Письмо Хлестакова Тряпичкину

Смысл комедии заложен Гоголем в выбранной им в качестве эпиграфа народной пословице: «На зеркало неча пенять, коли рожа крива».

Уездный город N в "Ревизоре" - это провинциальный город, который находится в глубинке России, где-то далеко от границ: " Да отсюда, хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь..." Город N - это небольшой, спокойный городок: "...А мне нравится здешний городок. Конечно, не так многолюдно – ну что ж? Ведь это не столица..." В уездном городе N творится беззаконие и произвол, поэтому приезд ревизора так пугает местных чиновников. Городничий (глава города) не следит за чистотой и порядком. На улицах собираются горы мусора, которые никто не убирает: "...Ах, боже мой! я и позабыл, что возле того забора навалено на сорок телег всякого сору. Что это за скверный город! только где‑нибудь поставь какой‑нибудь памятник или просто забор – черт их знает откудова и нанесут всякой дряни!.." Чиновники наводят порядок в городе только "для виду" в связи с приездом ревизора. Городничий велит убрать только ту улицу, на которой находится гостиница "ревизора" Хлестакова: "...вымели бы всю улицу, что идет к трактиру, и вымели бы чисто..." Известно, что в городе N есть рынок, на котором купцы торгуют мясом и другими продуктами: "...На рынке у меня говядина всегда хорошая. Привозят холмогорские купцы, люди трезвые и поведения хорошего..." Также в городе есть торговые, "овошенные лавки" (в овошенных лавках продавался табак, хлеб, колбаса, селедка и т.д.). Хлестаков жалуется, что ему в этих лавках не дают товар в долг: "...Какой скверный городишко! В овошенных лавках ничего не дают в долг. Это уж просто подло..." В уездном городе N есть тюрьма и полицейский участок. В городской тюрьме сидят голодные арестанты. Городские полицейские нарушают законы. Так например, полиция наказывает розгами унтер-офицерскую вдову, которая ни в чем не виновата: "В эти две недели высечена унтер‑офицерская жена! Арестантам не выдавали провизии!. На улицах кабак, нечистота! Позор! поношенье!.." В городе также есть такие важные учреждения, как училище, больница, суд и т.д. Правда, в этих учреждениях нет порядка, так как чиновники не выполняют свои обязанности. Также в уездном городе N есть церковь, куда ходят местные жители.

Цитаты из комедии "...Я пригласил вас, господа, с тем чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор..." (знаменитая фраза городничего) "…нет человека, который бы за собою не имел каких‑нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено…" (городничий) "…молодого скорее пронюхаешь. Беда, если старый черт, а молодой весь наверху..."(городничий) "...прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь..." (городничий) "...А, черт возьми, славно быть генералом!.." (городничий) "...Чему смеетесь? – Над собою смеетесь!.." (городничий) "...Вот, подлинно, если бог хочет наказать, так отнимет прежде разум..." (городничий) "...От человека невозможно, а от бога все возможно..." (Растаковский) "...На пустое брюхо всякая ноша кажется тяжела..." (пословица, которую произносит Осип) "...Большому кораблю – большое плаванье..." (пословица, Ляпкин-Тяпкин) "...По заслугам и честь..." (пословица, Земляника)

Монолог Хлестакова

 "...Да деревня, впрочем, тоже имеет свои пригорки, ручейки… Ну, конечно, кто же сравнит с Петербургом! Эх, Петербург! что за жизнь, право! Вы, может быть, думаете, что я только переписываю; нет, начальник отделения со мной на дружеской ноге. Этак ударит по плечу: «Приходи, братец, обедать!»….. Хотели было даже меня коллежским асессором сделать, да, думаю, зачем. И сторож летит еще на лестнице за мною со щеткою: «Позвольте, Иван Александрович, я вам, говорит, сапоги почищу». (Городничему.)….. Только выйду куда‑нибудь, уж и говорят: «Вон, говорят, Иван Александрович идет!»…. После уже офицер, который мне очень знаком, говорит мне: «Ну, братец, мы тебя совершенно приняли за главнокомандующего»…. С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну что, брат Пушкин?» – «Да так, брат, – отвечает, бывало, – так как‑то всё…» Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт‑Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал. Я, признаюсь, литературой существую. У меня дом первый в Петербурге. Так уж и известен: дом Ивана Александровича. (Обращаясь ко всем.) Сделайте милость, господа, если будете в Петербурге, прошу, прошу ко мне. Я ведь тоже балы даю. <...> На столе, например, арбуз – в семьсот рублей арбуз. Суп в кастрюльке прямо на пароходе приехал из Парижа; откроют крышку – пар, которому подобного нельзя отыскать в природе. Я всякий день на балах. Там у нас и вист свой составился: министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я. А любопытно взглянуть ко мне в переднюю, когда я еще не проснулся: графы и князья толкутся и жужжат там, как шмели, только и слышно: ж… ж… ж… Иной раз и министр… Мне даже на пакетах пишут: «ваше превосходительство». Один раз я даже управлял департаментом. И странно: директор уехал, – куда уехал, неизвестно. Ну, натурально, пошли толки: как, что, кому занять место? …После видят, нечего делать, – ко мне.. «Иван Александрович, ступайте департаментом управлять!» Я, признаюсь, немного смутился, вышел в халате: хотел отказаться, но думаю: дойдет до государя, ну да и послужной список тоже… О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Во дворец всякий день езжу.

Монолог Осипа

 лежит на барской постели "...Черт побери, есть так хочется, и в животе трескотня такая, как будто бы целый полк затрубил в трубы. Вот не доедем, да и только, домой! Что ты прикажешь делать? Второй месяц пошел, как уже из Питера! Профинтил дорогою денежки, голубчик, теперь сидит и хвост подвернул, и не горячится. нужно в каждом городе показать себя! (Дразнит его.) «Эй, Осип, ступай посмотри комнату, лучшую, да обед спроси самый лучший: я не могу есть дурного обеда, мне нужен лучший обед». Добро бы было в самом деле что‑нибудь путное, а то ведь елистратишка простой! С проезжающим знакомится, а потом в картишки – вот тебе и доигрался! Эх, надоела такая жизнь! Право, на деревне лучше: оно хоть нет публичности, да и заботности меньше; возьмешь себе бабу, да и лежи весь век на полатях да ешь пироги. житье в Питере лучше всего. Деньги бы только были. Разговаривает все на тонкой деликатности, что разве только дворянству уступит; пойдешь на Щукин – купцы тебе кричат: «Почтенный!»; на перевозе в лодке с чиновником сядешь; компании захотел – ступай в лавочку: там тебе кавалер расскажет про лагери и объявит, что всякая звезда значит на небе, так вот как на ладони все видишь. Старуха офицерша забредет; горничная иной раз заглянет такая… фу, фу, фу! (Усмехается и трясет головою.) Невежливого слова никогда не услышишь, всякой тебе говорит «вы». Наскучило идти – берешь извозчика и сидишь себе как барин, а не хочешь заплатить ему – изволь: у каждого дома есть сквозные ворота, и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол не сыщет. Одно плохо: иной раз славно наешься, а в другой чуть не лопнешь с голоду, как теперь, например. А все он виноват. Что с ним сделаешь? Батюшка пришлет денежки, чем бы их попридержать – и куды!.. пошел кутить: ездит на извозчике, каждый день, через неделю, глядь – и посылает на толкучий продавать новый фрак. Иной раз все до последней рубашки спустит, так что на нем всего останется сертучишка да шинелишка… вместо того чтобы в должность, а он идет гулять по прешпекту, в картишки играет. Вот теперь трактирщик сказал, что не дам вам есть, пока не заплатите за прежнее; ну, а коли не заплатим? (Со вздохом.) Ах, боже ты мой, хоть бы какие‑нибудь щи! Кажись, так бы теперь весь свет съел. Стучится; верно, это он идет. (Поспешно схватывается с постели.)..."

Монолог городничего

 "...Как я – нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой) нечего и говорить про губернаторов…...(в сердцах). Обручился! Кукиш с маслом – вот тебе обручился! Лезет мне в глаза с обрученьем!.. (В исступлении.) Вот смотрите, смотрите, весь мир, все христианство, все смотрите, как одурачен городничий! Дурака ему, дурака, старому подлецу! (Грозит самому себе кулаком.) Эх ты, толстоносый! Сосульку, тряпку принял за важного человека! Вон он теперь по всей дороге заливает колокольчиком! Разнесет по всему свету историю. Мало того, что пойдешь в посмешище – найдется щелкопер, бумагомарака, в комедию тебя вставит. Вот что обидно! Чина, звания не пощадит, и будут все скалить зубы и бить в ладоши. Чему смеетесь? – Над собою смеетесь!.. Эх вы!.. (Стучит со злости ногами об пол.) Я бы всех этих бумагомарак! У, щелкоперы, либералы проклятые! чертово семя! Узлом бы вас всех завязал, в муку бы стер вас всех да черту в подкладку! в шапку туды ему!.. (Сует кулаком и бьет каблуком в пол. После некоторого молчания.) До сих пор не могу прийти в себя. Вот, подлинно, если бог хочет наказать, так отнимет прежде разум. Ну что было в этом вертопрахе похожего на ревизора? Ничего не было! Вот просто ни на полмизинца не было похожего – и вдруг все: ревизор! ревизор! Ну кто первый выпустил, что он ревизор? Отвечайте?.."

Письмо Хлестакова Тряпичкину

"...Спешу уведомить тебя, душа Тряпичкин, какие со мной чудеса. На дороге обчистил меня кругом пехотный капитан, так что трактирщик хотел уже было посадить в тюрьму; как вдруг, по моей петербургской физиономии и по костюму, весь город принял меня за генерал‑губернатора. И я теперь живу у городничего, жуирую, волочусь напропалую за его женой и дочкой; не решился только, с которой начать, – думаю, прежде с матушки, потому что, кажется, готова сейчас на все услуги. Помнишь, как мы с тобой бедствовали, обедали на шерамыжку и как один раз было кондитер схватил меня за воротник по поводу съеденных пирожков на счет доходов аглицкого короля? Теперь совсем другой оборот. Все мне дают взаймы сколько угодно. Оригиналы страшные. От смеху ты бы умер. Ты, я знаю, пишешь статейки: помести их в свою литературу. Во‑первых, городничий – глуп, как сивый мерин. Почтмейстер точь‑в‑точь департаментский сторож Михеев; должно быть, также, подлец, пьет горькую. Надзиратель за богоугодным заведением Земляника – совершенная свинья в ермолке. Смотритель училищ протухнул насквозь луком. Судья Ляпкин‑Тяпкин в сильнейшей степени моветон. А впрочем, народ гостеприимный и добродушный. Прощай, душа Тряпичкин. Я сам, по примеру твоему, хочу заняться литературой. Скучно, брат, так жить; хочешь наконец пищи для души. Вижу: точно нужно чем‑нибудь высоким заняться. Пиши ко мне в Саратовскую губернию, а оттуда в деревню Подкатиловку. Его благородию, милостивому государю, Ивану Васильевичу Тряпичкину, в Санкт‑Петербурге, в Почтамтскую улицу, в доме под номером девяносто седьмым, поворотя на двор, в третьем этаже направо.

Вступление. Зачин.