Идеалы русской философской мысли

Прогрессирующее расщепление человеческого опыта на фрагменты, явившееся неизбежным следствием отказа большинства европейских философов от метафизики, привело к утрате целостного восприятия культуры, общества и личности. Новоевропейская гносеология пришла к выводу о том, что человеческий ум является непосредственной самоочевидной и самодостаточной реальностью. Бытие стало субъективным, а человек стал творцом картин мироздания, потерявшим чувство сверхприродных и надчеловеческих оснований мира. Ощущая себя творцом мира, человек перестал жить в измерении Священного (в его сердце «Бог умер» (Ницше)), а круг его потребностей стал весьма приземленным. Человеческое я обожествили.

Самобытная русская философия встретила идеи самодостаточности индивидуального человеческого разума и абсолютизации опыта весьма критично. Н.А.Бердяев считал, что с момента отказа философии питаться религиозными соками тайны бытия и жизни становятся для нее закрытыми. Вообще для русских религиозных философов существование Божиего бытия является более очевидным, чем существование собственного Я, поскольку личное бытие «принадлежит бытию всеобщему» (С.Л.Франк). Связь личного бытия с бытием как таковым осуществляется не через рациональное познание, а через «первичное переживание». Укорененность человека в бытии делает возможным само сознание, а значит, сознание человека есть выражение, пульсация в нем бытия. Нельзя прийти к признанию бытия Божия путем логических выводов, ибо вера связывает нас с бытием раньше и глубже, чем рассудок. Из бытия Божиего нужно исходить, признав Его изначально, до всякого процесса познания – в противном случае неизбежна ничем не ограниченная экспансия «пагубного человеческого я» (по весьма удачному выражению П.Я.Чаадаева). «Все силы ума, все средства познания, – читаем мы в его «Философических письмах», – покоятся на покорности человека» Богу, ибо «ясно, что человеческий разум не достигает самых положительных своих знаний чисто внутреннею своею силой, а направляется непременно извне», что в человеческом духе нет никакой истины, кроме той, какую вложил в него Бог.

Идея единства нравственно-познавательного опыта предполагает невозможность отрыва познания истины от духовно-нравственного напряжения личности и ее стремления к совершенству, к святости. Старец Нектарий Оптинский призывал «жить и учиться так, чтобы… научность не портила нравственности, а нравственность – научности». И.В.Киреевский сформулировал идею целостности опыта следующим образом: «Главный характер верующего мышления заключается в стремлении собрать все силы души в одну силу, надо отыскать то внутреннее средоточие бытия, где разум, и воля, и чувство, и совесть, прекрасное и истинное, удивительное и желаемое, справедливое и милосердное, и весь объем ума сливаются в одно живое единство и, таким образом, восстанавливается существенная личность человека в ее первозданной неделимости». Человек, по утверждению Киреевского, должен стремиться «...собрать в одну неделимую цельность все свои отдельные силы, которые в обыкновенном положении человека находятся в состоянии разрозненности и противоречия».

Русские религиозные философы сходятся на той идее, что на высокой стадии нравственного развития разум поднимается до уровня «духовного зрения», без которого невозможно обнять истину божественную. «Вера, – утверждает, к примеру, Киреевский, –  не достоверность к чужому уверению, но действительное событие внутренней жизни, чрез которое человек входит в существенное общение с Божественными вещами (с высшим миром, с небом, с Божеством)». Н.О.Лосский писал: «Киреевский верил, что посредством объединения в одно гармоническое целое всех духовных сил (разума, чувства, эстетического смысла, любви, совести и бескорыстного стремления к истине) человек приобретает способность к мистической интуиции и созерцанию, которые делают для него доступной суперрациональную истину о Боге и его отношении к миру. Такое знание должно «согласить веру и разум, наполнить пустоту, которая раздвояет два мира, требующие соединения, утвердить в уме человека истину духовную, видимым ее господством над истиною естественною, и возвысить истину естественную ее правильным отношением к духовной, и связать наконец обе истины в одну живую мысль».

Но тема духовно-нравственной целостности не может быть полностью раскрытой, если принимается во внимание только автономное человеческое сознание или потерявшее корни так называемое «пагубное я», культ которого тесным образом связан с поиском иллюзорной внешней свободы, свободы без единства. Русская религиозная философия ищет не внешнего механического единства, а единства, которое существует, не нарушая индивидуальной свободы, и это отражается в учении о соборной природе человеческого сознания, разработанном И.В.Киреевским, А.С. Хомяковым, В.С.Соловьевым, Е.Н. и С.Н.Трубецкими и др. – в учении, обличающем неправду всякого обособления сознания, автономии разума.

Учение о соборной природе человеческого сознания обличает неправду всякого обособления сознания и устраняет учение об автономии разума. Вера, как писал Киреевский, представляет для разума «...авторитет вместе внешний и внутренний, высшую разумность, живительную для ума». Одно из важнейших положений русской религиозной философии состоит в том, что познание истины и овладение ею не является функцией индивидуального сознания, но вверено Церкви, только «церковный разум», по утверждению Хомякова, является органом познания всецелой истины.

Сознание каждого человека глубоко связано с социальным целым. «Лишенные общения с другими сознаниями, мы мирно щипали бы траву, а не рассуждали бы о своей природе». И эта связь, как показал Чаадаев, есть не просто внешнее соединение – она имеет духовную природу: «Человек никогда не шествовал иначе, как при сиянии божественного света». Говоря о происхождении человеческого разума, Чаадаев утверждает, что социальное общение уже заключает в себе духовное начало, происходит от него («нет иного разума, кроме разума подчиненного») – иначе говоря, общение и взаимодействие сами по себе не порождают в нас разум, они только хранят и передают свет разумности, «которую даровал... сам Господь Бог»: «В день создания человека Бог с ним беседовал, и человек слушал и понимал Его... В дальнейшем он частью утратил способность воспринимать голос Бога, это было естественным следствием дара полученной им неограниченной свободы. Но он не потерял воспоминания о первых Божественных словах, которые раздались в его ухе. Вот этот-то первый глагол Бога к первому человеку, передаваемый от поколения к поколению, поражает человека в колыбели, он-то и вводит человека в мир сознаний и превращает его в мыслящее существо... Это именно Бог постоянно обращается к человеку через посредство ему подобных». Поэтому мысль человека – это не нечто автономное, обособленное, это есть мысль рода человеческого. Основная реальность, таким образом, есть не индивидуальный обособленный разум и не простой коллектив, а то, что С.Н.Трубецкой называл соборным сознанием. В отличие от Канта, который признавал моральное сознание человека автономным, русская религиозная философия утверждает, что «свет нравственного закона сияет из отдаленной и неведомой области»: ведь «закон только потому и закон, что он не от нас исходит; истина потому и истина, что она не выдумана нами».

Поскольку человек обладает свободной волей, то «пагубное я» способно «освободиться» от этой божественной силы и двигаться своевольно, но «отдельная личность, – как писал А.С.Хомяков, – есть совершенное бессилие и внутренний непримиримый разлад». Личность обретает свою силу, раскрывает все богатство своих творческих возможностей, умений, талантов и даров лишь в живой и морально здоровой связи с социальным целым, которое в высшем своем воплощении представляет собой Церковь – свободное, проникнутое братской любовью к другим людям единение во имя Христа. Нам, как считает Хомяков, дано лишь в Церкви находить себя, но мы постоянно уходим из Церкви, чтобы стать рабами природной или социальной необходимости. И причина тому не в «страстях», а в извращении разума и неизбежной потере здоровой цельности в духе.

По сути, идея соборности есть подробное творческое разъяснение евангельской истины, которая раскрывает единственное подлинное и незыблемое основание единения между людьми и названа в Писании «наибольшей заповедью»: «Иисус сказал ему: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим». Сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобна ей: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя». На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22: 37–40).