double arrow

I Теологическая, или фиктивная стадия

3. В их первоначальном проявлении, неминуемо теологи­ческом, все наши умозрения сами собой выражают характерное предпочтение наиболее неразрешимым вопросам, наиболее недо­ступным всякому исчерпывающему исследованию предметам.

В силу контраста, который в наше время должен с первого взгляда казаться необъяснимым, но который, в действительности, был тогда в полной гармонии с истинно младенческим состоянием нашего ума, человеческий разум в то время, когда он еще не способен разрешать простейшие научные проблемы, жадно и почти исключительно ищет начала всех вещей, стремится найти либо начальные, либо конечные основные причины различных поражающих его явлений и основной способ их возникновения, — словом, стремится к абсолютному знанию. Эта примитивная способность естествен­но удовлетворяется, насколько этого требует такое состояние, и даже насколько она действительно могла бы когда-либо удовлетворяться, благодаря нашему извечному стремлению облекать все в человеческие образы, уподобляемые всякие наблюдаемые нами явления тем, которые мы сами производим, и которые в силу этого начинают нам казаться, вследствие сопровождающей их непосредственной интуиции, достаточно известными. Для того, чтобы лучше понять чисто теологичес­кий дух, являющийся результатом все более и более систе­матического развития этого первобытного состояния, не нужно ограничиваться рассмотрением его в последнем фазисе, закан­чивающемся на наших глазах у наиболее передовых народов, но представляющемся далеко не наиболее характерным — необходимо бросить истинно философский взгляд на весь его естественный ход, дабы оценить его основное тождество во всех последовательно свойственно ему трех главных формах.


 

4. Наиболее непосредственным и наиболее резко выражен­ным фазисом является собственно фетишизм, заключающийся преимущественно в том, что всем внешним телам приписы­вается жизнь, существенно аналогичная нашей, но почти всегда более энергичная, вследствие их обыкновенно более сильного действия. Поклонение небесным светилам характеризует на­иболее возвышенную ступень этой первой теологической ста­дии, вначале едва отличающейся от умственного состояния, на котором останавливаются высшие породы животных. Хотя эта первая форма теологической философии постоянно с очередностью выступает в интеллектуальной истории всех наших обществ, она господствует теперь непосредственно только среди самой немногочисленной из трех великих рас, составляющих человеческий род.

5. В своем втором основном фазисе, теологическое мыш­ление, отливаясь в настоящий политеизм, очень часто сме­шиваемый современными народами с предыдущей стадией, — ясно представляет свободное умозрительное преобладание воображения между тем, как раньше инстинкт и чувства имели перевес в человеческих теориях.Первоначальная философия в этом состоянии подвергается наиболее глубокому преобразо­ванию, какому доступна совокупность ее реального назначения — преобразованию, выражающемуся в том, что материальные предметы, наконец, лишаются навязанной им жизни, мисти­чески переносимой на различные вымышленные, обыкновенно невидимые существа, беспрерывно активное вмешательство которых становится отныне прямым источником всех внешних, а затем даже и человеческих явлений.

Изучение теологического духа в этот период, который здесь развивается столь полно и однородно, как никогда после, является во всех отношениях временем его наибольшего расцвета, одновременно умственного и социального. Большин­ство нашего рода не вьшшо еще из этой стадии, на которой упорно продолжает оставаться теперь, кроме выдающейся части черной расы и наиболее передовой части белой, наиболее многочисленной из трех человеческих рас.

6. В третьем, теологическом, фазисе монотеизм в собствен­
ном смысле слова является началом неизбежного упадка
первоначальной философии, которая, вполне сохраняя за собой
в течение долгого времени большое социальное влияние, хотя
более кажущееся, чем действительное, — претерпевает отныне
быстрое уменьшение ее интеллектуального значения, в силу
естественного следствия, само собою вытекающего из харак­
терного упрощения, благодаря которому разум начинает все
более и более сокращать прежнее господство воображения,
давая постепенно развиваться до тех пор почти незаметному


 


8


9


всеобщему чувству, говорящему о необходимом подчинении всех явлений неизменным законам. Эта крайняя форма пред­варительного порядка вещей в ее чрезвычайно различных и даже совершенно несогласимых видах продолжает еще оставаться более или менее прочной у громадного большинства белой расы. Но, хотя наблюдение ее должно было быть таким образом более легким, тем не менее личные предубеждения, мешающие достаточно разумному и достаточно беспристрас­тному ее сравнению с двумя предыдущими формами, слишком часто препятствуют и теперь ее справедливой оценке.

7. Каким бы несовершенным не должен казаться теперь такой философский метод, весьма важно неразрывно связать нынешнее состояние человеческого разума во всем рядом его предшествовавших состояний, признавая, что теологический метод должен быть долгое время столь же необходимым, как / и неизбежным. Ограничиваясь здесь простой умственной оценкой, было бы прежде всего излишне долго останавливаться на невольной тенденции, которая даже теперь совершенно очевидно увлекает нас к тому, чтобы давать объяснения по существу теологические, коль скоро мы хотим непосредственно коснуться недоступной тайны основного способа образования явлений и, в особенности, образования тех, реальные законы которых мы еще не знаем. Наиболее выдающиеся мыслители могут констатировать в тех случаях, когда это незнание мгно­венно сочетается у них с какой-либо ярко выраженной страстью, — их собственное естественное расположение к наиболее наивному фетишизму. Если же все теологические объяснения подверглись у новых западно-европейских народов возраста­ющей и разрушительной критике, то это единственно потому, что таинственные исследования, которые имеют в виду объ­яснения, были все более отвергаемы как совершенно недо­ступные нашему уму, постепенно привыкшему непреложно заменять их знаниями более действительными и более соот­ветствующими нашим истинным способностям. Даже в эпоху, когда истинный философский дух одержал верх в вопросах, касающихся наиболее простых явлений и столь легкого пред­мета, как элементарная теория столкновения тел, — памятный пример Мальбранша напомнит всегда о необходимости при­бегать к непосредственному и постоянному вмешательству сверхъестественной силы всякий раз, когда пытаются восходить к первопричине какого-либо события. Но, с другой стороны, такие попытки, насколько бы ребяческими. они теперь, спра­ведливо,  не казались, составляют поистине единственное первоначальное средство определять беспрерывный подъем человеческих умозрений и само собой освобождают наш ум из глубокого порочного круга, в котором они по необходимости


были заключены сначала вследствие коренного противодейст­вия двух одинаково настоятельных условий. Ибо, если совре­менные народы должны были провозгласить невозможность основать какую-либо прочную теорию иначе, как на доста­точном фундаменте соответственных наблюдений, то не менее бесспорно, что человеческий разум не мог бы никогда ни сочетать, ни даже собрать эти необходимые материалы, если бы он не руководствовался всегда некоторыми предварительно установленными спекулятивными взглядами.

Эти первобытные концепции могли, очевидно, явиться продуктом только философии, по своей природе чуждой всякой сколько-нибудь продолжительной подготовки и способной, так сказать, самопроизвольно возникать под единственным давле­нием непосредственного инстинкта, как бы нелепы ни были умозрения, лишенные таким образом всякого реального осно­вания. Таково счастливое преимущество теологических принци­пов, без которых, необходимо это признать, наш ум не мог бы никогда выйти из своего первоначального оцепенения, и которые одни только могли позволить, руководя его спеку­лятивной деятельностью, постепенно подготовить лучший строй мысли. Этой основной способности, впрочем, сильно благо­приятствовала врожденная склонность человеческого разума к неразрешимым вопросам, которыми преимущественно занима­лась эта первобытная философия. Мы могли познать объем наших умственных сил и, следовательно, разумно ограничить их назначение, лишь после достаточного их упражнения. А это необходимое упражнение не могло сначала иметь места, в особенности относительно наиболее слабых способностей нашей природы, без страстности, которая присуща таким исследова­ниям, где столько плохо просвещенных голов упорно продол­жают еще искать наиболее быстрого и наиболее полного решения самых обычных вопросов. Дабы победить нашу врожденную косность, нужно было даже долгое время при­бегать к заманчивым иллюзиям, самопорождаемым такой философией, о почти бесконечной власти человека видоизме­нять по своему желанию мир, рассматриваемый тогда как устроенный главным образом в интересах человека, и о том, что никакой великий закон не мог еще избавиться от вер­ховного произвола сверхъестественных влияний. Едва прошло три века, как у избранной части человечества астрологические и алхимические надежды — последний научный след этого первобытного мышления — действительно перестали служить мотивом для повседневного накопления соответствующих Наблюдений, как это показали Кеплер и Бертолле.

8. Решающее значение этих различных интеллектуальных мотивов, могло бы быть сверх того сильно подкреплено, если


 


10


И


бы характер этого трактата позволил мне в достаточной мере указать непреодолимое влияние важных социальных потреб­ностей... Можно таким образом сначала вполне доказать, насколько теологический дух должен был долгое время быть необходимым в особенности для постоянного сочетания мо­ральных и политических идей еще в более сильной степени, чем для всяких других сочетаний идей, как в силу их большей сложности, так и потому, что соответственные явления, пер­воначально очень слабо выраженные, смогли приобрести за­метное развитие лишь после чрезвычайно продолжительного роста цивилизации. Странной непоследовательностью, едва ли объяснимой бессознательной критической тенденцией нашего времени, является стремление признавать, что  древние не могли рассуждать о простейших предметах иначе, как в те­ологическом духе, и в то же время отрицать, в особенности у политиков, наличность настоятельной потребности в анало­гичном образе мышления в области социальных вопросов. Но нужно, кроме того, понять, хотя я не могу установить это здесь, что эта первоначальная философия была не менее необходимой как для предварительного развития нашей общес­твенности, так и для подъема наших умственных сил, либо с целью примитивного построения известных общих доктрин, без которых социальная связь не могла бы приобрести ни обширности, ни постоянства, либо для само собой осущес­твляемого единственно мыслимого тогда духовного авторитета.





















Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: