2020-08-05
236
Военное и дипломатическое могущество Русского государства нашло свое выражение не только в разрешении им собственных национальных внешнеполитических задач, но и в активном, иногда даже решающем, участии его в разрешении общеевропейских проблем.
В своей знаменитой речи на Пушкинском празднике 1880 г. гениальный русский писатель Достоевский, касаясь характера общения русского народа с Западной Европой, отмечал, что после Петра I в течение почти двух веков Россия "служила Европе, может быть, гораздо более, чем себе самой"*(171).
Как известно, общеевропейские проблемы XVIII и XIX вв. возникали преимущественно на почве трех международных принципов: 1) системы политического равновесия - до Французской революции конца XVIII в.; 2) системы легитимизма - до Крымской войны; 3) принципа национальности - вторая половина XIX в.
В нашу задачу не входит подробно останавливаться на анализе этих начал международной политики. Нам необходимо отметить лишь участие Русского государства в осуществлении указанных принципов в международно-правовой жизни.
|
|
|
Система политического равновесия была выдвинута Вестфальским конгрессом 1648 г., которым закончилась Тридцатилетняя война между католическими и протестантскими государствами в Европе.
Россия не участвовала непосредственно в Тридцатилетней войне, но оказала известное влияние на ее исход. Дело в том, что Швеция после Столбовского мира была заинтересована в политическом союзе с Россией. В этой войне Швеция нуждалась в политической поддержке Москвы. И последняя эту поддержку оказывала. Любопытной иллюстрацией русско-шведского союза в этот период является тот факт, что в 1631 г., в связи с победой шведов под Лейпцигом, в Москве палили из пушек в честь победы.
Но Москва оказала косвенно и материальную помощь шведам в Тридцатилетней войне. Финансы Швеции были истощены. Она нуждалась в деньгах. Швеция добилась отпуска ей русского хлеба по казенной цене. Хлеб этот шведы сбывали в Голландию по высоким ценам, а прибыль шла на военные нужды. Выходит, что Тридцатилетняя война велась, в некотором роде, на русские деньги*(172)...
Решения Вестфальского конгресса имеют огромное значение как в общеполитической истории Европы, так и в истории развития международного права. По мнению Александра I, Вестфальский трактат долгое время считался кодексом современной дипломатии*(173).
Политическое значение Вестфальского конгресса заключалось в создании конфедерации немецких княжеств (355), т.е. в фактической ликвидации Германской империи; в образовании новых независимых государств в Европе - Голландии и Швейцарии; в территориальных приобретениях Швеции (Померания) и Франции (например, Эльзаса, кроме Страсбурга); в усилении роли этих последних в делах Европы; в ослаблении Австрии. Швеция и, в особенности, Франция становятся преобладающими государствами на континенте Европы.
|
|
|
Основной политический результат Тридцатилетней войны заключался в том, что Германия потерпела страшное поражение. Ей угрожало полное исчезновение с европейской карты. Этого не произошло только в силу противоречий в лагере противников Германии, а также вследствие происходивших в то время революционных бурь в Англии. Тем не менее 1648 год разрушил завоевательные планы Германии. Вместо того, чтобы раздавить Европу, реакционная Германская империя сама оказалась раздавленной Европой"*(174).
Значение Вестфальского конгресса для международного права состоит, главным образом, в том, что вводит в практику созыв общеевропейских конференций для разрешения общих проблем политического и международно-правового значения.
Вестфальский конгресс затем официально провозглашает начало религиозного и политического равноправия между государствами католическими и протестантскими. Последние принимаются отныне в состав международного общения. Правда, равноправность религий обставляется ограничительными условиями. Религиозная терпимость и равноправность были сведены к вероисповеданию государя: официальное вероисповедание подданных приурочивалось к вероисповеданию государя, в силу чего последний мог выселять из своей страны подданных-иноверцев. Но, тем не менее, эта условная религиозная терпимость, бесспорно, являлась уже шагом вперед сравнительно с нетерпимостью католической церкви, отрицавшей за протестантскими государствами право входить в состав международного общения. Далее. Вестфальский конгресс впервые выдвинул начало, положенное с тех пор в основание международных признаний новых государств, начало, в силу которого факт их независимости, безотносительно к его происхождению, создает право на независимость и на признание их со стороны уже существующих государств. Впоследствии этот принцип международного права получает известность под именем теории так называемого декларативного признания государств.
Наконец, со времени Вестфальского конгресса в Европе утверждается окончательно институт постоянных дипломатических представительств.
Что касается принципа политического равновесия, выдвинутого Вестфальским конгрессом, то основная идея его формально заключалась, с одной стороны, в стремлении оградить политическую независимость и свободу государств посредством справедливого и пропорционального распределения между ними территорий и населения, с другой стороны, противодействовать честолюбивым стремлениям отдельных государств к всемирному господству и их попыткам произвести иногда значительные изменения в существующих политических отношениях*(175).
Однако практическое применение принципа политического равновесия, как справедливо замечает известный русский ученый Даневский, показало полную невозможность создать такие комбинации сил между государствами, которые обеспечили бы им в данное время равенство или сделали их хотя бы приблизительно равными по политическому могуществу.
В основе политического могущества государства лежит не только простое количественное отношение сил, зависящее от пространства территории и числа населения. Само по себе оно не является фактором силы или слабости его, не делает его опасным или безвредным для соседа. Между тем мысль о материальном равновесии лежала в основе всей этой системы; она совершенно не принимала в расчет, например, духовные силы народов*(176).
Действительно, система политического равновесия не только не гарантировала независимость и свободу государств, но даже, в силу своей шаткости и неопределенности, создавала для дипломатии сильных государств прекрасные условия для бесконечных интриг и для совершения ими самых беззастенчивых захватов территорий малых и слабых стран.
|
|
|
Однако, несмотря на все это, принцип политического равновесия все же имел тогда некоторое положительное значение в том смысле, что он до известной степени обеспечивал в то время относительный международный порядок в Европе.
После Вестфальского мира особое значение в истории Европы, с интересующей нас точки зрения, имел Утрехтский мир 1713 г. Им закончилась война за так называемое "испанское наследство" (1701-1713 гг.). Поводом к этой войне послужила смерть бездетного Карла II Испанского и оставленное им завещание в пользу Филиппа Анжуйского, внука Людовика XIV.
Дело шло о таком нарушении "политического равновесия", которое делало Францию гегемоном в Европе, да и не только в ней. Против Франции в союзе с Испанией составилась общеевропейская коалиция, в которой участвовали: Германская империя, Англия, Голландия, Пруссия, Португалия и Савойя.
Утрехтский мир признал Филиппа Анжуйского испанским королем, однако с существенной оговоркой в том смысле, что Франция и Испания никогда не должны быть соединены под одной короной. Испания уступила Австрии бельгийские провинции и, кроме того (Баденским трактатом 1714 г.), Ломбардию и Неаполь. Англия приобрела Гибралтар. Франция уступила ей часть своих американских владений (земли вокруг Гудзонова залива, Ньюфаундленд и Акадию) и обязалась срыть укрепления Дюнкерка.
Россия на этом конгрессе была представлена князем Б.И. Куракиным.
Следует заметить, что принцип политического равновесия, выдвинутый Вестфальским конгрессом, впервые свое официальное определение получает, собственно, только на конференции в Утрехте 1713 г., а именно в договоре о дружбе и мире, заключенном 2 (13) июля 1713 г. между Анной, королевой Великобритании, и Филиппом V Испанским.
|
|
|
Согласно этому соглашению "война была ведена вследствие опасности, которая угрожала свободе и благоденствию всей Европы от предстоящего соединения королевств Испании и Галлии", договор же заключен "для укрепления и упрочнения мира и спокойствия христианского мира справедливым равновесием силы, которое есть лучшее и наиболее прочное основание взаимной дружбы и продолжительного согласия".
Россия со времени Петра I принимает активное участие в поддержании системы политического равновесия как во имя своих собственных государственных интересов, так и в целях охраны международно-правового порядка в Европе, каким он понимался тогда.
Система политического равновесия, "если понимать ее как общее противодействие праву сильного, клонящемуся к уничтожению известного государства, всегда уважалась Россией", - замечает М. Капустин*(177).
Необходимость поддерживать политическое равновесие, - по мнению, например, канцлера А.П. Бестужева-Рюмина, - вытекала для России из того простого соображения, что "ежели соседа моего дом горит, то я натурально принужден ему помогать тот огонь для своей собственной безопасности гасить, хотя бы он наизлейший мой неприятель был, к чему я еще вдвое обязан, если то мой приятель есть"*(178).
При Петре I стремление русской дипломатии поддерживать политическое равновесие в Европе особенно ярко проявляется в союзном трактате, заключенном Россией с Пруссией и Францией 4 (15) августа 1717 г. в Амстердаме. Договор этот имел целью "взаимное старательство" к "содержанию мира и тишины на основании трактата Утрехтского и Баденского, а также и тех, которые восстановят тишину в Севере"*(179).
"А дабы мир и сию алианцию толь твердее и постояннее учинить, того ради", - гласил пункт 5 трактата, - договаривающиеся стороны "не токмо допустят, но и призывать будут все державы и статы в сей настоящий трактат вступить, для содержания генеральной тишины во всей Европе, и для общей пользы всех интересованных сторон"*(180).
Иначе говоря, Россия приняла участие по Амстердамскому договору в гарантии европейского равновесия, установленного Утрехтским миром.
Так, затем, во время переговоров со Швецией, Петр I, придавая важное значение поддержанию политического равновесия в Европе, писал в особой инструкции Остерману: "Когда между обеими державами прежняя вражда и зависть исчезнет, а вечная дружба установится, то не только можем себя от других обезопасить, но и баланс в Европе содержать"*(181).
В борьбе со шведами Россия не только защищала собственные внешнеполитические интересы, но и интересы общеевропейского равновесия. "И того ради царское величество, получа счастливую викторию над королем шведским, сыскал способ, которым бы мог в будущем обуздать силу шведскую и содержать шведского короля в прежних его терминах, чтоб не мог впредь чинить разорение как империи Римской, так и Российской, и всем соседям"*(182). Так говорил князь Куракин в ноябре 1709 г. курфюрсту Ганновера Георгу-Людовику.
В середине XVIII в. серьезную угрозу европейскому политическому равновесию создает, как известно, агрессивная политика пресловутого Фридриха "великого" Прусского, в лице которого наиболее последовательно олицетворяется в тот период специфическая прусская "отечественная" традиция во внешней политике Германии. Его знаменитая фраза: "Не говорите мне о величии души! Государь должен иметь в виду только свои выгоды".*(183) - прекрасно характеризует морально-политический облик этого человека. В этой фразе Фридриха как в зеркале отражается вся глубина отвратительной национальной ограниченности немцев.
Маркс и Энгельс не раз отмечали эту черту в психологии немцев. "Если национальная ограниченность вообще противна, - писали они в "Немецкой идеологии", - то в Германии она становится отвратительной, ибо она здесь соединяется с иллюзией, будто немцы стоят выше национальности..."*(184).
Замечательный русский сатирик М.Е. Салтыков-Щедрин говорил: "Когда я прохожу мимо берлинского офицера, меня всегда берет оторопь... Не потому жутко, чтоб я боялся, что офицер кликнет городового, а потому, что он всем своим складом, посадкой, устоем, выпяченной грудью, выбритым подбородком так и тычет в меня: я герой! Мне кажется, что если б, вместо того, он сказал: я разбойник и сейчас начну тебя свежевать, - мне было бы легче. А то "герой" - шутка сказать..."*(185).
Ф.М. Достоевский также иронизировал над смешной претензией немцев на "главенство" в мире. "Германец уверен уже в своем торжестве и в том, - говорил Достоевский, - что никто не может стать вместо него в главе мира и его возрождения"*(186).
Исчерпывающую характеристику Фридриху II дает Маркс, в особенности в своей рукописи: "Пруссаки-канальи".
"Всемирная история, - пишет Маркс, - не знает другого короля, цели которого были бы так ничтожны! Да и что могло быть "великого" в планах бранденбургского курфюрста, величаемого королем, действующего не во имя нации, а стремящегося только к тому, чтобы на территории этой нации закруглить и расширить свою вотчину, свои владения!"*(187).
"Сей король, - писал канцлер Бестужев-Рюмин графу Воронцову 11 августа 1744 г., - будучи наиближайшим и наисильнейшим соседом сей империи (России), потому натурально и наиопаснейшим хотя бы он такого непостоянного, захватчивого, беспокойного и возмутительного характера и нрава не был, каков у него (Фридриха II) суще есть"*(188).
В 1745 г. агрессивная Пруссия наносит серьезный военный удар Австрии и Саксонии. Прусское продвижение в Прибалтике создало реальную угрозу жизненным интересам России, стремясь отрезать последнюю от берегов Балтики, лишив ее, таким образом, морских сообщений с Западной Европой. Нависла опасность и над другими странами.
Коварные замыслы Фридриха II в отношении ряда европейских стран представляли собой настолько серьезную опасность для европейского мира и для России, что последняя вынуждена была принять участие в Семилетней войне в качестве союзницы Австрии. В конвенции, заключенной между Россией и Австрией в С.-Петербурге 22 января 1757 г., было выражено намерение "положить достаточные пределы силе" прусского короля, "которого неправедные замыслы никаких пределов не знают" и затрагивают "безопасность и независимость всех европейских государей".
Как известно, агрессивным планам Пруссии в тот период был нанесен решительный удар именно со стороны русского народа. В битвах при Гроссегерсдорфе в 1757 г. и при Кунерсдорфе в 1759 г. русские армии нанесли Фридриху тяжелые поражения, а в 1760 г. они вошли в Берлин! Положение "Великого" Фридриха было критическим.
В письме к своему брату принцу Генриху Фридрих писал: "Если, вопреки нашим надеждам, никто не придет нам на помощь - прямо говорю вам, что я не вижу никакой возможности отсрочить или предотвратить нашу гибель"*(189).
В нашей печати совершенно правильно подчеркивалось, что в Семилетней войне "правительство Елизаветы Петровны продемонстрировало исключительно стойкую и принципиальную позицию в ведении коалиционной войны"*(190).
Известно, что в этой войне лишь смерть Елизаветы и воцарение Петра III спасают Фридриха от гибели.
Корона Фридриха II была спасена, но дальнейшему продвижению его на восток все же был поставлен предел. Россия сорвала агрессивные планы прусского захватчика.
С тех пор Фридрих II всю жизнь находился под впечатлением страшного удара, полученного им от русских. Всякий лестный отзыв о России и о ее деятелях приводил его в раздражение.
Так, например, он был страшно раздражен тем, что самый крупный и известный мыслитель его времени Вольтер*(191) посвятил свой яркий талант прославлению Петра I - великого преобразователя Русского государства. "Скажите мне, пожалуйста, - писал Фридрих II Вольтеру, - с чего это Вы вздумали писать историю волков и медведей сибирских? И что вы еще можете рассказать о царе, чего нет в жизни Карла XII? Я не буду читать истории этих варваров; мне бы даже хотелось не знать, что они живут на нашем полушарии".
Вольтер по поводу этого наивного письма писал Даламберу: "Люк (Luc - так Вольтер звал Фридриха II в насмешку) мне пишет, что он немножко скандализован, что я, по его выражению, пишу историю волков и медведей; впрочем, они вели себя в Берлине медведями очень благовоспитанными"*(192).
При Екатерине II политическое равновесие в Европе первоначально предполагалось ограждать посредством так называемой "северной системы", автором которой до сих пор считался Панин*(193) и под которой, как видно из инструкции от 24 июля 1768 г. графу Чернышеву, русскому чрезвычайному и полномочному послу в Англии, разумелся союз северных держав, имевший целью "против бурбонского и австрийского домов составить твердое в европейских дворах равновесие и тишину северную и совсем освободить от их инфлюенции, которая столь часто производила в оной бедственные последствия". В союз северных держав должны были войти Россия, Пруссия, Дания, Швеция, Польша и Англия*(194).
Посредством "северной системы" имелось в виду обезопасить Россию от эвентуальной агрессии со стороны, главным образом, Франции и Австрии. Кроме того, посредством этой же политической комбинации предполагалось устранить из Дании и Швеции сильное в то время там французское влияние, опасное тогда России. Обезопасив себя на севере со стороны Швеции, русская дипломатия приобрела бы значительно больше свободы действия на юге и западе Европы. Одним словом, этот проект в руках Н.И. Панина был серьезно продуманным дипломатическим средством в тогдашней внешнеполитической системе России.
Как известно, попытка осуществить "северную систему" не увенчалась успехом. Она восстановила против России Австрию и Францию, которые втянули Россию в войну с Турцией. Однако эта война, вопреки ожиданиям ее зачинщиков, имела для Турции неблагоприятный исход и привела, с другой стороны, к разделу Польши между Россией, Австрией и Пруссией.
Внешнеполитическим поводом к разделу Польши послужили следующие обстоятельства. После победы над Турцией Россия в числе условий мира потребовала от нее признания независимости Дунайских княжеств и Крыма, в чем Австрия усмотрела явную для себя опасность. В связи с этим последняя вступает в союз с Турцией против России. В этой обстановке Пруссия, стремясь избежать участия в войне на стороне России, союзницей которой она в этот момент являлась, выступает вновь с проектом раздела Польши, вознаграждавшим Россию за отказ от ее требований независимости Дунайских княжеств и дававшим соответствующую компенсацию Пруссии и Австрии за счет польских областей*(195).
Пруссия еще при Петре I предлагала России разделить Польшу. Петр отклонил этот проект*(196). Россия неоднократно отклоняла и предложения Фридриха II относительно раздела Польши, но потом под влиянием изменившейся международной обстановки согласилась с ним.
Для правильного понимания позиция России в тот период в польском вопросе надо иметь в виду, что "Польша, политически дезорганизованная, экономически обессиленная господствовавшей в стране шляхетской анархией и в силу этого потерявшая в международных отношениях какое бы то ни было значение и политический престиж, в своей политической жизни вступает в сферу преобладающего влияния восточного соседа, России, имевшей слишком много исторически сложившихся, общих точек соприкосновения и неразрешенных вопросов во взаимоотношениях, для того чтобы оставаться в стороне от назревавших вокруг Польши международных осложнений"*(197).
Следует заметить, что наиболее дальновидные государственные деятели Польши давно предвидели неизбежный крах польского государства, раздираемого шляхетской анархией. В этом отношении исторический интерес представляет речь польского короля Иоанна Казимира на сейме 1661 г.: "Во время междоусобий, разделяющих нас на разные части, должны мы опасаться вторжения неприятелей и раздробления Республики. Москвитяне - дай Бог, чтобы я был лжепророком - овладеют одноязычными с ними народами и Великим Княжеством Литовским. Великая Польша и Пруссия падет на часть Бранденбургского дома; при разделе общем не забудет себя и Австрия: ей достанется Краковия, со всеми зависящими от нее землями"*(198).
Проект Пруссии о разделе Польши был осуществлен в 1772 г.*(199). "Первый раздел Польши, явившийся логическим завершением полного морального и политического разложения господствующих классов шляхетской Речи Посполитой, был встречен польским народом равнодушно"*(200).
В результате первого раздела Польши к России отошли исконные русские земли. Воссоединение белорусского народа с русским спасло его от денационализации, от гонения на веру. Это объединение было благоприятно также и для хозяйственного развития всего края*(201).
Следует вместе с тем заметить, что в результате разделов собственно польские земли перешли к Австрии и Пруссии, причем древнейшая Польша досталась именно Пруссии*(202).
Следствием раздела Польши явился отказ Австрии от поддержки Турции. В 1774 г. Россия заключает с Турцией знаменитый Кучук-Кайнарджийский договор. По этому договору Россия приобретает берега Черного моря (Кинбурн, Керчь, Еникале, Азов); получает право свободного торгового судоходства в Черном море и в проливах; добивается от Турции признания независимости Крыма и присоединения его в 1783 г. к России; принимает на себя различные обязательства относительно улучшения положения возвращенных ей Дунайских княжеств, Мингрелии, Грузии; утверждает за собой право защищать в Турции интересы православной церкви и христиан, что создает возможность для исключительного ее влияния на Востоке, сохранившегося до Крымской войны 1853-1856 гг.
С присоединением к России Черноморского побережья и Крыма значительно оживилось хозяйственное развитие Украины*(203).
Присоединение Крыма имело огромное значение с точки зрения укрепления Русского государства. Хищные набеги татар были пресечены. Таким образом, "Занятие Крыма, - как справедливо замечает Брикнер, - было некоторым образом оборонительной мерой"*(204).
Следует заметить, что мысль о необходимости присоединения Крыма к России в интересах ее безопасности выдвигал князь А.П. Безбородко еще в 1776 г.*(205).
Серьезная опасность для европейского политического равновесия создалась затем в связи с конфликтом, возникшим между Австрией и Пруссией из-за так называемого "баварского наследства". Суть дела заключалась в том, что уступка Австрии курфюрстом Пфальцским значительной части Баварии вызвала решительный протест Пруссии. Начались военные действия.
Властной посредницей в деле улаживания этого спора, стремясь укрепить и собственные позиции на Востоке и в Европе, выступает Россия. Благодаря твердой позиции, занятой ею в этом деле, Австрия отказалась от своих претензий на баварские территории. Тешенский мир 1779 г. заканчивает войну между Австрией и Пруссией, причем по их просьбе Россия принимает на себя гарантию этого договора*(206). Но так как Тешенский договор подтверждал силу Вестфальского трактата 1648 г., то выходило, что Россия, вместе с тем, выступала гарантом этого трактата и созданного им политического статуса в Европе.
С этого момента Россия приобретает исключительное влияние в Европе вообще, а в Германии в особенности, где даже Фридрих II становится покорным вассалом Екатерины II*(207).
К чести русской дипломатии XVIII в. после Петра I "следует отнести ее умение не только закрепить успехи, достигнутые при Петре I, но играть решающую роль в делах Западной Европы"*(208).
В конце XVIII в. серьезная опасность всеобщему миру возникает со стороны наполеоновской Франции, агрессия которой в начале XIX в. принимает явно угрожающий характер для политического равновесия в Европе.
В этот период наполеоновские войны из национальных превратились в империалистические, "породившие" в свою очередь национально-освободительные войны против империализма Наполеона"*(209).
Империалистические войны Наполеона сопровождались неслыханным попранием самых элементарных начал международной законности. Реакционная внешняя политика Наполеона имела своим результатом определенный регресс в области международного права, ярким примером чего может послужить хотя бы континентальная блокада, с помощью которой он стремился экономически задушить целые народы.
Наиболее последовательную позицию в борьбе против всемирно захватнических устремлений Наполеона занимает именно Россия. Действительно, Россия уже при Павле I убеждается в необходимости "ускромлять" французов для общей безопасности"*(210).
По мнению историка Ключевского: "Борьба с Францией была необходимостью, вытекавшей из положения России в международной политике: французские завоевания вызвали европейские народности на отпор; наиболее угнетенные из этих народностей были православно-славянские. Россия не могла уклониться от необходимости поддерживать эти национальности, следовательно, она должна была столкнуться с завоевательной политикой Франции. Здесь действовала логика событий, независимая от соображений дипломатов известного времени"*(211).
23 декабря 1798 г. Россия заключает оборонительный союз с Турцией и посылает свой флот на помощь ей для противодействия завоевательным стремлениям Франции, когда Наполеон высадился на берегах Египта.
Следует подчеркнуть, что вторжение Наполеона в Египет, захват Ионических островов и Мальты угрожали непосредственно и национальным интересам России. В упорной столетней борьбе Русское государство вернуло себе Черное море; между тем агрессивные действия наполеоновских армий грозили закрыть выход из Черного моря и тем самым свести к нулю все достижения русской дипломатии и успехи русского оружия в течение столетия. В этом также лежит причина того, почему Россия приняла предложение Турции защищать проливы активной обороной восточной части Средиземного мора. Как известно, с этой целью туда была направлена черноморская эскадра под командованием вице-адмирала Ушакова, блестящие успехи которой покрыли неувядаемой славой русский флот.
Одновременно с этим Россия начинает против французов войну в союзе с Австрией и Англией, "чтобы, - как сказано в договоре с Англией от 18 (29) декабря 1798 г., - принудить Францию, если возможно, возвратиться в границы, которые она имела до революции", и тем восстановить в Европе прочный мир и политическое равновесие.
Как известно, коалиция эта, несмотря на блестящие победы Суворова в Италии, не достигла своей цели.
Для России стала очевидной предательская роль Австрии, желавшей расширить свои границы за счет Италии. Россия же, не преследовавшая никаких завоевательных планов в войне с Францией, не могла поощрять завоевательных замыслов Австрии*(212). "Руководствуясь долгом чести, я, - писал император Павел I графу Разумовскому 31 июля 1799 г., - поспешил на помощь человеческому роду и тысячи людей я принес в жертву, чтобы обеспечить его благоденствие. Но, решившись уничтожить настоящее французское правительство, я никогда не имел в виду допустить, чтобы другой занял его место и сделался бы грозой для соседних его государей, завоевывая их владения"*(213).
По получении известий о поражении, нанесенном Римскому-Корсакову благодаря тому, что малочисленная его армия была покинута в Швейцарии австрийскими войсками на произвол судьбы, и о невероятных лишениях, испытанных там же Суворовым, которому удалось спасти свою армию только благодаря своему собственному гению и непостижимой выносливости и храбрости русского солдата, - Россия признала невозможным оставаться союзницей Австрии.
В письме от 11 октября 1799 г. Павел I сообщает Францу II это решение в следующих словах: "Видя, что войска мои покинуты и переданы на жертву неприятелю тем союзником, на которого я полагался больше, чем на всех других, что политика его совершенно противоположна моим видам и, что спасение Европы принесено в жертву замыслам об увеличении Вашей монархии, имея, кроме того, многие причины быть недовольным двуличным и коварным поведением Вашего министерства, - которого побуждения не хочу и знать в уважение к сану Вашего Императорского Величества, - я с тем же прямодушием, с которым я поспешил к Вам на помощь и содействовал успеху Ваших армий, объявляю, что отныне отказываюсь заботиться о Ваших интересах, чтоб исключительно заняться моими собственными и других моих союзников. Я прекращаю действовать заодно с Вашим Императорским Величеством, дабы не обеспечить торжество неблагого дела"*(214).
С восшествием на престол императора Александра I отношение России к Франции, по существу, не изменилось.
Вызывающий образ действий французского императора по отношению к России, полное неуважение его к международным договорам и явное посягательство им на самостоятельность других европейских государств вынудили Россию образовать в 1805 г. против Франции коалицию*(215) (Россия, Англия, Австрия и Пруссия) с целью "доставить Европе мир, независимость и счастье, которых она лишена чрезмерным честолюбием французского правительства и превышающим всякие соображения влиянием, которое оно стремится себе присвоить" (договор с Англией от 30 марта (11 апреля) 1805 г.).
Циничное отношение Наполеона к международным обязательствам особенно ярко сказалось в период Тильзита. Как известно, Наполеон не выполнил своих обещаний, данных Александру при Тильзитском свидании. Уже в Тильзите Наполеон по поводу своих словесных обещаний, например, по восточному вопросу, бесцеремонно сказал однажды Александру, что не в его привычке выполнять обещания. "Иной раз весьма полезно кое-что обещать", - прибавил Наполеон*(216). Тильзитский мир 1807 г. явился лишь временным отклонением от вышеуказанной политики России. Так как Наполеон не переставал домогаться распространения своего влияния на Россию, стремясь сделать ее послушным орудием для достижения своих захватнических замыслов, что равносильно было уничтожению самостоятельности Русского государства, - борьба последнего ради защиты своей независимости была неизбежна. Она и возгорелась в 1812 г. Наполеон потерпел полное поражение. Русский народ не только отстоял в этой войне свою независимость, но и спас все другие народы, которые угнетал Наполеон.
Замечательный русский писатель-мыслитель Н.Г. Чернышевский в одном из писем к А.Н. Пыпину в 1846 г. указывал: "...Нет, не завоевателями и грабителями выступают в истории политической русские, как гунны и монголы, а спасителями - спасителями и от ига монголов, которое сдержали они на мощной вые своей, не допустив его до Европы, быв стеной ей, правда, подвергавшейся всем выстрелам, стеною, которую вполовину было разбили враги, и другого ига - французов и Наполеона..."*(217).
Великая освободительная миссия русского народа в борьбе против наполеоновской агрессии имела положительное значение также для охраны безопасности Америки.
В этом отношении следует отметить выступление помощника государственного секретаря США Берли, имевшее место 5 апреля 1943 г. "Сильная победоносная Россия, - говорил Берли, - необходима Соединенным Штатам. Я хочу напомнить здесь о тех разделах истории, которые заслуживают того, чтобы их лучше знали в Америке. В течение последних полутора столетий наличие сильной России оказалось крупным фактором, гарантировавшим безопасность Америки. Когда Наполеон пытался завоевать весь мир, его планы включали значительную часть Западного полушария. Наполеону так и не удалось осуществить этот план, главным образом, из-за сильной России, которая не одобряла его планы и не позволила ему высвободить достаточное количество сил для обеспечения этих завоеваний. Поражение Наполеона началось с отступления из Москвы, подобно тому, как поражение Гитлера началось с отступления из Сталинграда"*(218).
Говоря о великой освободительной миссии русского народа в его титанической борьбе с наполеоновской агрессией, нельзя не отметить в то же время, что предательскую роль по отношению к нему сыграла в тот период не только Австрия, но и Пруссия, причем последняя в еще более ответственный исторический момент. Пруссия, будучи всецело, как известно, обязанной России самим фактом своего независимого существования, совершает в 1812 г., т.е. в год, когда решалась судьба России и всей Европы, величайшее предательство по отношению к Русскому государству, становясь на стороне Наполеона в его захватнической войне против России*(219).
После поражения Наполеона среди русских государственных людей того времени господствовали два противоположных мнения относительно дальнейшей цели военных действий против Наполеона. Одно сводилось к тому, что русские войска, изгнав французов из России, должны остановиться у границ; другое мнение, представленное императором Александром и его ближайшими советниками, считало, наоборот, что война должна быть перенесена за границу для полного свержения Наполеона. Эта последняя точка зрения получила преобладание: русские войска перешли Неман.
Позиция России в этот период была сформулирована в Теплицком трактате 9 сентября 1813 г.*(220). Россия, образовав новую коалицию против Наполеона, направила ее силы к тому, чтобы согласно упомянутому трактату "положить конец бедствиям Европы и обеспечить в ней будущее спокойствие восстановлением точного равновесия между державами".
После окончательного свержения Наполеона при обсуждении вопроса о новой политической организации Европы император Александр I высказывал ту точку зрения, что европейской дипломатии на Венском конгрессе надлежит "сообразоваться с нравственным положением различных народов, чтобы согласно с этой общею точкою зрения определить территориальный состав, внутренние порядки, а равно и взаимные отношения государств, соединение которых с этих пор должно было составить великую европейскую семью". Следуя этому принципу, - принципу уважения к правам и интересам народов, - союзные правительства обязаны предоставить им "выгоды представительной системы", чтобы удовлетворить народным желаниям и тем самым придать "решениям конгресса ту прочность и силу постоянства, которые никакою иною гарантиею за ними не могут быть обеспечены"*(221).
Однако эти "либеральные" устремления императора Александра остались на деле пустым звуком. В действительности же на Венском конгрессе, менее всего считавшемся с национальными стремлениями и непосредственными интересами народов, восторжествовал так называемый принцип легитимизма, положенный затем в основу европейской системы наряду с политическим равновесием*(222).
Принцип легитимизма заключался, кратко говоря, в том, что при перераспределении земель и изменении территориальных границ должно быть оставляемо в нерушимом виде то, что существовало до начала революционных войн, т.е. до 1792 г.
Акт Венского конгресса был подписан 22 мая (9 июня) 1815 г.*(223). Решения этого конгресса имеют огромное значение как в общеполитической истории Европы, так и для развития международного права.
На Венском конгрессе карта Европы была радикально перекроена. Главнейшие его постановления, касающиеся территориальных изменений европейских государств, заключались в следующем.
Россия получила Варшавское герцогство, за исключением Познанской провинции, отошедшей к Пруссии. Часть Галиции, присоединенная к русским владениям в силу Венского трактата 1809 г., была возвращена Австрии; южная часть Варшавского герцогства с городом Краковом составила самостоятельную и вечно нейтральную республику Краковскую, поставленную под особенное покровительство России, Австрии и Пруссии. Она существовала до 1846 г., когда, по решению трех названных держав, была присоединена к Австрийским владениям.
Австрия восстановила прежние свои владения, принадлежавшие ей ранее, и, сверх того, приобрела остальную часть Венеции и обширные области, составляющие Ломбардию.
Пруссии досталась почти половина Саксонского королевства; земли, которые отошли от Пруссии по Тильзитскому миру, были вновь к ней присоединены; кроме того, ее владения увеличились многими территориями, лежащими по обоим берегам Рейна, и другими немецкими землями.
Германские княжества и "вольные" города, а также Австрия, Пруссия, Дания и Нидерланды образовали между собой "вечный союз" под названием Германского союза, управляемого сеймом, под председательством австрийского уполномоченного. Бывшие бельгийские провинции были соединены с Голландией в одно государство под именем королевства Нидерландского. Оно должно было служить оплотом против завоевательных замыслов Франции.
Швейцария получила обратно отошедшие от нее области, и ее территория была признана вечно нейтральной*(224). Россия была сторонницей швейцарского нейтралитета*(225). Он ограждал в то время эту страну от Франции, Австрии, а впоследствии и от Италии и Германии.
России же был обязан и Краков своим постоянным нейтралитетом*(226).
К королевству Сардинскому была присоединена бывшая Генуэзская республика. Некоторые провинции, принадлежащие Сардинии, также были объявлены нейтральными, подобно Швейцарии.
Следует заметить, что территориальные изменения на Венском конгрессе 1815 г. имели нередко произвольный характер и производились победителями, как правило, без учета народных интересов.
Весьма яркую характеристику общеполитического значения Венского конгресса дал один из видных его деятелей, Гентц*(227), в следующих словах: "Великие фразы" о "воссоздании социального порядка", о "возобновлении политической системы Европы", "о прочном мире, основанном на справедливом распределении сил", и т.д. и т.д. фигурировали для успокоения народов, чтобы придать этому торжественному собранию вид достоинства и величия; но настоящая цель конгресса была - поделение между победителями остатков, отнятых у побежденного*(228).
Следует, однако, заметить, что стремление союзников чрезмерно ослабить и унизить Францию встретило возражение Александра I, который, между прочим, настоял на уменьшении контрибуции, наложенной союзниками на Францию, и на сокращении срока занятия 18 французских крепостей союзными войсками.
В области международного права решения Венского конгресса характеризуются некоторым прогрессом. Это, прежде всего, решения его о свободе судоходства по рекам, о торговле неграми, о классе дипломатических агентов, об образовании новых государств, о постоянном нейтралитете. Двух последних решений мы уже касались.
Что касается первого вопроса, то, принимая во внимание важное торговое значение ряда судоходных рек в Европе, Венский конгресс объявил, что судоходство по всему течению таких рек, начиная с тех пунктов, где они становятся судоходными, до самых устий, будет совершенно свободно для торговли и не может быть никому воспрещено. Было оговорено, однако, что всякое государство обязано сообразоваться с правилами, кои будут постановлены для порядка в этом судоходстве. Правила эти будут повсюду единообразны и насколько возможно благоприятны для торговли всех народов*(229).
Акт о свободе навигации по некоторым рекам Европы, освобождающий речное судоходство от ряда феодальных стеснений, бесспорно, - одно из достижений конгресса, если учесть исторические условия того времени.
Постановления Венского конгресса о свободе судоходства получили впоследствии применение ко всем главнейшим европейским рекам, объявленным международными, что, впрочем, нередко использовалось потом против интересов малых прибрежных стран.
Что касается торговли неграми, то державы обнародовали на Венском конгрессе общую декларацию, осуждавшую эту отрасль торговли.
В декларации о прекращении торга неграми от 27 января (8 февраля) 1815 г.*(230), приложенной к генеральному акту Венского конгресса, хотя и признавалось, что не может быть установлено время для окончательного прекращения торговли неграми и, следовательно, определения срока, к которому "сия ненавистная торговля должна быть прекращена повсюду", все же торжественно постановлялось, что не будет забыто или упускаемо никакое средство, могущее дать вернейший и скорейший ход сему делу, и что взаимная обязанность держав тогда только будет исполнена, когда успех увенчает их единодушные усилия...
Упомянутая декларация, хотя и имела характер чисто морального осуждения рабства, тем не менее, она, по словам Лафайета, "воздала правам человечества честь"; одно упоминание об отмене этой постыдной торговли "сделало бы из нас 40 лет назад мечтателей, между тем как 40 лет спустя будет непонятно, как эта подлая торговля могла существовать среди нас"*(231).
Следует подчеркнуть, что Россия полностью поддерживала Англию на Венском конгрессе в вопросе о негроторговле. Нессельроде заявил в заседании 4 февраля, что русское правительство даже согласно запретить привоз в Россию произведений из колоний, в которых рабство не отменено*(232).
Наконец, Венский конгресс выработал особое положение относительно дипломатических представителей.
В положении о классах дипломатических представителей от 7 (19) марта 1815 г.*(233), приложенном к Генеральному акту Венского конгресса, указывалось: чтобы предупредить затруднения и неприятности, кои часто встречались и могли бы впредь еще возникнуть от требований разных дипломатических агентов на председание, полномочные дворов... постановили нижеследующие статьи:
"I. Дипломатические агенты разделяются на три класса: 1-й - послов и папских легатов или нунциев; 2-й - посланников, министров и иных уполномоченных при государях; 3-й - поверенных в делах, кои уполномочены при министрах, управляющих делами иностранными.
II. Одни послы и папские легаты или нунции почитаются представителями своих государей.
III. Дипломатические агенты с чрезвычайными поручениями или миссиями не пользуются в силу оных никаким пред прочими отличием в местах.
IV. Дипломатические агенты каждого класса будут между собой занимать места по порядку прибытия их ко двору, при коем они уполномочены, и официального о том извещения.
Но сие постановление не касается до представителей его святейшества папы.
V. Во всех государствах будет установлен одинаковый порядок для приема дипломатических агентов каждого класса.
VI. Ни родственные, ни семейственные связи между дворами не дают дипломатическим агентам никакого особенного преимущества.
То же самое относится к политическим союзам.
VII. При заключении трактатов и иных актов между несколькими державами, кои при подписании обыкновенно следуют очереди, будет решено по жеребью, в каком порядке полномочные должны подписать акт".
Правила Венского регламента о дипломатических представителях с последующими изменениями вошли с тех пор в состав общепризнанных начал международного права.
Со времени Венского конгресса и до последних дней своей жизни император Александр I считал главной целью внешней политики России охранение внешнеполитического статуса Европы на основе принципов Венского конгресса.
Этой цели должен был служить, по его мысли, и созданный им "Священный Союз". Акт Священного Союза, текст которого был лично составлен Александром I, был заключен 14 (26) сентября 1815 г. между Россией, Австрией и Пруссией. Акт был подписан тремя монархами: Францем, Фридрихом-Вильгельмом, Александром. К этому акту присоединились затем почти все правительства Европы, кроме папы, мнившего себя выше всех государей, Турции, как нехристианской державы, и Англии, которая, не желая присоединяться к этому акту по политическим соображениям, воспользовалась тем, что король ее, согласно конституции, не мог подписать документа, заключенного монархами без участия министров.
"Трактат Братского Христианского Союза"*(234) обязывал государей "как в управлении вверенными им государствами, так и в политических отношениях ко всем другим правительствам" руководствоваться евангельскими заповедями любви, правды и мира, "которые, отнюдь не ограничиваясь приложением их единственно к частной жизни, долженствуют, напротив того, непосредственно управлять волею царей и водительствовать всеми их деяниями, яко единственное средство, утверждающее человеческие постановления и вознаграждающее их несовершенства". Поэтому государи, соединенные "узами действительного и неразрывного братства", заявляли, что "во всяком случае и во всяком месте станут подавать друг другу пособие, подкрепление и помощь; в отношении же к подданным и войскам своим они, как отцы семейств, будут управлять ими в том же духе братства, которым они одушевлены, для охранения веры, мира и правды". Вместе с тем они приглашали "своих подданных со дня на день утверждаться в правилах и деятельном исполнении обязанностей, в которых наставил человеков Божественный Спаситель", и призывали присоединиться к Священному Союзу все другие державы, "желающие торжественно признать в сем акте священные правила" и чувствующие, "сколь нужно для счастья колеблемых долгое время царств, дабы истины сии впредь содействовали благу судеб человеческих".
В среде буржуазных дипломатов встречается мнение, что "Священный Союз" вначале возник как Лига борьбы за мир, и лишь впоследствии он фактически превратился в лигу поддержки тирании*(235).
В действительности же вопреки всем своим широковещательным заявлениям "Священный Союз" с первого же дня своего появления стал идеологической основой в борьбе со всяким проявлением свободы и прогресса. Он стал оплотом абсолютизма и серьезным тормозом в деле улучшения социальных условий жизни европейских народов на началах, выдвинутых Французской буржуазной революцией.
Сильные европейские державы бесцеремонно вмешивались во внутренние дела малых стран во имя охраны принципов легитимизма. Больше того, право вмешательства было даже официально признано на конгрессе в Троппау 1820 г. началом европейского международного права.
Протокол конгресса в Троппау, подписанный Россией, Австрией и Пруссией 19 ноября 1820 г., провозглашал следующие принципы:
1. Государства, входящие в состав европейского союза, которые во внутреннем своем устройстве подверглись вследствие мятежа изменениям, угрожающим своими последствиями другим государствам, этим самым перестают быть составной частью сказанного союза... до тех пор, пока их положение не будет представлять гарантии законного порядка и прочности.
2. Союзные державы не ограничатся объявлением такового исключения, но... обязуются отказать в своем признании всех изменений, совершенных путями незаконными.
3. Если государства, в которых... совершаются такие перемены, возбудят в других странах опасения... и если союзные державы будут в состоянии иметь на них серьезное и благодетельное воздействие, они употребят... предварительно дружественные усилия, а затем принудительную силу*(236).
Исключительно яркую общую характеристику международного значения Венских договоров дали классики марксизма. Венские договоры, говорит, например, Энгельс, "представляют собой классическую форму господства европейской реакции в течение пятнадцатилетнего периода реставрации. Они восстановили легитимность, королевскую власть божьей милостью, феодальное дворянство, господство попов, патриархальное законодательство и управление"*(237).
Сравнивая начало легитимизма с системой политического равновесия, В. Даневский в уже упоминавшемся нами исследовании приходит к выводу о более реакционном характере первого по сравнению со второй.
Даневский отмечал: "Система политического равновесия, в которой видели гарантию независимости государства, вела скорее к нарушению этой независимости. Начало легитимизма, претендовавшее создать прочный порядок, даже вечный, на основе признания той же независимости государств, нарушало этот принцип еще грубее. Первая система, поделяя территории и население для уравновешения сил между членами народного союза, поражала национальную свободу, являясь грубой политической махинацией. Но она не вторгалась во внутреннюю жизнь народов. Система легитимизма, принося права народов на свободу и независимость в жертву правам династического наследования, облекаемого в мантию права божественного, давила свободу и прогресс внутри самого государства. Системе политического равновесия не было дела до внутреннего режима территорий, распределенных между державами. Управляйтесь сами, творите законы, изменяйте, разрушайте, но... не покушайтесь на территорию соседа, не увеличивайтесь извне. Не так рассуждали легитимисты: и они говорили - не покушайтесь на территорию соседей, так как мы осуждаем завоевание, как не основанное на правомерном династическом наследовании; но сверх того, мы предписываем вам известный рецепт для внутреннего государственного режима, который вы не в праве изменять. Живите с созданным ими порядком, с ним и умрите и ваши потомки тоже будут жить с ним и с ним же сойдут в могилу"*(238).
Поддержание принципа легитимизма являлось главной задачей внешней политики России и при Николае I. Николай I не только стремился утвердить "великий союз", но, подобно своему брату, понимал его в самом широком смысле обязательств, которые монархи трех союзных государств взяли на себя по акту 14 (26) сентября 1815 г. "Вы можете смело уверить его императорское величество, - говорил Николай I австрийскому послу в Петербурге, - что как только он испытает нужду в моей помощи, силы мои будут постоянно в его распоряжении, как то было при покойном брате. Император Франц всегда найдет во мне усердного и верного союзника и искреннего друга"*(239).
"Император Николай I, - говорит Ф.Ф. Мартенс, - оставался неутомимым защитником порядков, которые давным-давно потеряли право на существование и требовали существенных изменений. Он принял на себя чрезвычайно неблагодарную роль покровителя всех европейских правительств в отношении их недовольных и непокорных подданных. Русский царь гордился своим титулом "стражника законов" и от души ненавидел всех приверженцев новых и лучших порядков"*(240).
Весьма верно заметил Бунзен, один из противников николаевской внешнеполитической системы, "что политика законности Священного Союза была религией императора. Конституционная система представлялась ему ересью, полной лжи и обмана: либо скрытой республикой, либо деспотизмом под маской"*(241).
Реакционная роль царизма в области международных отношений при Николае I - общеизвестный факт. Значение царизма как международного жандарма достигает своего кульминационного пункта в период революции 1848-1849 гг. "В период революции 1848-1849 гг., - говорит Энгельс, - не только европейские монархи, но и европейские буржуа находили в русском вмешательстве единственное спасение против только что собравшегося с силами пролетариата. Царя провозгласили главой европейской реакции"*(242).
В лице русского царизма Энгельс видел врага всех западных народов*(243). "С 24 февраля, - писал Энгельс, - нам было ясно, что революция имеет только одного действительно страшного врага - Россию и что этот враг тем более будет вынужден вступить в борьбу, чем больше движение будет становиться общеевропейским"*(244).
Надо, однако, заметить, что отдельные положения Энгельса нуждаются ныне в некоторых поправках. В частности: царизм, бесспорно, являлся на определенном историческом этапе "оплотом всей западноевропейской реакции", но не единственными не последним оплотом, как представлял себе Энгельс. Это уж было с его стороны известным преувеличением роли царизма.
В XIX в. таким же, в конечном счете, оплотом мировой реакции являлись нередко, наряду с царизмом, и многие другие реакционные правительства Европы, в отдельные периоды более или менее удачно прикрывавшие грабительскую сущность своей внешней политики демократической фразеологией своих политиков.
Эту ошибку в ряде других, допущенных Энгельсом, отмечает товарищ Сталин в письме "О статье Энгельса "Внешняя политика русского царизма"*(245). В этом письме, являющемся новым теоретическим вкладом в сокровищницу марксистско-ленинской исторической науки, новой блестящей иллюстрацией применения метода творческого марксизма в объяснении исторических фактов, товарищ Сталин подвергает названную статью Энгельса исчерпывающей критике. В частности, он указывает, что переоценка Энгельсом роли царизма как последнего оплота мировой реакции не могла не иметь вредного практического значения в качестве одного из моментов, облегчивших "грехопадение германской социал-демократии 4 августа 1914 г., когда она решила голосовать за военные кредиты и провозгласила лозунг защиты буржуазного отечества от царской России, от "русского варварства" и т.п.
Переоценка роли царизма в качестве фактора мировой реакции привела Энгельса даже к признанию возможности занять оборонческую позицию в том случае, если царская Россия начнет войну против Германии. Энгельс писал, что "в случае нападения на Германию с востока и запада любое средство защиты будет оправдано".
Возвращаясь к общей характеристике внешней политики России при Николае I и отмечая ее особенности, нельзя не заметить, что в поддержании принципа легитимизма она, действительно, отличалась известной последовательностью. И это неудивительно. Указанный принцип лежал в основе того международно-правового порядка, который был результатом ряда блестящих подвигов русского оружия. Иначе говоря, именно Россия явилась главным творцом тогдашнего устройства Европы. Будучи же самой мощной континентальной державой, она одновременно оказывалась и основным гарантом этого порядка.
Следует отметить также, что, охраняя и защищая международно-правовую систему в Европе, созданную Венским конгрессом, русская дипломатия при Николае I тем самым обеспечивала отчасти и существенные политические интересы самой царской России.
Дело в том, что порядок, созданный в Европе, был выгоден для царской России тем, что ставил ее в такое положение по сравнению с прочими европейскими государствами, при котором ни одно из них не угрожало ей непосредственно, а все они нуждались в ней, тогда как сама царская Россия легко обходилась без них.
В самом деле царская дипломатия того времени, поддерживая политическое равновесие между наиболее крупными государствами Германии таким образом, что ни одно из них не было достаточно сильным, чтобы поглотить другие более слабые германские государства и осуществить в свою пользу объединение Германии, создав постоянную угрозу западным границам царской России, - тем самым обеспечивала интересы царизма.
Поддержание австрийской власти в Венгрии обеспечивало царской России относительно спокойное обладание Польшей, не допуская в то же время непосредственного соприкосновения ее с теми государствами Западной Европы, которые стремились использовать ее против России.
Стремление Австрии распространить свое влияние на всю Италию отвлекало внимание первой от Балканских стран, что имело известное значение с точки зрения перспектив развития населяющих Балканский полуостров народов, родственных русскому. Этот фактор также был использован царизмом.
Как известно, системы политического равновесия и легитимизма оказались относительно скоротечными. После организации интервенции в Испании 1823 г. значение указанной системы клонится к упадку. Политика английского правительства при Каннинге и Июльская революция 1830 г. во Франции наносят серьезный удар всей системе Священного Союза. Революционные события 1848 г. в Европе наносят принципу легитимизма еще более сокрушительный удар. Наконец, севастопольское поражение царизма приводит к полному крушению всей системы международно-правового порядка в Европе, созданного венскими договорами порядка, охрана которого являлась существенной задачей внешней политики русского правительства в течение почти всей первой половины XIX в.
На смену принципам политического равновесия и легитимизма приходит так называемое начало национальности. Формально оно означает то, что за каждым народом признается право на самостоятельное политическое существование и свободное развитие своих народных особенностей*(246).
Прежде чем определить роль России в деле осуществления этого начала, необходимы предварительно некоторые общие замечания.
Научное определение нации дано товарищем Сталиным: "Нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры"*(247).
Далее, товарищ Сталин указывает, что "нация является не просто исторической категорией, а исторической категорией определенной эпохи, эпохи подымающегося капитализма. Процесс ликвидации феодализма и развития капитализма является в то же время процессом складывания людей в нации. Так происходит дело, например, в Западной Европе. Англичане, французы, итальянцы и прочие сложились в нации при победоносном шествии торжествующего над феодальной раздробленностью капитализма.
Но образование наций означало там, вместе с тем, превращение их в самостоятельные национальные государства. Английская, французская и прочие нации являются в то же время английским и прочими государствами"*(248).
В области международных отношений фигура нации-государства выступает в качестве субъекта прав международного права наподобие положения отдельного лица в области внутреннего права. Эту мысль отчетливо подчеркивал еще Лоран*(249).
Исторически начало национальности впервые открыто высказано было в эпоху Великой французской буржуазной революции Вольнеем на заседании французского Национального Собрания 18 мая 1790 г.
В предложенном депутатом Вольнеем проекте декларации о правах народов было сказано:
Национальное собрание торжественно заявляет:
1) что оно рассматривает весь человеческий род как составляющий одно единое общество, целью которого являются мир и счастье всех и каждого из его членов;
2) что в этом великом обществе народы и государства, рассматриваемые как личности, пользуются теми же естественными правами и подчиняются тем же правилам правосудия, как и личности в отдельных обществах;
3) что, следовательно, ни один народ не имеет права ни вторгаться во владения другого народа, ни лишать его свободы и его естественных выгод;
4) что всякая война, предпринятая в иных целях, чем защита справедливого права, является насильственным актом, который великому сообществу надлежит подавлять, потому что вторжение в одно государство со стороны другого угрожает свободе и безопасности всех.
По этим соображениям национальное собрание декретирует, в качестве статьи французской конституции, что французская нация возбраняет себе с этого момента начинать какую-либо войну, имеющую целью увеличение ее теперешней территории*(250).
Однако на практике начало национальности, в силу господства в международной жизни Европы в первой половине XIX в. принципа легитимизма, не могло получить своего значительного осуществления.
Самое слово "национальность" впервые употребляется в языке официальной дипломатии лишь в конце 40-х годов, а именно в циркулярной депеше, адресованной французским министром иностранных дел Ламартином дипломатическим агентам Французской республики 3 марта 1848 г.
В депеше подчеркивается, что существование государств покоится на естественном праве, т.е. на "праве национальном", что "излучающийся отовсюду разум создал"... "великую интеллектуальную национальность"*(251).
Принцип национальности провозглашается во второй половине XIX в. как панацея против всех недоразумений и замешательств международных, как наиболее разумное основание для разрешения возникающих между государствами споров и столкновений и для устройства такого порядка взаимных их отношений, который в состоянии обеспечить мирное развитие каждого народа*(252).
Этот принцип явился объективно неизбежной реакцией против произвольного распоряжения судьбами народов, против продажи государственной территории вместе с ее населением, отдачи ее в приданое и других подобных сделок, против грубого вмешательства во внутреннюю жизнь народов и т.п.
Под влиянием этого начала, отражавшего дальнейшее развитие и распространение капиталистической системы хозяйства и символизировавшего собой поступательное национально-освободительное движение, происходит объединение ряда западноевропейских народов в единые государства и образование независимых Балканских государств на развалинах разлагавшейся Турецкой империи. Однако некоторые западно-европейские страны, особенно Франция Наполеона III, использовали этот принцип лишь в целях агрессии и политической спекуляции.
России, сложившейся исторически в великое многонациональное государство, принадлежит значительная роль в деле применения начала национальности в международной жизни, хотя царская дипломатия и руководствовалась обычно в этом вопросе узкоклассовыми интересами правящей верхушки.
Известно, например, что итальянское объединение отчасти обязано именно России, которая при всей двойственности своей политики косвенно содействовала этому делу. Стремясь ослабить Австрию и наказать ее за недостойное поведение в Крымскую войну, Россия сдержала в 1859 г. Пруссию, готовую тогда помочь Австрии в ее сопротивлении объединительной борьбе итальянцев. В 1862 г. Россия уже признает Итальянское государство*(253). В войны 1866 и 1870 гг. дружественный по отношению к Пруссии нейтралитет России был очень на руку итальянцам; без него Италия, возможно, не получила бы тогда Венеции и Рима.
Но особенно велика роль России в осуществлении начала национальности на Балканах, хотя царское правительство и его дипломатия часто руководствовались при этом корыстными интересами господствовавших классов и узкими династическими тенденциями.
Кучук-Кайнарджийский мир (1774 г.), Бухарестский*(254) (1812 г.), Адрианопольский*(255) (1829 г.) и ряд других договоров отстаивают в пользу отдельных составных частей Турции сперва свободу совести, затем местную автономию в той или иной степени, укрепляя в них сознание национального единства. Уже тогда создавались предпосылки для полной политической самостоятельности славянских стран.
Русско-турецкая война 1769-1774 гг. вызвала большое возбуждение у балканских славян, особенно у сербов, в надежде на спасительную помощь русской армии. Действительно, с объективно-исторической точки зрения русский народ выступил в этой войне как защитник порабощенных славянских народов.
Бухарестский мир 1812 г. предоставляет Сербии автономию. В 1815 г. сербы при помощи России завоевывают право на создание своего собственного княжества. Оно является первым славянским государством на Балканах. Адрианопольский мир 1829 г. подтверждает государственный статут Сербии.
Велика роль русского народа в истории возрождения и других народов, например, чехов и греков. Появление Суворова в 1799 г. в Чехии во главе русской армии вызвало огромный энтузиазм в чешском народе и положило начало возрождению этого народа. Отечественная война русского народа в 1812 г. ободрила чехов в их борьбе с немецким игом*(256).
Известно также, что прочное начало (1821 г.) освобождения Греции от турецкого ига было положено при участии России, а именно сражением в Наваринской бухте 2 октября 1827 г., где три соединенных флота: русский, английский, французский уничтожили турецко-египетский флот под начальством Ибрагима-паши. На долю русского флота в Наваринскую битву выпала одна из самых почетных ролей*(257).
"Греция помнит, что своей независимостью, - говорил греческий министр иностранных дел Софианопулос 28 ноября 1945 г., - которую она получила в 1821 г., она обязана великой России"*(258).
Собственно говоря, греческое государство есть по преимуществу русское создание - последствие отчасти известного "греческого проекта" Екатерины II*(259).
Этот проект заключался, как известно, во-первых, в изгнании турок из Европы, во-вторых, в образовании Греческой империи, предназначавшейся для второго внука Екатерины II, Константина, в-тр
