Церкви) и сознанием собственной правоты. 8 страница

Тарасий был деятельным и смелым политиком, которого отлича­ло к тому же редкое в то время для чиновника благочестие. Будучи убеждённым сторонником икон, Тарасий должен был, по замыс­лу Ирины, активно приняться за восстановление иконопочитания, освободив саму Ирину от этой непростой миссии. Таким образом, иконоборческая оппозиция лишалась повода к её свержению. В та­ком случае трон оставался за иконопочитателями, а в Церковь воз­вращались иконы.

Умело обставив процедуру избрания в конце 784 г., Ирина полу­чила себе верного помощника. Патриарх Тарасий (784—806 гг.) занял кафедру, после того как было дано всеобщее согласие на исполнение его единственного условия: созвать Вселенский Собор для восста­новления церковного общения Константинопольского патриархата с восточными кафедрами и с папским Римом. Вместе с извещением о своём избрании на столичную кафедру Тарасий разослал восточным патриархам и римскому понтифику Адриану 1(172— 795 гг.) приглаше­ния на Вселенский Собор, заседания которого были запланированы на 7 августа 786 г. в храме свв. Апостолов в Константинополе.

Восточные патриархи не могли присутствовать на Соборе, из-за того что арабские власти, контролирующие территории этих патри- архатов, с особым подозрением относились к деятельности иерархов и по малейшему поводу готовы были их арестовать. Поэтому при­глашение до них даже не дошло. От лица архиереев, священников и монахов восточных Церквей на Собор прибыли два представителя: монахи Фома и Иоанн. Папа Адриан прислал двух легатов: пресвите­ра Петра и игумена Петра, которые привезли два послания. Первое адресовалось Ирине, второе — Тарасию. Оба письма вошли в состав деяний VII Вселенского Собора, который смог состояться лишь в следующем, 787 г. Заседания же 786 г. завершились ничем, поскольку иконоборческая придворная партия смогла воспрепятствовать его проведению, задействовав для этого армию. Во время открытия Со­бора в зал ворвались вооруженные солдаты, которые высказывали не­довольство происходящим и требовали прекратить Собор, посколь­ку VII Вселенский уже якобы состоялся в 754 г. и более рассуждать об иконах бессмысленно. К выкрикам и угрозам солдат в адрес Тарасия и епископов присоединилась часть епископов, не желавших каких- либо перемен во внутренней государственной и церковной полити­ке. Во избежание кровопролития и крайних мер Ирина решила пре­рвать Собор и переждать этот мятеж иконоборствующей партии.

Однако уже в следующем году императрица решила вновь начать подготовку к заседаниям. Предварительно была проделана необхо­димая работа по удалению из столицы всех тех, кто сорвал предыду­щую попытку Собора: в основном это касалось представителей ар­мии, которых под предлогом арабской угрозы передислоцировали в Малую Азию, а затем отправили в оставку, наградив щедрым жало­ваньем. Место проведения перенесли в Никею, легендарный город I Вселенского Собора, который, с одной стороны, находился рядом с Константинополем, а с другой - был вдали от столичной суеты и публичной жизни большого города.

На Соборе присутствовали все те же папские легаты — оба Петра и представители восточных Церквей Иоанн и Фома, 131 (!) монах (бес­прецедентное число монашествующих для Соборов). Общее число заседавших варьировалось и составило, по сообщениям хронистов, в среднем 350 человек, что было важно для православной сторо­ны: количество присутствующих должно было быть больше, чем на иконоборческом соборе 754 г. Этим объясняется присутствие столь многочисленной группы монахов на Соборе. Константин и Ирина участвовали только в заключительном заседании, которое прошло в Константинополе, а Тарасий был председателем на всех заседаниях. Ход Собора контролировали императорские представители, одна­ко никакого влияния или давления им оказывать не пришлось, по­скольку всей процедурой умело руководил патриарх, еще недавно бывший чиновником.

Первым делом на Соборе были зачитаны отрывки из посланий папы Адриана Ирине и Тарасию, в которых понтифик мягко, но на­стойчиво выражал недовольство тем, что Константинопольские па­триархи носят титул «вселенский», который якобы должен приме­няться исключительно к наследнику кафедры ап. Петра. Папа также выражал недовольство проведённой Львом III аннексией Иллирика и Южной Италии, а также тем смущающим обстоятельством, что Та­расий был произведён в патриархи неканонично, сразу из мирского чина. В целом же послания выражали большую надежду на восста­новление иконопочитания.

Затем Собор исследовал свидетельства св. отцов в пользу покло­нения иконам, в том числе свидетельства патриарха Германа, который предстаёт в деяниях Собора как создатель православного богословия иконы. На шестом заседании было зачитано и осуждено вероопреде- ление иконоборческого собора 754 г. Отдельно был рассмотрен во­прос о принятии в общение провинившихся епископов: тех, кто уча­ствовал в соборе 754 г., и тех, кто сорвал проведение Собора в 786 г. Тарасий представил на рассмотрение дела 11 епископов-иконоборцев и по соображениям церковной икономии (вынужденного отступле­ния от строгого смысла канонов) предложил принять в общение их всех — в том числе главного идейного вдохновителя Иерийского со­бора Григория Неокесарийского — «в сущем сане». Во время седьмого заседания отцы Собора составили окончательное вероопределение (орос) об иконах. В нём говорилось, что почитание икон являет­ся древней традицией Церкви, что иконы являются неотъемлемым элементом предания. Верующие, глядя на образ возносятся душой к первообразу и поклонением иконе выражают почитание ипостаси того, кто на ней изображён. Таким образом, отцы Собора во главе с патриархом Тарасием фактически повторили идеи Германа, не об­ращаясь к наследию прп. Иоанна Дамаскина, хотя его обоснование культа икон в богословском отношении было более глубоким. Дама­скин лишь упоминается в деяниях как борец с иконоборчеством, чья деятельность достойна похвалы. В конце заседания были преданы анафеме патриархи-иконоборцы Анастасий, Константин и Никита.

Собор прошёл в очень сжатые сроки и буквально через месяц по­сле открытия был торжественно завершён в Константинополе вось­мым заседанием. Его вероопределение не в полной мере раскрывает учение Церкви об иконах. Дело в том, что это учение в то время не было полностью осознано и не получило общепринятого богослов­ского оформления. Иконопочитание стало постепенно возвращаться в живую практику Церкви, однако понадобилось ещё некоторое вре­мя для осмысления произошедшего и даже временное возвращение к иконоборчеству, прежде чем Церковь полностью и окончательно сформулировала своё отношение к иконам.