстиции усилили танками. Если до этого нас сопровождал один «виллис» с американскими автоматчиками, то потом — два: один впереди, другой позади.

— Нюрнберг находился в зоне оккупации американцев. Они чувствовали себя хозяевами положения?

— На проведении процесса в Нюрнберге настаивала американская сторона. А советская хотела, чтобы он прошел в ее зоне оккупации в восточном Берлине. Но американцы заявили, что, если их предложение не примут, они откажутся финансировать процесс. В противном случае оплатят все необходимые воздушные и железнодорожные перевозки, телефонную связь, почтовые услуги, лечение и питание участников процесса, их безопасность, организуют для верующих богослужения. У Советского Союза таких огромных средств не было.

— В общем, американцы сделали предложение, от которого было трудно отказаться. А не было соблазна чуточку злоупотребить американской щедростью?

— Что касается еды, то я не был гурманом и меня все устраивало. Хотя первое время, пока не привык, не хватало хлеба. Его резали такими тонкими ломтиками, что через них можно было читать. Но добавки никогда не просил. Еженедельно всех снабжали зубной пастой, мылом, ручками, сигаретами.

Рейхсминистр Имперского министерства авиации, рейхсмаршал Герман Геринг «держался очень нагло...»

Французские и английские участники процесса привезли с собой своих родственников. Да американцев не проведешь. После окончания процесса они всем выставили счета за питание.

Я считаю, что Нюрнберг был выбран правильно не только из соображений американского обеспечения. Он был местом зарождения нацизма. Здесь под музыку Вагнера проходили все сборища нацистской партии, и на нюрнбергском стадионе Гитлер провозгласил тысячелетие своего рейха.

А в 45-м и 46-м годах стадион стоял пустой. На него заглядывали только редкие туристы и мы, участники процесса. Всем хотелось сфотографироваться на трибуне, где когда-то стоял Гитлер. Я тоже сфотографировался.

— Можете показать снимки?

— Несколько лет хранил. Пока в конце 40-х Сталин не развернул кампанию по борьбе с космополитизмом. Я тогда учился в Ивановском военно-политическом училище. Был отличником, парторгом роты, знаменосцем училища.

Скамья подсудимых: «На судебных заседаниях военные были в мундирах, но без знаков отличия, гражданским выдавали костюмы и галстуки, а по возвращении в камеры отбирали»

Вдруг меня вызвали к начальнику полковнику Ефанову. Пришел. Смотрю: кроме него, сидят начальник политотдела, начальник учебного отдела и офицер СМЕРШа. Стали расспрашивать о Нюрнберге. Потом говорят: «У нас есть сведения, что вы восхищались тем, как хорошо американцы кормили вас». Не знаю, чем бы все закончилось, но выручил начальник училища. Подошел ко мне, похлопал по плечу и сказал: «Я не сомневаюсь в том, что ты настоящий коммунист».

Но кампанию по борьбе с космополитизмом в училище, конечно, сразу подхватили. Когда в моду вошла басня Михалкова со словами «... а сало русское едят», я сжег все фотографии из Нюрнберга. Оставил только пропуск в зал судебных заседаний.

Зато, когда в прошлом году я с женой побывал в Нюрнберге по приглашению обербургомистра города Ульриха Мали, сфотографировался на трибуне стадиона, где Гитлер принимал парады.

«УКАЗАНИЯ НАЧАЛЬСТВА ПОДЛЕЖАТ ИСПОЛНЕНИЮ, ДАЖЕ ЕСЛИ ОНИ НЕИСПОЛНИМЫ»

— А когда вы узнали, что будете охранять главного советского обвинителя Руденко?

Герман Геринг, Карл Дениц (главнокоман-дующий Военно-морским флотом, осужден на 10 лет) и Рудольф Гесс во время слушаний в Нюрнберге. «Геринг не расставался с куском картона, на котором написал для себя команды: «Говорить медленно, делать паузы», «Спокойно держаться»

— В Нюрнберге меня вызвал товарищ с армейской выправкой, но в штатском. Он сказал: «За жизнь человека, которого вам поручено охранять, отвечаете головой. Одна ошибка, и службе конец. Как у сапера».

— Судя по всему, вам удалось не подорваться.

— Однажды был на грани. На приеме у американской делегации ко мне подошла какая-то леди, возможно, переводчица, стала расспрашивать, откуда я родом, не скучаю ли по дому. Минут пять-семь мы поговорили, а на следующий день меня вызвали «куда надо». К счастью, обошлось без оргвыводов.

— Руденко был суровым начальником?

— Роману Андреевичу было тогда лет 40. Выглядел очень солидно, с первого взгляда внушал уважение. Я знал, что тогда он занимал пост прокурора УССР. Ко мне относился по-отечески. В хорошем настроении мог пошутить. Запомнилось: «Указания начальства подлежат исполнению, даже если они неисполнимы».

Бывало, после приема в иностранной миссии мы приезжали поздно вечером, и Роман Андреевич просил кого-нибудь из своих помощников позаботиться обо мне. Говорил: «Мы отдыхали, а он работал». Был предупредителен. Например, если ему хотелось выйти из кабинета подышать воздухом, спрашивал меня: «Вам не хочется прогуляться?», хотя я и так был обязан сопровождать его.

Американский сержант Джон Вуд, приводивший приговор Нюрнбергского трибунала в исполнение, «не скрывал, что он — человек без нервов»

Как-то приехала к нему жена. Стройная, миловидная и, что называется, рожденная быть женщиной. Во время застолья пела украинские песни. Все аплодировали, а я, наверное, горячее всех. Вспоминал родные места.

Но при всей доброжелательности ко мне Роман Андреевич всегда сохранял дистанцию. Я принимал это как должное. Так же Руденко относился и ко второму своему телохранителю. Мы оба были в звании сержанта, только я был настоящим, а мой напарник — капитаном «компетентных органов». Правда, я об этом узнал после окончания процесса.

— Конспирация?

— Дело в том, что была еще одна причина, по которой американцы не хотели проводить процесс в советской зоне оккупации. Они боялись наших спецслужб. Поэтому разрешили приехать строго определенному количеству офицеров. Но наши сделали просто: обмундировали их в солдатскую форму и снабдили соответствующими документами.

Эти люди писали донесения в Москву обо всех деталях процесса. Мне в руки попали протоколы специально созданной в Москве правительственной комиссии для руководства советской делегацией в Нюрнберге. Работу комиссии в соответствии с указаниями Сталина контролировал нарком иностранных дел Молотов через Вышинского, в тот момент занимавшего пост его зама. Эта комиссия разработала перечень документов, нежелательных для оглашения в суде. Среди них пакт 1939 года, документы об отношениях Сталина и Гитлера, о поездке Молотова в Берлин и министра иностранных дел гитлеровской Германии Риббентропа в Москву и многое другое.

Когда после окончания процесса мы выехали из Нюрнберга и сделали привал на обочине, мой напарник вышел из другой машины, и вдруг я увидел, что на нем офицерская форма. Видно, он переоделся в машине, не мог дождаться, когда, наконец, снова наденет капитанские погоны.