Анне: «Я хочу быть собой»

Анне уже довольно долгое время проходит у меня индивидуаль­ную терапию. Время от времени она работает со своими темами и в те­рапевтических группах. Сегодня с ней работаю только я, и после крат­кого предварительного разговора Анне формулирует свой запрос: «Я хочу быть собой».

Она просит меня сначала вступить в резонанс с Я из её запроса. Потом она берёт меня за руки, но хочет сразу же отдёрнуть их. Я всё же ка­кое-то время удерживаю её ледяные руки, и меня пугает то, в какой степе­ни Анне кажется мне скелетом, на который повесили одежду. Она убирает руки, и когда я рассказываю ей свои мысли, она подтверждает их. Да, она сама себе тоже часто кажется такой. И вдруг она понимает, что на самом деле значит для неё это «я хочу быть собой»: я хочу быть собой без тела!

Меня передёргивает от такой идеи, и я вспоминаю греческую мифологию, подземный мир, Аид, в котором живут тени, бесплотные создания, существующие только благодаря тому, что могут думать. Я делюсь с Анне своими ощущениями и своей печалью по этому поводу: я хочу быть живым, даже если в данный момент чувствую своё тело только наполовину. Но я твёрдо убеждён в том, что я смогу развиваться и во мне будет больше жизненной энергии, чем сейчас.

Теперь Анне понимает свой запрос: до сего дня её решением было не чувствовать своё тело из-за многочисленных травм, получен­ных ею с детства. Её мать несколько раз пыталась убить её, а отец годами причинял ей сексуальные травмы. В результате действий сво­их родителей она оказалась практически изгнана из своего тела, и ей пришлось искать убежища в идеях как можно более бесплотного суще­ствования. Теперь Анне понимает, что чувствовать своё тело означа­ло для неё чувствовать то насилие, которое причинили ей мать и отец. Она видит, каким может быть дальнейший ход терапии, откуда берётся её страх перед собственным телом, который до сей поры блокировал её развитие.

В последовавших работах с идентичностью Анне удавалось всё громче говорить «да» себе самой, всё больше принимать своё тело, чувствовать свои эмоции и в конце концов обходиться без своих без­жизненных стратегий выживания и без внутренней связи с травмиро­ванными, агрессивными родителями.

Слова и образы

Запрос может иметь форму картинок или рисунков или представ­лять собой комбинацию слов и изобразительных материалов. Рисунки особенно хорошо подходят для того, чтобы выражать неосознанный и довербальный опыт. На иллюстрации 4 представлен рисунок запроса, автором которого был мужчина, страдавший от хронической боли в жи­воте. Как потом показала работа, эта боль в животе указывала на по­пытку его матери прервать беременность.

В таких случаях клиент и терапевт обсуждают, какие элементы присутствуют на рисунке и могут быть представлены резонаторами. В данном случае (рис. 4) это были 4 резонатора для:

Рис. 4: Рисунок запроса мужчины с хронической болью в животе

• лежащего мужчины, который оказался нерождённым ребёнком;

• (красной) стрелки, которая оказалась попыткой прервать бе­ременность каким-то острым предметом;

• (коричневого) пятна в животе нерождённого, которое указы­вало на травму аборта;

• знака вопроса, который выражал нежелание клиента пове­рить в то, что его мать была способна на такое.

В следующем примере (рис. 5) я сам изобразил свой запрос. Я хотел узнать, почему у меня под левым глазом есть маленький нарост на коже. Вместо большого количества слов («нарост на коже под моим левым глазом») я предпочёл сделать рисунок. Это может быть полезно, если мы не хотим перегружать запрос информацией. Возможности по восприятию когнитивной информации во время работы ограничены, поэтому здесь действует принцип «чем меньше, тем лучше». Длинные формулировки запросов часто являются признаком очень доминант­ных стратегий выживания. Многословием и рефлексией они не дают проявиться эмоциям.

В моём случае оказалось, что резонатор «кожного симптома» была переполнена злостью и ненавистью. Моё «я» в страхе отступило, а моё «хочу» приняло позу подчинения. Я отнёс это к опыту насилия со стороны моей матери, который я испытал в детстве. «Почувствовать» в отчаянии каталось по полу и не чувствовало, что его замечают. «По­чему» кратко высказалось: «Эта напасть поразила тебя, потому что ты случайно попался на пути». В момент встречи с «финальной точкой» своего запроса у меня постепенно появилась боль, отчаяние, а потом волны слёз. Это смягчило гнев резонатора «кожного симптома». В ре­зультате я почувствовал улучшение связи с моим «хочу», которое смог­ло выпрямиться. Контакт с моим «я» тоже стал более интенсивным, хотя оно по-прежнему было очень боязливым и осторожным.

Рис. 5: «Я хочу почувствовать, почему (нарост на коже под левым глазом)»

Примерно через неделю после этой работы я внезапно почувст­вовал сильную боль в правой части головы. Я порыскал в интернете и узнал, что в традиционной медицине такие боли называют «тригеминальной невралгией». Я также сходил к стоматологу и выяснил, что эта боль не связана с зубами, и тогда я сформулировал запрос: «Почему я испытываю эту боль?» Ответ был снова однозначным: боль выражает мою беспомощность перед насилием, пережитым в детстве. Она явля­ется проявлением диссоциации и тоже своего рода стратегией выжи­вания, которая отвлекает внимание от агрессоров и заставляет усваи­вать то давление, которое они оказывали.

В этой связи мне стало ясно, почему у меня звенит в обоих ушах: насилие поступало с двух сторон: и от матери, и от отца. Ни к кому из них я не мог обратиться за защитой. Я не мог сбежать от ситуации непрекращающегося насилия, мне оставалось только терпеть и держаться на сведённых судорогой ногах. На одной из многих работ, которые я сделал на эту тему, звон оказался попыткой избавиться от ежедневных ссор моих родителей: я сводил их крик до тоненького звона и пытался всё делать правильно, чтобы меня всё же полюбили. Ещё до рождения я был окружён адским шумом камнерезных пил, потому что моя мать до седьмого месяца беременности работала на мраморной фабрике. На другой терапии своего «тиннитуса» я понял, что я ещё до рождения не мог укрыться от этого шума, и моему фи­зическому развитию противодействовала другая тенденция — скрючиться от смертельно страха. Я долго гадал, почему этот «тиннитус» проявился у меня только в возрасте 35 лет. Сейчас я понимаю: это была ситуация с работой, в которой я, как и в начале своей жизни, чувствовал себя от­вергнутым и испытывал страх. «Параллельные ситуации», напоминающие изначальную травму, часто провоцируют физические симптомы.

Пережитый в детстве опыт насилия сохранился также в виде «реф­лекторного кашля» у меня в горле и в груди. Когда проходила «просту­да», «рефлекторный кашель» сохранялся. После того как в ходе терапии я увидел и почувствовал, что в младенчестве чуть не погиб в результате насилия со стороны отца, симптом исчез. Тогда у меня впервые в жизни появилось чувство, что мне не нужно беспокоиться по поводу того, что может произойти. Я почувствовал себя очень хорошо здесь и сейчас.