А. А. Солонович. Критика материализма (2-й цикл лекций по философии) 5 страница

Однако последнее не так просто, ибо государственный социализм (или, что то же, государственный капитализм, проводимый сейчас в России) есть завершение и доведение до последних границ эксплуататорской роли капитала, ибо большевики являются не более не менее как акционерным обществом жрецов капитала, облеченного в порфиру государственной власти, и, как все конкистадоры, они увешаны оружием, хвастовством и неизбывным лганьем перед массами. В самом деле, в средние века земельный капитал был в руках его завоевателей, феодалов, но затем, путем политическим, а вовсе не только экономическим, он перешел в руки единого феодала-монарха, который эксплуатировал частных феодалов. Совершенно тот же процесс наблюдаем мы в наше время в области промышленно-финансового капитала. Как и тогда, создается абсолютная королевская власть, и недалеко то время, когда у нас могут появиться единоличные или коллективные - в виде партии - династии наследственных монархов, а бывшие капиталисты вместе со спецами составят новую наследственную или служилую аристократию.

И не все ли нам тогда будет равно, кто все это будет сооружать: рабочий ли, переставший быть рабочим, но продолжающий называть себя для красоты «рабочим от станка», или же новый красный буржуй, или дворянин - все это несущественно, как несущественно - бьют ли нас во имя справедливости или для блага будущих, но еще не родившихся поколений. Ведь и в том и в другом случае бьют, а это и есть самое главное. Важно, что отдельные феодалы централизуются в государство и теперь капитализм растет, как когда-то вырастал государственный абсолютизм во Франции, в Америке и Англии, абсолютизм князей и курфюрстов Италии и Германии.

Наша эпоха есть в этом отношении эпоха апофеоза Государства, Капитала и Эксплуатации, когда Москва царей подготовила через императорский Петербург «Третий Рим» - Москву III Интернационала, которая, как паук, раскинула сети над рабочими и крестьянством, чтобы сосать их во имя Аллаха и Маркса. Вот почему вокруг нас отмирает жизнь и глохнут даже те жалкие ростки культуры, которые пробивались все же сквозь ужас частнокапиталистической эксплуатации. Вот почему наступает все большее озверение. Ненависть - плохой советчик, ибо она слепа, на ней ничего не выстроишь.

Культура капиталистическая постепенно переходит в руки физиков, и потому так выдвигаются учения материализма и во главу угла ставятся вопросы физиологии

- голод и пол. Однако все это и должно быть: наряду с отмиранием идет и рождение нового. Новая культура, культура свободы и отсутствия эксплуатации. Культура анархическая рождается в современности, и рождение это есть в то же время рождение новой религии, религии духа.

Таковы три группы людей, резко различающихся между собой, друг друга не вполне понимающих и говорящих как бы на разных языках.

Эти три группы прослаивают друг друга, и нет между ними резкой границы. Отдельный человек может перейти из одной группы в другую, может подняться или опуститься, но сами группы все же остаются. Тем не менее когда психики создают правовые нормы, фиксирующие и узаконивающие подобные группировки в виде сословий или классов, каст или еще чего-либо подобного, то всякий раз из этого происходит нелепость, эксплуатация и насилие.

Пока нет государства - нет препятствий к свободному развитию, но раз появилось государство - воцаряется насилие со всеми его ужасающими последствиями, ибо государство есть лишай на теле общественности, разъедающий здоровый организм и прежде всего отрезающий истоки пневматизма, приходящие к данному обществу, к его культуре, и тем приводящий ее к гибели.

Глава 6-я

Представьте себе некоторую совокупность молекул какого-либо газа. Эта совокупность может быть внешне отграничена от остального пространства, замкнута в сосуд или же может быть не замкнута. В последнем случае, если это газ обыкновенного типа, все его частицы разлетятся в разные стороны.

Если направления движений всех частиц параллельны и одинаковы, то вся масса газа получит поступательное движение, если же эти направления различны, то наступит явление нагревания и давления. Во всех трех случаях живая сила совокупности молекул относительно какого-либо тела остается одной и той же, но она проявляется в формах рассеяний, поступательного движения или в форме теплоты и давления.

Для нас совершенно неважно содержание приведенных сейчас образов, но нам нужен метод подхода и рассуждения для наших целей. Уподобим человека молекуле газа, энергию молекулы - энергии человека, направление движения - целям человеческих действий, а тот факт, что человечество не может выйти из границ Земли, - замкнутости массы газа. Тогда может случиться, что или «движения» людей параллельны и человечество движется по какому-то общему для всех людей направлению, или же «направления» всех людей различны и в результате появляется нечто подобное «теплоте» и «давлению». В первом случае мы будем склонны говорить о «прогрессе» и т.п. вещах, во втором случае мы будем иметь как будто нечто стационарное.

Так или иначе, но предлагаемый здесь метод рассуждения одинаково применим к атомам и к людям, разница же, по существу, будет заключаться в предпосылках, обусловливающих самую возможность применения данной схемы рассуждения, ибо для атомов этой предпосылкой является существенная случайность направления и характера движения каждой отдельной молекулы, а в случае с человечеством случайность заменяется свободой воли, феноменально неотличимой от первой. Однако мы знаем, что самое понятие о закономерности возникло из глубокого антропоморфизма, и, таким образом, несомненно, что сама атомистическая гипотеза является зеркалом общественных отношений, существующих в действительности.

Из одних и тех же побудительных причин появилась данная форма общественности и атомистическая гипотеза как картина совокупности. Можно указать разницу между той и другой, и эта разница глубоко сущностна, но не формальна. Она заключается в том, что в атомистической картине предпосылкой является случайность, что приводит к принципу рассеяния энергии, к принципу ее обесценения, к утверждению, что энергия мира стремится к максимуму энтропии. Наоборот, в человеческой общественности и даже больше, в общественности органической, где царит принцип выбора, принцип подбора, этот демон Максвелла, где, в конце концов, мы принимаем в качестве предпосылки ту или другую форму воли или ее отблеска, принцип свободы, эмпирически неотличимый от случайности, там приходится признать процесс, обратный процессу рассеяния; приходится признать процесс постепенного увеличения разностей волевых потенциалов, нарастание напряжений, процесс, ведущий к минимуму энтропии.

Энергия мира неорганического стремится к обесценению, а энергия мира органического стремится ко все большей потенциальности, ко все большей мощности. Исторический процесс с этой точки зрения разлагается на два процесса, совершающихся одновременно, - процесс прогресса и процесс регресса, процесс эволюции и процесс инволюции. В самом деле, по существу, ведь гораздо понятнее и приемлемее утверждение, что более совершенное создает менее совершенное, чем наоборот; понятнее допущение, что мир создан Богом, чем допущение, что Бог создан миром.

Понятно, что высшее создает низшее, но нелепо допущение, что низшее создает высшее, - это просто дико и неестественно, в реальности мы этого никогда и нигде не видим. Отсюда же с неумолимой логикой следует, что или вообще ничего высшего не может происходить, или если высшее происходит, то каким-то образом в этом принимает участие опять-таки высшее. Иными словами, в каждом низшем должно все же пребывать нечто высшее, и даже самое высшее, так как иначе непонятно было бы никакое поднятие. Это высшее во всем мы и имеем в виде той искры божества, которая только и делает возможным подъем. Таким образом, можно сказать, что от Бога нисходят искры его и закутываются в бытие, опускаясь все ниже и ниже, пока не опустятся до самых низов; затем начинается развертывание, эволюция этих искр к Богу, так что все эти искры возвращаются к Богу или, что то же, сами становятся Богом.

Потому и возможны подъем, подбор, выбор, эволюция, свобода воли, стремление, активность, становление, что в каждом существе скрыт Бог, скрыта частица разорванного в бытии Диониса. Потому-то все бытие есть гигантский саркофаг, гроб Господень, а борьба за подъем миров и существ к преображению и есть Единый Великий подлинный Крестовый Поход. Таким образом, исторический процесс есть одновременно и прогресс, и регресс, эволюция и инволюция, но вместе с тем и стационарность. Все в мире или поднимается, или опускается, или находится на одном уровне. То же относится и к людям, и к человеческому обществу. Однако не надо забывать, что все же на вселенской дуге исторического процесса человечество занимает ее восходящую часть, что нисколько не мешает отдельным частям его подниматься или опускаться или же оставаться на одном уровне в зависимости от происходящих с ними событий.

Обосновать только что сказанное более подробно нетрудно, стоит только представить себе образ демона, как его рисует Максвелл.

Пусть у нас имеется ящик, разделенный внутренней перегородкой на две равные части, А и Б. В части А находится газ под определенным давлением, в части Б - пустота. Теперь в перегородке мы делаем отверстие: газ будет переходить из А в Б, и если около отверстия поставить небольшую мельницу, то она заработает, так как газ потечет с определенным напором. Однако через некоторое время давление газа в частях А и Б станет равным, течение газа прекратится и исчезнет возможность совершать работу - энергия данной массы газа обесценится. Однако молекулы газа будут по-прежнему носиться туда и сюда, только число молекул, проходящих из А в Б, будет все время приблизительно одинаково с числом молекул, проходящих из Б в А,

- наступит состояние подвижного равновесия, но мельница, поставленная нами у отверстия, работать уже не сможет. Наступит смерть энергии, так как она лишится работоспособности.

Такая неработоспособность энергии и есть приблизительно то, что понимают под энтропией. Вся энергия вселенной идет к максимуму энтропии. Конечно, слово «вся» надо понимать условно в том смысле, что направление всех процессов в природе, какие мы наблюдаем, таково, что всякий раз количество работоспособной энергии до процесса больше, чем после него. Так или иначе, но выходит, что все процессы в природе неорганической направлены к умиранию. И вот Максвелл заметил, что процессы природы можно бы было мыслить обратимыми, если вообразить маленькое живое существо - демона, - который сидел бы у отверстия в перегородке между А и Б и то открывал бы, то закрывал бы сделанную у этого отверстия заслонку.

Когда молекула летит из Б в А, он открывает, когда молекула летит из А в Б, он закрывает, и, таким образом, газ потек бы тогда из места меньшего давления в место давления большего, процесс принял бы обратное течение к минимуму энтропии. В образе демона Максвелл изобразил тот принцип, который дает возможность мыслить себе процессы природы обращенными без противоречия с физикой. Этот принцип мы можем определить как принцип выбора. Демон выбирает, когда ему надо открыть и когда надо закрывать заслонку. Но как раз принцип выбора и есть то, что характеризует органическое. Принцип выбора, подбора или различения присущ только органическому. Все тропизмы - следствия принципа различения, давшие принципы логики - суть далекие отблески того же принципа, вернее, даже двух принципов, различения и отожествления. Так или иначе, но исторический процесс во вселенной есть одновременно процесс умирания и возрождения.

Теперь мы можем утверждать, что в природе органической, вообще говоря, процессы могут направляться в сторону повышения разности потенциалов, в сторону увеличения мощности напряжения. Могут, но вовсе не обязательно будут идти. Как они пойдут на самом деле - это зависит от направления и желаний.

Опять-таки эти воли и желания могут направляться по различным направлениям, по всем по ним увеличивая напряженность жизни. Направления эти параллельны и формально неразличимы, в их формальной неразличимости сказывается реальная свобода воли. Свободно можно идти тем или другим путем, но для нас важен как раз тот путь, который может быть назван путем добра, путем различения и выбора между злом и добром.

С этой точки зрения можно дать определение, согласно которому добром можно считать все то, что помогает существам подниматься, а злом то, что задерживает такой подъем, считая, что абсолютным благом является подъем к Богу.

Согласно только что сказанному, можно было бы как будто дать определение «прогрессу», но этого все же сделать нельзя иначе, как только формально, помня, что всякое определение прогресса явится частным, и тогда можно сказать, что прогрессом явится все, что приближает нас к Богу. Но если мы попытаемся углубиться в смысл такого выражения, оно расплывется и исчезнет всякая определимость, зато останется сознание, что в каждом отдельном случае только факт может дать ответ на вопрос о содержании этого понятия, факт же этот носит название совести.

Возвращаюсь к вопросу, поставленному вначале: мы можем утверждать, что представление о закономерности в природе произошло прямым путем из представления о закономерности общественной, расширенной до теократизма. В сущности, атомистическая гипотеза есть зеркало отражений общественных отношений, покоящихся исключительно на лично-эгоистических началах, на лично-правовых нормах, от чего и получилось так, что когда Мильтон захотел обрисовать ад, хаос желаний и воль, он нарисовал в аду атомистическую картину, где роль атомов играли духи. Хаос общественных и экономических отношений, как результат хаоса желаний и воль, отразился в сознании людей тем, что они в основу мира положили атомистическую картину, т.е. точную картину хаоса.

Разница между библейским и научным пониманием мира только та, что, по Библии, хаос был и превратился в космос, а по науке - никакого космоса нет, а царит все тот же хаос. В свою очередь хаос желаний и воль в человеческом обществе есть зеркальное отражение того, что происходит с человеческими душами. Они облеклись в оболочки личностей, замкнулись друг от друга непроницаемыми стенами и ушли в свое одиночество. Могучая воспитывающая, строящая и внушающая сила мысли создала аппарат обособления и логики в системе дефиниций, определений и классификаций. В результате человеческое мышление образовало вселенную, наполненную дефинициями - атомами-личностями, дало всем им первоначальный толчок, все свойства соударения и решило, что это-то и есть творческое действие логоса, а само мышление - логос. Однако этот подставной, самозваный логос хотя и сказал себе «да будет», но ничего не стало, ибо вместо космоса все превратилось в атомистический хаос, а сам этот хаос в конце концов оказался выдумкой, призраком, майей, состарившейся, не успев достигнуть зрелости.

Таково мировоззрение дряхлеющих культур, разлагающихся общественных групп. Но это мировоззрение прилипчиво, как болезнь, и им могут заразиться молодые части еще нарождающейся общественности, и тогда яд болезни, как чахотка, передается наследственно, отравляет молодые поколения. Таково учение якобы пролетарских партий, их борьба за власть, их проповедь марксизма или примитивного материализма, годного только для затуманивания совести вырождающихся эксплуататорских групп человечества, но не для новых поколений.

Как бы там ни было, но нам приходится отправляться от того мировоззрения, которое присуще современности.

Встанем же на точку зрения, признающую существование отдельных человеческих воль. Все воли различны. Каждая воля стремится в свою сторону, а так как их много, то получается в результате нечто общее, нечто отвечающее закону больших чисел. Что же это «общее»? Если это общее и существует, то оно лежит за гранью постижения нашего разума, поскольку разумное действие входит как составляющее в ту равнодействующую, которая являет нам «общее», и в таком случае картина действительности превращается в хаос. Если же мы все-таки будем искать единства, то для этого нам придется подняться на более высокую плоскость созерцания, на такую высоту, на которую действие рассудка и логики не простирается, где мы вступаем в более глубокие области действования и познания.

Из курса «Элементы мировоззрения» мы уже знаем, что область событий для физика является областью чистых случайностей, для психика - областью строгой закономерности, норм, долга, для пневматика - областью свободы. Отсюда следует, что поскольку характер течения человеческой истории определяется главным образом психиками, психическим в нас, т.е. рассудком и логикой, то, что дает все человечество, что составляет внутреннюю глубину событий, не может открыться. Значит, для того, чтобы раскрыть сущность человеческой истории, нам необходимо куда-то подняться. И можно представить себе образ, уже приводившийся мною раньше, что по отношению к истории физик находится как бы погруженным в воду быстро текущей реки. В этой реке он как бы погибает, утопает в калейдоскопе событий, его захлестывает, и он не в силах дать себе отчет в происходящем и в своем собственном существовании и положении.

Психик подобен человеку, который плывет по поверхности этой реки, но река течет и течение сильнее пловца; его несет течение, он бессильно барахтается в воде и видит, как мимо него проносятся берега с мелькающими пейзажами, но река несется, несется и он, времена меняются, и вместе с ними меняется и он сам, Он занят своим движением и не отдает себе отчета в том, что делается вокруг него, свои собственные субъективные особенности он выдает за объективную науку и т.д.

Наконец, пневматика нужно представлять себе вышедшим из воды и с высоты птичьего полета созерцающим все течение реки от истока до устья; из атмосферы он обнимает своим взглядом всю реку и ее течение в ее постоянстве. Если по реке несется бревно, то физик заметит его только тогда, когда оно его ударит, психик заметит его раньше и будет соображать, что сделать, чтобы за него уцепиться; пневматик же отнесется к этому бревну не только в зависимости от интереса пользы, но использует все к нему относящееся с более широкой точки зрения - вычислит траекторию бревна, определит весь его путь и скорость, его судьбу, он учтет и особенности реки - ее глубину, течение, бассейн, берега, страну, по которой она протекает. Таким образом, по отношению к одному и тому же объекту три названные группы людей будут вести себя совершенно различно, а стало быть, эти три группы образуют как бы три породы людей, три слоя, различно влияющих в общей массе человечества и различно себя в ней ориентирующих.

Человечество распадается на три группы, дающих каждая свою составляющую в общей равнодействующей. Воли индивидуальностей, принадлежащих к той или другой группе, в общем мировом концерте могут быть охарактеризованы как воли личностей, сознание которых для физика представляет из себя мир пляшущих случайные, но постоянные танцы молекул; для психиков - мир закономерно развивающихся процессов; для пневматиков - мир свободно творимой истории. Отсюда следует, что историческая действительность представляет собой наложение этих трех слоев друг на друга, и в истории мы на самом деле найдем и случайность, и закономерно развивающиеся процессы, и свободное, ни с чем не считающееся творчество.

На что бы мы ни направили свое внимание, мы увидим, что каждая группа вносит в историю свое собственное действие. Физик в массе действует бессознательно, инстинктивно; психик пытается действовать рационально, обоснованно, закономерно - нормами, наукой, философией, долгом и т.д. Пневматик действует, крайне индивидуализируя свое поведение, в каждом отдельном случае особо, руководствуясь постоянно только самыми общими задачами. С другой стороны, физика вполне определяет среда, психик борется с этой средой и то над ней торжествует, то ей подчиняется; пневматик, как правило, имеет свой внутренний рост, независимый от среды.

Физик в истории действует толпой, массой, инерцией, инстинктами, бытием, привычкой; психик - при помощи бесчисленных учреждений, институтов, закономерностей, установлений, а пневматик - через свои внутренние тайные, закрытые организации, несущие в историю совершенно новые принципы и идеи. В зависимости от того, к какой группе будет принадлежать историк, он напишет историю как чистую прагму, интригу, совокупность неожиданностей и случайностей: физик - как фабулу; психик - как закономерный процесс, а пневматик - как воплощение в человеческой жизни высших принципов иных миров. Однако обычно происходит так, что родившаяся в пневматике идея обрабатывается затем психиками, принимает их характеристики, и, переходя к физикам, становится мировоззрением, в котором постепенно умирают его пневматические и даже психические черты и остается вульгарное мировоззрение черни, могущей воспринимать только низшее.

Так, идея, пришедшая от пневматиков, что человечество есть проявление какого-то более высокого или даже божественного начала, психиками была воплощена в теории закономерного развития в виде библейской концепции, концепции Гегеля и т.д., пока эта же теория не стала достоянием черни (фатума), достоянием физиков в виде марксизма, который наряду с грубым дарвинизмом, материализмом и фрейдизмом превратился в официальную философию масс нашей эпохи.

Среди различных типов исторических схем можно указать на три их характеристики. В первой история рассматривается как ряд причин и следствий, во второй - как ряд таких причин и следствий, которые ведут все к лучшему (теории прогресса), и в третьих - к худшему (теории регресса).

Как бы там ни было, но мы знаем, что выявляются три точки зрения на исторический процесс, причем их суть с точки зрения трех типов миросозерцания - случайность, закономерность и свобода. История в целом, как равнодействующая воль, желаний и инстинктов, являет нам ряд событий, текущих из событий мира органического и неорганического, понимаемых как иные формы проявления духовности и продолжающихся в иные формы становления.

Как мы говорили вначале, история человечества может быть рассматриваема как отрезок дуги кривой общего становления. Инволюционная часть дуги может быть охарактеризована тенденцией энергии к максимуму энтропии, а эволюционная часть ее характеризуется стремлением энергии к минимуму энтропии. В этом случае мы можем утверждать, что указанный впервые Геккелем закон повторения в онтогенезе того, что было в филогенезе, есть только частный случай гораздо более общего закона, который может быть назван законом ритма и который формулируется в утверждении, что в малом повторяется большее, но не тождественное, а только подобное (аналогично - макрокосм в микрокосме, история макрокосма и история микрокосма и т.д.).

Принимая это во внимание, мы можем сказать, что ранее нами указанное значение фаз развития получает теперь совершенно определенный смысл в общей картине.

В самом деле, представим себе натянутую струну, колеблющуюся так, что она издает звук, например «до», совершая определенное число колебаний.

В таком случае мы знаем, что струна сама собой разобьется на две части, из которых каждая будет совершать 2 К колебаний; в то же время она разобьется на три части, из которых каждая будет совершать 3 К колебаний, и так она разобьется на Р частей, из которых каждая будет совершать РК колебаний. Вот эти-то части и будут тем, что мы в историческом процессе условились называть фазами. При этом, возвращаясь к примеру со струной, каждая половинка даст октаву «до», каждая треть даст «соль» той же октавы, «до» третьей октавы, «ми» той же октавы и т.д., т.е. фазы совсем не будут точными повторениями целого.

Из этого следует, что история человечества в определенном смысле является повторением истории всего мира, и ее можно охарактеризовать, как определенную фазу развития сознания, именно ту, когда впервые вспыхивает самосознание.

Самосознающий дух Гегеля есть только гипостазированное самосознание человека, а зеркалом этого самосознания является вся философия в целом. Центром такого самосознания оказываются психики, а само самосознание происходит благодаря самосознанию личности. В физиках совершаются все подготовительные шаги к такому самосознанию, а в пневматиках это самосознание преодолевается, в то же время утверждаясь как космическое самосознание, по крайней мере как первый отблеск его. Это самосознание есть сознание свободы. Такое сознание может прийти к человеку впервые только в обществе, где может осуществиться и первая реализация объективно возможной свободы в виде свободной общественности. Впервые осознанная свобода человеческой личности позволяет этой личности направить свою жизнедеятельность в ту или иную сторону - в сторону добра или зла; на этой ступени выбор становится сознательным - сам человек свободно и сознательно выбирает добро или зло.

Добро - это все, что поднимает человека, приближает его к высшим формам бытия, зло - то, что задерживает его подъем.

Гилизм задерживает, пневматизм зовет вперед, и, в зависимости от выбора, психик направляет свою деятельность вверх или вниз, к Богу или к Хаосу, т.е. тоже Богу, но такому, которого нет в самом себе.

Пневматик живет будущим, физик прошлым, а психик - настоящим, поскольку в этих временных терминах находит свое выражение отношение к реализации возможностей.

Человеческая история есть только отрезок кривой мирового становления, и потому она связана и переплетена с историей всей вселенной. Человечество, как состояние, есть для сознания состояние куколки. Физики, как гусеницы, еще ползают, ища места для окукливания; психики - настоящая куколка, а пневматики - бабочка, только что вышедшая и обсушивающая свои еще молодые крылья, готовясь для полета, который совершается по ту сторону того, что мы зовем земной жизнью.

В берег жизни бьются волны существования, могущие только через жизнь прийти к высотам, и одним из таких островов жизни является остров человеческого бытия. Человек приходит в жизнь и уходит из нее, но человеческое состояние как историческая категория становления бытия остается. Отдельный человек, как капля великого потока, переливается через земную жизнь и вместе с мириадами других капель течет дальше среди равнин и гор вселенной, но не безразлично то, как прошла для него жизнь на земле. На землях одних солнц людские капли очищались, становились духовнее и выше поднимались в своей эволюции; на землях других солнц эти капли мутнели, загрязнялись и падали ниже, падали в низы и бездны бытия.

Но повсюду великая армия бытия завоевывает жизнь и подъем, каждая капля точит скалы необходимости, чтобы добиться свободы, и та капля, которая изменяет другим и становится на путь насилия и власти, делается изменницей для всей полноты бытия, и эта полнота бытия отвернется от нее, как она сама отвернулась и пошла по пути предательства свободы и освобождения, на котором, по словам апостола Павла, вся тварь стенает и мучится.

На землю мы все приходим не только для того, чтобы любоваться, но и чтобы бороться. Поэтому история нас обязывает, налагает на нас моральный долг борьбы за то, чтобы жизнь на нашей земле подымала воплощающиеся на ней существа, а не опускала их, и с этой точки зрения можно вместе с Зибеком рассматривать «прогресс как нравственную задачу», ибо мы все и каждый ответственны за всю гадость насилия, ложь и несправедливость, которые творятся на нашей планете, и эту ответственность никто из нас не может переложить, ничем не может себя от нее избавить.

Так становится перед нами задача создания на земле общественности без власти и без неравенства в имуществе, т.е. создания анархии, или, если воспользоваться другим словом, менее связанным с ложными ассоциациями, наша задача - быть ак- ратами и бороться за акратию.

Глава 7-я

В прошлый раз мы говорили о том, как в каждой культуре принимают участие три группы людей: физики, психики и пневматики. Пневматики суть те, которые дают основные импульсы культуре. Психики разрабатывают эти импульсы, превращая в представления и понятия науки, метафизики, искусства и т.п. Физики же действуют непосредственно своей массой, инерцией, бытом, привычкой.

Пользуясь терминологией Тарда, можно сказать, что из среды психиков исходят изобретения, физики же действуют под влиянием подражания. Изобретение и подражание - два мощных двигателя человеческого развития, но Тард не знает того, что, в сущности, является первоосновой и что исходит от пневматиков. Так, мы можем сказать, что от пневматиков исходят основные импульсы, на их основании психики изобретают, а физики окончательно реализуют, или иначе: пневматики дают идею, психики находят соответствующий ей образ, а физики доставляют материал, подобно тому как у художника сперва рождается идея произведения - например, скульптору приходит в голову идея изобразить «Горе». Он обдумывает и формирует в воображении тот образ, который сможет передать желаемое, а затем высекает эту форму из мрамора или льет из бронзы.

Так культура классической Греции по своим импульсам исходила из глубин мистерий. Греческая интеллигенция облекала эти идеи-импульсы в прекрасные образы, а затем она сама непосредственно или же через людей физического труда воплощала их в произведения искусства, в общественное устройство, в философию, в торговлю, в земледелие, в технику и т.д. Но вот поток варваров разливается по Средиземноморью. Погасли старые очаги культурного развития. Загорелся пожар христовой любви. Проходят столетия, и церковь в союзе с государством пытается охватить этот поток, впрячь его в ярмо своего плуга и заставить пахать ниву рабства... Постепенно христианство заменяется павлианством, уходит от истоков своего бытия и кристаллизуется в мертвый трехгранник церквей - латинской, греческой и семитской. Источники пневматизма закрываются, эзотеризм исчезает, и на их место становится чистый психизм с его честолюбием, властолюбием, корыстолюбием, сластолюбием и пр. «добродетелями». Совершается рецептация римского права, создается Сорбонна, глоссаторы съедают все живое, и дух уходит из церкви, оставляя повапленный гроб лицемерия.