Макро-белый» и «макро-черный»

Под влиянием результатов, полученных Берлином и Кеем (Berlin, Kay 1969), распространилось мнение о том, что концепты «белый» и «черный» - это, в некотором смысле, универсальные лексемы. Сами Берлин и Кей формулируют эту мысль следующим образом: «1. Во всех языках есть слова для белого и черного. 2. Если в языке есть три названия цвета, то в нем есть название для красного». Высказывания подобного типа кажутся вполне законными как неформальная, краткая форма ссылки на некие научные обобщения, которые содержатся где-то в другом месте. Однако, к сожалению, такие неформальные и сжатые формулировки привели к тому, что многие ученые стали думать, что, если в языке только два основных названия цвета, мы заранее знаем значение этих слов: «они должны значить 'черный' и 'белый'».

Это, конечно, неверно. Если в языке есть только два названия цвета, которые разделяют все цвета, воспринимаемые глазом говорящих на данном языке, эти слова, естественно, не могут значить то же самое, что значат слова белый и черный. Но что же тогда они все-таки ЗНАЧАТ? Что, например, значат слова на языке гиджингали - gungaltja и - gungundja, которые мы обсуждали выше?

Одно из предположений, которое иногда делается, состоит в том, что такие слова значат «светлый» и «темный» соответственно. Но это тоже не может быть верно, поскольку слово, которое предположительно значит «светлый», включает в спектр своих значений красный. Например, то, что в языке гиджингали цвет, соответствующий белому, обозначает также очень насыщенный, средне-светлый цвет, заставляет предположить, что в данном случае контраст между светлым и темным, то есть, в конечном счете, между днем и ночью не может быть основан на какой-то единственной модели. И, поскольку объединение в один класс светлых цветов и красного оказывается, скорее, правилом, чем исключением (ср. примеры в работах Rosch Heider 1972a; Turner 1966; Conklin 1973), следует отвергнуть упрощенную модель, в которой противопоставлены «светлый» и «темный», и предложить какую-нибудь другую.

В связи с этим некоторые ученые считают, что выделенные ранее категории «светлого» и «темного» должны быть заменены сложными: «светлый теплый» vs. «темный холодный» (например, Rosch Heider 1972a), и именно таким образом сейчас часто интерпретируют языки «первой ступени развития».

Но такая резонная с виду переинтерпретация тоже приводит к серьезным трудностям. Ибо какие у нас есть свидетельства того, что языки первой ступени, как, например, дани или гиджингали, действительно имеют понятие «теплого» цвета? В английском хотя бы имеется выражение «warm colors» 'теплые цвета', но в гиджингали и в дани единственным имеющимся свидетельством служит тот факт, который мы и пытаемся объяснить, а именно: говорящие на таких языках объединяют в один класс цвета, которые МЫ (то есть говорящие по-английски) считаем «теплыми». Говорящему на дани или гиджингали идея «теплого» или «холодного» цветов так же чужда, как и волновая теория света. Соответственно, выражения «теплый цвет» и «холодный цвет» могут помочь НАМ идентифицировать классы, различающиеся говорящими на этих языках, но они ничего не сообщают нам о значении рассматриваемых названий цвета - о том, что имеют в виду говорящие, когда их используют.

Мне кажется, тот факт, что в языках обычно (но не всегда) красный связывается со светлым скорее, чем с темным, заставляет предположить, что такой тип категоризации должен иметь какое-то объяснение с точки зрения человеческого опыта. Моя гипотеза состоит в том, что объяснение следует искать в естественной ассоциации с огнем и солнцем, которые связаны для человека с теплом и светом: ведь даже в том случае, если солнце рассматривается прежде всего как источник тепла, оно должно восприниматься и как источник света, и наоборот.

Естественная связь между огнем и солнцем (которая косвенно отражена в понятии «теплого цвета» в применении и к желтому, и к красному) может также объяснить различие в том, как языки, которые имеют только два основных цвето-обозначения, трактуют красный цвет. Если в языке различаются светлые цвета с одной стороны, и темные и средние - с другой, можно ожидать, что красный попадет в последний класс, и иногда так действительно и бывает (например, в папуасском языке джале, см. Berlin, Kay 1969: 23). Однако в других языках (например, в гиджингали) красный безоговорочно попадает в класс очень светлых цветов. Мне кажется, что объяснять это следует через связь между огнем и солнцем. То, что фольга показалась информанту гиджингали «лучшим образцом» рассматриваемой категории (так сказать, gun-gungaltja номер один), дает основания полагать, что в этом языке идея солнечного света особенно важна для концептуализации, заключенной в этой категории: сияющие, блестящие, яркие предметы напоминают то, что лежит на солнце (и, возможно, отражает солнечный свет).

Тот факт, что в некоторых языках, например, в папуасском языке дани, даже глубокие, темные красные тона попадают в один класс со светлыми цветами и говорящие на этом языке могут допустить, что темно-красный и будет «лучшим образцом» рассматриваемой категории, согласуется с идеей о том, что и концепт солнца, и концепт огня могут играть свою роль в концептуализации, так сказать, «макро-белого». По-видимому, в языке дани центральную роль в концептуализации «макро-белого» играет не дневной и не солнечный свет, а огонь - и, возможно, даже не огонь, а горящие головешки. Если признать, что универсальный человеческий опыт предполагает несколько потенциальных фокусов, связанных между собой, но не равных друг другу (дневной свет - солнечный свет - огонь - горящие угли) и что каждому из этих потенциальных фокусов может быть дан приоритет в концептуализациях какой-либо определенной культуры, станет понятным межъязыковое разнообразие в поведении «макро-белого цвета».

Во всяком случае, понятно, что различие между разными концептами внутри «макро-белого» требует весьма тщательных и дифференцированных толкований, и что два соответствующих друг другу цветообозначения в таких языках, как джале, гиджингали или дани, не могут быть семантически приравнены друг к другу, так же, как они не могут быть семантически отождествлены с английскими словами black 'черный' и white 'белый', или dark 'темный' и light 'светлый'. Ссылки на нейрофизиологию зрения здесь не помогут, потому что она, по-видимому, едина для всех людей.

Теперь же я попытаюсь сконструировать несколько толкований в надежде, что они послужат отправной точкой для последующей конструктивной дискуссии.

Начать можно с двух названий цвета, исследованных Рош (Rosch Heider 1972a) в языке дани; здесь, как сообщает Рош, «фокусные точки (лучшие образцы) слов mili и mola - это не 'черный' и 'белый'... Образцы mili расположены среди самых темных зеленых и синих тонов. Mola, однако, как выясняется, имеет два фокуса: наиболее обычный - это темно-красный, и менее обычный - бледно-розовый» (Rosch Heider 1972a: 451). Очень важно также следующее, и надо быть очень благодарным автору за то, что она выразила это в недвусмысленных терминах: «После того, как каждый из информантов указал на образец цветов mili и mola, я спросила их, уверены ли они в том, что этот образец был лучше, чем абсолютно черные или абсолютно белые пластинки, которые тоже имелись в распоряжении: информанты уверенно настаивали на своем» (там же).

На основании материалов Рош можно предложить следующее толкование для mola:

 

X - mola

когда люди видят что-то, подобное Х-у, они могут подумать об огне

в некоторые моменты можно увидеть многое

когда люди видят предметы, подобные Х-у, они могут подумать об этом

в некоторые моменты можно увидеть солнце

когда люди видят предметы, подобные Х-у, они могут подумать о таких моментах

 

Такое толкование учитывает тот факт, что mola, как на это указывает Рош, включает в себя светлые и «теплые» цвета. В отличие от толкования слова красный, данное толкование не включает референциальной отнесенности к крови; оно, правда, включает ссылку на огонь и поэтому объясняет, или, по крайней мере, согласуется, с тем, что многие информанты «лучшим образцом» для mola считают красный. Но, правда, это не согласуется с тем, что некоторые из информантов «лучшим образцом» класса считают скорее бледно-розовый, чем красный. Последнее, впрочем, можно объяснить в терминах развития системы цветообозначений (те информанты, которые выбирали бледно-розовый, продвинулись, вероятно, от системы с двумя к системе с тремя основными цветами).

Что касается слова mili, противоположного по значению слову mola, можно заметить, что оно включает и темные, и «холодные» цвета, а его фокус находится «среди самых темных синих и зеленых». Такое определение предполагает, что рассматриваемое понятие имеет в существенной степени негативный характер и связано с отсутствием света и отсутствием солнца.

 

X - mili

в некоторые моменты можно увидеть очень немного

когда люди видят предметы, подобные Х-у, они могут подумать о таких моментах

в некоторые моменты солнца не видно

когда люди видят предметы, подобные Х-у, они могут подумать об этом

когда люди видят некоторые предметы, они могут подумать об огне

X - не такой

 

Возвращаясь к терминам из гиджингали - -gungaltja и -gungundja, можно заметить, что они противопоставляют блестящие, сверкающие цвета темным и тусклым и что ярко-красный попадает в первую группу. Чтобы учесть эти факты, я бы предложила следующее толкование для -gungaltja:

 

X - -gungaltja

(a) в некоторые моменты можно увидеть многое

когда люди видят предметы, подобные Х-у, они могут подумать об этом

(b) в некоторые моменты в некоторых местах предметы находятся на солнце

когда люди видят предметы, подобные Х-у, они могут подумать о таких предметах

(c) когда люди видят предметы, подобные Х-у, они могут подумать об огне

 

Первый компонент (а) толкования совпадает с первым компонентом толкования слова светлый; компонент (b) отражает связь слова -gungaltja с «блеском»; а компонент (с) отражает связь -gungaltja с красным.

Что касается возможного значения термина -gungundja - темный/тусклый', то здесь у нас еще меньше материала для размышлений, потому что неизвестно, что считается его «лучшим образцом». Возможно, в его толкование следует включить, по крайней мере, следующие компоненты:

 

X - -gungundja

(a) в некоторые моменты можно увидеть очень немногое

когда люди видят предметы, подобные Х-у, они могут подумать об этом

(b) в некоторые моменты в некоторых местах предметы не находятся на солнце

когда люди видят предметы, подобные Х-у, они могут подумать о таких предметах

 

Существование «макро-белых» и «макро-черных» цветов в начале эволюции системы цветообозначений не может, как мне кажется, быть объяснено ни в терминах физики, ни в терминах нейрофизиологии зрения. «Черный» и «белый» действительно противопоставлены друг другу в терминах физических свойств света и «психофизических свойств» зрения, но, как кажется, фундаментальное противопоставление «светлых или теплых» цветов «темным или холодным» не поддается аналогичному объяснению. Оно может быть, впрочем, объяснено, если мы примем на веру выводы Сводеша (Swadesh 1972: 205), который помещает огонь и свет в основание человеческой концептуализации цветообозначений. Предположение о важности огня в человеческой жизни и его перцептивной значимости, которая выводится не только из цвета огня, но также и из движения языков пламени и, кроме того, из блеска и свечения, представляется мне интуитивно вполне основательным.

Связь «макро-белого» со светом, солнцем и огнем (по всем основаниям, включая блеск и свечение) привлекает наше внимание к тому факту, что, вопреки общепринятому мнению, «цвет» - это не универсальное человеческое понятие, и не только потому, что есть много языков, не имеющих слова для «цвета», но также и потому, что в языках типа гиджингали, где есть только два «основных цветообозначения», рассматриваемые «имена цвета» на самом деле служат не «именами цвета», но общим описанием внешнего вида воспринимаемой глазом действительности или возникающего зрительного впечатления.

Витковский и Браун (Witkowski, Brown 1978: 441) высказывают мнение о том, что, если в первичных макро-классах красный попадает в один класс с желтым, зеленым и синим, это «дает основание полагать, что признак изменения длины волны... важен для человеческой цветовой категоризации. Только связанные друг с другом первичные цвета, или, другими словами, соседние в смысле упорядочения по длине волны, комбинируются в классы».

Но это не объясняет того, почему желто-зеленый - это очень редкая (хотя и засвидетельствованная) категория. Не объясняет это также и того, почему темные цвета всегда объединяются с зеленым и синим, а светлые - с желтым и красным. Эти факты Витковский и Браун тоже пытаются объяснить, и делают это в терминах «сцепления» (wiring) (1978:442). «Сцепление также лежит в основании объединения в пары теплых тонов с белыми и холодных с черными соответственно в класс макро-белых и макро-черных. Обратные сочетания, теплые-темные и холодные-светлые, не зафиксированы». Но это вызывает новый вопрос, так же, как это происходит с «Механизмами усвоения языка» у Хомского («Language Acquisition Device»), которые тоже возникли, как deus ex machina, когда нельзя было дать никаких независимых объяснений лингвистическим фактам (см., например, Chomsky 1972).

Я думаю, что предположение о связи света, солнца и огня дает лучшее объяснение наблюдаемым закономерностям, чем простая ссылка на вышеупомянутое «сцепление».