Материалы к биографии А. А. Карелина

О жизни и деятельности Аполлона Андреевича Карелина (1863—1926) сохранились только краткие, отрывочные, зачастую противоречивые сведения. Его биография еще никем не написана, а наиболее полная сводка биографических данных, сделанная В. В. Кривеньким для энциклопедического словаря «Политические партии России»¹, учитывающая и статью П.Б.Струве о Карелине в Энциклопедическом словаре Ф.А.Брокгауза и И.А.Ефрона, при всей емкости представленного материала требует существенного пополнения и проверки той ее части, которая касается пребывания Карелина в «парижской террористической группе эсеров», занимавшего, как утверждает автор, «крайне левые максималистские позиции». Поскольку целью настоящей заметки является введение в научный оборот новых биографических сведений об А. А. Карелине, имеющих отношение к его орденской деятельности, здесь я касаюсь только основных вех его биографии, не вступая в споры с предшественниками.

Наиболее интересным документом, публикуемым впервые и имеющим первоочередное значение для генеалогии А.А.Карелина, следует считать ходатайства, направленные весной 1940 г. директором ЛАФОКИ АН СССР и Гослитмузеем Секретарю Президиума СП СССР и, соответственно, Председателю Лермонтовского юбилейного комитета А.А.Фадееву с просьбой о ходатайстве перед Правительством

об      увеличении пенсии художнику Р.А.Карелину (родному брату А.А.Карелина), проживавшему по адресу г. Горький (теперь Нижний Новгород), ул. Ульянова, д. 34, как «одному из немногих потомков рода Лермонтовых», находящемуся в преклонных годах и в бедственном положении. И хотя на приложенном проекте письма в Совнарком тов. Р.С.Землячке стоит безапелляционная резолюция Фадеева «Я против»², документы выявляют, во-первых, сам факт существования в это время брата А.А.Карелина и их сестры-художницы, О.А.Карелиной, и, во-вторых, уточняют и документирует сведения современников Карелина о его родстве с М.Ю.Лермонтовым, поскольку его мать, О.ГКарелина, урожд. Лермонтова, приходилась, как то следует из приложенной краткой генеалогической схемы, двоюродной племянницей поэту М.Ю.Лермонтову:

Основатель рода — Петр Евтихиевич Лермонтов; его сыновья — Юрий и Михаил;

Линия Юрия: Юрий — Петр — Юрий Петрович (1787—1832) — Михаил Юрьевич Лермонтов (1814—1841);

Линия Михаила: Михаил — Петр — Николай Петрович (1793—1843) — Григорий Николаевич (р. 1814) жена Юлия Александровна; их дети — Николай Григорьевич Лермонтов и Ольга Григорьевна Лермонтова, художница; последняя замужем за Андреем Осиповичем Карелиным; их дети: Аполлон (р. 1863), Ольга и Рафаил (р. 1885), женатый на Елизавете Германовне, урожд. Кюн.³

А.О.Карелин (1837—1906), отец А.А.Карелина, был известным художником-фо- тографом, представителем одного из древних российских дворянских родов, связанных родством и свойством с широким кругом титулованного российского дворянства. Окончив в Петербурге с медалью Академию Художеств, вскоре после рождения старшего сына он переехал с семьей в Кострому, а затем в 1869 г. в Нижний Новгород, где открыл фотографию. Его коллекция художественных фотографий этнографического жанра (быт, костюмы, типы, сцены), представленная в 1876 г. на Международной выставке художественной фотографии в Эдинбурге (Англия) была удостоена золотой медали, точно так же как и на последующей Парижской выставке 1878 г. В Нижнем Новгороде А.О.Карелин, кроме фотографической студии, открыл Школу живописи, в которой на протяжении сорока лет бесплатно обучал живописцев, как взрослых, так и детей бедняков; вместе с отцом в ней работали Р.А. и О.А.Карелины, продолжая дело отца после его смерти до 1917 г., когда Школа была закрыта и Р.А.Карелин перешел на работу в Краеведческий музей, передав ему в дар обширные этнографические коллекции⁴, библиотеку, архив семьи и свой дом, ранее принадлежавший Н.Г.Чернышевскому.

Революционная биография А.А.Карелина началась еще в гимназические годы с чтения народовольческих изданий, поступавших из-за границы. Его первый арест произошел в 1881 г., когда сам он был учеником 7-го класса гимназии и выступил с поддержкой народовольцев, совершивших убийство Александра II. Это и стало началом его революционной деятельности, повлекшей за собой периодические аресты, заключения в тюрьму и ссылки — в Сибирь, на Русский Север, затем снова в Сибирь. Несмотря на это, Карелин смог выдержать экзамен сначала за полный курс гимназии, что дало ему возможность поступить в университет, а затем и на кандидата юридических наук (1888 г.). Наблюдения над жизнью и бытом крестьян, в том числе крестьян-старообрядцев, позволили Карелину собрать огромный, во многих случаях уникальный материал о ведении хозяйства, быте, кустарных промыслах и «обычном праве» различных слоев и групп российского населения, что послужило толчком для последующей его газетной и журнальной деятельности на страницах самых разных российских изданий. Насколько значителен был выпавший на его долю успех, создавший ему определенное имя среди экономистов и публицистов конца XIX в. в России, показывает посвященная А.А.Карелину статья в Энциклопедическом словаре Ф.А.Брокгауза и И.А.Ефрона 1895 г., написанная П.Б.Струве, — честь для молодого общественного деятеля и публициста, находившегося в то время еще в вологодской ссылке, не малая.

За это время произошел постепенный отход Карелина от идеалов народовольцев. События 1905 г. застали его в Иркутске разделяющим взгляды умеренного крыла эсеров. Что происходило в дальнейшем, пока не ясно, кроме того, что из Иркутска Карелин с женой вернулись в Москву и в том же 1905 г. по каким-то причинам вынуждены были уехать во Францию, где он оставался на положении политэмигранта вплоть до августа 1917 г.

Парижский период жизни А.А.Карелина точно так же представлен рядом случайных, далеко не раскрывающих его жизнь фактов, из которых можно понять, что он довольно скоро разочаровался в эсерах, перейдя целиком на позиции анархис- тов-коммунистов, во взглядах которых видел дальнейшее развитие идеалов народовольцев, но и большую (как ему казалось) близость с идеалами устройства жизни старообрядческих крестьянских общин и крестьянских «миров» Русского Севера, усматривая их истоки в «народоправствах» древней Руси. Этот период отмечен наиболее кипучей политической и общественной деятельностью Карелина. Он преподает в Школе общественных наук в Париже, издает газеты и журналы анархического направления в Европе и в Америке, пишет статьи, книги и брошюры, пытается объединить боровшиеся друг с другом группы русских эмигрантов-анархистов, занимается в библиотеках. В это же время происходит его знакомство, а затем и сближение с эзотерическими группами западноевропейской интеллигенции, в первую очередь с возродившимся в Европе Орденом тамплиеров, идеи которого впоследствии Карелин попытался перенести на российскую почву.

В какую именно орденскую группу был принят Карелин, какие прошел степени, остается до сих пор неизвестным. Согласно устной традиции московских тамплиеров, помнивших еще самого Карелина, в Россию 1917 г. он приехал вместе с еще одним членом Ордена, неким Пятницким (?), с миссией организации Восточного отряда Ордена тамплиеров, однако спутник его вскоре вернулся на Запад, а сам «рыцарь Сантэй», как называл себя в орденских кругах Карелин, приступил к созданию

Восточного отряда только после того, как им была создана ВФА и АК (Всероссийская федерация анархистов и анархистов-коммунистов), а сам он поселился в 1-м Доме Советов (быв. гостиница «Националь»), где жили и другие члены ВЦИКа.

Новым, чрезвычайно важным материалом, бросающим свет на этот период жизни А.А.Карелина в плане орденской работы оказываются воспоминания художницы Екатерины Терентьевны Беклешовой (1898—1977) сохраненные ее подругой, художницей Е.В. Колат, а также письма Е.Ф.Карелиной, урожд. Вериго, к Е.Т.Беклешовой, хранящиеся ныне в РГАЛИ вместе с фотографиями Карелиных и личным архивом Беклешовой (ф. 3221).

Е.Т.Беклешова, урожд. Теодорович, дочь русского священника, родилась в 1898 г. в Варшаве, там же в 1915 г. закончила гимназию, после чего из-за военных действий семья эвакуировалась в Петроград. В Петрограде она училась на Бестужевских курсах, затем вышла замуж за коммуниста Л.Беклешова, сына старого политэмигранта и работника Советского правительства. С мужем в Москву она переехала в одном поезде с В.И.Лениным в марте 1918 г. и поселилась в гостинице «Националь» дверь в дверь с Карелиными. Отсюда завязалось сначала знакомство, затем тесная дружба, в результате которой (по словам Е.Т.Беклешовой) А.А.Карелин сначала стал ей рассказывать легенды, а затем посвятил ее в члены Ордена, при чем она обладала высокой степенью посвящения.

Сведения эти чрезвычайно интересны. Во первых, как следует из писем архива Беклешовой, ее другом юности по Варшаве был Б.М.Власенко⁵, по-видимому, одним из первых введенный ею к Карелину и точно так же имевший высокую степень посвящения; во вторых потому, что на квартире Беклешовых собиралась, по ее рассказам, большая компания театральной, литературной и художественной молодежи, в частности из Первой Студии МХАТа и из самого МХАТа, доказательством чего служат опять-таки сохранившиеся письма к Е.Т.Беклешовой А.А.Гейрота. Возможно, это и был тот «канал», по которому к Карелину могли попасть Ю.А.Завадский с его сестрой В.А.Завадской, М.А.Чехов, В.А.Смышляев и П.А.Аренский. Вскоре Бекле- шова развелась спервым мужем и вышла замуж сначала за Тихменева, работника советского полпредства в Италии, где провела два или три года, а затем там же в Италии — за К.С. Блеклова, погибшего после 1938 г. в лагерях.

Единственным указанием на окружение Карелина, в которое входила в 20-х гг. Е.Т.Беклешова, пока остается протокол допроса М.Н.Жемчужниковой 21.12.35 г., где в числе участников следователем названы Б.М. и Е.В.Власенко Н.Н.Нотгафт,

В.О.Станевич, Е.А.Бальмонт и Е.Т.Беклешова-Блеклова, знакомство с которыми Жемчужникова подтверждает, хотя и отказывается признавать их членами действующего кружка анархо-мистиков⁶.

Публикуемые ниже письма Е.Ф.Карелиной к Е.Т.Беклешовой сначала в Италию, а затем в Ригу, куда, как видно, перевели ее мужа весной 1922 г., содержат сведения

о состоянии здоровья Карелина, о наиболее близких друзьях семьи (к сожалению, не всегда угадываемых по именам и отчествам), посещавших их в это время, а также уточняют дату отъезда Р.З.Эрманда в Америку для возрождения газеты «Рассвет» и основания журнала «Пробуждение», сыгравших важную роль в становлении и распространении орденского направления в русском анархическом движении. Особенно любопытно письмо самого А.А.Карелина, заставляющее предполагать, что им были заказаны за границей какие-то знаки Ордена, привезти которые должна была Е.Т.Беклешова.

Столь же важны для характеристики А.А.Карелина и воссоздания его биографии свидетельства наиболее близких его друзей и соратников, — А.А.Солоновича, Н.И.Проферансова (Викинг), И.В.Хархардина, изложенные в некрологах, а затем и на памятном вечере, посвященном годовщине со дня смерти «рыцаря Сантея», проходившем в стенах Музея П.А.Кропоткина в Москве, и дополненные Е.З.Моравским в «Пробуждении». Публикация этих материалов может явиться стимулом для дальнейших открытий документов подобного рода, первыми из которых могут стать письма А.А.Карелина к П.А.Кропоткину, хранящиеся ныне в составе фонда Кропоткина в ЦГАОР, в рукописном отделе Государственного литературного музея в Москве и в других хранилищах.

Интересным дополнением, расширяющим наши сведения об окружении А.А.Ка- релина, о его терпимости к инакомыслящим, о его посетителях и участниках его собеседований оказываются показания М.Н.Жемчужниковой на допросах 1931, 1932, 1933 и 1935 гг., когда органы ОГПУ пытались напрямую связать ее с анархистами и/или анархо-мистиками, изобличая в «организационной» связи с Карелиным, Со- лоновичем и «материальной поддержке анархистов» путем денежных взносов в «Черный Крест помощи ссыльным и заключенным анархистам», во главе которого стояла А.О. Солонович. Судя по воспоминаниям Жемчужниковой⁷, по воспоминаниям знавших ее близко людей и по сохранившимся документам, М.Н.Жемчужнико- ва всегда оставалась верной антропософии⁸ и, действительно, не входила ни в один из мистических орденов, в том числе и в Орден тамплиеров, однако участвовала в работах кружков, широко пользовалась легендами и другими материалами Ордена. Впрочем, такое положение «на орденской периферии» занимали и многие другие лица, как антропософы, которых она называет в своих показаниях (В.О.Станевич, Е. А. Бальмонт), так и будущие розенкрейцеры, ушедшие от штейнерианцев (Н.Н. Нотгафт, Ф.П.Веревин, М.И.Сизов) и т.д.

лать, не обращаю внимания уже на свое плохое самочувствие; все мое внимание и все мои силы сосредоточены на моем больном, но увы! Так мало могу я сделать для него, ибо не в силах кормить его более или менее сносно, не в силах покупать продукты, не в силах покупать лекарства и не могу сама готовить, а нанять прислугу, даже приходящую, на часа 3 в день и то стоит больше миллиона [рублей].

Вообще очень огорчена по дому и не писала до сих пор Вам. Но не получая Ваших писем очень затосковала по Вас и решила написать Вам. Авось скоро придет Ваш ответ, который порадует меня тем, что Вы здоровы, счастливы и, может быть, скоро приедете к нам. Как бы я хотела этого — Вы и представить себе не можете. Муж Ваш^[1] очень, очень понравился нам. Надеюсь, что все Вы трое живы, здоровы, мальчик², верно, страшно вырос. Пишите, моя дорогая, моя хорошая, подробнее обо всем — буду бесконечно благодарна Вам. Николай Сергеевич^[2] служит в Главпро- фобре, часто заходит к нам; женился на Надежде Петровне Кусковой (дочери профессора Кускова^[3]). Я еще не видела её, ибо мы теперь никого не принимаем из-за болезни Ап[оллона] Андреевича. Уже два месяца он болеет; как поправится — они придут к нам с визитом. Александра Николаевна^[4] дала ему развод, а он обеспечил содержание ребенка.

Александра Николаевна очень хочет Вас видеть. Она говорит, что очень любит Вас и оставила свой адрес у меня, прося дать его Вам, как только Вы приедете.

Болезнь Ап[оллона] Андреевича началась внезапно накануне дня его рождения. Я пригласила гостей, человек около 20, и вдруг ночью ему сделалось дурно, почти отнялась рука, минут 20 почти не мог говорить, было так дурно. Был разрыв маленького кровеносного сосуда в мозгу — и вот с тех пор он все время болен. Рука стала лучше, только ослаблены движения (парез руки). Лечит его мой доктор. Очень прошу Вас — напишите мне немедленно после получения моего письма.

А[поллон] Андр[еевич] шлет Вам самый сердечный привет. Будьте добры передать наш сердечный привет Вашему мужу.

Приезжайте к нам поскорее. Напишите, когда думаете приехать — буду ожидать Вас с нетерпением, дорогая моя.

Теперь у нас скучно — доктор не позволяет пока никого принимать, но скоро разрешит принимать на короткое время друзей, а то очень уж скучно, и все мысли поневоле сосредотачиваются на болезни, что тоже нехорошо. Читать позволено уже немного; писать трудно, ибо он привык писать на машинке, а писать не может теперь из-за ослабления левой руки. Притом он очень скоро устает и от занятий, и от разговора.

Жду Вашего письма как можно скорее. Крепко, крепко целуем Вас и обнимаем. Берегите свое здоровье.

Любящая Вас Евгения Карелина.

Еще раз от обоих привет Константину Степановичу.

[РГАЛИ, ф. 3221; автограф]

Только что приехали в Всехсвятский санаторий — бесплатно, на 1 месяц. Если бы пришлось платить, то это стоит 80 миллионов [рублей] с человека в месяц.

Что будет, когда вернемся из санатория, не знаю, ибо придется обязательно брать место и ему и мне. Как мы будем работать — не могу себе и представить, ибо А[поллон] Андр[еевич] ужасно слаб и сильно похудел (от сахарной болезни и от непорядка в почках, что произошло все после удара). Его прямо нельзя узнать, так он изменился. Сиделка санатория, не привыкшая мудрствовать лукаво, так таки прямо и выпалила: «Как ужасно Вы стали (?) оба, особенно слаб А[поллон] Андр[еевич]!!» Ну, что делать! Будем работать, раз обстоятельства вынуждают. Я буду давать уроки франц[узс- кого] языка, не выходя из пределов нашего дома. Тут в значительной степени можете помочь мне Вы, дорогая Екатерина Терентьевна, прислав мне из Риги ситцу аршин 9 на платье, чтобы я могла соорудить для себя какое-нибудь платье, ибо мое износилось до крайности, вследствие чего даже в санатории хожу в пальто, и в таком виде неловко фигурировать мне в качестве учительницы. Кроме того, буду весьма благодарна, если пришлете мне сколько-нибудь журналов Vogue — это мне тоже необходимо для заработка, ибо я положительно не представляю, как он, такой слабый и с парализованной рукой будет ходить на службу. Отсюда вывод: работать надо мне.

Через недели 2 Эрманд едет за границу, через Ригу, будет стараться всеми силами найти Вас в Риге.

Ужасно хочу, чтобы Вы приехали из Риги в Москву, и буду надеяться на то, что вдруг двери отворяться и на пороге покажется дорогая моя Екатерина Терентьевна.

Все общие знакомые, все без исключения хотят видеть Вас. Вас все любят, ибо есть за что любить.

Вы спрашиваете об Аносовых² — они живут ничего себе. У них две девочки — вторая еще лучше первой. С ними живет ее сестра, так что им гораздо легче с детьми теперь: могут уходить, есть на кого оставить девочек. Солонович³ ходит в новом костюме: зарабатывает 80 миллионов и паек. У них⁴ родилась дочь⁵. Продолжительность родов была всего полчаса, и она и девочка здоровы.

Николай Сергеевич приходит к нам не часто и большей частью с женой⁶. Она некрасивая, но довольно симпатичная. Как они живут — не имею понятия, ибо он вообще тяжелый человек и никогда не говорит о себе. Очень многие почему-то называют его тяжелым человеком, это термин принадлежит не мне. Я, напротив, привыкла к нему и рада, когда он заходит (он всегда был хорош к нам, я считаю его человеком справедливым), хотя всегда затрудняюсь, о чем с ним говорить — сидим и молчим, или же выручает А[поллон] Андр[еевич], который со всеми людьми умеет обращаться.

Людмила Вячеславовна⁷ очень хороший человек, а также Михаил Иванович⁸, который отличается необыкновенной добротой, но зато похож на большого ребенка в практической жизни.

Николай Константинович⁹ сияет после женитьбы (жена¹⁰ симпатичная и его любит — он ее также ужасно любит). Она была в больнице, и он по три раза в день посещал ее. Теперь она здорова и уже дома. Приходила ее сестра — наша маленькая Мюся со своей матерью, но теперь она не совсем здорова и не может часто бывать у нас.

Пишу это письмо на скорую руку, ибо сейчас придут к нам в санаторий, и я попрошу его отослать.

Я очень, очень благодарю Вас за посылку, посланную через АРА, которую мы еще не получили, ибо в этом году в санатории гораздо хуже содержание: порции маленькие, и черный хлеб, который стал очень вреден нам. Так что это подспорье; особенно молоко и лук, крайне пригодятся нам.

Брат мой недавно месяц с лишком питался одним картофелем и то проросшим и крайне одряхлел (ему 75 год уже)¹¹. Теперь буду очень аккуратно высылать ему посылки. Приходится кончать письмо. Еще два слова: буду очень признательна, если [Вы пришлете] из Риги сюда: 1) 2 банки jod-vasogen’а, 2) камфара 250,0, 3) самопишущее перо (наливаются в него чернила и носится в кармане) стоит недорого, 4) какое-нибудь платьице и игрушку для сына доктора (возраст Бори Вашего) и 5) французскую книгу Diagnostie clinique Martinet.

Целую Вас крепко, крепко, от души... [далее несколько слов неразборчиво. — А.Н.]

[ГРАЛИ, ф. 3221; автограф]

¹ Блекловым

² Аносов Г.И. и Ю.М.

³ Солонович А.А.

⁴ То есть, у А.А. и А.О.Солоновичей.

⁵ Татьяна.

⁶ Т.е. с Н.П.Кусковой.

⁷ Л.В.Кафка, первая жена М.И.Сизова.

⁸ М.И.Сизов.

⁹ Н.К.Богомолов.

¹⁰ Евдокия Михайловна Богомолова, урожд. Ужви.

¹¹ Если речь идет о Брониславе Фортунатовиче Вериго, физиологе, то в то время ему было 62 года.

ПИСЬМО Р.З.ЭРМАНД К Е.Т.БЕКЛЕШОВОЙ

Москва, 26 марта 1922.

Многоуважаемая Екатерина Тереньевна.

Пишу Вам по поручению Аполлона Андреевича, т. к. он ещё болен. Только сегодня он говорил мне, что чувствует некоторое улучшение своего здоровья.

Когда Ваш муж был в Москве, он сообщал как-то о новых открытиях заграницей в лечении туберкулеза. Было бы очень хорошо, если бы Вы сумели прислать нам имеющиеся по этому вопросу материалы, крайне необходимые нам в настоящее время. Некоторые из наших общих друзей, в том числе и Григорий Иванович^[5], больны туберкулезом, а всякое лечение в Москве — почти невозможно.

Было бы лучше всего, если бы все материалы Вам удалось отправить с курьером, а не по почте: это было бы надежнее.

Лично я думаю выехать месяца через 2 в Польшу, а оттуда в Англию или в Америку, если все это удастся.

Дела наши довольно хороши, как мне это кажется.

Привет. Р.Эрманд.

[Приписка:] Братский привет. А.Карелин.

Привет т. Блеклову.

[РГАЛИ, ф. 3221; автограф]

А.А.Солонович

АПОЛЛОН АНДРЕЕВИЧ КАРЕЛИН (Некролог)

Родился в Петербурге в январе 1863 г. в семье свободного художника Андрея Осиповича Карелина. Учился в Нижегородской гимназии. В 1879 г. ему попалось издание русских эмигрантов — журналы «Вперед», «Набат», брошюры: «Хитрая механика», «Храбрый Воин», «Сказка-Копейка» и пр. Кроме того, за это время он прочел много из Лассаля, Чернышевского, Лаврова, Герцена и др., в результате чего он, по его собственным словам, «стал социалистом, скорее даже анархистом, т.к. пришлось встретиться с теми пропагандистами, которые близки были к учению М.А.Ба- кунина».

7 марта 1881 г. он был арестован в связи с делом 1 марта и хотя последнее, т.е. связь, не была доказана, но т.к. в то же время предательство одного рабочего установило факт антиправительственной пропаганды Карелина среди столяров, то его продержали полгода в тюрьме и освободили под надзор полиции.

Весной 1882 г. Карелин держит экстерном экзамен на аттестат зрелости и уезжает в Казань, где и поступает подмастерьем в одну из сундучных мастерских. В сентябре того же года его снова арестовывают и ссылают в гор. Цивильск Казанской губ. Карелин бежит и переходит на нелегальное положение. Весной 1883 г. снова арестовывается и попадает в Петропавловскую крепость по обвинению в революционной деятельности. После 14 месяцев тюрьмы его приговаривают к ссылке в Сибирь и переводят в Усть-Каменногорск Семипалатинской области, откуда он переезжает в Ульбитскую станицу. Отсюда он посылает свои статьи в «Восточное Обозрение» Ядринцева — «Об Ульбитской общине», и другую в «Юридический вестник» — «Отхожие и кабальные рабочие». Последняя появилась там в 1887 г. под псевдонимом «Макаренко».

Вернувшись в Россию, Карелин работал в газетах «День» (ред. Скворцова), в «Волжском Вестнике» и в «Казанском Биржевом Листке». В 1888 г. сдает при Казанском Университете экстерном экзамен на звание кандидата юридических наук, а в 1890 г. снова арестовывается, сидит 2 месяца, выходит на свободу и в 1892 г. ссылается в Яренск, а затем в Вологду, где и живет до 1898 г. Все это время он ведет громадную литературную работу, печатаясь в «Экономическом Журнале», «Русской Мысли», «Северном Вестнике» и др., и печатает две книжки: «Общинное владение в России», СПб., 1893, и «Краткое изложение политической экономии», СПб., 1894.

После переезда в 1898 г. в Юхновский уезд Смоленской губ., А.А. служит секретарем земской управы, а затем переезжает в Елец, Орловской губ.. Попутно он работает в «Смоленском Вестнике» и «Орловском Вестнике».

Здесь, как и раньше, работа Карелина проходит в духе анархического, бакунинского народничества и всюду он собирает колоссальный фактический материал, на основании которого строит, исходя из сущего, то должное в жизни, как личной, так и общественной, которому он и отдал всего себя.

В 1900 г. Карелин приезжает в Иркутск и, работая там в местной прессе, специализируется на защитах в уголовных делах, причем никогда не берет себе за защиту денег, но отдает их подзащитным, чтобы помочь им начать новую жизнь. Нередко в течении одной сессии у него на руках имеется до 20 дел, и он приобретает громадную популярность. Здесь его воззрения все более и более прогрессируют в сторону анархизма. Он принимает деятельное участие в революции 1905 г. и арестовывается. По Октябрьской амнистии получает свободу, но принужден в конце того же года бежать за границу, где и поселяется в Париже с 1906 г. Здесь, особенно в 1909 г. окончательно сложились его воззрения как анархиста-коммуниста.

Среди эмигрантов он ведет с неизменной энергией и настойчивостью работу освобождения и организации. Таким образом, в 1909-10 гг. он оказывается единственным, который смог объединить все разнородные анархические группировки Парижа в «Федерацию Вольных Общинников». Эта организация и с нею связанные покрыла все фракции и дала возможность наладить колоссальную работу. Издаются журнал «Молот», «Светоч» и др., газеты, брошюры, книги, ведутся кружки пропагандистов и агитаторов, налаживается связь с Россией по сухопутью и через матросов Балтфлота. В то же время А.А. организует «Черный Крест», ибо бывшие в эмиграции партии принципиально отказывались помогать анархистам. Входит в тесный контакт с французскими анархистами, всюду производя неизгладимое впечатление своей могучей личностью — широтой взглядов, глубокой терпимостью, великой жалостью к людям. Здесь он работает, кроме того, в «Парижском Вестнике», в «Современнике» Амфитеатрова печатает ряд брошюр под различными псевдонимами.

Оттуда же он ведет работу в Америке, поддерживая чуть ли не сам один «Голос Труда» и связываясь с русскими анархистами Америки огромной перепиской. Главным образом благодаря его работе были организованы анархические группы почти во всех крупных городах Соединенных Штатов.

Осенью 1917 г. он приезжает в Петроград, где при участии его возникает «Буревестник», журнал «Труд и Воля», газета «Черное Знамя».

В марте 1918 г. переезжает в Москву и, будучи выбран во ВЦИК СРКК и КД, вместе с Ге и Эрмандом организует первую фракцию анархистов, характерную тем, что она не участвует во власти, т.е. в голосовании, даже «воздерживанием», но только присутствует. В то же время он издает «Свободную Коммуну». Участвует в организации Всероссийской Федерации Анархистов и Всероссийской Федерации Анархис- тов-Коммунистов. Входит в Секретариат их и издает «Вольную Жизнь», впоследствии входит в секретариат Московского Союза Анархистов, организует клуб в Ле- онтьевском переулке и ведет колоссальную переписку, неизменно и настойчиво выступает против смертной казни, печатает ряд своих работ, полных колоссальной эрудиции и пламенной любви к свободе. Наряду с этим он выступает критиком парламентаризма, противопоставляя ему систему Советов. Он вдохновляет, в то же время действуя своим личным даянием, на борьбу с гетманом Калединым и др. С 1924 г. он дает ряд статей в Американской прессе. Мы кончаем сухое перечисление фактов... Еще не пришло время дать биографию этого подлинно великого человека, великого своей любовью к угнетенным, своей кипучей энергией, как пожар, зажигающего всех окружающих... своим неутомимым горением освещавшего пути к свободе и братству. До самой последней минуты своей жизни он отдавал эту жизнь всем, всем, всем...

Он умер на посту, умер, как воин, и нам остается только склонить наши головы перед великой жизнью, и подняв как можно выше его знамя, нести его, служа осо- бождению человечества!

[РГАЛИ, ф. 122, оп. 2, ед. хр. 189, л. 3-4, листовка, 5000 экз., М., б/г.]

Н.Викинг

У ГРОБА КАРЕЛИНА

Революционный анархист, мощным голосом звавший массы на борьбу. Талантливый писатель, разбрасывавший щедрыми пригоршнями жар своего сердца и цветы своего ума в сотнях, тысячах статей в анархических и просто революционных газетах двух частей света. И вместе с тем мудрец и праведник, умевший взором своим проникать за поверхность явлений, думавший постоянно, напряженно и остро о конечных вопросах существования, о смысле и правде бытия, знавший качественно и количественно столько в этих высоких сферах, сколько знать не выпадает десятку из миллиона людей. Великий художник души человеческой, умевший одним соприкосновением с окружающими оторвать их от будничного, земного и узкого и зажечь в них пламя — вечное пламя неутолимой тоски по светлому миру свободы, широких просторов, благородных деяний.

Он смел в наше время и в нашей стране учить подвигу милосердия, любви, радостной жертвы.

Он сумел воплотить это свое учение до конца в своей личной жизни. Он умер бедняком, ничего после себя не оставив, как жил, часто лишенный необходимого.

Он отдавал всякому нуждающемуся все, что у него было, даже самое последнее. Он расточал свои огромные духовные богатства, никогда ничего не ожидая за эти дары духа. Он творил свое дело в тиши, и левая рука его не знала, что делала правая. Возле него ощущалось, что находишься в присутствии целостной, гармоничной личности, осененной высочайшем благородством души.

Он не с запада Европы, родящего тучи политической мошкары, в которой задыхается и гибнет революция. Он из той первозданной глины славянской, скифских степей, из которой были сотворены наши гиганты — Бакунин, Достоевский, Толстой, — и ему место рядом с ними. Но ему, этому Антею, вечно возрождавшемуся от прикосновения к недрам родной земли, удалось одновременно проникнуть и к глубочайшим источникам — кристально чистым, холодным и свежим — Западного Знания. Слияние этих двух сил породило Карелина — мощную, непреклонную, мудрую, благородную и милосердную личность — самого крупного человека подлинной Русской Истории последних лет.

Его познания в анархизме вытекают из его основного настроения. Он видит вещи и события в иной, чем все мы, перспективе. Его взгляд захватывает гораздо большее поле зрения, чем у рядовых людей и у анархистов обычного типа: будущее ему ближе и понятнее, чем всем остальным — основные струи, по крайней мере, этой таинственной жизни грядущего. Отсюда у него постоянные стремления стать над отдельными течениями настоящего, соединить в некоторую вольную гармонию, в единство терпимости и взаимопомощи рвущиеся в разные стороны группы, фракции, теории, направления.

Но помимо этого стремления мудреца и человека гигантского политического чутья — синтезировать, примирить и направить усилия в одну сторону — положение его в анархизме замечательно огромным пророческим своеобразием. Карелин — такая же мощная индивидуальность в нашем движении и нашем мироощущении, как Прудон, Бакунин, Толстой и Кропоткин. Можно подходить к анархизму двумя путями. Один путь от внешнего: гнет капитализма, надругательство над личностью и свободой со стороны всех без исключения форм государственности вызывают протест, толкают на борьбу, заставляют искать принципов общества, где не было бы насилия над личностью, поругания свободы и не было бы эксплуатации. Так анархистами делаются многие, массы, большинство. Другой путь от внутреннего: у иных, пока немногих людей в глубине души живет и пламенеет не только торжественное, благоговейное отношение ко всякому человеческому существу — близкому или далекому, дружественному или враждебному, умному или глупому, безразлично, — живет и властно звучит голос о неприкосновенной, священной, абсолютной ценности человеческой души, человеческой свободы, человеческого самоопределения. Эти люди

— прирожденные анархисты и они наиболее непреклонные революционеры, ибо остаются ниспровергателями и тогда, когда государство делается мягким и умильно улыбается, и когда капитал уделяет рабочему жирный кусок со своего барского стола. Таким именно был анархизм Карелина — идущим из глубины великой души, от мощного голоса гордого духа, от совести сердца праведника. И в этой его характерной позиции чрезвычайно индивидуальным и характерным было еще то, что в отличие от многих других анархистов-идеалистов, он был решительным противником замыкания и самоограничения в самосовершенствовании и работе только над личностью, но звал и сам рвался к социальной борьбе на широком общечеловеческом фронте.

Он был провозвестником анархизма грядущего, одним из тех, кому действительно принадлежит будущее, в ком надежда России и человечества. Они идут, эти анархисты, для которых их работа будет жертвенным подвигом, обрекая себя на костер во имя беззаветной любви к свободе и к людям. Непреклонные и суровые к злу мира, до конца верные своему внутреннему закону, они ниспровергнут все писаные законы и всякое насилие, их поддерживающее. Они победят мир не числом, не массой, не дисциплиной, а мощью гордого человеческого духа, силой любви и милосердия. Первым из них был Аполлон Андреевич.

Я застал еще Толстого, знал Кропоткина и многих других. Но замечательнейшим из всех людей, каких я встретил в своей жизни, был несомненно великий воин, мудрец, праведник и анархист Аполлон Карелин.

В эти священные дни, когда мы стоим вокруг его смертного ложа, посылая ему свой прощальный привет, не было скорби. Мы смотрели на это строгое лицо в гробу, покрытом черным знаменем, на котором лежало несколько ярко-красных роз, и знали, что участвуем в великой мистерии, в бесконечно глубоком, торжественном празднике духа — победителя смерти.

[Печатается по машинописи; текст опубликован: Рассвет, № 575, 10.04.26 г.]

Е.З.Моравский

АПОЛЛОН АНДРЕЕВИЧ КАРЕЛИН (Некролог)

Несколько дней тому назад редакцией «Рассвет» была получена из Москвы очень печальная телеграмма: «20-го марта скончался Аполлон Андреевич Карелин». Умер тот человек, имя которого известно каждому русскому культурному рабочему в Америке. Лично его знают немногие; знают его лишь только те, кому пришлось с ним встретиться в России в годы революции. Но, несмотря на это, имя А.А.Карели- на близко и дорого русским культурным рабочим. Они знают его по многим книгам, по многочисленным газетным и журнальным статьям.

На мою долю выпало счастье прожить почти семь лет вместе с А.А.Карелиным, и я хочу сказать сейчас несколько слов об этом человеке. Я не знаю ни его детства, ни юности, и не могу поэтому написать всю биографию этого милого старика с его вечно юной и бурной душою. Хотя я знал его очень близко, но я никогда не спрашивал его о его личной жизни. Не люблю, когда меня спрашивают иногда об этом, не хочу спрашивать об этом и других. Для многих людей личная жизнь является святыней, где, может быть, хранятся и трагедии, и слезы человека. Всякое же прикосновение к этой святыне может вызвать в душе человека только одну лишь боль. Знаю

о его жизни следующее.

Родился Аполлон Андреевич в 1863 г. в Петрограде. Местом постоянного жительства Карелиных был Нижний Новгород. Отец его, свободный художник, принадлежал к роду аристократии. Мать А.А. была недалекой родственницей поэта Лермонтова. Дом Карелиных сохранился в Нижнем Новгороде до сих пор и превращен сейчас большевиками в музей.

Учился А.А. в Нижегородской гимназии. В 1888 г. он выдержал экзамен в Казанский университете на кандидата юридических наук. Литературная деятельность А.А. началась в 1887 г., когда он напечатал в «Юридическом вестнике» статью «Отхожие и кабальные рабочие» под псевдонимом «Макаренко». После этого его статьи по юридическим и экономическим вопросам появлялись очень часто в «Русской Мысли», «Северном Вестнике», «Экономическом журнале» и других изданиях. В 1893 г. была напечатана в Петербурге его книга «Общинное владение в России», через год там же появилась его вторая книга «Краткое изложение политической экономии»

В революционном движении он принял участие, будучи еще юношей. Был арестован по делу убийства Александра II, но благодаря связям родителей был освобожден из Петропавловской крепости. За свою революционную работу (тогда он не был анархистом) был несколько раз в ссылке. Будучи в ссылке в Сибири занимался адвокатурой. После революции 1905 г. он уезжает во Францию, где и живет до 1917 г. Там же сложились окончательно его анархистские взгляды. Некоторое время он, кажется, читал лекции в Высшей Школе Социальных Наук в Париже. Главная же его деятельность была анархической. Там он издавал множество брошюр, листовок и журналов. Заполнял он также своими статьями (под разными псевдонимами) страницы русско-американских анархических изданий. Когда же произошла Февральская революция, А.А. прощается с «милым Парижем» и возвращается в Россию.

Здоровье его в это время было уже критическим. Но он с юношеским энтузиазмом работает в анархическом движении. Читает лекции, доклады, пишет для газет. Особенно много писал он для петроградского «Буревестника», пока эта газета не была захвачена вооруженными бандитами, назвавшимися анархистами.

Прожил он в Петрограде два-три месяца, но его знают уже все рабочие. Все его зовут «дедушкой», все его просят прочесть лекцию.

Я познакомился с А.А. недели через две после его приезда из Парижа. Задолго до этого я переписывался с ним, будучи еще за границей. Я получал от него обычно небольшие деловые письма и он казался почему-то мне очень замкнутым и молчаливым. Казалось мне таким и его лицо.

Но с первого же нашего знакомства я полюбил его всем своим сердцем и душою. Его красивое аристократическое лицо с длинною седою бородою никогда не было мрачным. Хотя в это же время всем приходилось переносить всевозможные экономические лишения, но эти вещи его никогда не огорчали. Он жил революцией. Жил верой в лучшее будущее.

Весною 1918 г. я переехал в Москву, а через несколько недель приехал туда и А.А. Здесь продолжалась та же работа. Здесь же А.А. некоторое время верил (как и большинство русских анархистов), что октябрьская революция является началом революции социалистической. Но проходит несколько месяцев и эти иллюзии начинают рассеиваться. Появляется «красный террор», начинается преследование большевиками социалистов и анархистов, и А.А. заявляет, что революция разгромлена большевиками.

В Москве вокруг Карелина группировалось много анархистов. В его комнате можно было встретить рабочих, приехавших в Москву крестьян, студентов и студенток, людей из аристократического мира, профессоров и многих литераторов. Карелин умел говорить с каждым человеком. Эти люди придерживались очень часто самых разнообразных мнений, но все любили этого милого старика. Любили его, может быть, за то, что он уважал мнение всякого человека. Он никогда не спорил. Так, например, хотя во многих отношениях я не соглашался с ним, но в течение семи лет нашей совместной жизни и работы мне никогда не приходилось спорить с ним о том или ином вопросе. Не важно, говорил он очень часто, кто во что верит, кто что исповедует. Ведь всякий человек должен быть прежде всего человеком. Никто не имеет право вмешиваться в личную жизнь человека. А ведь эта личная жизнь есть главным образом жизнь внутренняя человека.

В то же время А.А. много писал. Писал статьи, брошюры и вещи серьезные. В 1918 г. в Москве была напечатана его серьезная работа «Государство и анархисты». Было напечатано также несколько мелких брошюр. Много он также работал над книгой о парламентском государстве и над большим курсом «Политической экономии». Трудно сказать, конечно, когда увидит свет эта необычайно ценная и большая работа (около 600 страниц) по политической экономии.

Во время самого разгара «красного террора» он написал небольшую работу против смертной казни. Эта работа (изданная отдельной брошюрой в Америке), является одной из лучших работ по этому вопросу. Написана им также биография Бакунина и «История Первого Интернационала». За все же время своей литературной деятельности А.А. написал очень много. Трудно сейчас дать хотя бы приблизительный список всех его работ.

Последнее же время он писал и вещи художественные. Он написал около десятка драм и диалогов. Некоторые из них («Сцены из жизни Великого Новгорода», «Поморцы», «Заря христианства», «Он ли это?» и последняя его вещь «Атлантида») печатались в «Рассвете». Многим литературным критикам эти драмы могут показаться плохой литературою. Но ведь А.А. и не считал их произведениями литературными. Не думал он также и об их постановке на сцене. Он писал их просто потому, что всякую серьезную мысль легче понять тогда, когда она передана в литературной (художественной) форме. Диалог же лучше всего читается.

Когда он читал в небольшом кружке (где были артисты и литераторы) свою первую драму (она никогда не была напечатана), ему тогда уже, помню, кто-то сделал замечание, что эта драма — вещь очень сильная, но не сценическая. Впрочем, и все другие его драмы больше похожи на платоновские диалоги, нежели на современную драму. Тогда же он сказал нам: «Ах, милые, да я ведь не пишу для сцены!» Сейчас мне вспоминается еще один эпизод, который рассмешил собравшихся. Когда было окончено чтение этой драмы, одна дама воскликнула полушутя: «Аполлон Андреевич, ведь Вы забыли женщин! Ведь в Вашей драме нет ни одной женщины!» А.А. улыбается. Иронизирует сам же над своей драмой и говорит: «Ах, дорогая В.В., я и сам не знаю, как это я пропустил самое главное... Возьмите, пожалуйста, эту вещь и постарайтесь ее как-нибудь исправить!»^[6]

Через пару месяцев он читал свою другую драму. В этой же драме был «Гимн Дионису». Одна из дам в восторге: «А я и не знала, — говорит она, — что А.А. пишет стихи...» — «Да это не я писал, — отвечает А.А., — этот гимн Дионису написал Е.З.^[7], поэтому ругайте его, а не меня...»

В этих драмах есть нечто особенное. Все эти драмы (особенно «Заря христианства», «Он ли это?» и «Атлантида») особенно ценны для нас тем, что в них отражается подлинная душа А.А. У него была своя вера, был у него свой Бог. Об этой новой религии, об этом Великом и Непостижимом Боге и говорит он в этих своеобразных мистериях. Его духовный облик был обликом Рыцаря Духа.

Последние годы его жизни в Москве были тяжелыми. Служить, ведь, он не мог вследствие своей болезни. Литературной работой тоже нельзя было заниматься, так как негде было сотрудничать. Очень часто у него не было даже необходимого. Но он, конечно, никому не говорил о своих нуждах. Его аристократическая душа не позволяла, видимо, обращаться к кому-либо за помощью. О его нуждах мы знали только от его жены, милой Евгении Федоровны^[8]. И все мы, разумеется, по мере сил своих оказывали им ту или иную помощь. Помогали ему точно так же и его американские друзья. Последние месяцы его жизни были тоже тяжелыми. Е.Ф. писала мне месяца три тому назад, что на одни лекарства не хватает денег. В дополнение же к этому, месяца два тому назад ему, как человеку свободной профессии (литератору) пришлось уплатить налог в размере 32 руб. 50 коп. (налог на писателей).

Вот это и все, что мне хотелось сказать сейчас об А.А. Можно было бы написать о нем целую книгу, но я чувствую, что я не в состоянии этого сделать, особенно сейчас, когда душа болит от этой тяжелой утраты, когда слова не вяжутся и мысли обрываются.

Все как-то не верится, что умер А.А., хотя он и писал мне год тому назад, что здоровье его очень слабое, и что он едва ли сможет прожить больше года. Тяжело писать некрологи о тех людях, кого больше всего любил и кто был больше всего дорог.

Покой тебе да будет в этом мире, мой дорогой друг и учитель! Знамя твое, которое ты крепко держал в руках в течение всей своей жизни, понесем мы сейчас, рыцари Духа и Свободы, и будем жить с тобой в веках и мирах.

26 марта 1926 г.

[Рассвет, № 563, 27.03.26 г., с. 3]

Его первый арест произошел в марте 1881 года, когда ему было 18 лет, и с тех пор вся его жизнь представляла из себя цепь непрерывных гонений со стороны русского правительства. «Опять этот Карелин попался», сказал Александр III, когда ему доложили об одном из очередных арестов Карелина.

Тюрьма и ссылка, ссылка и тюрьма сменяются в его жизни, по выражению Бь- ерклюнда («Бранд» — «Русский революционер»), как «ночь сменяет день», вплоть до момента, когда он, спасаясь от виселицы, бежит в 1905 году за границу и поселяется в Париже. Только революция 17-го года дала ему возможность вновь вернуться в Россию, но и в эмиграции, и впоследствии в России, он всё так же непреклонно ведет борьбу за идеалы анархического коммунизма.

Вся деятельность Карелина органически связана с историей русского освободительного движения, и в нем он представляет то коренное русское, что, поднимаясь до горизонтов мирового освобождения, роднит его с такими титанами, как Бакунин, Толстой и Кропоткин.

Роковая судьба русского народа была в том, что те, кто являлся подлинными носителями идеалов страны, истинными выразителями духа ее народа, силой условий ее исторического развития отбрасывались от ее жизни и уходили на арену общечеловеческого творчества, унося вместе с тем и те конкретные возможности, которые позволили бы им воздействовать и на общественное строительство родной страны. А вместо них приходили в Россию иностранные завоеватели — сперва в виде диких орд кочевников, а затем в виде германских влияний, начиная от немецких династий вплоть до немецкого социализма, глубоко чуждого подлинно русской народной самобытности.

Неоднократно Карелин подчеркивал, что он — русский, что ему дорога и близка русская культура... Он полагал, что общечеловеческое должно вырастать из народной души органически, что в семью народов земного шара все народы должны войти, как братья, каждый со своими особенностями и характером. Он полагал, что интернационализм, понятый в его глубоком значении, нисколько не противоречит этому, но служит лишь увенчанием братского союза народов, и всю свою жизнь, все силы своей могучей и прекрасной индивидуальности он отдал на служение народным массам и прежде всего массам России.

«Я и общество - едины», пишет он («Буревестник», № 23, 09.12.1917 г., «Ответ анархисту-индивидуалисту»), «хотя, конечно, я противопоставляю себя обществу, в которое ворвалась и которым правит принудительная власть.

Народ, это - «род на род», а в число членов одного из этих родов вхожу и я. Всякая хула на народ, это - жалкое, бледное, бессильное, несмотря на звон ядовитых фраз, самооправдание грабителя-скупца, не желающего отдать народу, многим родам, все то, что этот народ позволил взять у себя. Дело не только в том, что я пользуюсь продуктами народного труда, что все меня окружающие предметы потребления сделаны трудом народа. Дело в более важном. Все, что я могу помыслить, сказать, сделать, все это - в свете сияния высшего знания - правды, все это - не мое, все это слабый отблеск отблеском блестящей народной, коллективной, человеческой мысли.

Как Антей, задыхавшийся в тисках железных лап Геркулеса, я - бессилие, задыхающееся в пошлости субъективизма и моего маленького «я». Но если я, как Антей, коснусь земли (а земля и народ у нас, русских, иной раз синонимы, ибо «встанет земля» - значит, «встанет народ»), в этом случае я - титан, которому не надо взбрасывать Пелион на Оссу для того, чтобы пойти войной на Олимп. Я и Пелион и Оссу смогу тогда, опираясь на народ, бросить на сонмище пирующих на маленьком Олимпе маленьких богов. Брошу их в пусто горделивых насильников, в жалких, слабых индивидуумов, в парах хмельной амброзии горделивого помешательства нашедших себе оправдание и точку опоры.

И сбросят с нелепых тронов, брошенные мною гром,ады, всех врагов народа, как тех, кто угнетает и эксплуатирует его, так и тех, кто ругает и презирает его».

Личность и общество — все стороны одного и того же явления, растущие одновременно в органическом взаимодействии, Но властнические институты государства врываются в спокойное развитие народа и вносят в него разложение и гибель. Подобно язве на теле, власть коверкает здоровый организм и вызывает в нем злокачественные опухоли и нарывы... Заболевает общество, заболевает личность и создается сумасшедший дом, знающий только насилие, губящий в зародыше все великое и прекрасное, что может расцветим только под сияющим солнцем свободы.

«Без свободы», говорил он, «только ночные хищники — гиены и шакалы, роются среди трупов во тьме насилия».

«Государство», пишет он, «это - антагонистическое... общество живущих на какой-либо территории людей, часть которых - правители - обладают самостоятельно принудительной властью, а другая часть - подвластные - не имеют ее. В этом обществе правители принимают те или иные решения, заставляют подвластных угрозами насилий и мучений подчиняться таким решениям и мучают или приказывают мучить непо- винующихся.

Государство, это известным образом для целей эксплуатации и угнетения прекрасно организованные люди, угнетающие и эксплуатирующие плохо организованных трудящихся людей». («Государство и анархисты», М., 1918 г.)

В своем анархизме Карелин остался на всю жизнь верен заветам Бакунинского народничества 70-х годов и в этом отношении пошел так далеко, что как бы совершенно слился с народной массой, создав богатую анархическую литературу — безымянную, написанную простым народным слогом, понятную для тех широких народных массивов, которым даже слог Кропоткина непосилен своей сложностью. Громадное оставшееся после него наследство приходится теперь собирать с большим трудом, ибо он почти никогда не подписывался своей фамилией, но или бесчисленными псевдонимами, или оставлял их без всякой подписи. Когда однажды Кропоткин стал ему указывать на прекрасно поставленный анархический ежемесячник в Нью-Йорке — «Голос Труда», он не знал, что этот журнал редактировался из Парижа Карелиным с 1911 по 1914 год и что за это время в 24-х номерах его было помещено около 150 статей Карелина. Так же обстояло дело и во всех остальных случаях.

И народ понимал его... За время его пребывания в России после реэмиграции, он успел связаться с анархистами чуть ли не всей страны... К нему шли и старый и малый, крестьянин и рабочий так же, как профессор или агитатор, и каждый уходил удовлетворенным.

Он вел колоссальную переписку, доходившую до 30 писем в день, и ни одного письма он не оставил без ответа, несмотря на то, что у него не было личных секретарей, и сам он был тяжело болен. Благодаря ему в России распространялась в громадных количествах анархическая литература, и миллионы ее экземпляров сделали свое дело, может быть большее, чем это могли сделать все анархические митинги за все время революции.

Вот как характеризует его Бьерклюнд в уже цитированной статье: «...Практик и теоретик. Боец и мыслитель. Человек, который по своим действиям, по своей воле и уменью, стоит головой выше толпы. Высокого роста, мощный широкоплечий человек.

На первый взгляд он кажется старым викингом и богатырем. Да, он воин и есть, он сделался врагом неправды, притеснения и угнетения за время своей богатой событиями и долгой жизни. С первого момента перед нами чувствуется знаток жизни и людей. В нем виден один из тех сильных, которые не колеблясь следовали изречению Ницше: «Где стоишь, копай лопатой. Не придавай значения крику пессимистов, что найдешь ад».

Аполлон Андреевич Карелин имеет свой способ говорить о революции, Вообще он не говорить много. Напротив, он много и интенсивно работает. Он — истинный работник революции. Никем другим он не хочет быть, и он делает свое дело основательно. Он не из тех, кого случайно выносят на занимаемый пост волны революции. Нет! Он бескорыстно и не жалея себя служил революции и работал для нее с юных лет.

А.А. Карелин — один из самых ярких и самых лучших социалистов этого переворота».

«Он никогда», продолжает Бьерклюнд (писано в 1918 г.), «не переставал бытьреволю- ционером-практиком. Он никогда не отказывался от ответственной и важной работы в секретариатах и собраниях. Карелин - не теоретик белоручка, боящийся практических вопросов.

В его лице объединены практический революционер и мудрый теоретик. Он умеет точно выражаться, и все его понимают

Значение Карелина в русской революции нельзя оценить в достаточной степени.

В жизни Карелина было много романтического. Он был когда-то богат, как Крез, и в другое время беден, как Лазарь. Он вращался в самых разнообразных обществах. Род Карелиных находится в свойстве с Лермонтовыми».

Добавим, что умер Карелин совершенным бедняком, но последней его подписью, сделанной накануне смерти, когда его рукой водил один из товарищей, была подпись пожертвования на «Черный Крест».

Всю жизнь свою, силу и знанье он отдал народу.

Он обладал колоссальной эрудицией, и почти не было вопроса, в котором бы он не мог разобраться, касалось ли это русской крестьянской общины и быта русской деревни или относилось к вопросам философии, истории культуры, физики или даже медицины.

Его специальностью была политическая экономия, и после него остался громадный трехтомный курс политической экономии, который ему не удалось напечатать при жизни.

Поражало его знание жизни и людей, его умение правильно ориентироваться во всяких обстоятельствах, его способность находить верные пути как в общественной, так и в личной жизни.

Поэтому к нему обращались за разрешением вопросом о том, как быть с хозяйством, когда пала единственная корова у крестьянина и тот ждал ответа от А.А., какой тактики держаться по отношению к той или другой мере большевиков, к нему же обращались и с вопросом о женитьбе, о способе ведения защиты в данном уголовном процессе, одним словом, несмотря на то, что он был представителем современной городской культуры, он в то же время соединял в себе и глубокую патриархальность русской деревни, энергию молодости самой передовой культуры и мудрость тысячелетней старости вековых воспоминаний и быта.

Живя в ссылке на севере, он близко сошелся с представителями русского сектантства, в частности с теми, которые принадлежали к «поморскому согласию», и не только прослыл в некоторых из их кругов чуть ли не начетчиком, но и сумел найти у них своеобразные формы общественности — чисто анархические, которые дали ему ключ к разрешению ряда социальных проблем.

Сюда относится само «согласие» как единственная возможная форма юридического лица в анархическом праве — текучем и живом.

Когда, вскоре после рождения А.А., семья Карелиных переехала из Петербурга в Нижний Новгород, они поселились в доме, который раньше принадлежал Николаю Гавриловичу Чернышевскому. Книги, которые читал Карелин, когда ему было 18 лет, были изданиями русских эмигрантов — журналы «Вперед», «Набат», брошюры: «Хитрая механика», «Храбрый воин», «Сказка-копейка» и др. произведения народников.

Основная проблема Лаврова и Михайловского — проблема личности и общества, решалась им как проблема существенно моральная, и здесь он имел свою особую точку зрения, которая не отрывала его от народных масс, как все же подчас это бывает у интеллигентов-народников, но наоборот, органически связывала как бы с самой почвой народного духа.

Не все, что он считал правильным, смог он выразить в своих печатных трудах, часть осталась в рукописях, а еще большая и несравненно важнейшая развертывалась им в устных беседах с друзьями, и здесь раскрывалась сокровищница его глубоких знаний и колоссального опыта. Многие из тех, кто бывал у него и мог воспринимать длительное воздействие его бесед, часто совершенно перевоспитывались и делались другими людьми.

Когда он жил в эмиграции в Париже, неустанная работа кипела вокруг него, и как Россия, так и Америка, испытывали ее влияние, ибо типография сорганизованной Карелиным «Федерации Вольных Общинников» выпускала массу анархической литературы, переправляемой через границы.

И здесь он устраивает у себя нечто вроде семинариев, где учатся десятки товарищей, где воспитывается их революционная стойкость и уменье. Вообще надо заметить, что одним из свойств А.А. было его удивительное уменье находить работу, которую он вел всегда так, что как бы какой-то свет от нее оставался в массах, какой-то проблеск в возможный справедливый строй общества и притом так, что отдельные лица сами загорались желанием работы, а не только увлекались мечтами о прекрасном и недостижимом. Он зажигал всех, с кем сталкивался, священным огнем борьбы за свободу, тем огнем, который так ярко пылал в нем самом и который в конце концов и сжег его самого.

Когда он слышал о какой-нибудь несправедливости, его охватывало негодование, и он тотчас же ставил вопрос о возможных конкретных формах борьбы против этой несправедливости и о помощи жертвам ее. Здесь для него не было никаких разделений, и он помогал всем, кому мог, хотя бы за теми, кому он собирался помочь, числились какие угодно проступки.

Между прочим, в Сибири, живя в Иркутске, он берет на себя защиту уголовных и приобретает себе громадную популярность, ведя иногда до 20 дел в день. Если он получал за защиту гонорар, он отдавал его целиком подзащитным, чтобы дать им возможность оправиться и начать новую жизнь. Он никогда никому не отказывал в помощи, и потому, сын богатых родителей, сам всю жизнь прожил бедняком, урезывая свои потребности до крайности, и это несмотря на то, что он знал, что такое жизнь в свое удовольствие и умел сам жить широко.

Он дарил от своего духовного богатства, от изобилия своих духовных даров, а не от готовности дарить, происходящей от собственной бедности, и потому то, что он давал, всегда было драгоценно. Он давал подлинные ценности, а не то, что ему было не нужно — с величием и спокойной радостью он отдавал самого себя.

С внешней стороны его жизнь представляла из себя тяжелый жертвенный путь, полный лишений и скорби, но для тех, кто его знал, раскрывался в нем источник подлинной духовной красоты — беспредельно могучей и бесконечно доброй. Мы все, знавшие его в последние годы его жизни, все без исключения храним в себе неизгладимое обаяние его образа, и для многих, многих из нас встреча с Карелиным была переломной точкой на стезях жизни, ибо в его присутствии разбивалась вдребезги соблазнительная мишура жизни, в огне его речей очищались сердца, и только подлинно человеческое в его идеальном образе вставало перед нами, как призыв к борьбе за добро, за свободу и счастье истерзанного, поруганного человечества.

[Пробуждение, № 1, апрель, 1927 г., с. 5-10.]

И.В.Хархардин

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ОБ А.А.КАРЕЛИНЕ (Речь на вечере памяти А.А.Карелина 11 мая 1926 г.)

Есть старая латинская пословица: «о мертвых говорят или хорошо, или ничего не говорят». Но есть люди, о которых вообще можно говорить только хорошо. Аполлон Андреевич Карелин, несомненно, принадлежал к типу таких людей. Это, конечно, не значит, что у него не было никаких слабостей, никаких недостатков. Нет, он был человек, и ничто человеческое не было ему чуждо. Но слабости и недостатки А.А. были так незначительны, что они совершенно стираются и не встают в памяти, когда вызываешь перед собой его образ.

Имя Карелина я услышал впервые в 1916-м году, когда на собрании Московской Организации Анархистов-Синдикалистов один из наших товарищей сообщил полученное им от Карелина письмо. Содержания его я уже теперь не помню. Второй раз я услышал о Карелине в связи с его приездом в 1917 г. в Россию. Все, что нам тогда было о нем известно, сводилось к тому, что А.А. — старый революционер, живущий в эмиграции и пришедший к анархизму через эсерство. Знали мы также, что, живя в Париже, он фактически руководил анархической газетой «Голос Труда», издававшейся в Америке. Наконец, в 1917 году нам стало известно, что он принимает деятельное участие в анархической работе в Петербурге и состоит редактором анархических периодических органов.

Дальнейшие мои воспоминания об Аполлоне Андреевиче связаны уже с личным знакомством с ним. В 1918 году он, в связи с перенесением столицы, переезжает из Петербурга в Москву и вместе с А.Ю.Ге, Р.З.Эрмандом и некоторыми другими анархистами организует Всероссийскую Федерацию Анархистов и Анархистов-Комму- нистов, а также редактирует ежедневную газету «Свободная Коммуна». В апреле 1918 года Лефортовская Районная Организация Анархистов, членом которой я тогда состоял, наметила устроить ряд лекций в Лефортовско-Благушинском районе, чтобы ознакомить рабочих с основными идеями анархизма. В число лекторов был приглашен и А.А., причем, исходя из того, что нам было известно об А.А., мы решили просить его прочесть лекцию первым.

В связи с устройством этой лекции мне и пришлось познакомиться с А.А. Тогда, как, впрочем, и все последующее время, жил он в Первом Доме Советов, занимая небольшую комнату. Мне навсегда запомнится эта комната, почти сплошь заваленная анархической литературой. Комната производила впечатление склада книг, в лучшем случае — квартиры студента, а не жилища крупного общественного работника и ученого. Помню первое впечатление, которое произвел А.А. на меня. Прежде всего бросилась в глаза массивность его фигуры. Не знаю, как другим, но мне всегда казалось, что в его фигуре есть что-то общее с Бакуниным. Думается, что это впечатление общности вытекало из того, что и от фигуры Бакунина, как он представлен на портретах, и от фигуры Карелина веяло какой-то стихийной мощностью. Белая окладистая борода делала А.А. похожим на библейских патриархов. Фотографические снимки, сделанные незадолго до смерти, довольно верно передают его внешность. Особенно хорош был его взгляд. В нем оригинально сочетались приветливость, мягкость и пытливость. Казалось, он с первых же минут знакомства хотел сразу понять душу своего посетителя.

А посетителей у него было много. В этом мне пришлось убедиться, когда, начиная с 1918-го года мне пришлось работать с ним совместно как члену Секретариата Федерации. Приходя к нему, я нередко заставал в его маленькой комнате в приемные часы по несколько человек одновременно. Контингент посетителей был необычайно разнообразен. К нему приходили и профессора, и политические и общественные работники разных направлений, и служащие, и застенчивые студенты, и рабочие, и крестьяне. Последние прямо-таки благоговели перед ним, потому что редко кто мог так просто, ласково и понятно беседовать с ними, как Карелин. Многие приходили к нему с каким-либо интересовавшим их вопросом, а многие — особенно приезжавшие из провинции анархисты, — чтобы узнать о его здоровье. Так продолжалось до конца 1923 года, когда А.А. уже нельзя было безнаказанно растрачивать свои силы и много и долго работать.

А работать Аполлон Андреевич и любил, и умел. Помню, что в 1921 году, когда в связи с его отъездом в санаторию мне пришлось принять от него переписку по Секретариату Федерации, я поразился, как мог он справляться с такой громадной корреспонденцией. В то время в адрес Секретариата приходило до 20, а иногда и 30-ти писем ежедневно. Переписку вел один Карелин. И, несмотря на это, у него никогда не накапливалось залежей неисполненной корреспонденции. Всем корреспондентам он, как правило, отвечал в тот же день, как получено письмо. Характерная особенность писем А.А. — их краткость и ясность. Он терпеть не мог размазывания. Интересно отметить, что адресаты обращались к нему с самыми различными вопросами. Помню одно письмо, в котором какой-то крестьянин спрашивал, можно ли ему, анархисту, жениться с исполнением церковного обряда. В другом его извещали о падеже коровы и тяжелом житье-бытье русского крестьянина. В третьем — спрашивали, что читать по анархизму, как организовать группу анархистов, что сейчас делать, можно ли быть анархисту верующим и так далее. Всех вопросов, жалоб и излияний, с которыми обращались к А.А. его корреспонденты, не перечесть.

Представляя из себя крупного ученого, знатока политической экономии и истории, он все свое внимание сосредоточил не на дальнейшей разработке научных проблем, а на популяризации уже добытых результатов. Это особенно заметно по его работе в последнее десятилетие его жизни. Как популяризатор он стоит очень высоко.

Возьмите такие его работы, как «Что такое анархия?», «Как русские крестьяне землю и волю добывали», популярный курс политической экономии, и вы увидите, каким простым, понятным даже малограмотному человеку языком они написаны. По простоте и мастерству изложения Карелин может быть поставлен наряду только с Кропоткиным. Помню, что после лекции А.А. об анархизме, устроенной Лефортовской Районной Организацией Анархистов в помещении Введенского Народного Дома, один рабочий сказал: «Вот здорово говорит-то! Как сказку рассказывает. Все понятно, как на ладони лежит. Не то, что другие болтуны, которые будто нарочно говорят так, чтобы их не поняли».

В своих крупных научных трудах А.А. выступает как незаурядный систематизатор. Образцом таких его работ служит опубликованное в 90-х годах исследование об общинном землевладении в России