Рязанские дни Александра Солженицына

             11 декабря 2018 года исполнилось 100 лет со дня рождения великого русского человека, писателя, мирового мыслителя, нобелевского лауреата и почетного гражданина города Рязани Александра Исаевича Солженицына. Этот юбилей особенно знаменателен для рязанцев. С нашим краем связано более 12 лет (1957-1969) его жизни и напряженного творчества. Солженицынские места на Рязанской земле теперь стали частью истории мировой литературы.

         Александр Исаевич Солженицын впервые увидел Рязань в ноябре 1942 года, когда будущий писатель ехал из Костромского артиллерийского училища в свой полк в Саранск, его железнодорожный эшелон шёл через Рязань. Но военных перевозили по ночам, и в нашем городе Солженицын мог видеть только темный перрон вокзала «Рязань I» (в городе соблюдалась светомаскировка).

         Второй раз Солженицын проехал через Рязань на поезде 6 августа 1950 года. Он был заключенным. Его перевозили из Москвы в северный Казахстан. В этот раз тоже можно сказать, что писатель не увидел Рязань. В камерах его вагона не было окон.

         В феврале 1953 года Александр Исаевич был освобождён из лагеря, а в июне 1956 года - из ссылки. Через два месяца Солженицын переехал в посёлок Торфопродукт Курловского района Владимирской области, где стал преподавать физику и математику в школе. В это время его жена Наталья Алексеевна Решетовская, которую заставили развестись с заключенным мужем, работала доцентом кафедры химии в Рязанском сельскохозяйственном институте. Решетовская приехала к Солженицыну во Владимирскую область и позвала его в Рязань.

 

 На фото: Александр Солженицын прибыл в Рязань из ссылки, 1956 год.

 

         30 декабря 1956 года после тюрьмы и лагерей Александр Солженицын впервые приехал в Рязань. Встретил здесь новый 1957 год, а летом перебрался сюда совсем. В нашем городе пара снова воссоединилась после вынужденного разрыва. Уже в феврале 1957 года Александр и Наталья вторично официально оформили свои отношения и начали «тихое житье», которое было наполнено огромным творческим процессом, сопряженным со строжайшей конспирацией. Литературной лабораторией стала квартира №3 в деревянном доме-бараке №12 в 1-ом Касимовском переулке (позднее этот переулок присоединили к улице Урицкого а дом получил № 17). На этом доме в 1990 году была установлена фанерная доска, а в 2003 году – мраморная.

 

 На фото: дом №12 в 1-ом Касимовском переулке, в котором жил А. Солженицын.

 

         «Во дворе около нашего дома цвел садик. В дальнем уголке, у глухого забора муж смастерил скамейку и столик», - писала потом Решетовская об условиях жизни и работы Солженицына. А вот как он отзывался о своем рязанском быте: «Начинается в моей жизни какой-то совершенно новый этап – полноты семейного счастья, домашнего благополучия и бытовой устроенности. Будущее покажет, не испортит ли меня это. Но жить стало гладко и хорошо».

          Именно на этой квартире в гостях у Солженицына неоднократно бывал друг семьи, выдающийся музыкант Мстислав Ростропович. Отсюда же Александр Исаевич регулярно совершал свои велосипедные прогулки (иногда на расстояние более 100 км). В одной из таких поездок писатель открыл для себя жемчужину Мещерского края – поселок Солотчу, называл её «укрывищем», где можно было в тишине размышлять и писать, не привлекая к себе внимания. Сюда он приезжал за вдохновением и активным отдыхом, за уединением.

 

На фото: А. Солженицын за рабочим столом в Солотче.

           

         «Александр Исаевич сторонился сельчан,- вспоминает местная жительница Марья Ивановна,- натянет шапку и в леса, на природу».

            Отваживался и на более далекие поездки. В одну из них специально завернул во Льгово, в монастырь, отдать поклон Якову Петровичу Полонскому на его могиле. То посещение монастыря Солженицын потом опишет в одной из своих «Крохоток».

          Известно, что в 1965 году Солженицын на велосипеде с друзьями доехал до Куликова поля, чтобы увидеть собственными глазами место знаменитой битвы.

          Это было очень насыщенное и плодотворное для писателя время, когда он сумел победить тяжелую болезнь – рак, не только с помощью официальной медицины, но и народными средствами, когда укрепляет свои силы велосипедными прогулками и когда у него начинается интенсивная литературная деятельность, зреет замысел «Одного дня Ивана Денисовича».

         Солженицын устроился на работу в школу №2 учителем. Писатель рассказал, что в Облоно познакомился с Георгием Матвеевым, бывшим фронтовиком, который оказался директором школы №2. Разговорившись, они поняли, что воевали в соседних частях. Матвеев согласился взять Александра Исаевича в свою школу. До сих пор в областном центре живут ученики, которым будущий нобелевский лауреат преподавал в свое время математику, физику и астрономию. «На уроках астрономии,- вспоминает бывшая ученица, учитель мог принести томик классической прозы, найти в тексте описание звезд и прочитать их глазами астронома». «Его появление внесло оживление в школьную жизнь. Я прекрасно помню, как он стремительно входил в класс, от двери бросал журнал на преподавательский стол – никогда не промахивался! – и сразу же приступал к уроку. Все у него было в темпе. Многие вспоминают именно эту его черту: стремительность и темп, чтобы ни минуты не терялось даром. Уроки у Солженицына были живые, интересные. Он нас заражал любовью к звездам». Так вспоминает выпускница 1959 года В.М.Баранова. Кроме того для желающих узнать навыки фотоработы, вел фотокружок. В те далекие годы никто из учащихся и не подозревал, что их требовательный учитель в свободное от занятий время занимался кропотливым литературным трудом.

         Наталья Алексеевна все более и более подключалась к работе мужа, стала для него секретарём. Научилась не только профессионально печатать на машинке, но и вести дневник, систематизировать отклики читателей, контролировать переписку мужа. Труды в рязанский период у Александра Исаевича были значительные.

       Солженицын много писал и пытался пробить публикацию своих произведений. Первой работой, отпечатанной на машинке Александром Исаевичем, была статья о будущих искусственных спутниках Земли, заказанная ему для «Блокнота агитатора», регионального издания обкома КПСС. Статье этой не суждено было увидеть свет. 4 октября 1957 года запустили наш первый спутник. Зато в одном из октябрьских номеров «Приокской правды» писалось о лекторах, выступивших в связи с этим событием. Среди других была названа и фамилия «преподавателя физики 2-ой средней школы тов. Солженицкого».

       Так впервые – в искажённом виде! – фамилия будущего Нобелевского лауреата появилась на страницах рязанской областной газеты.

       А первой опубликованной работой учителя рязанской средней школы №2 стала заметка «Почтовые курьёзы», появившаяся в «Приокской правде» в октябре 1959 года, в которой шла речь о несвоевременной доставке писем адресатам. Следующей статьей Солженицына была заметка «Величайший эксперимент», опубликованная в той же «Приокской правде» 13 апреля 1961 года, на следующий день после полёта Юрия Гагарина. «В завоевании космоса теперь будут две незабываемые космические даты: 4 октября 1957 года, когда мы впервые сумели преодолеть земное притяжение, и 12 апреля 1961 года – день первого полёта человека в космическую даль…» - писал Солженицын. «Я преподаю астрономию в средней школе. Теперь… интерес к ней ребят повысился, уроки словно наполнились живым дыханием жизни и большой мечты, становящейся явью».

        За три недели была написана повесть «Один день Ивана Денисовича» (1959), впервые опубликованная в журнале «Новый мир» (1963, №11) при непосредственной поддержке редактора журнала А.Т. Твардовского и с высочайшего позволения Н.С. Хрущёва принесла скромному учителю рязанской школы №2 им. Н.К. Крупской всемирную известность и славу. В ней описывался один день заключенного ГУЛАГа, деревенского мужика Ивана Денисовича Шухова. Так в русской литературе впервые зазвучал голос Александра Исаевича Солженицына. Рассказ был без имени автора и назывался «Щ-854».

Главный редактор «Нового мира» так охарактеризовал рукопись: «Лагерь глазами мужика, очень народная вещь».

       Затем последовали рассказы «Матрёнин двор» («Не стоит село без праведника»), «Случай на станции Кочетовка», «Крохотки», пьесы «Для пользы дела», «Свеча на ветру», киносценарий «Знают истину танки». Здесь написаны шесть редакций романа «В круге первом», начата работа над повестью «Раковый корпус», роман-хроника «Архипелаг ГУЛАГ», роман «Август четырнадцатого», который является составной частью исторического повествования – трилогии «Красное колесо» - таким плодотворным был для него рязанский период его жизни.

         В 1963 году Солженицын написал в Солотче и опубликовал в «Новом мире» рассказ «Для пользы дела», в основе которого лежат подлинные события в рязанском политехникуме (ныне Рязанский колледж электроники).

         Пятилетнее «гладкое житье» закончилось в 1961 году. 11 декабря 43-летнему Солженицыну в Рязань пришла телеграмма от А. Твардовского с приглашением приехать в редакцию «Нового мира» для публикации «Одного дня Ивана Денисовича». А в ноябре 1962 года «Новый мир» напечатал повесть.

         Затем последовали прием в Союз писателей СССР, выход новых произведений, выдвижение на Ленинскую премию… 

         20 сентября 1990 года президиум Рязанского городского совета присвоил Солженицыну звание «Почетный гражданин города Рязани».       

       В 2019 году в Рязани был открыт музейный центр имени А. И. Солженицына, посвященный рязанскому периоду жизни писателя и литературной истории региона.

 

На фото: А.И. Солженицын в Кремле, 1994 год.         

            

 

Мещера

 

        Есть на нашей Рязанской земле замечательный уголок – Мещера.

В опоясанном реками треугольнике, покоится чаша, вернее, огромное в половину Швейцарии (23 тысячи квадратных километров), плоскодонное блюдо земли с плотным глинистым дном и песчаными возвышениями. Считают: когда-то тут было море. Потом одно к одному теснились озера. Старея, они превращались в болота. И ныне край - болотистая низина, с пахучими сухими борами на песчаных буграх, с затопляемым по весне чернолесьем и «знаменитыми «мшарами»-моховыми болотами, на которых произрастают робкий березнячок и чахлые сосны. Есть, впрочем места, где землю пашут и где посевы страдают от чрезмерного высыхания песчаной почвы, но обилие вод – основная примета этого среднерусского междуречья. Даже в сухое время край во многих местах доступен лишь пешеходу. В половодье же Мещера (особо рязанская её часть) превращается в море. Ока, пятисоткилометровой извилистой лентой окаймляющая понижение, не успевает уносить в Волгу талые воды. Поднимаясь в иные годы на десять –двенадцать метров, вода из реки в степную сторону, огражденную высокими берегами, не изливается, вода устремляется в мещерское понижение, затопляя луговую широкую пойму, леса и болота, отрезая друг от друга селения.

    Много воды на Мещёре остается и в лето. Как губка, держат её болота, сообщаясь друг с другом ключами. Голубизной сверкает вода в луговых поймах. А пробираясь по лесу, вдруг упираешься в черные, как палехские шкатулки, озера.

 

 

    Есть тут и целый озерный «архипелаг». Многих знаменитых людей манила красота Мещерского края.

    Во времена писателя Александра Ивановича Куприна (начало ХХ века) поэзия Мещеры была не очень заметна, потому что было в России много других не очень тронутых человеком мест. И Куприн увидел тут лишь ужаснувшую его глушь.

    На закате жизни, вернувшись в родные места, знаменитый художник-гравёр Иван Петрович Пожалостин поселился в Рязани, но в тёплое время года жил и работал в Солотче, где ещё в 1880 году выстроил деревянный дом с мезонином, посадил сад, разбил огород. Кроме дома в усадьбе находились и другие постройки: каменный амбар с погребом, деревянный сарай, бревенчатая банька, ледник под навесом, колодец, беседка в саду. На склоне лет убелённый сединами мастер постоянно жил в солотчинской усадьбе. После смерти Пожалостина в доме с мезонином жили его дочери, а в 1930-е годы усадьба художника-гравёра стало местом отдыха и творчества известных московских писателей, настоящим литературным гнездом.

 

Константин Георгиевич Паустовский

 

    Сорок лет спустя, Константин Георгиевич Паустовский эту глушь воспринял уже иначе. Мещера показалась ему лучшим на земле местом – «эту затерянность я ощущал, как счастье». Константин Георгиевич первым проторил писательскую тропу в Солотчу ещё в 1930 году. Когда говорят, что Паустовский открыл читателям Мещеру – сказочно красивый край между Владимиром и Рязанью, - это верно, и назвал её «неведомой и заповедной землей». Долгий путь по мещерским лесам писатель проделал на поезде узкоколейной железной дороги, исправно нёсшей службу с конца ХIХ века.

       Здесь было всё, что привлекало его с детства – дремучие леса, озёра, извилистые лесные речки, заброшенные дороги. Этот край стал для писателя второй родиной. «Самое большое простое и бесхитростное счастье я нашёл в лесном Мещерском краю. Там я впервые понял, что образность и волшебность русского языка неуловимым образом связаны с природой, с бормотаньем родников, криком журавлиных стай, с угасающими закатами, отдаленной песней девушек в лугах и тянущим издалека дымком от костра». Мещере я обязан многими своими рассказами: «Летними днями» (1937г.), повестью «Мещёрская сторона»* (1939г.)». Среднерусская глубинка стала для Паустовского местами своеобразной «эмиграции», творческим, а может быть и физическим спасением в период сталинских репрессий.

      Знакомство Паустовского с Мещерой началось с изучения обрывка карты, в которую ему в булочной завернули хлеб. Изучение географических карт было его любимым занятием. Забыв о хлебе, Константин Георгиевич погрузился в карту: «Я рассматривал карту, пытаясь найти на ней знакомый город или железную дорогу, чтобы определить, где находится этот край. Но ни поездов, ни дорог не было, если не считать едва заметной узкоколейки, тянувшейся по краю лесов. Наконец, я наткнулся на знакомое название «Ока». Значит, этот край лежал где-то здесь рядом, невдалеке от Москвы. Так по карте я открыл для себя мещерский край. Он тянулся от Рязани почти до Владимира.

     С той поры «тихая и немудреная земля под неярким небом» надолго вошла в его жизнь и творчество, обрела какую-то несказанно притягательную силу. Там он до конца понял, что значит любовь к своей земле, к каждой заросшей гусиной травой колее дороги, к каждой старой ветле, к каждой чистой лужице, где отражается прозрачный серп месяца, к каждому пересвисту птицы в лесной тишине».

 

На фото: К.Г. Паустовский с женой Т. Арбузовой в Солотче, конец 1930-х гг.

 

     Усадьба Пожалостина стала ежегодным летним пристанищем писателя – вплоть до осенних дождей и холодов. Обстановку дома Паустовский запечатлел в книге «Золотая роза»: «Я поселился поздней осенью в деревне под Рязанью, в усадьбе известного в своё время гравёра Пожалостина. Там одиноко доживала свой век дряхлая ласковая старушка- дочь Пожалостина, Катерина Ивановна…Я занял одну комнату в гулком большом доме с почернелыми бревенчатыми стенами…Позади двора с обветшалыми службами шумел на ветру большой и такой же запущенный, как и дом, старый и озябший сад…Я полюбил дом за угрюмость и тишину, за бестолковый стук ходиков, постоянный запах берёзового дыма из печки, старые гравюры на стенах…».

     Спустя некоторое время Паустовский заманил в Мещеру Рувима Фраермана, а затем и Аркадия Гайдара. Постепенно друзья-писатели свили гнездо в Солотче. Они приезжали сюда летом и жили на природе до глубокой осени.

     Увлечённые литературным творчеством, рыбалкой, походами по лесам Мещеры, они совершенно отвыкали от привычной городской жизни. Наведывались в Рязань только в редких случаях, когда их приглашали выступить перед читателями. А послушать известных писателей рязанцы любили! На стене здания детской музыкальной школы №1, установлены две мемориальные доски. И одна из них, с барельефом Паустовского, сообщает, что в августе 1938 года в этом здании состоялась встреча известного писателя с общественностью города. А на другой памятной доске значится, что в ноябре 1939 года в этом здании выступал перед школьниками А.П. Гайдар. Однако подобные встречи были единичны. Всё своё время писатели проводили в Солотче, на мещерских озерах, в сосновом бору, на кордоне 273. У Паустовского появился лиричный рассказ с названием «Кордон 273», в котором Константин Георгиевич описывает таинственную реку Пру, где «корабельные сосны, поваленные ветром, лежали, как медные литые мосты, над её коричневой, но совершенно прозрачной водой. Но удивительнее всего в этих местах был воздух. В нем была полная и совершенная чистота. Эта чистота придавала особую резкость, даже блеск всему, что было окружено этим воздухом». «Представь себе огромный лесной рай, дремучие сосновые боры на холмах, озера, душистые заросли, бездну цветов, реку, подмывающую вековые деревья, ночи, когда трубят в лесах лоси… - видеть все это одним и несправедливо и обидно».

  Маршрут, по которому проложена тропа, - часть пути, проделанного Константином Паустовским с друзьями в августе 1948 года и описанного им в рассказе «Кордон 273». Однажды августовским вечером писатель вместе с друзьями сел в тесный вагончик «кукушки» - поезда мещерской узкоколейки – на станции в Солотче. И поезд «самой неторопливой железной дороги в Союзе», повез их вглубь сказочной Мещеры к «девственной и таинственной реке Пре». Поздней ночью путешественники сошли на полустанке Летники и отправились в путь. К рассвету они добрались до Гришино. Дальше их путь лежал на Кордон 273. Маршрут заканчивается рядом с постом лесной стражи - кордоном 273. Здесь жил лесник Алексей Желтов, который был знаком с Паустовским. На стенде рядом с кордоном можно увидеть архивные фотографии семьи лесника и Паустовского.

   Константин Георгиевич Паустовский родился в семье железнодорожника. Детство писателя связано с «чугункой».

   «Если бы можно, вспоминал Константин Георгиевич, - я поселился бы в уголке любого товарного вагона и странствовал бы с ним. Какие прелестные дни я проводил бы на разъездах, где товарные поезда сплошь и рядом простаивают по несколько часов… А потом, в пути, сидел бы, свесив ноги, в открытых дверях вагона, ветер от нагретой за день земли ударял бы в лицо, на поля ложились длинные бегущие тени вагонов, и солнце, как золотой щит, опускалось бы в мглистые дали русской равнины, в тысячеверстные дали, и оставляло бы на догорающем небе винно-золотистый свой след». Поэтому железнодорожная тематика часто звучит в его произведениях: «Симферопольский скорый», «Спор в вагоне», «1080 паровозов», «Повесть о жизни» и других.

 

 На фото: К.Г. Паустовский в Солотче около паровоза на «узкоколейке» Рязань – Тума, конец 1930-х гг.

 

   Паустовский любил писать на стандартных листах нелинованной бумаги, а позже, купив пишущую машинку, неустанно «строчил» на ней целыми днями.    

   Солотчинские письма Паустовского охватывают почти два десятилетия «мещерского периода» жизни писателя (1932-1951 годы). В строках этих писем нежная и искренняя любовь Паустовского к Солотче. Например, 9 сентября 1932 года он пишет Р. Фраерману: «Все желтеет – пожалостинский сад, ветлы, травы, водоросли, и даже глаза ворюг-котов источают особую осеннюю желтизну. Осень вошла в Солотчу, и, кажется, прочно. Все в паутине и солнце. Ночи уже длинные и густо пересыпанные звездами, - вообще жаль, что Вы не видите здешней осени, пожалуй, это лучшее время года».

    В ту осень Паустовский написал в Солотче повесть «Судьба Шарля Лонсевиля».

    В годы войны, находясь на Южном фронте, а потом в эвакуации, Константин Георгиевич обостренно чувствовал, что для него значила Солотча. Тому же Фраерману он признается в письме из Алма-Аты в мае 1942 года: «Если бы можно было переехать в Солотчу, я готов был бы там голодать, лишь бы увидеть, хотя бы один лист ивы на Прорве. Теперь я понимаю, почему люди умирают от тоски по Родине…» В другом письме, ему же, Паустовский восклицает: «Рувец, дорогой, Ваша телеграмма из Солотчи произвела сенсацию среди всей московской колонии… Ничто я не любил так, как Солотчу, - там мила каждая щепка.

    Поклонитесь от меня Старице и Канаве, и Промоине и Прорве, и каждой иве, и каждой травинке в лугах и саду, и беседке, если она цела».

     В Солотчу Паустовский вернулся после трехлетнего перерыва, в середине мая 1943 года. И с тех пор до середины пятидесятых годов Мещера занимала прочное место в жизни и творчестве Константина Георгиевича. Новые книги, статьи, очерки, сказки, подвижническая работа над автобиографической «Повестью о жизни». И письма, письма…

   За две недели до кончины Паустовского его навестил в больнице Рувим Фраерман. Они вспоминали прожитые годы, а Паустовский со слезами на глазах вспомнил любимую Солотчу, где ему так хорошо работалось и дышалось.

   Константин Паустовский признавался: «Всю нарядность Неаполитанского залива с его пиршеством красок я отдам за мокрый от дождя ивовый куст на песчаном берегу Оки…» Эту искреннюю любовь к Рязанским местам писатель пронёс через всю свою жизнь.

   Константин Паустовский обладал удивительным даром видеть необыкновенную красоту обыкновенной земли, находить романтику в буднях людей, а затем тепло и просто поведать о своих героях в новеллах и очерках. Изобразить с надеждой и верой потенциал их лучших человеческих качеств и добрых дел.

   Постичь Паустовского нелегко, несмотря на дивную простоту его языка, «целебное волшебство» его поэтической прозы. Кто открыл нам глаза, показав недюжинную мощь русского ненастья, красоту рязанского разнотравья, уют темных мещерских речек, величие русских лесов, прелесть неиспорченного русского слова и тончайшее движение души русского человека? Не правда ли, Паустовский?

 

Рувим Исаевич Фраерман

         

          Рувим Фраерман, возможно, не принадлежит к числу хорошо известных читающей публике писателей. Но стоит вспомнить повесть «Дикая собака динго, или повесть о первой любви», признанной по праву лучшей книгой Фраермана. Она переведена на многие языки народов нашей страны и за рубежом.

       Рувим Исаевич Фраерман родился в городе Могилеве, в большой и бедной еврейской семье. Отец его служил мелким подрядчиком по лесу и совершал частые поездки по лесничествам и местечкам Беларуси, нередко брал с собой сына. Так юный Рувим получал первые уроки жизни. Искренний интерес к людям, способность видеть притягательный образ действительности в её повседневности, прекрасное знание жизни леса – все это у Фраермана оттуда, из детства. Не получивший систематического образования, беллетрист-самоучка Фраерман – лирик и тончайший психолог. Он жил не на показ, скрывая в себе, невероятный объём знаний о литературе и поэзии, открываясь, только близким по духу. Беседовать с ним было настоящим пиршеством остроумия, веселья и мудрости.

       Судьба писателя была тесно связана с самым чудесным местечком в Рязанской области – Солотчей, где он создал целый ряд своих лучших произведений. Друг и собрат по перу Р.И. Фраермана, писатель Лев Семенович Рубинштейн, написал о нем шутливые строчки: «При первом знакомстве с Фраерманом в глаза бросились две его черты – он ненавидел уличное движение и… любил Солотчу. При упоминании о Солотче этот невысокий человек словно загорался внутренним огнем и становился выше ростом».

       С начала 30-х годов, сторонившийся больших городов, Рувим Фраерман стал регулярно ездить и подолгу жить в Солотче. Как для Пушкина Михайловское было «приютом спокойствия, трудов и вдохновенья», так и Фраермана и его друзей солотчинская усадьба стала постоянным местом напряженного творческого труда, размышлений, отдыха. Он был связан с Солотчей более тридцати лет. Рувим Исаевич приезжал сюда вплоть до 1963 года. Паустовский прямо указывает, что стало настоящей родиной для писателя: «Фраерман – человек, склонный к скитальчеству, исходивший пешком и изъездивший почти всю Россию, - нашел, наконец, свою настоящую родину – Мещерский край, лесной прекрасный край к северу от Рязани… Глубокая и незаметная на первый взгляд прелесть этой песчаной лесной стороны совершенно покорила Фраермана». Писатель много бродил по глухой округе, неделями жил в палатках в лесу, рыбачил, а вернувшись, с удовольствием работал.

       Паустовский, любивший и знавший Фраермана на протяжении сорока лет, вспоминал, что в его присутствии жизнь всегда оборачивалась к людям своей привлекательной стороной. Он утверждал, что даже если бы Фраерман не создал не единой книги, то лишь одного общения с этим человеком было бы достаточно, чтобы погрузиться в веселый и неспокойный мир его мыслей и образов, рассказов и увлечений. И Паустовский, и Фраерман, замечая малейшую фальшь в звучании поэтической строки, различали также тончайшие оттенки в шелесте дуба или орешника, улавливали где чухает ёжик или пробежит полевая мышь. Рувим Исаевич высказывал свои мысли всегда скромно, тонко, неожиданно и возвышенно. «Коста» - звал Фраерман друга – писателя, «Рувец»- так обращался к нему Паустовский. Именно в Солотче? Рувим Исаевич написал свою самую известную повесть «Дикая собака Динго».         

       «Книга Фраермана «Дикая собака Динго, или повесть о первой любви»- это полная света, прозрачная поэма между девочкой и мальчиком. Такая повесть могла быть написана только хорошим психологом» - писал Паустовский.

      «Этот край является, пожалуй, наилучшим выражением русской природы, с её перелесками, лесными дорогами, пойменными приокскими лугами, озёрами, с её широкими закатами, дымом костров, речными зарослями и печальным блеском звезд над спящими деревушками, с её простодушными и талантливыми людьми - лесниками, паромщиками, колхозниками, мальчишками, плотниками, бакенщиками. Глубокая и незаметная на первый взгляд прелесть этой песчаной лесной стороны совершенно покорила Фраермана.

     Мы с Фраерманом исходили многие сотни километров по Мещерскому краю, но и он, ни я не можем считать, положа руку на сердце, что мы его знаем. Каждый год он открывал перед нами все новые красоты и становился все интереснее - вместе с движением нашего времени.

     Невозможно припомнить и сосчитать, сколько ночей мы провели с Фраерманом, то в палатках, то в избах, то на сеновалах, то просто на земле, на берегах Мещерских озер и рек, в лесных чащах; сколько было всяких случаев то опасных, то трагических, то смешных, - сколько мы наслышались рассказов и небылиц, к каким богатствам народного языка мы прикоснулись, сколько было споров и смеха, и осенних ночей, когда особенно легко писалось в бревенчатом доме, где на стенах прозрачными каплями темного золота окаменела смола.

 На фото: К. Паустовский и Р. Фраерман в Солотче, 1952 год.

 

     Старый дом и все окрестности Солотчи полны для нас особого обаяния. Здесь были написаны многие книги, здесь постоянно случались всяческие весёлые истории, здесь в необыкновенной живописности и уюте сельского быта все мы жили простой и увлекательной жизнью. Нигде мы так тесно не соприкасались с самой гущей народной жизни и не были так непосредственно связаны с природой, как там» - вспоминал Константин Георгиевич Паустовский.

Аркадий Петрович Гайдар

 

       Особое место в биографии А.П. Гайдара занимает Рязанская земля. В 30-е годы Гайдар почти каждое лето проводил в Солотче. Первоначально Аркадий Петрович намеревался всего лишь отдохнуть в Солотче. Покупаться в Старице, позагорать, вдоволь надышаться сосновым воздухом, позабыв на время о пыльной, серой Москве. А заодно и набраться сил и подлечиться от изнурительных болезней.

      Но едва он приехал в Солотчу, как писателя внезапно охватил настоящий приступ вдохновения. Позабыв о рыбалке, пляжном футболе и прочих развлечениях, он садился за пишущую машинку и начинал строчить. Работал и ночью. Многие часы Аркадий Петрович проводил в Солотче за работой. Он ходил по саду и, как будто «вышагивал» страницы новой книги, которую сразу мог прочесть наизусть. В старенькой бревенчатой баньке, что стоит во дворе дома Пожалостина Гайдар работал над повестью «Судьба барабанщика» - может быть одним из самых сложных своих произведений. Иногда он работал прямо в лесу. Доподлинно известно, что сюжет рассказа «Чука и Гека» пришел в голову классику и был тут же вчерне написан во время ночевки на берегу озера Сегдино; а также разработал основные сюжетные линии одного из самых известных своих произведений – «Тимура и его команды». Этот уголок Мещеры духовно обогатил писателя. «Всех я хороших людей на всём свете люблю, - писал Гайдар с юга Фраерману. – Восхищаюсь чужими домиками, цветущими садами, горами, синим морем, скалами и утёсами. Но на вершине Казбека мне делать нечего - залез, посмотрел, ахнул и преклонился, и потянуло опять к себе в Нижегородскую либо в Рязанскую. Дорогой Рува! Когда я приеду в Солотчу, буду тих, весел и задумчив».

 На фото: А. Гайдар и Р. Фраерман.

 

       Здесь, в саду пожалостинской усадьбы, Гайдар посадил в 1939 году яблоньку, как символ своей привязанности к этой земле. В Солотче родились слова Гайдара о счастье: «Что такое счастье – это каждый понимал по-своему. Но все вместе люди знали и понимали, что надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю, которая зовется Советской страной.

      Где-то здесь, в окрестностях Солотчи, во время своего последнего приезда на рязанскую землю Аркадий Гайдар устроил знаменитый тайник, загадка которого так и осталась неразгаданной до сих пор. Удивительный литературный клад, словно волшебный джин в бутылке, и сегодня манит настоящих ценителей творчества. «Мы шли по узкой тропинке к деревне Ласково, - напишет он в 1941 году с фронта своему другу Виктору Полторацкому. - День был солнечный, жаркий. Сели отдохнуть под старой душистой елью. Настроение у нас было очень хорошее. Я достал из полевой сумки блокнот, вырвал листок и написал на нем, как много дают людям теплое лето, чистое небо, ясное солнце и верная дружба. Мы подписались под этими словами (писатели Гайдар, Паустовский, Фраерман). Потом свернули листочек трубочкой, и засунули в пустую бутылку. Горлышко бутылки заткнули пробкой, залепили смолой и опустили бутылку в дупло. Когда кончится война и будет теплое лето, чистое небо и ясное солнце, я пойду в те лесные края. Найду старую ель, достану нашу записку, покажу её друзьям. Мы будем вспоминать о том, как мы воевали за нашу землю… К сожалению, Гайдару дожить до Победы не удалось.

 

        Это была дружная семья – Гайдар, Фраерман, Паустовский. Их связывала и литература, и жизнь, и подлинная дружба. В годы испытаний, в годы войны все, кто входил в эту писательскую семью своим мужеством, а иные и героической смертью доказали силу своего духа.

 

*Первое знакомство (отрывок из повести «Мещерская сторона» К.Г. Паустовского)

      Впервые я попал в Мещёрский край с севера, из Владимира. За Гусем-Хрустальным, на тихой станции Тума, я пересел на поезд узкоколейки. Это был поезд времен Стефенсона. Паровоз, похожий на самовар, свистел детским фальцетом. У паровоза было обидное прозвище: «мерин». Он и вправду был похож на старого мерина. На закруглениях он кряхтел и останавливался. Пассажиры выходили покурить. Лесное безмолвие стояло вокруг задыхавшегося «мерина». Запах дикой гвоздики, нагретой солнцем, наполнял вагоны.
     Пассажиры с вещами сидели на площадях вещи в вагон не влезали. Изредка в пути с площадки на полотно начинали вылетать мешки, корзины, плотничьи пилы, а за вещами выскакивал и их обладатель, нередко довольно древняя старуха. Неопытные пассажиры пугались, а опытные, скручивая козьи ножки и поплевывая, объясняли, что это самый удобный способ высаживаться из поезда поближе к своей деревне.
    Узкоколейка в Мещёрских лесах — самая неторопливая железная дорога в Союзе.
    Станции завалены смолистыми бревнами и пахнут свежей порубкой и дикими лесными цветами.
    На станции Пилево в вагон влез косматый дед. Он перекрестился в угол, где дребезжала круглая чугунная печка, вздохнул и пожаловался в пространство:
— Чуть что, сейчас берут меня за бороду — езжай в город, подвязывай лапти. А того нет в соображении, что, может, ихнее это дело копейки не стоит. Посылают меня до музею, где советское правительство собирает карточки, прейскуранты, все такое прочее. Посылают с заявлением.
— Чего брешешь?
— Ты гляди — вот!
Дед вытащил измятую бумажку, сдул с нее махру и показал бабе-соседке.
— Манька, прочти, — сказала баба девчонке, тершейся носом об окно.
Манька обтянула платье на исцарапанных коленках, подобрала ноги и начала читать хриплым голосом:
— «Собчается, что в озере живут незнакомые птицы, громадного росту, полосатые, всего три; неизвестно, откуль залетели, — надо бы взять живьем для музею, а потому присылайте ловцов».
— Вот, — сказал дед горестно, — за каким делом теперь старикам кости ломают. А все Лешка-комсомолец. Язва — страсть! Тьфу!
Дед плюнул. Баба вытерла круглый рот концом платка и вздохнула. Паровоз испуганно посвистывал, леса гудели и справа и слева, бушуя, как озера. Хозяйничал западный ветер. Поезд с трудом прорывался через его сырые потоки и безнадежно опаздывал, отдуваясь на пустых полустанках.
— Вот оно существование наше, — повторил дед. — Летошний год гоняли меня в музею, сегодняшний год опять!
— Чего в летошний год нашли? — спросила баба.
— Торчак!
— Чегой-то?
— Торчак. Ну, кость древнюю. В болоте она валялась. Вроде олень. Роги — с этот вагон. Прямо страсть. Копали его цельный месяц. Вконец измучился народ.
— На кой он сдался? — спросила баба.
— Ребят по ём будут учить.
Об этой находке в «Исследованиях и материалах областного музея» сообщалось следующее- «Скелет уходил в глубь трясины, не давая опоры для копачей. Пришлось раздеться и спуститься в трясину, что было крайне трудно из-за ледяной температуры родниковой воды. Огромные рога, как и череп, были целы, но крайне непрочны вследствие полнейшей мацерации (размачивания) костей. Кости разламывались прямо в руках, но по мере высыхания твердость костей восстанавливалась».
Был найден скелет исполинского ископаемого ирландского оленя с размахом рогов в два с половиной метра.
С этой встречи с косматым дедом началось мое знакомство с Мещёрой. Потом я услышал много рассказов и о зубах мамонта, и о кладах, и о грибах величиной с человеческую голову. Но этот первый рассказ в поезде запомнился мне особенно резко.