После полудня мы возобновили работы

Воскресенье, 5 апреля. На следующий день оснастили фок-мачту. Нок ее был слишком мал для эзельгофта, и плотник насадил с одной стороны нока накладку.

При снятии нока выяснилось, что оба чикса сгнили; ясно было, что они были поставлены гнилыми еще в доке, следовательно, надлежало изготовить новые чиксы и для этого снять фок-мачту. Таким образом, когда мы совсем было уже приготовились к выходу, оказалось, что все надо начинать сначала. Хуже всего, что на это требовалось очень много времени, но выхода у нас не было, и мы тут же приступили к делу.

К счастью, этот дефект был обнаружен в месте, богатом лесом, и все самое необходимое для работ было под рукой, так как среди плавника, который имелся в бухте, где мы стояли, можно было подобрать выдержанные лесины, вполне подходящие для [279] нашей цели, и одну из таких лесин наш плотник использовал для новых чиксов.

Вторник, 7 апреля. Утром 7-го фок-мачта была снята и доставлена на берег, и плотники с обоих кораблей приступили к делу. Часть нижнего стоячего такелажа, как оказалось, сильно прогнила, и, так как у нас было время, чтобы привести ее в порядок, пока плотники чинят фок-мачту, я приказал заменить такелаж грот-мачты и частично (оставив и старые снасти) обновить такелаж фок-мачты.

С того времени, когда мы вошли сюда, и до этого дня погода была хорошей, без дождя и ветра.

Среда, 8 апреля. Однако утром 8 апреля подул сильный ветер от SO и принес туманную погоду и дождь. После полудня ветер усилился и вечером достиг силы шторма. Он дул резкими шквалами с гор по ту сторону бухты, прямо в нее, и создал для нас опасное положение, хотя мы крепко стояли на якорях.

Сильные шквалы чередовались с довольно тихими ветрами и в интервалах даже со штилем, но недаром гласит старая поговорка “беда редко приходит одна” — бизань-мачта, единственная из мачт со стеньгой наверху, оказалась настолько слабой, что не выдержала этой нагрузки и переломилась, причем был сорван весь такелаж.

Часам к 8 шторм поутих, но дождь с очень редкими перерывами продолжался весь день. И чтобы плотники не прерывали работу, был натянут тент над фок-мачтой.

Скверная погода, установившаяся в последние дни, не мешала туземцам ежедневно наносить нам визиты, и эти посещения были весьма полезными, так как туземцы снабжали нас в изрядных количествах рыбой, которую сами мы удочками наловить не могли, а поблизости не было подходящего места, чтобы забросить сеть. Они нам приносили сардины, маленькую рыбешку такого же вида, небольших лещей и порой мелкую треску.

Суббота, 11 апреля — четверг, 16 апреля. 11-го, несмотря на дождь, был установлен такелаж на грот-мачте, а на следующий день убрали верхнюю часть бизань-мачты, которая настолько прогнила, что свалилась, когда убрали стропы.

Вечером нас посетило племя очень приятных на вид индейцев, и среди них был кое-кто из наших старых друзей. Я впервые завел некоторых из них в кают-компанию и заметил, что ни одна вещь не задерживала их внимания хотя бы на один момент — на все они глядели с полным безразличием. Правда, такое отношение проявляли не все индейцы: кое-кто выказывал к окружающему некоторое любопытство.

После полудня 13-го я отправился с группой наших людей в лес, и мы срубили дерево для бизань-мачты; на следующее утро [280] мы доставили его на то место, где плотники работали над фок-мачтой.

Вечером ветер, который в течение нескольких дней дул от западных румбов, отошел к SO и усилился до очень крепкого, сопровождался дождем и продолжался до 8 часов утра следующего дня, когда ослаб и вновь отошел к W.

Утром 15-го законченную фок-мачту доставили к борту, и я поставил плотников на изготовление бизань-мачты. Погода была настолько скверной, что с доставкой фок-мачты мы управились лишь после полудня. В это время у корабля было довольно много индейцев, и они смотрели на наши работы со свойственным им молчаливым вниманием.

Фок-мачта была оснащена со всей возможной поспешностью, а тем временем плотники занимались бизань-мачтой. Они обнаружили, что ствол, заготовленный на замену, растрескался и повредился, что произошло, вероятно, когда его рубили. Так что вся работа пошла насмарку, и пришлось рубить новое дерево, на что мы затратили полдня.

Суббота, 18 апреля. 18-го группа пришлых индейцев на шести или восьми каноэ явилась в бухту, где пробыла некоторое время, взирая на нас, после чего эти люди ушли, так и не приблизившись к борту кораблей. Мы подозревали, что наши старые друзья не допустили их это сделать, ибо они были многочисленнее пришельцев. Было ясно, что нас они оставили себе, ибо если и допускали чужаков к торговле с нами, то вели ее в своих интересах: цены на индейские товары неизменно повышались, а на наши понижались. Мы заметили, что многие из здешних больших людей продавали своим соседям вещи, добытые у нас. Об этом можно было судить по тому, что они часто уходили от нас дня на четыре или на пять, а затем возвращались с новыми партиями шкур и всяких диковинок, а так как наших людей разбирала страсть к этим товарам, спрос на них всегда был высок, независимо от того, стоили ли они чего-нибудь или не стоили ничего. Кое-кто из туземцев, посещавших нас ежедневно, нашел добавочный источник дохода: сбыв нам разные безделушки, они часть своего досуга тратили на ловлю рыбы, и плоды этих трудов мы неизменно от них получали. Мы также приобрели у индейцев некоторое количество очень хорошего животного масла, которое хранилось у них в пузырях. При этом они порой норовили надуть нас, примешивая в масло воду, а были случаи, когда они навязывали нам пузыри, в которых была только вода и ни одной капли масла. Лучше, однако, было мириться с этим, не вступая с индейцами в пререкания, поскольку и мы торговали с ними всяческими безделушками, прибегая к разным уловкам, чтобы сбыть им бусы и прочую малоценную мелочь. Индейцы ничем не пренебрегали, но металл и латунь [281] были их излюбленными товарами, и вряд ли хоть кусочек латуни остался у нас на корабле, исключая самых необходимых вещей. Наша одежда лишилась пуговиц, на гибель были обречены медная обивка столов, медные котлы, оловянная посуда, подсвечники и пр., так что этот народ получил от нас больше всякой всячины, чем любое из племен, посещавшихся нами прежде ¹⁷⁴.

Воскресенье, 19 апреля; понедельник, 20 апреля. На следующий день, первый ясный день за минувшие две недели, мы подняли стеньги и реп и поставили такелаж. И так как самые тяжелые работы остались позади, я на следующий день рано утром вышел на двух шлюпках, чтобы осмотреть залив.

Сперва я направился к западному мысу, где обнаружил большое индейское селение, а перед ним очень удобную гавань с глубинами от 9 до 4 саженей и дном с тонким песком. Жители этой деревни (весьма многочисленные и в большинстве мне знакомые) приняли меня весьма куртуазно, и каждый из них стремился затащить меня в свой дом или, точнее говоря, в обиталище для нескольких семей, живущих под одной кровлей; чтобы усадить меня, они расстилали циновки и проявляли иные знаки внимания.

В большинстве этих домов женщины были заняты выделкой одежды из коры или растения, о котором я уже упоминал, и делали они это точно таким же способом, как новозеландцы ¹⁷⁵. Другие разделывали и вялили сардины — много этой рыбы было привезено сюда в то время, когда мы здесь были, и рыбу эту роздали всем жителям, да еще немало ее осталось про запас.

Они сперва развешивали рыбу на небольших жердях, примерно на фут над огнем, а затем поднимали ее все выше и выше, чтобы дать место новым партиям, до тех пор пока не подтягивали ее к самой кровле. Высушенную рыбу собирали в кучи, прикрывая их циновками. В таких кучах рыбу держат, пока ею пользуются, и на вкус она очень хороша, хоть и не слишком мясиста. Так же они коптят треску и прочую крупную рыбу, а иногда ее вялят на воздухе, не прибегая к огню.

От этого места я проследовал на западный берег залива, где примерно на протяжении 3 миль у побережья рассеяны мелкие острова, среди которых имеются удобные гавани с хорошим дном и глубинами от 30 до 7 саженей.

Примерно в 2 лигах от входа в залив, на его западном берегу, имеется рукав, отходящий на NNW, а 2 милями дальше — другой рукав, примерно того же направления, с довольно большим островом у входа ¹⁷⁶. У меня не было времени для обследования этих рукавов, но я полагаю, что они не вдаются далеко в сушу, так как в их устье вода солоноватая. Милей выше второго рукава видны остатки селения. Сохранились остовы домов, но [282] досок, которыми обшиваются стены, и кровли нет. Перед селением стояли большие рыбные верши, но я не видел никого, кто бы за ними смотрел. Это плетенки из тонких жердей с просветами в зависимости от величины рыбы, которую необходимо выловить. Верши (некоторые достигают размера 20x12 футов) ставятся открытым концом вперед на крепких шестах или столбах, вбитых в грунт, так, чтобы они находились на 3 или 4 фута выше уровня отлива.

За селением на ровной площадке в несколько акров росли огромные (более высоких мне не доводилось видеть) сосны, а должен сказать, что везде на возвышенностях местность была безлесной ¹⁷⁷.

Отсюда я прошел к другому берегу залива и миновал еще один рукав, видимо не очень длинный, простирающийся в NNO направлении. Я теперь твердо установил то, что мы раньше лишь предполагали, а именно, что земля, перед которой стояли корабли, была островом и что у западного берега залива рассеяно много более мелких островов ¹⁷⁸.

Против северной оконечности большого острова на материке находилось индейское селение, в котором я высаживался, и его обитатели были не столь обходительны, как в том селении, о котором я упоминал выше. Но в значительной степени, если не целиком, это вызывалось поведением здешнего угрюмого вождя: он не пускал меня в дома, следовал за мной по пятам и неоднократно знаками требовал, чтобы я удалился. Подарки не побудили его переменить это отношение. Некоторые юные женщины, не столь суровые, как их лорд, спешно нарядились в свои лучшие одежды, сбежались к нам и спели песню, которая была совсем не грубой и не неприятной.

Поскольку день клонился к концу, я направился к кораблям и следовал вокруг северной оконечности большого острова. На пути я встретил несколько каноэ, груженных сардинами, которые туземцы наловили где-то в восточной части залива.