История понятия «лабиринт»

Германн Керн

Лабиринт: основные принципы, гипотезы, интерпретации

Керн Г. Лабиринты мира. СПб.: Изд-во "Азбука-классика", 2007, с. 7-33

 

 

Определения

В настоящее время у слова «лабиринт» существует три различных значения. Наиболее часто оно употребляется в качестве метафоры, когда имеется в виду сложная, неясная, неоднозначная ситуация. Слово «лабиринт» используется в этом переносном, фигуральном смысле начиная с эпохи поздней античности (III в. н. э.). Формирование этого значения можно возвести к понятию лабиринта-путаницы*, сооружения (постройки или живой изгороди) с извилистыми дорожками, большинство которых заводят человека в тупик. Именно данное понятие, заключенное в слове «лабиринт», прослеживается во многих письменных источниках начиная с III века до н. э., в которых лабиринт (в данном контексте имеется в виду лабиринт-путаница) используется как литературный мотив.

Для сравнения, самое раннее изображение лабиринта-путаницы относится приблизительно к 1420 году н. э. (ил. 239-241). Любопытно отметить, что в отличие от литературных традиций, широко распространенных во времена античности и в Средние века, на всех изображениях лабиринтов вплоть до эпохи Возрождения показана только одна дорожка, и заблудиться в подобном лабиринте невозможно. Настоящее исследование посвящено лабиринту именно такого типа, лабиринту в его первоначальном и подлинном смысле (ил. 1). Эту, на первый взгляд простую, концепцию, начиная с античности, стало заслонять более сложное понятие «лабиринта-путаницы» (первоначально исключительно словесное построение). Эти два по сути различных понятия в течение довольно длительного времени не получали четкого толкования, что привело к неизбежному терминологическому конфликту, и лишь в XX веке на данную проблему обратили внимание ¹.

 

1. Лабиринт и «нить Ариадны» Слева: лабиринт критского типа, состоящий из семи кругов. Справа: «нить Ариадны» — маршрут выхода из лабиринта.

 

В качестве графического, линейного изображения лабиринт лучше всего описать в терминах формы. Его округлая или прямоугольная форма четко различима лишь при взгляде сверху, подобно общему плану любого здания. При таком подходе линии на рисунке обозначают стены лабиринта, а пространство между ними — это дорожка, легендарная «нить Ариадны». Стены сами по себе не имеют значения. Единственная их функция заключается в том, чтобы направлять, показывать, куда ведет дорожка, четко определять, так сказать в хореографическом смысле, заданные фигуры и направление движения. Начало дорожки — это вход в лабиринт сквозь отверстие в стене. Дорожка выведет к центру, предварительно пройдя особым образом через весь лабиринт. В отличие от лабиринта-путаницы, в собственно лабиринте дорожка одна, она не имеет ответвлений и не пересекается с другими ходами. Идущему не нужно делать выбор, дорожка неминуемо приведет его к своему концу, то есть к центру лабиринта. Таким образом, единственным тупиком в лабиринте является его центр. Достигнув этого места, человеку ничего не остается, как повернуть назад и выйти наружу тем же путем.

В современной литературе лабиринт нередко путают с другими графическими формами. Термин «лабиринт» часто некорректно используют для обозначения, к примеру, спиралей, меандров** и концентрических кругов, у которых в большинстве случаев с лабиринтами общее только то, что они
-------------------------------
* Два английских термина — labyrinth и maze — переводятся на русский одинаково: «лабиринт». Ввиду существующих между ними принципиальных смысловых различий предлагается в качестве русского эквивалента для термина maze использовать выражение «лабиринт-путаница» (примеч. перев.).
** Меандр — геометрический орнамент в виде извилистой ленты, получивший название от малоазиатской реки Меандр (примеч. перев.).
7

представляют собой некие линейные построения довольно сложного характера². Со спиралями (ил. 2) лабиринты объединяет то обстоятельство, что и в том и в другом случае дорожка имеет одно конкретное направление и лишена боковых ответвлений. Разница между ними состоит в том, что лабиринт практически полностью огорожен наружной стеной, а направление дорожки в нем постоянно изменяется, подчиняясь законам маятникового движения. Не менее важно разграничить лабиринты и меандры. Последние также основаны на «принципе извилистой дорожки», однако в отличие от лабиринтов в них нет внешней ограничительной стены, они не являются замкнутой формой и не имеют четко выраженного центра. Несмотря на все эти различия, считалось, что меандры, обнаруженные на аттических вазах V века (ил. 3) и на кносских монетах того же периода (ил. 4), символизируют лабиринты ³. Плоские меандры, то есть такие, в которых линии выстроены в строгой последовательности, отличаются от лабиринтов — так же как все узелки и плетенки — тем, что в них часто имеются пересекающиеся ходы. Поскольку в их состав входит не одна, но некоторое множество линий, движение в одном конкретном направлении (насколько можно это направление определить), заданное одной линией, исключает с точки зрения общей структуры все остальные направления. Узелки, состоящие всего лишь из одной линии, не имеют ни начала, ни конца и непрерывно очерчивают сами себя.

 

2 3 4

Общая черта всех этих фигур — спиралей, меандров и узелков — заключается в том, что их форма определяется позитивными пространственными элементами, а именно изгибами очерчивающих стен. В лабиринте же главной составляющей являются не линии, образующие стены, а негативное пространство хода, создаваемое благодаря этим линиям и задающее направление движения.

8

Более того, определенные основополагающие принципы лабиринта можно проследить в концентрических кругах, особенно в тех, что обнаружены в средневековых рукописях и старинных церквах. Если бы в каждом круге имелось отверстие для входа, а дорожка между разделительными кругами была бы перегорожена топориками или полутопориками таким образом, чтобы идущему пришлось описать весь лабиринт, следуя непрямым путем, совершая маятниковые движения в противоположные стороны, тогда такие конструкции можно было бы назвать лабиринтами ⁴.

Принципы формы

Каждый лабиринт представляет собой совокупность линий, которую можно истолковать как некий общий план. Взятые в комплексе, они задают схему движения, представить себе которую во всех подробностях можно, лишь напрягая воображение. Для более полного понимания этой схемы надо представить, что идешь по дорожке между линиями, образующими стены лабиринта. В периметре лабиринт может иметь округлую, прямоугольную форму или же форму многогранника, как правило, именно это определяет и конфигурацию внутренних окружностей. На общую схему дорожки лабиринта различия в форме не оказывают никакого влияния. Важно отметить, что наружная линия четко разграничивает внутреннее и внешнее пространство. Во всем периметре имеется только одно отверстие. Именно здесь начинается извилистая дорожка, ведущая к центру. Сразу же после входа в лабиринт начинает сказываться, как я люблю его называть, «принцип извилистой дорожки»: человеку предстоит проследовать по петляющей тропе, стремящейся тем не менее к одному-единственному центру, где эта тропа непременно оканчивается. Схема дорожки может принимать различные формы. Настоящий лабиринт возникает лишь в том случае, когда дорожка не разветвляется, то есть перед идущим человеком не встает проблема выбора пути. Должны также соблюдаться следующие обязательные условия:

— дорожка «сворачивает сама за себя», постоянно изменяя направление движения;
— дорожка заполняет все внутреннее пространство лабиринта и следует максимально возможным кружным, непрямым путем;
— несколько раз проводит человека мимо центра;
— неизбежно выводит человека к центру, где и заканчивается;
— вернуться к месту входа можно только по этой же самой дорожке.

 

Дорожка

В лабиринте самого старого типа — который я называю «критским», по месту его предполагаемого происхождения, хотя лабиринты подобной формы были широко распространены в Индии и в Америке, — имеется семь окружностей, которые, однако, организованы не в последовательном порядке. На иллюстрации 5 можно видеть нумерацию окружностей. Эта схема прохождения, на первый взгляд кажущаяся случайной и бессистемной, четко делится на четыре этапа, которые в дальнейшем дифференцируются в зависимости от того, сколько квадрантов круга минует идущий.

 

5 Cхема прохождения лабиринта

9

Разнообразие способов построения лабиринта

Существует целый ряд принципов построения лабиринтов, которые можно применять в различных сочетаниях. Некоторые основные вариации этих принципов можно применить к лабиринту критского типа. Для начала следует расположить четыре прямых угла между перекладинами центрального креста, в каждом из прямых углов следует поставить точку (ил. 6, первый рисунок в группе А). После чего надо соединить верхушку креста с высшей точкой вертикальной стороны верхнего левого угла. Теперь поставьте карандаш на точку в этом прямом угле. И отсюда в противоположном направлении проведите кривую линию — арку, соединяющую точку с вершиной вертикальной стороны угла наверху справа. Из точки в этом прямом угле проведите соединительную кривую до конца горизонтальной стороны угла наверху слева. Когда аналогичным образом будут соединены все остальные оконечности, у вас получится критский лабиринт, состоящий из семи окружностей. Судя по некоторым признакам, рисунок на глиняной табличке из Пилоса нанесен именно таким способом (не ранее чем ок. 1200 г. до н. э.) Если в каждом из четырех секторов, образованных центральным крестом, расположить не по одному, а по два коаксиальных прямых угла (ил. 6, группа В), количество окружностей станет больше на четыре. Каждой дополнительной четверке прямых углов соответствуют четыре дополнительные окружности.

 

 

6 Схема построения лабиринта

 

Различные отклонения, встречающиеся в основном в скандинавских лабиринтах — «троянских городах», возникают в результате того, что приведенный выше порядок нанесения соединительных кривых не выдерживается, когда точки соединяются между собой в ином порядке либо когда в качестве центральной фигуры используется не крест, а что-нибудь другое, например Y-образная фигура.

Чтобы лучше понять топологию лабиринта, следует начинать с основных компонентов — центрального креста, четырех точек, нанесенных по углам квадрата, и четырех прямых углов, а далее соединять эти элементы между собой, как показано на иллюстрации 6 (группа В).
10

Простейшей конфигурацией является критский лабиринт, состоящий из трех окружностей, в котором между собой соединяются четыре оконечности центрального креста и четыре точки, расположенные между сторонами креста, в результате чего возникает лабиринтоподобная извилистая дорожка. Количество углов, расположенных между сторонами креста, можно удвоить как сверху, так и снизу, и тогда получатся две различные конфигурации лабиринта, состоящего из пяти окружностей. Если удвоить количество углов одновременно и наверху, и внизу, мы получим критский лабиринт, состоящий из семи окружностей (ил. 6, группа А). Если утроить количество углов, то есть добавить два либо сверху, либо снизу, получится один из двух вариантов лабиринта, состоящего из девяти окружностей. Если утроить количество углов и сверху, и снизу одновременно, мы получим одиннадцать окружностей (ил. 6, группа В), и так далее.

Основываясь лишь на этом первичном анализе строения лабиринта, можно уже на такой ранней стадии сделать два вывода: во-первых, совершенно очевидно, что во всех приведенных конфигурациях квадрат превращается в круг. Центральный крест и точки, расположенные по четырем углам квадрата, вместе с полукруглыми соединительными кривыми — это и есть элементы, составляющие лабиринт. Результатом такой органической векторной суммы, по мере того как она приобретает форму, становится незавершенный, хотя и ровный (начиная с IX в. н. э.) круг. Невозможно не обратить внимания, что перед нами — явление превращения квадрата в круг (т. е. достижение невозможного), пусть и существующее не как решение математической проблемы, но как пример древних космологических воззрений. Квадрат (его координаты отражают четыре направления стрелки компаса) и круг (окружность, опоясывающая поверхность) символизируют два главных мировоззрения. Обе эти формы не что иное, как попытки пространственной ориентации, определения собственного местоположения. И обе эти формы присущи лабиринту, даже более того, они определяют саму его структуру. Именно они наиболее ярко отражают природу лабиринта, тот факт, что он представляет собой квинтэссенцию «фигуры ориентации», сущность, заключающую в себе путь к цели, представляющую собой некое мировоззрение. Подобную же смысловую нагрузку несет и лабиринт-путаница, хотя и с негативным значением, ведь в таком лабиринте дорожка является выражением недостатка ориентации. Исходя из понятия о том, что круг есть символ небес (и пути Солнца в небе), а квадрат — это символ Земли, можно предположить, что превращение квадрата в круг, или же «возведение свода над квадратом»6, есть не что иное, как своего рода примирение, союз двух этих сфер.
11

Во-вторых, нет сомнений в том, что классический лабиринт, состоящий из семи окружностей, не является наиболее простой из всех возможных конфигураций. Его создание не результат счастливой случайности, он также и не визуальная аксиома. Такой лабиринт явился следствием сознательного выбора из целого ряда возможных вариантов. И поскольку именно этот, довольно сложный, тип лабиринта из семи окружностей обнаруживается в подавляющем большинстве примеров, должны существовать определенные причины, почему была избрана данная конфигурация и почему предпочтение отдавалось числу «семь». Об этих причинах сегодня можно только догадываться.

Предположительно лабиринт критского типа мог возникнуть, когда два куска веревки уложили таким образом, что они пересеклись лишь в одном месте, а четыре конца веревок стали углами виртуального квадрата. В результате чего получилась характерная извилистая дорожка, не пересекаемая никакой другой.

 

 

7 8

У римских мозаичных лабиринтов (ил. 7) и лабиринтов, обнаруженных в средневековых рукописях и в церквах, есть одна общая черта. Они, в отличие от лабиринта критского типа, имеют симметричную структуру, основанную на геометрическом прототипе, их центральная область более обширна и в ней может содержаться какое-нибудь изображение. Последние два типа состоят в основном из концентрических кругов. Самая известная схема того периода — лабиринт шартрского типа (ил. 8), возник в результате разглаживания критского лабиринта (ил. 1) и превращения его в концентрические окружности, о чем свидетельствует рисунок IX века в Санкт-Галлене. В IX веке схема лабиринта разрослась и включала уже не семь, а одиннадцать окружностей, в X веке в результате некоторых изменений в линиях лабиринта в общий рисунок вошло изображение креста, расположенного поверх концентрических кругов ⁷.

 

Этимология термина «лабиринт»

Несмотря на многократные попытки выявить происхождение самого слова «лабиринт», его этимология до сегодняшнего дня остается неясной ⁸. Наиболее часто приводимая тождественность — «labyrinthos = дом двухстороннего топора (labrys) = Кносский дворец на Крите» — по целому ряду причин выявляет свою несостоятельность ⁹. С уверенностью можно утверждать лишь одно — суффикс -inthos был типичным суффиксом, образующим топонимы в том языке, с которым греки столкнулись в результате миграции (ок. 2000 до н. э.). По меньшей мере на основании этого суффикса можно установить, сколько времени данное слово уже существует. Анализ остальных частей слова позволяет сделать предположение, что оно каким-то таинственным образом, с определенными оговорками, связано с понятием «камень»¹⁰.

 

История понятия «лабиринт»

Историю самого понятия «лабиринт» проследить несколько проще. Наиболее ранние литературные упоминания позволяют предположить, что слово «лабиринт» обозначало довольно крупную (каменную) постройку. Возможно, первое упоминание о лабиринте — это микенская глиняная табличка, обнаруженная в Кноссе и относящаяся приблизительно к 1400 году до н. э. На табличке содержится текст, написанный линейным письмом В (линейное письмо А и линейное письмо В — две разновидности алфавита, относящегося к бронзовому веку и обнаруженного на Крите и в Греции), переведенный следующим образом: «Одну амфору меда для всех богов, одну амфору меда владычице (?) Лабиринта» ¹¹. Несомненно, перед нами список подношений. «Владычица Лабиринта» (Ариадна?) ¹² является, по-видимому, богиней, а Лабиринт, очевидно, представляет собой некое сооружение. Вероятно, это место поклонения столь сильно отличалось от всех остальных храмов и святилищ, что о нем посчитали необходимым упомянуть особо. Возможно также, что это слово обозначало площадку, поле для танцев, на которое нанесена схема лабиринта, как можно видеть на глиняной табличке из Пилоса, датируемой приблизительно тем же периодом (ок. 1200 до н. э.).

Следующее известное воспроизведение мотива лабиринта обнаружено в ныне утраченном творении архитектора Теодора, Герайоне, который он выстроил на острове Самосе в VI веке ¹³. В хвалебной песне в собственный адрес он уподобляет себя Дедалу, легендарному создателю лабиринта и отцу всех архитекторов. Еще один пример подобного рода обнаружен в тексте Геродота (V в. до н. э.), где упоминается «египетский лабиринт»¹⁴, и автор восхищается тем, с каким искусством создано это каменное сооружение. Ни в одном из этих источников не упоминаются лабиринты-путаницы, видимо, подобные конструкции в данный период вообще не связываются с понятием лабиринта. Равным образом «лабиринты» постоянно упоминаются в документах, относящихся к постройке храма Аполлона в Дидимах, начиная с III века до н. э. ¹⁵, тогда как описаний лабиринтов-путаниц там не обнаружено. На самом же деле здесь говорится о двух крытых лестничных проходах, вырезанных из камня и искусно разукрашенных орнаментом из меандров.

Разумеется, эти ранние образцы речевого использования слова никоим образом не отражают самого содержания первоначального понятия лабиринта, ведь приведенные примеры взяты из греческих источников, а греки впервые встретились с новым для себя словом «labyrinthos» в результате миграции. Вполне возможно, что слово было заимствовано из минойских и/или восточных источников ¹⁶. О том, где первоначально располагался лабиринт на Крите, говорится у Гомера в описании танца в кносском лабиринте
12

(«Илиада». 18,591), а также в рассказе о критских приключениях Тесея. Не следует также забывать, что на Крите в эпоху Миноса, во времена греческих миграций, царила высокоразвитая средиземноморская культура, что давало многочисленные импульсы, способствовавшие распространению микенского образа жизни и развитию интеллектуальной среды.

Нам неизвестно, как сложилась первоначальная концепция лабиринта, относящаяся, возможно, к эпохе Миноса. Во всяком случае она имела гораздо более конкретный смысл, нежели можно предположить, основываясь на вышеуказанных греческих источниках, поскольку определение «крупная (каменная) постройка» представляется значением производным и его метафорический характер выражен слабо. Вполне вероятно, что название некой постройки, создание которой приписывают Дедалу, стало со временем родовым понятием, так же как это произошло, например, с именем собственным «Цезарь», которое стало применяться для обозначения лица, облеченного высшей властью, как это явствует из немецкого слова «кайзер» и русского - «царь».

Поскольку этимология слова неизвестна, а в наиболее ранних литературных упоминаниях проявляется лишь производное, вторичное значение, воссоздание оригинальной концепции — первоначального значения слова «лабиринт» — может быть достигнуто лишь неким окольным путем. Можно подробно изучать описания графических изображений или же сосредоточиться на исследовании танцев, которые во времена античности принято было обозначать как «танцы лабиринта». И если мы сумеем проследить единый источник, из которого развились как литературная, так и визуальная традиции и традиции танца, то такой источник можно будет считать архетипом лабиринта. Можно много рассуждать по поводу гипотезы, согласно которой идея лабиринта возникла впервые как обозначение группового танца. Во время этого танца цепочка исполнителей следовала по строго определенному пути, похожему на тот, что изображен на табличке из Пилоса, а также на петроглифах в Средиземноморском бассейне, датируемых бронзовым веком.

Самым ранним убедительным доказательством значения слова «лабиринт» как такового является граффити в Помпеях, на котором само слово и рисунок лабиринта расположены рядом. Эта надпись относится приблизительно ко времени рождения Христа. Однако изображения лабиринта можно встретить и на кносских монетах V века до н. э. Очевидно, это как раз тот самый знаменитый лабиринт, который предположительно был расположен именно там. Поскольку существует доказательство того, что начиная с V века до н. э. термин «лабиринт» соотносился с графическим изображением, а о существовании как слова, так и физической реалии можно с уверенностью говорить применительно ко II тысячелетию до н. э., значит, если не будет доказано обратное, можно предполагать, что лабиринт назывался именно этим словом уже во II тысячелетии до н. э.

Данная схема лабиринта выполняла хореографическую функцию — она предписывала последовательность и направление танцевальных движений. Наиболее раннее визуальное доказательство этого можно обнаружить на этрусской ойнохое из Тральятеллы (ок. 620 до н. э.), где изображается группа воинов, в танце выходящих из лабиринта. На лабиринте написано «Truia», что можно перевести как «арена» или «площадка для танцев». Во многих других древних источниках упоминается танец лабиринта ¹⁷.

Все это говорит в пользу теории, согласно которой термин «лабиринт» первоначально обозначал танец и движения в этом танце подчинялись строгой графической схеме. Вышеупомянутые изображения — петроглифы и настенный рисунок — можно рассматривать как уменьшенные копии большой, которая представляла собой план, помогавший танцующим правильно исполнять сложные танцевальные движения на площадке. Более того, на танцевальном поле, «выделанном хитрым» Дедалом для Ариадны, согласно описаниям Гомера («Илиада». 18, 593), несомненно имелись указатели, возможно выложенные из мрамора, с их помощью танцующие в цепочке могли правильно двигаться во время своего танца в лабиринте, который также описывает Гомер. Такая сложноустроенная «сцена», которую, возможно, называли словом «лабиринт», вероятнее всего послужила источником второго, уже упоминавшегося выше значения слова «лабиринт» — «крупное (каменное) сооружение». Основываясь на совокупности литературных, визуальных и танцевальных традиций, мы можем теперь воссоздать первоначальное понятие «лабиринт»: это сложный групповой танец, предписывающий строгое исполнение определенных движений, значение которых будет рассмотрено ниже ¹⁸.

Нам до сих пор неизвестно, каким образом слово, обозначающее довольно простую схему, линии в которой не пересекаются, стало синонимом слова «maze» (лабиринт-путаница). Наиболее вероятное объяснение заключается в том, что, самое позднее в эпоху эллинизма, люди перестали четко понимать разработанный маршрут и движения танца. Традиция, по-видимому, отмерла или же претерпела серьезные изменения, и схема танца стала казаться непонятной, сложной и запутанной, даже если танец исполнялся правильно. Сложность и запутанность скорее всего и должны были, по первоначальному замыслу, стать неотъемлемыми чертами танца. Когда настало такое время, что танец перестали понимать и исполнители, и зрители, запутанность усилилась еще больше. Можно предположить, что это произошло приблизительно во время рождения Христа, как это
13

явствует из непоследовательностей, допущенных в описании старинной троянской игры у Вергилия ¹⁹. Такой танец с оружием, исполняемый пешими или конными танцорами, первоначально следовал схеме лабиринта, как это показано на рисунке ойнохои из Тральятеллы, тогда как движения, которые описывает Вергилий, сравнивая их с лабиринтом, не соответствуют данной схеме. Вполне вероятно, что разрушение традиций и утрата понимания концепции лабиринта произошли задолго до времени Вергилия.

Если рассматривать непредсказуемую природу танца в лабиринте в свете вышеприведенной трактовки лабиринта (существовавшей уже во времена античности) как сложной, искусной, значительной структуры, то в результате мы получаем лабиринт-путаницу, расположенный внутри некой постройки. При объединении этих двух понятий, каждое из которых носит название «лабиринт», возникает третья концепция, у которой с первоначальной концепцией лабиринта общее только название.

Изменение языкового использования слова, связанное с этой идеей, можно проследить по многочисленным ссылкам на «египетский лабиринт», который на самом деле не относился ни к одному из двух типов лабиринтов, а был мавзолеем фараона Аменемхета III, правившего с 1842 по 1797 год до н. э. В I веке до н. э., то есть в тот период, когда «лабиринты» в основном рассматривались как путаницы, считалось, что данная конструкция заключает в себе лабиринт-путаницу с весьма сложной системой ходов, хотя на самом деле это не соответствовало действительности. Постройки, которые до этого момента назывались «лабиринтами» (в соответствии со старой языковой практикой), стали теперь считаться лабиринтами-путаницами.

Видимо, практика использования термина «лабиринт» в качестве синонима для обозначения сложного устройства здания лишь немногим старше, чем эти поздние эллинистические свидетельства. Даже в диалоге Платона «Евтидем» (29l b), созданном около 400 года до н. э., встречается слово «лабиринт» в метафорическом смысле: «...подобно заблудившимся в лабиринте, подумали было, что мы уже у самого выхода; и вдруг, оглянувшись назад, мы оказались как бы снова в самом начале пути, заново испытав нужду в том, с чего начинались наши искания»²⁰. Метафора основывается на представлении о том, как человек двигается внутри классического лабиринта, где идущий возвращается по тому же пути и дорожка неизменно ведет его вокруг центрального тупика. Удивительно, насколько свободно использует Платон слово «лабиринт» как родовое понятие, не чувствуя никакой необходимости в дополнительных пояснениях. Новую концепцию лабиринта (т. е. лабиринта-путаницы) мы впервые находим у Каллимаха (III в. до н. э.) в его «Гимне к острову Делосу» (IV, 310-311)²¹, где он повествует о бегстве Тесея из извилистого лабиринта вместе с афинянами, предназначенными в качестве жертвы. Возможно, это значение существовало уже в V веке до н. э., если предположить, что неизвестный комментатор Гомера («Одиссея». XI, 322)²², самое раннее в эллинистическую эпоху, но более вероятно во времена Цезаря или Византийской империи, правильно процитировал афинского историка Фересида (V в.). Более вероятно, однако, что древний комментатор привнес в цитируемый текст, оригинал которого утерян, собственные акценты, основанные на современном ему понимании слова, и по этой причине говорил только о лабиринте-путанице. Такая точка зрения подтверждается еще и тем фактом, что Геродот имел весьма отличное представление о лабиринте (как и Фересид в своих трудах V в. до н. э.), в которое понятие путаницы даже не входило.

Во всяком случае совершенно очевидно, что в позднюю, эллинистическую эпоху понятие «лабиринт» часто отождествляли с лабиринтом-путаницей. При этом структура, имеющая одно направление движения, также называлась «лабиринт». И таким образом мы получаем две наиболее важные формулировки концепции лабиринта, которые в последующие годы распались на множество других значений.

 

Происхождение и распространение лабиринта

Вопросы происхождения и распространения неразрывно связаны между собой. И если распространение концепции лабиринта можно легко объяснить, то поиск (на мысль о котором наталкивает сам вид карты, показывающей распространение данной концепции) вероятного географического и культурного происхождения остается весьма проблематичной задачей. Основной вопрос звучит так: можно ли предположить, что лабиринт как некая схема был придуман в различных культурах независимо друг от друга? Или же более вероятно, что единовременно совершенное открытие распространилось путем миграций и культурных влияний? Существует два возможных объяснения, которые дают этнологи, в случае если в различных культурах одновременно существуют аналогичные формы. Эти основные вопросы этнологии сформулированы уже давно. Около ста лет назад, как раз когда этнология стала формироваться как современная дисциплина, Адольфом Бастианом (1826— 1905) в его «Элементарных идеях» («Elementargedanken») и Фридрихом Ратзелем (1844—1904) в работе «Теория миграции» («Migrationshtheorie»)²³ были выдвинуты две взаимоисключающие гипотезы. Их спор отражает два существующих подхода к вопросам, хотя эти подходы непременно дополняют друг друга. С одной стороны, перед нами неисторическая, основанная на психологии отсылка к общечеловеческим факторам, к тому набору интеллектуальных и психологических черт и требований, который является
14

общим для всех. И несмотря на то, что эти черты и потребности развиваются в конкретных культурных условиях (связанных также и с соответствующим климатическим и географическим воздействием), они тем не менее носят универсальный характер. С другой стороны, необходимо учитывать исторические и случайные факторы. Применительно к лабиринту вопросы истории и культуры помогают нам сформулировать проблему более сжато и глубоко. Является ли лабиринт базовым выражением неких психологических предпосылок, которые существуют повсеместно и могли развиться независимо друг от друга в различных культурах? Или же мы имеем дело с настолько сложным культурным феноменом, что он мог возникнуть лишь в какой-то одной культуре, и поэтому единственным объяснением его широкого распространения является миграция?

Как уже было упомянуто вскользь в разделе, посвященном минойскому Криту как месту возможного возникновения лабиринта, наиболее вероятной мне представляется именно вторая точка зрения. В любом случае первый вариант можно немедленно отбросить, если мы примем во внимание тот факт, что приметы древних лабиринтов обнаружены исключительно в Европе, Индии, на Яве, Суматре и на юго-западе Америки. Сведения о том, что лабиринты существуют в Африке (Зулуленд), в южной части Тихого океана (Малекула) и в Индонезии, некорректны ²⁴. Во всех остальных регионах лабиринты считаются явлением европейского происхождения. И следовательно, очевидно, что схема лабиринта не является общей для всех культур, скорее она существует лишь в определенных культурных контекстах. Это можно объяснить сложностью самой схемы и многообразием концепций, с которыми она ассоциируется. Ни один из факторов не указывает на то, что у лабиринта было несколько создателей. Более вероятным представляется то, что схема лабиринта сложилась внутри какой-то одной культуры, после чего распространилась через миграции и заимствования. Подобное утверждение я делаю с двумя оговорками: во-первых, разница между двумя упомянутыми теориями — теорией элементарных идей и теорией миграций — не является столь глубокой и основополагающей, как можно заключить на основании конфликта, существующего между сторонниками этих точек зрения. Нет ничего необычного в том, что носители одной культуры перенимают из других культур те идеи, которые уже существуют в зарождающейся форме внутри их собственной культуры (иначе идеи со стороны вообще невозможно было бы воспринять). Такой процесс ассимиляции не означает механического привнесения в сложившуюся культуру непонятных идей со стороны, скорее речь идет об эволюционировании уже существующих идей при использовании чужого примера. Данная позиция практически полностью разрешает конфликт между двумя точками зрения, и на первый план теперь выходит следующий вопрос: какие условия необходимы для того, чтобы представители определенной культуры восприняли концепцию лабиринта? Я рассчитываю проанализировать этот вопрос более подробно в несколько ином контексте. Здесь я лишь кратко упомянул о существующих толкованиях, которым может быть подвергнуто само понятие лабиринта ²⁵, а также прокомментировал тот факт, что некая искупительная фигура вроде лабиринта не имеет существенного значения в таких догматических религиях, как иудаизм и ислам ²⁶.

Во-вторых, требуются исторические подтверждения или во всяком случае хотя бы какое-то указание на то, что предполагаемая миграция концепции лабиринта на самом деле произошла. Первым шагом должно стать точное определение места происхождения лабиринта, то есть где именно обнаружены наиболее ранние и многочисленные свидетельства. Среди самых ранних примеров - петроглифы бронзового века, обнаруженные в Средиземноморском бассейне, в Англии, Ирландии и на Кавказе. Можно легко предположить, что рисунок в гробнице в Лудзанасе (Сардиния) примерно на тысячу лет старше и относится приблизительно к середине III тысячелетия до н. э.²⁷ Это придает больший вес средиземноморским лабиринтам (в противоположность найденным на севере Европы), равно как и тот факт, что подавляющее большинство древних лабиринтов было обнаружено в Средиземноморском
15

бассейне. Именно здесь следует искать истоки лабиринта и, учитывая сложную природу этого явления, в первую очередь следует сосредоточить внимание на минойском Крите, который представлял собой в те времена господствующую культуру и стал родиной первой развитой европейской цивилизации. Упоминавшиеся выше греческие источники позволяют считать, что именно здесь место зарождения лабиринта. Рассуждения о том, что лабиринт возник в Египте или в Вавилоне (ил. 2), несостоятельны ²⁸.

Можно предположить, что лабиринт попал в Испанию, Англию и Ирландию благодаря микенским первопроходцам ²⁹. Трудно определить, когда он попал в Индию. Наряду с камнем из Махческа в Северной Осетии, тот факт, что все поддающиеся датировке индийские лабиринты относятся к значительно более позднему периоду (не раньше III в. до н. э.) и что многочисленные веяния и идеи Средиземноморья проникли в Индию в результате похода Александра Великого (327 до н. э.), указывает на то, что распространение шло из Средиземноморского бассейна в восточном направлении ³⁰.

Из Индии схема лабиринта попала на Яву и на Суматру. Вполне вероятно, что само существование и местоположение лабиринтов в Северной Америке можно объяснить связями, осуществлявшимися через Тихий океан. Местоположение большинства северных «троянских городов» на побережье и на островах (во всяком случае поблизости от моря) указывает на то, что распространение осуществлялось благодаря мореплавателям, людям, занятым морским промыслом, рыбной ловлей.

 

Начало

Выше описано самое раннее из сохранившихся свидетельств существования схемы лабиринта. Лабиринт был известен в минойском Крите во II, возможно даже, в III тысячелетии до н. э. Более ранние этапы истории лабиринта проследить не удается. Единственное, в чем можно быть уверенным, — это то, что схема лабиринта относится не к палеолиту, а, самое раннее, к неолиту. Это подтверждают также космологические и астральные аспекты лабиринта ³¹. Наблюдение небесной сферы, непосредственно связанное с таким наблюдением знание календаря, способность измерять время — все это не представляло никакого интереса для кочевых племен охотников и собирателей периода палеолита, тогда как для землепашцев неолита, ведущих оседлый образ жизни, такая информация была весьма существенной и важной, ведь им было необходимо проводить сев в определенное время года. Еще одно указание на то, что лабиринт возник в период неолита, — это тесная связь между смертью и надеждой на возрождение, которая весьма убедительно представлена в мегалитических захоронениях данного периода.

 

Формы лабиринта и документальные свидетельства

Для того чтобы найти решения многих загадок, связанных с лабиринтом, необходимо всегда помнить, что сама концепция лабиринта находит свое выражение в трех различных формах, у каждой из которых имеются свои определенные традиции:
— лабиринт как литературный мотив (как правило, это лабиринт-путаница);
— лабиринт как определенная последовательность движений (танец);
— лабиринт как графическое изображение (рисунок).

Как уже указывалось выше, мне представляется, что первоначальным воплощением идеи лабиринта явился именно танец, так как движения тела и есть первичный, самый непосредственный способ выражения, — это подтверждается и антропологами, и этнологами и ясно прослеживается в развитии наших детей. Разумеется, мы не располагаем убедительными доказательствами существования таких танцев (которые исполнялись цепочкой танцующих). И сама традиция, по-видимому, вымерла. Самым ранним из известных литературных упоминаний является хор на щите Ахиллеса в восемнадцатой книге «Илиады» (590—605). Гомер не использует термин «танец лабиринта», но, если судить по описанию, это именно он и есть. Автор также
16

указывает на его сходство с танцем, площадку для которого «в широкоустроенном Кноссе / Выделал хитрый Дедал Ариадне прекрасноволосой»³². Танец лабиринта у Тесея на Делосе, как он описан Плутархом («Тесей», 21), а также запутанная «троянская игра» всадников, «Lusus Troiae»³³, подробно описываемая Вергилием, в той же мере являются частью традиции извилистых танцевальных ходов, что и танцы, исполнявшиеся в «троянских городах»³⁴ бронзового века (?), в средневековых церквах ³⁵ и в баскских районах в XX веке ³⁶.

Две другие формы лабиринта, графическая и литературная, представляются мне в первую очередь отражениями этой первичной сути - попыткой зафиксировать мимолетные движения танца. Можно предположить, что с довольно ранних периодов на танцевальной площадке стали отмечать порядок и направление танцевальных движений, и таким образом совпали две ипостаси лабиринта — танцевальная и графическая. Образцами таких танцевальных схем могут служить скандинавские «троянские города», которые, основываясь на их типологии, можно отнести к бронзовому веку или же к периоду неолита.

Если предположить, что первоначально возникла одна исходная схема лабиринта, которая проявилась в качестве танца, остается вопрос, насколько незатронутой и неизмененной сохранилась эта первоначальная концепция после возникновения двух других традиций. Следует выяснить, как повела себя первоначальная идея после того, как оказалась в новой среде, претерпела ли она какие-нибудь изменения. И, кроме того, следует найти ответ на вопрос, происходило ли взаимное влияние или даже слияние воедино различных форм лабиринта.

Приводимая выше таблица — это попытка представить в общем виде весь существующий сложный комплекс взаимоотношений. Мне показалось необходимым разделить столбец «Изображение» на колонки, в первой из которых приводится основная критская схема. Во второй колонке приводятся вариации и неверные толкования критского лабиринта, развившиеся под действием различных обстоятельств, — например, считалось, что римские мозаики обладают магическим свойством защищать город, а лабиринтам христианских церквей приписывался морализаторский аспект. Я сделал это различие, чтобы подчеркнуть очевидные расхождения в значении, а также для воссоздания вариантов, в которых нашла воплощение концепция. Например, при изучении критского типа, обнаруженного в рукописи IX века, становится очевидно, что иллюстратор не проводит четкого различия между этой схемой и сложными римскими мозаичными лабиринтами. Видимо, она возникла на основе критского типа. Следовательно, эта схема должна отображать прообраз, прошедший через века, который, несомненно, часто отсылал к первоисточнику, затемненному различными версиями концепции лабиринта, призванными удовлетворить запросы определенного периода времени. С другой стороны, можно предположить, что этот основной тип дошел до нас в форме «троянских городов» и связанных с ними традиций, таких, например, как песни и танцы. Третья колонка, «лабиринт-путаница», включена в таблицу из соображений целостности, даже несмотря на то, что первое визуальное свидетельство данной формы датируется не ранее 1420 года н. э. Все эти соображения ясно показывают, что необходимо проводить строгую дифференциацию — на литературном поприще — между категориями «значительная постройка», «постройка, содержащая извилистую дорожку», «пещера» и «метафора для обозначения затруднительного положения».

В таблице в данные категории включены также и наиболее важные источники, которые приводятся в хронологическом порядке, что позволяет проследить влияние одних на другие. Во многих случаях я выдвигаю обоснованные предположения относительно датировок конкретных примеров. На многое проливает свет тот факт, что описание танца в «Илиаде» (18, 590—605) является одновременно свидетельством и о танце лабиринта, и о лабиринте как литературном понятии, а возможно даже, в нем содержится информация о месте, на котором исполняется танец лабиринта. Вероятно также, что описания лабиринтов-путаниц, впервые появившиеся в XV веке, несут в себе древний литературный мотив лабиринта-путаницы. Далее, негативное толкование лабиринта как чего-то запутанного, греховного, которое четко прослеживается во многих описаниях лабиринтов в средневековых рукописях, являет собой еще один пример того, как простая схема лабиринта затемняется сложным литературным мотивом лабиринта-путаницы. Единственным новым аспектом этой христианской интерпретации и стала связанная с лабиринтом негативная моральная оценка.

Высказанное ранее предположение о том, что литературный мотив лабиринта-путаницы возник в результате неправильного истолкования концепции лабиринта, может быть применено и к данному примеру, он перекликается с историей танца лабиринта: в определенный период его перестали понимать и танец стал казаться безнадежно бессмысленным.

В заключение следует отметить, что, в отличие от лабиринта-путаницы, собственно лабиринты практически невозможно выразить вербально, поэтому нет ничего удивительного в том, что лабиринт в метафорическом значении — это прежде всего лабиринт-путаница.
19

Толкования

Самые интересные и наиболее сложные вопросы, касающиеся лабиринтов, относятся к сфере толкования их значений. Существующие источники чрезвычайно неудовлетворительны. Они противоречат друг другу практически по всем возможным поводам, а фундаментальные элементы либо опущены, либо их представление искажено вследствие определенной точки зрения, которую избирает для себя заинтересованная сторона. Кроме того, следует отметить, что мы имеем дело не только с символом из прошлого, но и с явлением, которое и сегодня сохраняет определенную значимость, а этот факт не может не влиять на наше видение исторических контекстов. А значит, следует принять методический подход. Если исторические и филологические соображения не позволяют составить полного представления о данной концепции, то этот пробел следует заполнить — аккуратно разграничивая отдельные категории — при помощи данных зрительного анализа, а также не-исторической, психологической аргументации. Это всегда следует иметь в виду при оценке приводимых ниже интерпретаций.