Окончательная несовместимость науки с теологией

25. Нам, таким образом, остается пополнить, наконец, непосредственную оценку истинного философского духа одним последним объяснением, которое, являясь преимущественно отрицательным, становится, тем не менее, действительно необходимым здесь, чтобы закончить полную характеристику природы и условий великого умственного обновления, необ­ходимого теперь избранной части человечества. Это объяснение обнаруживает непосредственно окончательную несовместимость положительных концепций с какими бы то ни было теоло­гическими воззрениями, как монотеистическими, так и поли­теистическими или фетишистскими. Различные соображения, приведенные в настоящем рассуждении, уже приблизительно

согласованы между двумя философиями, со стороны как метода, так и доктрины, так что всякое сомнение на этот счет может быть здесь легко рассеяно. Без сомнения, наука и теология вначале не находятся в открытой вражде, так как они не ставят себе одинаковых вопросов: именно это обстоятельство долгое время позволяло положительному мышлению делать частичные успехи, невзирая на общее господство теологической филосо­фии, и даже во многих отношениях под ее предварительным покровигельством. Но когда рациональный позитивизм, огра­ниченный сначала скромными математическими исследовани­ями, которыми пренебрегала теология, начал распространяться на прямое изучение природы, в особенности посредством астрономических теорий, столкновение стало неизбежным, — хотя оставалось скрытым, — в силу основного контраста, одновременно научного и логического, про1рессивно развива­ющегося с этого момента между двумя кругами идей. Логи­ческие мотивы, на основании которых наука наотрез отказы­вается от всяких таинственных проблем, являющихся сущес­твенным предметом занятий для теологии, сами по своей природе способны рано или поздно дискредитировать в глазах всех здравомыслящих людей умозрения, изгоняемые только потому, что они безусловно недоступны человеческому разуму. Сверх того, мудрая осторожность, с которой положительное мышление постепенно оперирует над чрезвычайно легкими предметами, должна косвенно заставить оценить безрассудную смелость теологии по отношению к наиболее трудным вопро­сам. Однако для большинства умов, обращающих обыкновенно слишком мало внимания на методологические разногласия (хотя последние, являясь необходимым источником всех дру­гих, суть наиболее серьезные) — для большинства умов не­совместимость этих двух философий.должна вполне выясниться преимущественно из доктрин. А под этим новым углом зрения невозможно отрицать коренное противоречие этих двух классов концепций, где одни и те же явления то приписываются произвольным велениям, то приводят к неизменным законам. Причудливая изменчивость, естественно присущая всякой идее произвола, никоим образом не может согласоваться с посто­янством реальных отношений. Поэтому, по мере того, как физические законы становились известными, господство сверхъ­естественной воли все более и более ограничивалось и при­знавалось всегда преимущественно по отношению к явлениям, законы которых остались неоткрытыми.

Эта несовместимость становится непосредственно очевид­ной, если противопоставить рациональное предвидение, состав­ляющее главную характерную черту истинной науки, проро­честву, вытекающему из специального откровения, которое

 

32

3.1К. ](,S4

33

теология вынуждена представить, как единственное правильное средство узнавать будущее. Правда, положительный дух, до­стигши своей полной зрелости, стремится также подчинять самое волю истинным законам, существование которых дей­ствительно молча предполагается примитивным разумом, ибо иначе практические усилия изменять и предвидеть человечес­кие хотения не имели бы никакого разумного основания. Но такое понятие отнюдь не приводит к примирению этих двух противоположных способов, согласно которым наука и тео­логия необходимо рассматривают действительное управление различными явлениями. Ибо подобное предвидение и выте­кающее отсюда поведение требуют, очевидно, глубокого ре­ального знания существа, в котором эти хотения рождаются. А воздать это предварительное основание могло бы существо, по меньшей мере, равное, рассматриваемое, таким образом, по сходству; невозможно предположить это сходство по от­ношению к существу низшего порядка, и противоречие уве­личивается наряду с неравенством природы. Поэтому притя­зания теологии проникать всегда в предначертания Провидения были совершенно безрассудны, подобно тому, как было бы нелепо предположить у низших животных способность пред­видеть желания человека или других высших животных. Однако именно к этой бессмысленной гипотезе неминуемо пришлось бы прибегнуть для окончательного согласования теологического духа с положительным.

26. Их коренное, применимое ко всем существенным фазисам первоначальной философии противоречие, рассматриваемое исторически, издавна было общепризнано относительно тех ее стадий, которые уже совершенно миновали наиболее передовые народы. Несомненно даже, что касательно последних, слишком преувеличили эту несовместимость, вследствие абсолютного презрения, которое наши монотеистические привычки внушают нам к двум первым состояниям теологического режима. Здо­ровая философия, обязана всегда оценивать необходимую форму, в которой каждый из великих последовательных фа­зисов развития человечества действительно содействовал нашей основной эволюции заботливо устранить эти несправедливые предрассудки, мешающие всякой истинной исторической те­ории. Но хотя политеизм и даже фетишизм сначала действи­тельно благоприятствовали самопроизвольному подъему духа наблюдения, должно, однако, признать, что они могли быть истинно совместимыми с постепенно создавшимся сознанием неизменности физических отношений, тотчас как это сознание сумело приобрести некоторое систематическое постоянство. Поэтому нужно рассматривать это неизбежное противоречие как тайный источник различных преобразований, которые

последовательно разложили теологическую философию, все более и более суживая ее.

Здесь уместно пополнить необходимое объяснение, приве­денное в начале этого рассуждения, где это постепенное разрушение было главным образом приписано метафизике в собственном смысле, которая в сущности могла бы быть только простым орудием, но никак не истинным фактором. Нужно заметить, что положительный дух, вследствие отсутствия обоб­щения, которое должно характеризовать его медленную час­тичную эволюцию, не мог надлежащим образом формулировать свои собственные философские стремления, едва ставшие заметными в течение этих последних веков. Отсюда вытекала настоятельная необходимость вмешательства метафизики, ко­торая единственно могла соответственно систематизировать само собой возникающий антагонизм между рождающейся наукой и древней теологией. Но, хотя такая функция должна была побуждать слишком преувеличивать действительную важ­ность этой философии переходного времени, легко, однако, признать, что единственно естественный прогресс реальных знаний сообщал серьезность и прочность ее шумливой дея­тельности. Этот беспрерывный прогресс, который в сущности вначале обусловил преобразование фетишизма в политеизм, преимущественно составлял затем существенный источник превращения политеизма в монотеизм. Так как столкновение должно было совершиться главным образом на почве астро­номических теорий, то этот трактат доставит мне естественный случай охарактеризовать точную степень их развития, един­ственно действительно определившего безвозвратный умствен­ный упадок политического режима, который мы тогда при­знаем логически несовместимым с окончательным основанием математической астрономии школой Фалеса.

27. Рациональное изучение этого критического направления ясно доказывает, что оно не могло ограничиваться древней теологией, и что оно должно было затем распространиться и на монотеизм, хотя его энергия должна была убывать однов­ременно с необходимостью в нем, по мере того, как теоло­гический дух продолжал дряхлеть в силу того же самопроиз­вольного прогресса. Без сомнения, этот краткий фазис пер­воначальной философии был гораздо менее, чем предшество­вавшие ему, противен подъему реальных знаний, не встречав­ших более на каждом шагу опасного соперничества в виде специально формулированного сверхъестественного объясне­ния. Поэтому-то именно при монотеистическом режиме дол­жна была завершиться предварительная эволюция положитель­ного мышления. Но несоответствие, став менее резким и более запоздалым, оставалось тем не менее окончательно неизбеж-

 

34

2»

35

ным даже накануне той эпохи, когда новая философия стала достаточно общей, чтобы принять истинно органический характер, заменяя безвозвратно теологию в ее социальной функции, также как в ее умственном назначении. Так как спор должен был еще преимущественно вестись на почве астроно­мии, что я покажу с точностью, какая более ранняя эволюция необходимо обусловила распространение — до более простого монотеизма — ее коренного противоречия, касавшегося прежде только политеизма в собственном смысле: тогда ясно станет, что это неизбежное влияние вытекает из открытия двойного движения Земли, последовавшего вскоре после основания небесной механики.

Можно утверждать, что при настоящем состоянии челове­ческого разума монотеистический образ мышления, благопри­ятствовавший в течение долгого времени первоначальному подъему реальных знаний, сильно препятствует систематичес­кому ходу, который они должны отныне принять, мешая основному сознанию неизменности физических законов при­обрести, наконец, свою необходимую философскую полноту. Ибо постоянная мысль о внезапном произвольном возмущении в естественной экономии должна всегда оставаться нераздель­ной, по крайней мере, скрытно, со всякой какой бы то ни было теологической идеей, хотя бы даже по возможности сокращенной. Не будь, в самом деле, этого препятствия, которое может быть устранено только при полном упразднении теологического духа, повседневное зрелище реального порядка вызвало бы уже теперь всеобщее согласие с основным при­нципом положительной философии.

28. Задолго до того момента, когда развитие науки позволило непосредственно оценить это коренное противоречие, метафи­зика, руководимая своим тайным побуждением, пыталась сузить, в недрах самого монотеизма, влияние теологии, доставляя в последний период средневековья отвлеченное преобладание знаменитой схоластической доктрине, подчиняющей действия верховного руководителя неизменным законам, которые он первоначально установил, запретив себе их когда-либо изме­нять. Но это своего рода самопроизвольное соглашение между теологическим принципом и положительным мышлением очевидно могло иметь только кратковременное существование, способное более облегчить беспрерывное падение одного и постепенное торжество другого. Его господству существенно подчинились только просвещенные умы; ибо, покуда вера действительно существовала, народный инстинкт должен был всегда энергично отвергать концепцию, которая в сущности стремилась свести на нет власть Провидения, обрекая ее на величавую неподвижность, и которая предоставляла всю обыч-

ную деятельность великой метафизической сущности — При­роде, приобщая ее таким образом к правильному управлению Вселенной в качестве обязательного и ответственного минист­ра, к которому отныне должна была направляться большая часть жалоб и просьб.

Мы видим, что эта концепция во всех существенных точках зрения очень похожа на идею конституционного монарха, приобретающую при современном положении вещей все более и более преобладания; и эта аналогия отнюдь не случайная, ибо теологический порядок явился рациональным основанием политического строя. Эта противоречивая доктрина, разруша­ющая социальную силу теологического принципа, не освящая основного превосходства положительного мышления, не может соответствовать никакому истинно нормальному и продолжи­тельному состоянию: она составляет только наиболее могучее из средств перехода, годных для последней необходимой разрушительной работы метафизического мышления.

29. Наконец, неизбежное несоответствие науки с теологией должно было также обнаружиться в другой общей форме, специально приспособленной к монотеистическому состоянию, вскрывая все более и более коренное несовершенство реаль­ного порядка, так резко противоречащего необходимому про­виденциальному оптимизму. Этот оптимизм должен был, без сомнения, оставаться долгое время согласимым с самопроиз­вольным развитием положительных знаний, ибо первый анализ природы должен был тогда внушать всюду наивное восхищение при виде того, как совершаются главные явления, составля­ющие действительный порядок. Но это первоначальное направ­ление также неизбежно затем исчезает по мере того, как положительное мышление, принимая все более и более си­стематический характер, заменяет постепенно догму о конеч­ных причинах принципом условий существования, обладающим в наивысшей степени всеми логическими свойствами этой Догмы и не страдающим ни одним из серьезных научных недостатков. Тогда перестают удивляться тому, что организация естественных существ оказывается устроенной так, что в каждом случае зависящие от них явления могут совершаться беспре­пятственно. Изучая внимательно эту неизбежную гармонию с единственным намерением лучше познать ее, люди в конце концов замечают коренные несовершенства, которыми во всех отношениях отличается реальный порядок, почти всегда ус­тупающий в мудрости искусственной экономии, устанавлива­емой нашим слабым человеческим вмешательством в ограни­ченных, доступных ему пределах. Так как эти естественные пороки должны быть тем больше, чем сложнее рассматрива­емые явления, то неопровержимые указания, которые дает нам

 

36

37

в этом отношении совокупность астрономических знаний, будут достаточны здесь для того, чтобы дать возможность предвидеть, насколько подобная оценка должна распроститься с новой философской энергией на все другие основные части реальной науки. Но в особенности важно понять, что вообще эта критика имеет не только временное значение в качестве антитеологического средства. Она связывается более тесно и более прочно с основным духом положительной философии в общем отношении, существующем между умозрением и действием. Если, с одной стороны, наше постоянное активное вмешательство покоится прежде всего на точном знании естественной экономии, лишь прогрессивным улучшением которой должна являться во всех отношениях наша искусствен­ная экономия, то, с другой, не менее ясно, что мы таким образом предполагаем необходимое несовершенство того са­мопроизвольного порядка, постепенное изменение которого является повседневной целью наших индивидуальных или коллективных усилий.

Оставляя в стороне всякую временную критику, справед­ливая оценка различных недостатков, свойственных действи­тельному устройству реального мира, должна, таким образом, отныне рассматриваться как присущая совокупности положи­тельной философии, чтобы лучше познать как наше основное состояние, так и существенное назначение нашей беспрерыв­ной деятельности.

Глава третья