Дневники участников плавания Джемса Кука

ГИБЕЛЬ КУКА

ДНЕВНИК КАПИТАНА КЛЕРКА

Воскресенье, 14 февраля. Ясная погода, бризы от берега и от моря. С момента нашего вторичного прихода сюда мы стали замечать у туземцев большую склонность к воровству, чем во время прежней стоянки, когда мы имели меньшие основания жаловаться на подобные поступки. Что ни день — [424] грабежи становились все более частыми и более дерзкими. Сегодня туземцы настолько скверно вели себя на борту “Дискавери”, что я приказал их всех выдворить с корабля и поступил так, как уже поступили на “Резолюшн”. Только именитым людям было дозволено оставаться на борту, остальным же было разрешено находиться около корабля на своих каноэ, причем они могли развлекаться там как им вздумается. После полудня я получил от короля Териобу в подарок одежду и свинью, и он со всей своей свитой нанес мне визит. Вечером он покинул корабль, и вскоре прибыл с визитом на борт важный арии [алии] по имени Пер'рере [Пареа записок Кука]. В то время, когда я находился с ним в каюте, какой-то негодяй нашел способ взобраться на борт; на глазах у всех он перебежал палубу, схватил кузнечные клещи и долото и спрыгнул в воду. Все это он проделал так стремительно, что оказался в море прежде, чем наши люди увидели, что произошло. Его тут же подобрало каноэ, которое направилось к берегу.

Я услышал тревожные крики, выбежал на палубу и, узнав, что случилось, приказал открыть по каноэ огонь. Одновременно штурман м-р Эдгар бросился на ялике в погоню за этим каноэ, которое оказалось вскоре вне досягаемости для наших мушкетов. Я заметил, что вдогонку направилась пиннаса с “Резолюшн” и капитан Кук побежал вдоль берега, чтобы помешать высадке вора. Я решил, что вор не сможет ускользнуть от погони, и, предвидя дальнейший ход событий, без особой тревоги вечером ожидал возвращения ялика с клещами и всем прочим. Однако примерно в 8 часов вернулся м-р Эдгар, и его сообщение причинило мне сильную боль. Прежде всего капитан Кук направился совсем не той дорогой, на которой он мог перехватить сопроводителей нашего вора. Пиннаса и ялик нагнали каноэ у берега, где нашел убежище виновник происшествия, и похищенные вещи были возвращены. М-р Эдгар, полагая, что этот гнусный поступок заслуживает наказания, захватил каноэ, которое доставило вора на берег. Оказалось, что это было каноэ Пер'рере и что на нем он прибыл к нам. Оно поджидало его, пока он находился со мной в каюте, и поведение м-ра Пер'рере представлялось весьма подозрительным. Если он и был причастен к этой краже, то проявил не только вероломство, но и черную неблагодарность, поскольку я всегда к нему относился внимательно и был достаточно щедр. Он оставил меня сразу же после того, как произошла кража, и обещал мне скоро вернуться вместе с вором, а надо отдать ему справедливость — в прошлом он в таких случаях помогал мне.

Он достиг берега одновременно с нашим яликом и, видя, что его каноэ в опасности, энергично воспротивился его захвату. Мгновенно большая толпа набросилась на нашу команду, и, чтобы воспрепятствовать этому, Пер'рере и его шайка взялись [425] за камни и дубины. К несчастью, ни на баркасе, ни на ялике не было огнестрельного оружия (дружеские отношения с туземцами усыпили нашу бдительность), и пришлось отражать нападение темп же средствами, которыми пользовался противник. В результате наши люди потерпели поражение: туземцы одолели их числом. Получив серьезные ушибы, они были рады вызволить шлюпки, и половина весел оказалась сломанной, а часть была утеряна.

Это был тяжелый удар, ухудшивший состояние дел и заставивший туземцев уверовать в свою силу. Прежде они воздерживались от таких дерзких поступков.

На рассвете лейтенант Барни, который был вахтенным офицером, доложил мне, что от буя отвязан большой ялик. Ялик был пришвартован к бую, и, чтобы предохранить его от солнца, так как дни были жаркие и обшивка могла растрескаться, он был затоплен. Обследовав место швартовки, мы убедились, что от буйрепа остался только конец длиной 4 дюйма, перерезанный каким-то орудием; стало совершенно очевидно, что ялик уведен индейцами.

При этих обстоятельствах я сразу же явился к капитану Куку, доложив ему о происшествии. Обсудив это дело, он предложил послать шлюпку с “Резолюшн” к NW оконечности бухты, а мою шлюпку направить к SO оконечности, чтобы ни одно каноэ не могло выйти из бухты. Те каноэ, которые попытаются это сделать, следовало отгонять к берегу. Он сказал также, что надо захватить все местные каноэ — в этом случае мы получим в качестве выкупа наш ялик.

Было это между 6 и 7 часами утра. Я вернулся на борт, чтобы привести приказ в исполнение, и послал к месту, указанному капитаном Куком, баркас и маленький ялик с их командами и отрядом хорошо вооруженных солдат морской пехоты; во главе этой партии поставил лейтенанта Рикмена. Сам же я взял ялбот (это была теперь единственная оставшаяся на корабле шлюпка) и отправился на “Резолюшн”, чтобы обсудить с капитаном Куком создавшееся положение. Однако, когда я приблизился к кораблю, лейтенант Гор сказал мне, что капитан Кук ушел на пиннасе к селению, расположенному на NW мысе ³¹⁷, взяв с собой баркас и маленький ялик. В этом селении постоянно находились король Териобу и большая часть именитых людей. Я возвратился на “Дискавери”, полагая, что так как капитан Кук отправился к королю, то скоро все будет улажено: мы еще никоим образом не могли дурно думать о вождях и вообще обо всем этом народе.

В это время у корабля находилось много маленьких каноэ, и туземцы вели с нами торговлю.

Вскоре после моего возвращения до нас донеслись мушкетные выстрелы с моего баркаса и ялика, и я тотчас же направил туда ялбот, чтобы узнать, чем вызвана стрельба, и передал [426] лейтенанту Рикмену приказ выслать к кораблю с ялботом каноэ, если таковые ему удалось захватить.

Было ровно 8 часов, когда нас встревожил ружейный залп, данный людьми капитана Кука, и раздались сильные крики индейцев. В подзорную трубу я ясно увидел, что наши люди бегут к шлюпкам, но, кто именно бежал, я не мог разглядеть в спутанной толпе. С пиннасы и баркаса по-прежнему вели стрельбу, а с борта “Резолюшн”, который стоял так близко от берега, что мог его обстреливать, выстрелили по туземцам из пушки. Эти обстоятельства помешали шлюпкам прийти на помощь нашим людям и соответственно лишили шлюпки возможности действовать тем или иным способом, а я был вынужден ждать возвращения этих “связанных” [engag'd] шлюпок, чтобы узнать о ходе этой злосчастной битвы.

Люди на шлюпках, израсходовав боевые припасы, возвратились на “Резолюшн”, и лейтенант Уильямсон, который командовал ими, вскоре явился на борт “Дискавери” с печальным сообщением, что капитан Кук и четверо солдат морской пехоты погибли в этой тесной схватке и что остальные, бывшие на берегу солдаты спаслись с большим трудом. Трое из них были ранены, в частности лейтенант Филипс, который основательно пострадал от камней и получил удар в плечо заостренной железной палкой.

Я немедленно отправился на борт “Резолюшн” и послал сильную команду для защиты астрономов в их палатках и плотников, которые работали над мачтой на восточном берегу бухты. И от лейтенанта Филипса, который со своими солдатами морской пехоты был на берегу и все время находился с капитаном Куком, я получил следующий рапорт об этой наинесчастнейшей беде: “Капитан Кук высадился в селении, расположенном на NW мысе, с пиннасы и баркаса, оставив ялик у мыса, чтобы предупредить возможность выхода каких бы то ни было каноэ, и при высадке приказал следовать за собой девяти солдатам морской пехоты, находившимся в шлюпках, и мне отправиться на берег. Мы тотчас же прошли в селение, где капитан спросил о [местонахождении] Териобу и двух мальчиков (сыновей Териобу, которые со времени еще первого нашего появления на этих островах жили у нас, преимущественно у капитана Кука, на борту “Резолюшн”). Немедленно были отправлены гонцы, и вскоре пришли оба мальчика и проводили нас в дом их отца. Капитан Кук некоторое время ожидал короля у его дома, а затем, выразив сомнение, здесь ли этот старый джентльмен, послал меня в дом чтобы я доложил ему об этом. Я застал нашего старого знакомого в тот момент, когда он только что проснулся, и, как только я поставил его в известность, что капитан Кук стоит в дверях он сразу же пошел со мной к нему. [427]

Капитан Кук после короткого разговора с Териобу заметил, что последний совершенно неповинен в том, что произошло у нас, и, когда капитан предложил ему пойти с ним на борт, он охотно на это согласился, и мы направились к шлюпкам. По дороге к морю одна старая женщина по имени Кар'на'куб'ра [Канеика-палеи] подошла к Териобу и, проливая слезы, стала молить его не идти на корабль, и в то же время два вождя подхватили его, настойчиво начали уговаривать не делать этого и затем заставили его сесть. Старик был явно удручен и напуган всем этим ³¹⁸.

В это время мы впервые стали подозревать, что туземцы не очень хорошо к нам настроены, и солдаты в беспорядке сгрудились (huddled together) посреди огромной толпы, в которой насчитывалось по крайней мере две-три тысячи человек.

Я предложил капитану Куку выстроить солдат вдоль скал у моря, и он со мной согласился. Толпа напирала на солдат, и они соответственно выстроились [в ряд]. Мы ясно видели, что туземцы вооружаются копьями и пр., но один коварный негодяй-жрец, чтобы отвлечь внимание капитана Кука и Териобу от маневров окружающей толпы, принялся петь и торжественно преподнес им кокосовые орехи.

Капитан Кук теперь совершенно отказался от мысли привести Териобу на борт и обратился ко мне со следующими словами: “Мы никак не сможем заставить его прийти на борт, разве что для этого придется перебить большое количество этих людей”, и я полагаю, что именно в этот момент он приказал садиться в шлюпки, но был остановлен парнем [fellow], вооруженным железной палкой [spike] (туземцы ее называют пах'ху'а [пахоа]) и камнем. Этот человек размахивал своей пах'ху'а и грозился швырнуть камень; в ответ капитан Кук выстрелил по нему мелкой дробью, но парня прикрывала циновка, которую дробь не смогла пробить, и выстрел привел лишь к тому, что туземцы осмелели еще больше — я не заметил у них ни малейших признаков испуга. Сразу же вслед за этим один арии, вооруженный пах'ху'а, попытался нанести мне удар в спину, но я отразил эту попытку и сильно ударил его прикладом своего мушкета. Как раз в этот момент туземцы стали кидать в нас камни, и один солдат был сбит с ног; тогда капитан выстрелил пулей и убил одного человека, после чего туземцы напали на нас и капитан дал приказ стрелять и крикнул: “Все к шлюпкам” [take to the boats].

Я выстрелил сразу вслед за капитаном и снова зарядил мушкет, пока стреляли солдаты. В тот самый момент, когда я повторял приказ “все к шлюпкам”, меня сбил с ног удар камнем, и, когда я поднимался, мне был нанесен удар пах'ху'а в плечо. Мой противник изготовился для нового удара, но я выстрелил и убил его. Теперь схватка являла собой печальную картину [428] замешательства ибеспорядка [The business was now a most miserable scene of confusion]. Крики и вопли индейцев покрыли все прочие звуки, и эти люди, вместо того чтобы отступить после наших выстрелов (а капитан Кук и я полагали, что большая их часть именно так будет себя вести), действовали совершенно иным образом. Они не дали солдатам времени перезарядить ружья, мгновенно расстроили их ряд и перебили бы всех, если бы сильный огонь со шлюпок не удерживал их чуть дальше от моря. Туземцы гнались за теми, кто не был настолько сильно ранен, чтобы отказаться от попыток достичь шлюпок.

После того как меня сбили с ног, я больше не видел капитана Кука; я понял, что мы совершенно разбиты и что солдаты пытались спастись, добираясь до шлюпок. Из последних сил я дополз до воды, и поплыл к пиннасе, и по счастью добрался до нее, но лишь после того как получил еще один удар камнем в висок; если бы я не был у самой пиннасы, этот камень отправил бы меня на дно”.

Таково содержание рапорта лейтенанта Филипса об этом злосчастном событии. К этому я должен добавить одно обстоятельство, которое свидетельствует об отваге и заботливости м-ра Филипса.

Он не пробыл в шлюпке и нескольких секунд и едва лишь успел оправиться от жестоких ударов, нанесенных камнями и пах'ху'а, когда заметил, что один едва умеющий плавать солдат, получивший вдобавок ранения, тонет в море. М-р Филипс тут же бросился за борт, схватил этого человека за волосы и доплыл с ним до шлюпки.

Эти пах'ху'а — оружие очень опасное, а ими вооружилась большая часть арии, причем сделала это благодаря нам. Арии весьма охотно приобретали у нас это оружие, а мы мало беспокоились о возможном его применении. Старый Териобу получил от капитана Кука два таких кинжала, а один кинжал я ему дал не далее как вчера вечером.

Незадолго до нападения с другого берега бухты были получены сообщения, что наши люди на шлюпках, которыми командовал лейтенант Рикмен, убили человека, оказавшегося одним из арии. Наши люди заметили, что гибель этого человека привела туземцев в замешательство. Это произошло перед тем, как туземцы перешли к решительным действиям.

Каким образом развернулись эти злосчастные события, сказать трудно, но, по всей видимости, никакого заранее продуманного плана туземцы не имели. Если оценивать поведение Териобу в целом, то можно прийти к заключению, что с него нам необходимо снять обвинения в дурных замыслах. Его сын, юный принц Ка'у'а [Кеуа Пэ'елэ], находился на пиннасе вместе с м-ром Робертсом (помощником штурмана и командиром пиннасы), и, [429] когда раздались первые выстрелы капитана Кука, бедный мальчик сказал, что он очень испуган, и попросил, чтобы его отпустили на берег, и, когда ему это разрешили, он сразу же туда отправился.

Надо сказать, что туземцы, вооруженные пах'ху'а, настолько гордились тем, что им удалось приобрести это оружие, что ни на минуту с ним не расставались, а что касается камней, то природа в изобилии снабдила ими все уголки этой страны.

Рассматривая все это дело в целом, я твердо уверен, что оно не было бы доведено до крайности туземцами, если бы капитан Кук не предпринял попытку наказать человека, окруженного толпой островитян, всецело полагаясь на то, что в случае необходимости солдаты морской пехоты смогут огнем из мушкетов рассеять туземцев. Подобное мнение, несомненно, основывалось на большом опыте общения с различными индейскими народностями в различных частях света, но злосчастные сегодняшние события показали, что в данном случае это мнение оказалось ошибочным.

Имеются веские основания, позволяющие предположить, что туземцы не зашли бы так далеко, если бы, к несчастью, капитан Кук не выстрелил по ним: за несколько минут до этого они начали расчищать путь для солдат, с тем чтобы последние могли добраться до того места на берегу, против которого стояли шлюпки (я уже об этом упоминал), таким образом давая капитану Куку возможность уйти от них.

М-р Филипс полагает, что, судя по всем признакам, туземцы не воспрепятствовали бы в тот момент уходу капитана и у них не было заранее обдуманного плана; нападение же на солдат морской пехоты было вызвано больше заботой о самообороне, и успех его объясняется тем, что солдаты были рассеяны в толпе и не могли отразить атаку в боевом строю, и подобное преимущество не могло не броситься в глаза островитянам.

Что же касается того, что туземцы вооружались копьями и пр., как это заметил незадолго до нападения м-р Филипс, то он придерживается следующего мнения, которое я считаю справедливым, — они прибегли к подобной мере, полагая, что известные силы им пригодятся, раз уж речь зашла о доставке Териобу на корабль. Я думаю, что они решили этому противодействовать до последней возможности.

Однако, учитывая исход, который приняли все эти злосчастные события, я должен был принять наиболее действенные меры, какие только я мог бы предложить, чтобы предупредить дальнейшие беды.

Как уже выше отмечалось, я послал сильную команду во главе с лейтенантом Кингом на восточный берег бухты для охраны астрономов и плотников, занятых ремонтом фок-мачты. Вскоре я заметил большое стечение туземцев близ обсерватории и, [430] подтянув “Дискавери” на швартове, смог дать в этом направлении на должной дистанции залп из четырехфунтовых пушек, что в значительной мере рассеяло это сборище. Однако я не имел возможности оказать должного воздействия этими выстрелами, так как туземцы укрылись за каменными стенами (таких стен было много и в селении, и по соседству с ним); эти стены, как я полагал, служат для защиты запасных позиций, нужных туземцам в случае, если им будет досаждать противник.

Я заметил, что в разных местах на берегах бухты собираются толпы туземцев и, по мнению лейтенантов Уильямсона и Филипса, туземцы намеревались напасть на нас. Я же полагал, что они не столь уж серьезные враги и что лучше и безопаснее всего перевезти все то, что у нас было на берегу, на корабли, где мы сможем работать на досуге и где туземцы нас могут потревожить только ценой неизбежного собственного разгрома. Соответственно я приказал доставить на корабли обсерваторию и фок-мачту со всеми людьми, занятыми на берегу. Я придерживался мнения, что мы можем и на берегу охранять астрономов и плотников достаточно сильной командой, однако же их постоянно беспокоили там, из-за чего прерывались работы, а если бы в результате любого несчастного случая туземцы захватили бы нашу фок-мачту хотя бы на несколько минут, мы совершенно утратили бы возможность предпринять еще одно плавание на север, а именно это и было главной моей целью на будущее время.

Наша партия на берегу, которой командовал лейтенант Кинг, обосновалась на возвышенности, оттеснив к мораэ туземцев; эта позиция давала нашим людям большие преимущества как командная высота, и индейцы два или три раза предпринимали слабые атаки, обстреливая противника из пращей. Эти атаки тут же отражались, причем туземцы потеряли в общей сложности 10 или 12 человек. Впрочем, им трудно было собираться в значительные группы из-за огня с “Дискавери”.

К полудню мы перевезли людей и все имущество на корабль и подвели к борту фок-мачту. В подзорные трубы было видно, что индейцы переправляют мертвые тела через холмы в места, лежащие в глубине страны.

Я оказывал лишь малую помощь, чему виной было бедственное состояние моего здоровья; порой мне становилось так плохо, что я едва мог стоять на палубе, и я был не способен и в дальнейшем быть преемником такого даровитого мореплавателя, каким был мой славный друг и предшественник. Однако на кораблях имелись очень способные офицеры, и, твердо уповая на провидение, я полагал, что с их помощью буду в состоянии выполнить и остальные указания инструкций их лордств с той готовностью и тем рвением, которые я обязан был проявить, раз уж на меня пала честь их осуществления. [431]

С капитаном Куком погибли капрал Томас и солдаты морской пехоты Теофилас Хинкс, Джон Ален и Томас Фатчет. Лейтенант, сержант и два солдата были ранены.

Понедельник, 15 февраля. Малые ветры с суши и с моря, хорошая погода. Так как в месте, где произошла эта злосчастная стычка, все еще было множество народу, я имел основания направить на берег сильную команду и нанести туземцам возможно больший урон, предав огню их селение и каноэ, ибо я не сомневался, что, прежде чем у нас окажется соответствующее поле действия, необходимо все наладить силой огнестрельного оружия.

Офицеры, которые принимали участие в битве, обратили, однако, внимание на то, что хотя в конечном счете наши мушкеты и могут оказаться действенным оружием, но, учитывая численность туземцев, их решимость и стойкое сопротивление за стенами, такая попытка будет нам стоить нескольких, а быть может и многих, человек. Кроме того, высадка была бы сопряжена со значительными для нас неудобствами: мы должны были бы действовать на скользких скалах в обуви, которая едва давала нам возможность стоять, тогда как туземцы отлично управлялись в этих местах, будучи хозяевами своих ног.

Взяв в расчет, насколько для нас чувствительной окажется потеря даже небольшого числа людей, я счел неприемлемым и вредным для дальнейших целей экспедиции риск такой утраты. Поэтому я решил сосредоточить все наши силы на дальнейшем оснащении “Резолюшн”, так как оно было в плачевном состоянии (снята фок-мачта, такелаж свален на палубе и т.д.). Коль скоро мы приведем все это в относительный порядок, следовало в том случае, если туземцы не станут вести себя достаточно пристойно, отверповать корабль на близкое расстояние от селения и, высадившись под огнем наших пушек, убедить островитян, что не нашей слабости, а нашему милосердию они должны быть обязаны своей безопасностью.

Соответственно мы подняли нашу фок-мачту на корабль, расположили ее между носом и кормой над баком и шканцами и направили плотников с обоих кораблей для работ на ней. Вечером я послал шлюпки с обоих кораблей с хорошо подобранными и основательно вооруженными людьми под командой лейтенантов Кинга и Барни. Шлюпки ушли под флагом перемирия, и был дан приказ ни в коем случае не высаживаться, но приблизиться к берегу на такое расстояние, чтобы можно было вступить в переговоры и потребовать выдачи тел наших людей, и в первую очередь тела капитана Кука.

Когда м-р Кинг подошел к берегу и заявил о наших требованиях, туземцы проявили все признаки удовлетворения перспективой примирения, отбросили свои пращи и циновки, то есть оружие [432] и “панцири”, и вытянули руки — короче говоря, они всеми способами показывали, что одобряют наши предложения.

Один старый хитрец по имени Коаха [Коа, или Британия], с которым мы были хорошо знакомы, подплыл с белым флагом в руках к ялику, на котором был наш флаг, и обещал доставить завтра тело капитана Кука. Он сказал, что оно находится в глубине страны и что принесут его лишь сегодня ночью. Подобные же заверения м-р Кинг получил от многих других людей, с которыми он говорил у берега. М-р Барни находился неподалеку от м-ра Кинга и беседовал с другими туземцами, и он сказал мне, что совершенно отчетливо уяснил со слов некоторых островитян, что тело разрезано на части, но я, основываясь на обещаниях туземцев, заключил, будто в том или ином виде оно будет доставлено нам завтра.

Чтобы предохранить себя насколько возможно от махинаций этого народа, я отдал приказ командам шлюпок, обязав их с наступлением темноты обходить оба корабля: я опасался, что могут быть предприняты попытки повредить наши швартовы.

Утром старый Коаха несколько раз подходил к нам на маленьком каноэ с белым флагом. С ним был только один человек, и он дал обещания вернуть тело и в разное время привез нам двух или трех поросят, показывая этим, что он питает к нам дружбу и доверяет нам. Плотники работали над мачтой.

Вторник, 16 февраля. Хорошая погода, ветры с суши и с моря. Вечером перед наступлением темноты на борт прибыл жрец по имени Кар'на'каре, друг м-ра Кинга, и принес кусок, который, как мы убедились, был человеческим мясом. Он сказал нам, что это часть тела нашего покойного несчастного капитана, и это действительно была часть бедра без каких бы то ни было костей весом в 6—8 фунтов.

Бедняга [the poor fellow] сказал нам, что все прочие части тела были сожжены в разных местах с соблюдением особых церемоний и что эта часть тела была передана ему для той же цели, но, зная, как мы добиваемся получить останки капитана, он принес нам все, что ему удалось получить. Он добавил, что кости (а они сохранились все) находятся во владении короля Териобу.

Такого исключительного внимания и дружбы, которые с момента нашего первого прихода сюда проявляли к нам жрецы, мы никогда еще не встречали прежде, и подобного отношения трудно было ожидать от каких бы то ни было индейцев, да и по правде сказать от любых иных народов мира. Жрецы здесь богаты всем, что дает эта страна, и отличаются большой щедростью. Они отлично снабжали наших астрономов и людей, находившихся на берегу, постоянно посылали в дар свиней, рыбу, плоды и прочее капитану Куку и мне. При этом они были столь бескорыстны, что порой с большим трудом можно было убедить их принять от нас [433] ответные дары, соответствующие по ценности их приношениям.

В последние дни января партия наших людей была послана в глубь страны для ее осмотра. Люди отправились в путь вечером, и, когда остановились на ночлег, их нагнал человек, посланный старым Ка'ху [Као] (главным жрецом, или. как мы его величали, епископом). Этот добрый старый джентльмен, услышав, что группа наших людей отправилась в экспедицию, послал своего человека вслед за ними и приказал ему обеспечить их всем, в чем они могли испытывать нужду в ходе путешествия.

Этот достойный жрец Кар'на'каре (я полагаю, что он сын епископа), несомненно, принес упомянутую часть тела с дружественными намерениями. Он умолял нас не принимать на веру дружеских посулов своих земляков, поскольку они обдумали и решили в дальнейшем причинять нам зло, если это только окажется возможным.

Он сказал нам, что старый Коаха используется как шпион и выведывает, в каком состоянии находятся наши оборонительные средства, и что, получив такого рода сведения, туземцы намереваются совершить нападение на корабли.

Здесь существовали раздоры между светской партией и духовенством, и в таких условиях в сообщениях той или иной партии могла быть истина; к этим сообщениям следовало относиться с большим вниманием. Нам надо было позаботиться о том, чтобы не подставлять себя врагу, ибо с его стороны были возможны любые коварные вылазки. Впрочем, я думаю, что в случае нападения на корабли дело приняло бы для туземцев неблагоприятный оборот и они потерпели бы небывалый урон.

Пробыв на борту примерно два часа, Кар'на'каре возвратился на берег, сказав нам, что из соображений безопасности он предпринял свой визит в темноте, так как, если бы об этом стало всем известно, его тут же лишили бы жизни.

Все наши усилия были направлены теперь на завершение работ, связанных с фок-мачтой, которая дала трещину не только в головной части, но и в основании, так что по краю степса образовалась дыра размером 7x4 дюйма. Выше ее трещина заходила на 7 футов. Мы наложили заглушку; если бы мачта была укорочена, можно было бы, судя по ее виду, обнаружить гниль и в остальной части, так что нам пришлось бы менять все до самого степса, чтобы как-нибудь выйти из неприятного положения.

Поскольку командование перешло теперь ко мне, я переместился на “Резолюшн” и назначил первого помощника капитана этого корабля м-ра Гора командиром “Дискавери”. На “Резолюшн” первым помощником стал м-р Кинг, вторым — м-р Уильямсон, третьим — м-р Уильям Херви, для которого это плавание было третьим, в котором он участвовал под командой капитана Кука. [434]

Мне не были известны соображения их лордств на случай замещения вакансий, но капитан Кук в частных разговорах со мной нередко говорил о своем намерении назначить м-ра Херви на пост помощника капитана, и, поскольку на этот счет у меня не было решительно никаких сведений о пожеланиях их лордств, я из уважения к памяти этого великого мореплавателя действовал сообразно его открыто выраженным намерениям ³¹⁹.

Среда, 17 февраля. Малые ветры с суши и с моря, пасмурная погода, иногда дождь. Вскоре после полудня один бесстыдный негодяй пришел из селения на NW мысе и, приблизившись на расстояние примерно 200 ярдов к кораблю, помахал нам шляпой, которую я опознал как головной убор капитана Кука, а затем надел ее на голову и выпустил в сторону кораблей несколько камней из пращи, между тем как на берегу собралась большая толпа, которая вопила и насмехалась над нами. Такое оскорбление переполнило чашу нашего терпения. Негодяй и его каноэ были прямо перед носом корабля. Вскоре он заметил наших людей, идущих к нему на шлюпке, и так быстро погреб к берегу, что мы не смогли к нему приблизиться. Я не стрелял по нему, чтобы не давать преимущества туземцам: наш промах мог бы лишний раз продемонстрировать им недостаточную меткость нашего оружия. Я понимал, что этот человек, несомненно, был послан людьми, собравшимися на берегу — а они продолжали толпиться на прибрежных скалах, хотя корабль стоял не так близко от берега, чтобы накрыть их огнем с желанной точностью, но все же в пределах досягаемости наших пушек, — и видел, что столь большое скопление туземцев являлось отличной мишенью, поэтому я приказал дать залп из нескольких четырехфунтовых пушек, после чего туземцы быстро рассеялись.

Вечером прибыли два ария, они просили больше не стрелять, выражая желание установить мир. Оказалось, что пушечный залп основательно напугал туземцев, из толпы было убито несколько человек и ранены племянник Териобу и мой старый друг Ки'мре'-маре [Камеамеа] ³²⁰, а два-три туземца получили ушибы от осколков камней. Мы узнали, что в схватке, в которой погиб капитан Кук, было убито четверо ариев и тринадцать простых людей и много туземцев было тяжело ранено.

Так как я нуждался в воде, я приказал утром подвести “Дискавери” ближе к берегу, чтобы корабль мог прикрыть огнем нашу партию на месте, где мы запасались водой, и для этой цели направил на берег шлюпки с обоих кораблей, соответствующим образом вооруженные, под командой лейтенантов Рикмена и Херви. Я отдал распоряжение не подпускать туземцев близко к нашей партии, но никоим образом не тревожить их, если только они сами первые не вызовут нас на бой наступательными действиями. [435]

Вскоре после высадки туземцы проявили такое безрассудство, что, несмотря на то что все явно складывалось не в их пользу, стали кидать в наших людей камни. У туземцев, однако, хватило благоразумия укрыться за домами расположенного вдоль берега селения или за строениями на вершине холма, под которым находился колодец, и оттуда они скатывали камни вниз. Некоторые настолько осмелели, что вышли на берег, так как с этих позиций им удобнее было кидать в нас камни, но бой на берегу закончился, после того как было убито пять или шесть человек. Тогда они все отступили за дома и оттуда непрерывно, но с крайне малым эффектом (дистанция была велика, и от камней легко можно было уклониться) продолжали обстрел. В полдень шлюпки возвратились. Плотники работали над мачтой, приводился в порядок такелаж.

Четверг, 18 февраля. Хорошая погода, ветры с суши и с моря. После полудня шлюпки были посланы за водой, и, так как туземцы по-прежнему были беспокойны, мы сожгли селение, лежащее в глубине бухты, и тем самым лишили островитян их главного убежища. Плуты, укрепившиеся на холме, продолжали скатывать на нас камни, и они расположились так высоко, что мы не могли достигнуть их. Правда, вреда они нам не причиняли, разве что задерживали работу и вынуждали наших людей оберегаться от камней. К вечеру вся эта возня утомила туземцев, и многие из них подошли к нашей партии с зелеными ветками и белыми флагами (эмблемами мира) и попросили нас быть их друзьями, обещая больше не беспокоить наших людей. Их приняли дружественно и заверили, что будут к ним относиться хорошо, если они поведут себя надлежащим образом. Утром партия снова была послана за водой, туземцы держали себя вежливо и предупредительно и принесли нашим людям плоды и пр. Плотники были заняты на фок-мачте.

Пятница, 19 февраля. Хорошая погода и ветры с суши и с моря. Наши друзья-жрецы по-прежнему относились к нам весьма заботливо и благожелательно и прислали свиней, плоды и пр. С помощью этих добрых людей и немногочисленных смельчаков, которые с наступлением темноты приходили к нам торговать (они говорили нам, что боятся, как бы их не увидели и не обвинили в сношениях с нами), мы все это время, за исключением одного лишь дня, имели коренья в количестве, удовлетворяющем наши текущие нужды; свинины же у нас было вдоволь. Шлюпки использовались на доставке воды. Туземцы вели себя мирно и вежливо. Плотники были заняты на мачте.

Суббота, 20 февраля. Хорошая погода, ветры с суши и с моря. После полудня один видный ария, по имени Эарпо [Хиапо, Япио записок Кинга], явился с двумя свиньями и большим количеством кореньев и сказал, что это дар Териобу. Он заверил меня, [436] что Териобу жаждет мира, на что я ему ответил, что у меня против мира не будет возражений, если нам вернут останки капитана Кука; он дал искреннее обещание сделать это, попрощался со мной и отправился на берег.

Вечером, к моему величайшему удовлетворению, мачта была отремонтирована. Шлюпки доставляли воду; туземцы вели себя мирно и дружественно. Поставили фок-мачту в кильсон и весь день вооружали наш такелаж.

Около полудня Эарпо явился на берег с большой свитой и грузом свинины и кореньев. Я направился к берегу на пиннасе в сопровождении м-ра Кинга, который шел на ялике, с тем чтобы переговорить с Эарпо и потребовать останки капитана Кука. Эарпо передал их мне, причем они были заботливо упакованы, и я взял их на борт. С Эарпо и тремя ариями, его приятелями, я общался по-дружески. Я спросил Эарпо об останках других наших людей (их было четверо); он ответил, что капитан Кук был важным человеком и поэтому достался королю Териобу, тогда как других разобрали разные вожди, и останки их теперь находятся в различных местах острова, и собрать их невозможно. Я полагал, что так оно, видимо, и было, и поэтому не стал вести на этот счет дальнейших разговоров.

Все люди были заняты оснащением корабля и подготовкой к выходу в море.

Воскресенье, 21 февраля. Малые ветры с суши и с моря, хорошая погода. Вечером Эарпо и его друзья вернулись на берег, видимо, весьма счастливые. Они сообщили мне о потерях, понесенных ими в различных стычках с нами. Было убито четверо ариев и шестеро ариев ранено; из простых людей погибло 25 человек и 15 получили ранения. Такие же цифры назывались раньше, и это совпадение свидетельствует, что данные о потерях туземцев, как я полагаю, верны.

При осмотре останков моего славного и всеми оплакиваемого покойного друга я установил, что не хватает следующих костей: спинного хребта, челюсти и ступней. Челюсть и ступни Эарпо принес мне наутро, а спинной хребет, как он мне сказал, был сожжен вместе с туловищем. Кар'на'каре объяснил нам, что со всех костей, кроме костей кистей, было снято мясо. Кожа на кистях во многих местах была прорезана и засолена, несомненно, для того, чтобы предохранить ее от разложения ³²¹.

Эарпо принес также два ствола от ружья капитана Кука; один был сплющен — видимо, из него пытались изготовить режущее орудие, другой основательно погнут и побит. Вместе со стволами Эарпо доставил в качестве дара от Териобу 13 свиней.

За день до печального события я в то время, когда Териобу был у меня с визитом, подарил этому старому джентльмену красную куртку; он попросил, чтобы к ней подшили кайму из зеленой [437] материи, и оставил мой подарок на борту, чтобы на следующее утро забрать его, но этому помешали злосчастные происшествия, случившиеся назавтра. Куртка по-прежнему оставалась у меня, и он через Эарпо просил ее отправить ему; я это сделал, добавив к ней дар за приношения Териобу.

Я упоминаю об этом случае наряду с прочими событиями, чтобы показать, как мало повлиял на наши взаимоотношения злосчастный разрыв минувших дней.

Перед полуднем меня посетил юный принц Ка'у'а, который, как я уже отмечал, был сыном Териобу, и ему, естественно, оказывали знаки внимания и уважения люди всех рангов.

Все на борту были заняты оснасткой и подготовкой к выходу в море.

Понедельник, 22 февраля. Малые ветры с суши и с моря, хорошая погода. После полудня шла обильная торговля свиньями и плодами. И арии, и простые люди теперь без малейших опасений общались с нами. Они по всем признакам желали восстановить былую дружбу и былые отношения с нами и делали это с такой искренностью, что, как я полагаю, я мог бы, если бы мы здесь задержались, без всякой опаски положиться на них и доверять им; однако я был сейчас озабочен необходимостью выйти в море и при первой же возможности покинуть эти острова...

...Вечером я предал морю останки капитана Кука со всеми почестями, какие были возможны в этой части света. Утром снова пришел Эарпо с подарком (свиньями и пр.) от Териобу. Эарпо, видя, что мы завершаем работы по оснастке и парусному вооружению, пожелал узнать, когда мы уйдем, и я сказал ему, что вечером. Он до крайности разволновался, залился слезами и спросил меня, будем ли мы друзьями, когда вернемся; после моих заверений, что к островитянам мы будем относиться дружественно, сохранив самое лучшее к ним расположение, он выразил большое удовлетворение и казался совершенно счастливым.

Все были заняты оснасткой корабля и подготовкой к выходу в море.

Вторник, 23 февраля. Легкие ветры, облачно. После полудня Эарпо попрощался с нами, и я дал ему и послал Териобу последние подарки. Бедняга пролил много слез и неоднократно просил, чтобы мы оставались друзьями, когда вернемся снова; ему было сказано, что мы останемся друзьями до тех пор, пока островитяне первыми не нарушат дружбу враждебными действиями.

У нас было теперь столько припасов, особенно зелени, что мы отослали обратно, вероятно, не менее 30 каноэ со всем их грузом. Мы приобрели тарро и бататы в таком количестве, какое только могли использовать, и эти плоды и коренья были отличного качества. С того момента, как возобновилась торговля, я не слышал ни [438] одной жалобы на кражи, и туземцы явно вели себя достойно и честно.

Вечером подняли малый якорь и баркас и около 8 часов п.п. при легком ветре с суши подняли якоря и стали верповаться с помощью шлюпок к выходу из бухты. В 10 часов, отойдя мористее, подняли шлюпки. Ночью и до полудня легкие ветры и сильное волнение от NO, которое наряду с сильным течением отнесло нас к W...