Структура и каналы власти номенклатурно (кланово)-корпоративных групп

Как мы показали выше, основная власть в российской экономике принадлежит крупным номенклатурно (кланово)-корпоративным группам. Так, доля 100 крупнейших российских компаний в общем объеме промышленной продукции в 2000-е годы составляла примерно 60%.

После приватизации активов государственных предприятий продолжилась борьба за передел контроля над приватизированной собственностью. Легальная оболочка такой борьбы зачастую скры­вала не вполне законные или вовсе незаконные методы: использова­ние дополнительных эмиссий акций, от распределения которых от­странялись миноритарные акционеры, искусственное наращивание задолженности с последующей переуступкой долгов, притворные реорганизации компаний, манипулирование реестром акционеров с целью отстранения "нежелательных" от участия в принятии реше­ний, использование процедуры банкротства (либо доведение до бан­кротства по сговору с администрацией, либо инициирование проце­дуры банкротства за незначительные долги для введения подкон­трольного внешнего управления).

Используя недостатки судебной системы, борющиеся стороны, на основе противоречивых судебных решений, доводили до создания на предприятии двоевластия (два собрания, два совета директоров, два генеральных директора, двойной реестр акционеров, — вплоть до выпуска альтернативных дополнительных эмиссий акций). Нередко эти коллизии разрешались путем вооруженного захвата предпри­ятий.

Процесс перераспределения акционерного капитала сопровож­дался тенденцией к консолидации собственности.

Структура собственности многих крупных корпораций носит чрезвычайно закрытый характер. Контролирующая группа обычно состоит из нескольких партнеров, образующих клан, тесно спаянный личными отношениями. Права контроля искусно распылены среди аффилированных компаний (включая оффшорные фирмы, номи­нальных держателей, частных лиц и т. д.), выступающих в виде ми­норитарных акционеров. Нередко целая цепочка оффшорных фирм выстраивается таким образом, что реальные владельцы вообще не фигурируют в каких-либо реестрах собственников. Наемные дирек­тора руководят при этом предприятием по указаниям фактических владельцев опять же наличной, "доверительной" основе.

При этом государство не всегда осуществляет мониторинг даже крупных операций с акционерной собственностью. Даже антимоно­польные органы, "по должности" интересующиеся подобными сдел­ками, не всегда владеют соответствующей информацией.

Контроль клановой группы над корпорацией опирается на мо­нополизацию в первую очередь финансовых потоков (что крайне значимо в условиях дефицита ликвидных ресурсов). При этом как крупнейшие собственники, так и высшие менеджеры компании в широких масштабах прибегают к действиям в ущерб развитию соб­ственной корпорации. В числе таких действий можно назвать стрем­ление контролировать только финансовые потоки и экспортные опе­рации при полном отстранении от развития производственной базы компании; неоправданное раздробление предприятия с целью созда­ния возможностей изолировать от компании наиболее прибыльные (или критические для ее существования) активы; распродажа или сдача в аренду активов в ущерб компании; заключение заведомо не­выгодных контрактов с аффилированными компаниями; отказ от решения стратегических задач; использование своего пакета акций только как объекта для спекуляции; использование контрольного пакета как залога под кредиты и т. д.

Разумеется, все эти приемы применяются в обход миноритар­ных акционеров, которые полностью отстраняются также от участия в разделе прибыли корпорации. С целью уйти от контроля как со стороны миноритарных акционеров, так и со стороны государства (чтобы монополизировать присвоение прибыли и не платить ни ди­видендов, ни налогов), кланы, владеющие крупными корпорациями, практикуют размещение доходов и вообще большей части ликвид­ных ресурсов компании за рубежом. Реинвестирование прибыли происходит из-за границы (под видом иностранных кредитов – неда­ром одним из крупнейших зарубежных инвесторов в России является Кипр), и вообще управление большей частью финансовых потоков корпорации организуется из-за рубежа. Встречающиеся случаи под­готовки "прозрачной" бухгалтерской документации, полностью соот­ветствующей национальным или международным стандартам (на­пример, для размещения ценных бумаг за рубежом) являются в тоже время и классическими случаями двойной бухгалтерии. Разумеется, никакая амнистия вывезенных за рубеж капиталов уже не способна изменить сложившийся порядок.

Это положение, которое существует и в крупнейших государст­венных корпорациях, было бы невозможно поддерживать длитель­ное время без тесного переплетения интересов крупного бизнеса с интересами государственных чиновников, призванных осуществлять контроль в данной сфере. Фактически значительная часть чиновни­ков соответствующих ведомств находится на содержании у крупного капитала. Происходит также интенсивная ротация кадров между крупным бизнесом и государственной службой, широко затраги­вающая даже и членов правительства. Особенность России заключа­ется в том, что коррупция выступает здесь не только как рента кон­кретного чиновника, являющаяся для бизнеса частью издержек по доступу к рынку или к конкретным активам. В России государствен­ный чиновник обычно выступает реально как один из партнеров клановой группы, участвующий в разделе прибыли, в том числе от прикрываемых с его помощью нелегальных финансовых потоков.

Что же касается генезиса этих образований, то он достаточно очевиден. Полураспад иерархической пирамиды государственно-бюрократической собственности привел к появлению ряда полураз­рушенных мини-пирамид, образовавшихся большей частью на осно­ве прежних так называемых «замкнутых ведомственных систем», ко­торые стали просто «кланами». В дальнейшем эндо- и экзогенное развитие корпоративно-монополистического капитала вкупе с инерцией старой системы и бурным развитием добуржуазных форм («княжеств», «герцогств» с их вассалитетом, полукрепостничеством и т. п.) интенсифицировали процесс формирования кланово-корпоративных групп. Последние, однако, в всегда будут (в силу общих при­чин трансформационной нестабильности) оставаться аморфными, неустойчивыми, подвешенными, находящимися в состоянии полуге­незиса-полураспада.

Выделим типичные слагаемые такой системы.

В самом низу — рядовые работники нескольких десятков пред­приятий (в большинстве случаев прошедших через процедуру прива­тизации). Эти лица находятся в положении не столько наемных ра­ботников, сколько в положении полузависимых «детей» этой патер­налистской структуры. С одной стороны, они являются объектами добуржуазного подчинения и эксплуатации (в самых различных формах: от невыплаты зарплаты, превращающей труд в рабский, до контроля корпорации за функционированием социальной инфра­структуры в результате чего работник-житель оказывается привязан к городу-заводу наподобие посаженного на землю крепостного). С другой стороны, сохраняются и элементы бюрократического патер­нализма «социалистического» прошлого.

На втором «этаже» структур располагается администрация пред­приятий. Для нее характерно противоречие между сохранением уже названных традиций «советского патернализма» в реализации при­надлежащих им немалых правомочий собственников — с одной сто­роны; механизмов власти, соединяющих пережитки административ­но-командной системы с ростками корпоративно-капиталистического управления и эксплуатации, а также добуржуазного принуждения (вплоть до использования криминальных методов давления на орга­низованных рабочих, профсоюзы) — с другой.

Над этими уровнями надстраиваются холдинг, крупный банк, корпорация как таковая, где и расположены реальные хозяева груп­пировки (как правило, они включают три типа: экс-номенклатура; бывшая (или актуальная) мафия и, реже, вышедшие из «низов» про­фессионалы).

Эта же система обеспечивает взаимодействие с четвертым уров­нем иерархии — коррумпированными (лоббируемыми) элементами различных законодательных, исполнительных и судебных государст­венных структур федерального, регионального и муниципального уровней, а также средствами массовой информации.

На периферии этих систем действует система «крыш», а также посреднический мелкий и средний частный бизнес, сращенный с организованными криминальными группами: несколько торгово-посреднических (а то и попросту паразитических) частных фирм, иногда еще и один-два мелких банка. В отличие от мелкого бизнеса в «цивилизованных» экономиках, где он, как правило, зависим от кор­пораций и эксплуатируется ими (неравноправный симбиоз), в трансформационной экономике такой (есть еще и другой — отно­сительно независимый) малый и средний бизнес создается боссами корпораций для перекачивания ресурсов этих крупных (но находя­щихся, как правило, в тяжелом экономическом положении) структур в карманы их хозяев, не тратясь даже на покрытие издержек (выпла­ту зарплаты, например) и выплату налогов всей структуры, что каче­ственно увеличивает личные доходы ее элиты.

Основные права собственности на всю эту систему сконцентри­рованы в руках узкого круга лиц, сосредоточенных в администрации экс-государственных предприятий, руководстве банков и лоббирую­щих структур, а также действительных хозяев дочерних частных фирм. Подчеркнем: речь идет о реальных правах собственности, о хозяйственной власти, а не просто о доле акций (хотя последняя так­же важна).

Каковы же основные каналы социально-экономической вла­сти в этих корпоративных структурах?

Наиболее очевидный — собственность на акции. Для реально­го контроля за группой иногда достаточно владеть 10—15% акций входящих в нее фирм при условии, что (1) остальные акции распы­лены среди многочисленных мелких собственников, неспособных к скоординированным действиям; (2) хозяева этих 10—15%, напро­тив, едины в своей предпринимательской деятельности (составляют «клан»); (3) эти хозяева держат в своих руках другие нити хозяйст­венной власти и контроля.

Кто же сегодня обладает таким консолидированным пакетом акций на большинстве бывших государственных предприятий? В России, по данным экспертных оценок, наиболее типичной является следующая картина. Порядка 10—20% акций имеет государство. У персонала предприятий, получившего в начальный период привати­зации около 2/3 акционерного капитала, в 1998 году осталось уже менее 40% общего числа акций. В настоящее время в руках работни­ков находится, как правило, не более 20—30% акций, а это значит (учитывая российское законодательство), что они не консолидиро­ваны. Более того, работники российских предприятий, как уже было сказано, в большинстве по-прежнему пассивны, не объединены в ас­социации (профсоюзы, как правило, самоустраняются от решения проблем собственности), не способны к солидарным действиям как собственники, а тем более, как предприниматели. В подавляющем большинстве случаев они передоверяют основные права собственно­сти высшей администрации предприятий, на которых они работают.

Напротив, администрация предприятий — это консолидирован­ная структура, связанная десятилетними традициями соподчинения и совместной кастовой жизни («номенклатура» низшего уровня). Эти лица имели в конце 90-х годов до 15% акций и продолжают их ак­тивно скупать.

Наиболее значительная часть акций (40—50% и более) с конца 1990-х годов стала концентрироваться в руках «внешних инвесторов» (отечественных и зарубежных частных фирм), как правило, связан­ных прочной личной унией с администрацией предприятий, но ино­гда, напротив, оттесняющих прежнюю «патерналистскую» админи­страцию от главных рычагов власти в результате ожесточенной борьбы. Значительную часть этих акций (через подставные фирмы или иным путем) могут контролировать финансовые институты (банки), входящие в неформальный клан.

В целом элита кланово-корпоративной структуры, как правило, контролирует от 30 до 70% акций, т. е. существенно больше, чем ми­нимально необходимо для контроля за предприятием при наличии названных выше других условий. Об этом косвенно свидетельствуют данные об уровне концентрации акционерной собственности, кото­рые показывают высокий уровень контроля над акционерными об­ществами, который сосредоточен в руках крупнейших акционеров.

Второй важнейший канал контроля элиты за кланом — админи­стративная власть. В условиях России, с ее вековыми традициями подчинения начальству, административная власть высшего менедж­мента играет одну из ключевых ролей в формировании устойчивых клановых структур. Эта власть соединяется с таким специфическим феноменом, как сохранение в руках администрации предприятий контроля за жилищным фондом, социальной инфраструктурой и т. п. (ведомственные квартиры, детсады, поликлиники и т. д.).

Но это только власть администрации предприятия по отноше­нию к работникам. Существует и административный контроль госу­дарственных структур (в том числе — региональных, особенно таких, как губернаторы и их «команды») по отношению к предприятиям. Пережитки командной экономики («плановая сделка», патернализм чиновников и т. п.) вкупе с современным хаотическим бюрократиче­ским воздействием массы различных ведомств на рынок и процесс перераспределения собственности, делают государственного чинов­ника если не «отцом», то, по меньшей мере, влиятельным «дядюш­кой» по отношению к директору предприятия.

Льготные кредиты и налоговые «послабления», позиция судеб­ной власти, благожелательное или придирчивое отношение разного рода инспекций, хотя бы минимальный госзаказ (для гигантского оборонного сектора он до сих пор чрезвычайно важен), высокие экс­портные тарифы или, напротив, защитительные импортные пошли­ны, прямые дотации (например, шахтерам) и т. п. — все это делает административную власть (правительство в центре и в регионах) крайне значимой, несмотря на кажущийся крах «административно-командной системы».

Наиболее значимым каналом хозяйственной власти является финансовый контроль. Большинство российских предприятий в течение последних десяти лет находятся в состоянии перманентного и жестокого финансового кризиса. Нет денег на выплату зарплаты, на платежи за сырье, материалы, энергию, не говоря уже об инве­стициях. Постоянный кризис взаимных неплатежей и необходимость любой ценой вымаливать у государства и/или банка кредиты — все это стало правилом. В этих условиях срабатывает цепочка финансо­вой зависимости.

В самом низу работник, которому могут заплатить, а могут и не заплатить (это зависит непосредственно от администрации) зарпла­ту. Выше — зависимость администрации от банка. Даст или не даст банк кредит, а если даст, то на каких условиях? Администрация мо­жет воспользоваться его услугами также и для того, чтобы (обычно через подставные фирмы) в течение 2-3 месяцев, а иногда и полу­года, «крутить» деньги, предназначенные для расчетов с рабочими и контрагентами, значительно увеличивая первоначальную сумму за счет краткосрочных валютных, торговых (в России банки гораздо больше связаны с торговлей, нежели с производством) и т. п. опера­ций, в большинстве своем спекулятивных. Часть этих дополнитель­ных средств получает предприятие, но немалая доля через банк ухо­дит к хозяевам клана.

Еще выше — государственные органы — от мелкого чиновни­ка в администрации региона до президента и парламента. Все они распределяют и перераспределяют различные государственные ресурсы и льготы. Добавим сюда активнейшее влияние Мингоси­мущества на процесс приватизации, внешнеэкономических ве­домств — на условия экспортно-импортных сделок, администра­ции президента — на налоговые льготы, парламента — на распре­деление бюджета, и мы получим сложнейшую систему финансовых взаимосвязей между предприятиями, банками и различными фе­деральными, республиканскими и региональными государствен­ными органами.

Не забудем и о таком канале хозяйственной власти, как личная уния. Он венчает всю эту пирамиду зависимости, спаивая воедино (как волков в стаю) элиту предприятий, банков, коммерческих структур и государственных органов. Эта личная уния тем прочнее, что подавляющее большинство клановых элит вышло из тех или иных групп прежней номенклатуры (совокупность таких черт кланово-корпоративных группировок позволяет применить для их обозна­чения английский термин patronage machine).

Наконец, особую прочность этим конструкциям, собственно клановую форму, придает близость к теневым структурам. Необ­ходимо учесть, что криминальная экономика прошлого (а до конца 1980-х годов в СССР почти что весь частный бизнес был полулегаль­ным и в силу этого тесно связанным с криминальными элементами) была одним из основных источников рождения частного бизнеса. Сегодня же частные фирмы всегда прилеплены к государственным и экс-государственным предприятиям для удобства перекачки денег корпораций в карманы их реальных хозяев. Учитывая это, следует признать, что большинство корпоративных структур хотя бы «боком» привязано к криминальной экономике. Кроме того, само по себе лоббирование в стране с неустойчивым законодательством, постоян­но меняющимся составом правительства и высокой степенью кор­румпированности верхов, носит характер полу- или прямо незакон­ной деятельности (часто ее несколько неточно называют мафиоз­ной).

В результате возникает взаимная «втянутость» всех структур в более или менее сомнительную с точки зрения права деятельность. Это не обязательно рэкет, заказные убийства, шантаж, вымогатель­ство и взяточничество (хотя и этого в России с избытком). Это может быть «всего лишь» задержка выплаты зарплаты и ее «прокрутка» че­рез коммерческую организацию, льготный кредит в обмен на поддержку во время избирательной компании и другие шаги, связы­вающие клановые элиты круговой порукой.

В структуре собственности присутствие теневого или прямо криминального капитала тоже достаточно заметно. Так, контроль над рядом российских заводов, производящих металлы и сырье, осу­ществляют множество вполне благопристойных фирм, владеющих мелкими пакетами акций этих заводов. Однако при более присталь­ном рассмотрении оказывается, что эти фирмы — всего лишь по­средники, действующие через цепочку других фирм-посредников по поручению нескольких компаний неизвестного происхождения, за­регистрированных в оффшорных зонах. Эти компании проводят на удивление согласованную политику. Кроме того, если учесть, что процесс раздела акционерного капитала (например, алюминиевых заводов) сопровождался множеством убийств вовлеченных в этот процесс бизнесменов и представителей администрации заводов, предположение о криминальной природе контролирующих компа­ний становится весьма вероятным.

Наконец, кланово-корпоративные структуры образуют фунда­мент не только экономической, но и политической власти. Только связь здесь не проста. Большинство кланов поддерживает сразу не­сколько блоков и партий, а большинство партий опирается сразу на несколько кланов. Так возникает сложное перекрестье интересов, достаточно далекое (но не абсолютно оторванное) от идеологиче­ских и программных установок тех или иных партий.