Отношения Церкви и государства после VII Вселенского Собора

«Михианская схизма» (К.А. Максимович)

Регенство императрицы Ирины при законном императоре Кон­стантине VI было благоприятным для Церкви, но весьма неудачным для государства. Великий арабский халиф Гарун ар-Рашид после ряда успешных сражений с византийцами принудил Константинополь к уплате дани. В 790 г. в результате армейского мятежа Ирина и Став- ракий были отстранены от власти и престол занял возмужавший Константин VI. Будучи никчёмным человеком и совершенно не­способным правителем, он вскоре вновь разделяет власть с умной и честолюбивой матерью (792 г.). Как показало время, это стало его роковой ошибкой.

Начало «михианской схизмы». В 795 г. Константин внезапно раз­вёлся со своей нелюбимой женой Марией (жениться на которой был вынужден по прямому приказу своей матери) и начал открыто жить с её горничной Феодотой, которая к тому времени давно состояла с

II.2. Церковь и христианское государство императором в любовной связи. Это событие стало величайшим со­блазном для всего государства и положило начало тяжёлому расколу в Константинопольской Церкви. Этот раскол получил характерное название «михианская схизма» (от греч. μοιχεία ‘прелюбодеяние’). Дело в том, что императорский брак в условиях «политической орто­доксии» мог быть заключён только в согласии с церковными кано­нами. Уход при живой жене к другой женщине осуждался канонами как блудное сожительство, требующее немедленного прекращения с последующим покаянием.

Однако все призывы вернуться к жене были императором отвер­гнуты. Дело оставалось только за тем, чтобы придать своему грехов­ному деянию видимость законного брака.

Согласно «Эклоге» Льва и Константина (II, 9.3), развод супругов допускался, если один из них злоумышлял против жизни другого. Пытаясь найти хоть какое-то оправдание своему поступку, Констан­тин обвинил свою жену Марию в попытке отравить его. Однако эта наивная клевета не возымела никакого действия — ведь всем было известно, что император давно изменял жене с Феодотой и делал это явно не из страха перед отравлением...

Поскольку патриарх Тарасий отказался благословить прелюбо­дейный союз Константина VI и Феодоты, для церковного венчания был призван эконом и пресвитер Великой Церкви св. Софии по име­ни Иосиф. Он охотно согласился угодить императору, пусть даже в ущерб церковным канонам. Патриарх Тарасий немедленно запретил Иосифа в служении, однако затем восстановил церковное общение с ним, уступив давлению императора (ведь тот, ни больше ни меньше, грозил возобновить иконоборчество!). С этого момента в Констан­тинопольской Церкви начинается раскол, инициированный ревни­телями благочестия, строгими сторонниками церковных канонов. В этом движении против прелюбодейного брака приняли активное участие игумен монастыря Саккудион в Вифинии Платон и его пле­мянник, насельник того же монастыря Феодор, будущий прп. Феодор Студит (759—826 гг.). За это он был отправлен в свою первую в жиз­ни (но, увы, не последнюю) ссылку в г. Фессалонику. Как мы увидим ниже, отголоски «михианской схизмы» будут омрачать церковную жизнь Константинополя ещё почти полвека.

В результате этих событий авторитет Константина VI в столице и в государстве, и без того весьма низкий, ещё более пошатнулся. Ра­стущая непопулярность императора в народе и в войсках привела к его свержению в результате дворцового заговора во главе с Ириной.

Материнские чувства не смогли пересилить государственной необхо­димости обеспечить вновь добытую власть любой ценой, и 19 августа 797 г. в возрасте 27 лет Константин по приказу матери был ослеплён и отправлен в ссылку, где через несколько лет скончался. Ирина ста­ла единодержавной правительницей, при ней вновь оказался верный советник Ставракий. Тотчас были возвращены из ссылки Платон и Феодор из Саккудиона, которые возобновили общение с Тарасием. Последний в свою очередь вновь низложил пресвитера Иосифа.

В 800 г. в римской базилике св. Петра папа Лев III (795-816 гг.) короновал Карла Великого новым императором возрождённой Рим­ской империи. Тем самым фактически на Западе была создана хри­стианская империя, альтернативная Византии, а папство показало себя как сила, если не враждебная, то во всяком случае совершенно чуждая византийским интересам. Однако византийская элита не­долго терпела у власти пусть умную и авторитетную, но женщину.

В 802 г. в результате дворцового переворота Ирина была смещена, а на её место поставлен государственный казначей (логофет геника) Никифор I (802-811 гг.). В соответствии с государственным обычаем нового императора благословил патриарх Тарасий.

Согласно римским правовым представлениям, в полной мере унаследованным Византией, женщины в силу своего «легкомыслия» (лат. Ιβνίία^ αηιηιΐ) не имели права занимать государственных должно­стей — тем более быть единодержавными императрицами. Поэтому всякий раз, когда империя оказывалась без императора при живой императрице, последняя спешила выйти замуж, чтобы дать госу­дарству легитимного правителя мужского пола. Тем не менее Ирина смогла после низложения и ослепления своего собственного сына единолично процарствовать в течение примерно пяти лет (797— 802 гг.). Не исключено, что причиной её насильственного устране­ния стал отказ честолюбивой правительницы взять себе мужа.

Ирина была сослана на о. Лесбос, где и умерла через год в полной нищете и безвестности. Так бесславно закончилась Исаврийская им­ператорская династия, имевшая столь великое и славное начало.

Новый император показал себя весьма энергичным правителем. Он навёл порядок в расстроенных государственных финансах (в том числе за счёт церковного имущества). После кончины в 806 г. свт. Та- расия патриархом (и вновь из мирян!) стал императорский секретарь (асикрит) свт. Никифор I (806—815 гг.). Уже второе подряд постав­ление патриарха из мирян вызвало яростный протест монашества. Новый патриарх, по указанию императора, вновь принял в общение пресвитера Иосифа, руководствуясь соображениями церковной ико- номиии. Этому решению воспротивились брат прп. Феодора Сту- дита архиеп. Иосиф Фессалоникийский и сам Феодор, который к тому времени перебрался в столицу и восстановил пришедший в упадок Студийский монастырь. Прошедший под руководством патриарха Никифора в январе 809 г. церковный собор утвердил допустимость церковной икономии для особ императора и патриарха, осудил всех несогласных с этим постановлением, а главу Фессалоникийской ми­трополии Иосифа низвёл до пресвитера. Непоколебимые монахи- студиты ушли в оппозицию «прелюбодейному», как они его назвали, собору и были подвергнуты различным наказаниям. «Михианская схизма» не утихала.

В811г. имп. Никифор погиб в военном походе против болгарско­го хана Крума. В том же походе его сын и наследник Ставракий по­лучил тяжёлое ранение и через несколько месяцев скончался. После Ставракия недолгое время правил его добрый и благочестивый, но совершенно безвольный зять Михаил I Рангаве (811-813 гг.).

Михаил признал за Карлом Великим титул императора, однако по отношению к своему императору византийцы с этого времени начи­нают использовать титул «император ромеев» (т.е. римлян). Тем са­мым устанавливалась иерархия империй — Византия признавалась легитимной преемницей Римской империи, тогда как Франкское государство было просто империей франков, а значит, занимало в этой иерархии более низкую ступень.

Михаил распорядился низложить пресвитера Иосифа и вос­становить общение со студитами. Авторитет несгибаемых монахов Студийского монастыря и, прежде всего, их лидера Феодора достиг своего апогея. В дальнейшем прп. Феодор Студит в полной мере ис­пользовал этот авторитет в борьбе с новым поколением иконобор­цев. Однако безоглядное доверие студитам имело и свои негативные последствия. Так, именно под влиянием прп. Феодора имп. Миха­ил I решился продолжить войну с болгарами, которая окончилась в 813 г. военной катастрофой под Адрианополем. После этого неспо­собность императора управлять страной стала всем очевидна, и на византийском престоле воцарился новый император-иконоборец Лев V Армянин.

Второй период иконоборческой ереси (813-843 гг.) (С.В. Заплат- ников). Возрождение иконоборчества в начале IX в. не связано с какими-либо новыми обстоятельствами, богословскими идеями или государственными задачами. Идейную основу так называемого «вто­рого иконоборчества» составляли верность традиции и стремление вернуться в славные времена Исавров, когда империя наводила страх на соседей, в государстве царил порядок и процветание, а власть ико­ноборческих императоров Исаврийской династии заканчивалась только с их смертью. Правление иконопочитателей, наоборот, не было стабильным, поскольку их одного за другим свергали соперни­ки в борьбе за власть.

По этой причине имп. Лев V Армянин (813—820 гг.) вскоре после своего воцарения стал позиционировать себя в качестве иконоборца и продолжателя «славных» традиций императоров Исаврийской ди­настии. Его первые шаги против икон напоминают действия Льва III, который требовал помещать низко расположенные иконы как можно выше. Различие состояло лишь в том, что Исавр не допускал покло­нения образам, тогда как Армянин утверждал, что сохраняет иконы от поругания. В эти тяжелые для Церкви времена прп. Феодор Студит и патриарх Никифор / объединились перед лицом сильного, облечён­ного властью противника и вдвоем приняли участие в богословском диспуте, устроенном при дворе императором. По официальной вер­сии, целью диспута было выяснить, почему следует поклоняться ико­нам. Главным оппонентом иконопочитателей был ученый богослов и будущий патриарх Иоанн Грамматик, который специально для дис­пута сделал подборку святоотеческих цитат против икон. В резуль­тате того ажиотажа, который стал создавать вокруг икон император Лев, был сбит камнями известный образ над Медными вратами, и именно этот случай служит точкой отчета для второго периода.

В 814 г. Лев приказал перевешивать иконы, объясняя это патри­арху Никифору ненавистью обычных людей к святым изображениям. Император предлагал Никифору убедить людей поклоняться иконам, а в случае успешного исхода обещал оставить иконы на своих местах и не препятствовать их почитанию. Никифор оказался в сложном положении — ведь Лев открыто не объявлял о своем иконоборчестве, но ставил будущее Церкви в прямую зависимость от того, сможет ли патриарх доказать необходимость и законность культа икон. Ники­фор, распознав хитро расставленную ловушку, отказался от этой со­мнительной миссии, вероятная неудача которой дала бы императору возможность преследовать иконы, свалив всю ответственность на патриарха.

В отместку 815 г. Лев потребовал от патриарха разных финансо­вых и хозяйственных отчетов, а затем вызвал его на придворный суд, состоящий из епископов-иконоборцев. Никифор, сочтя такое отно-

шение оскорбительным, отрёкся от патриаршества. А Феодор Студит решился на открытый демарш и в день Вербного воскресенья устроил с братией и прихожанами крестный ход по улицам города с иконами. Поступок Феодора был очень смелым, но лишь еще более разозлил Льва. Уже через неделю вместо Никифора на патриарший престол был возведён представитель знатного придворного рода Феодот I Мелиссин (815—821 гг.), а Никифор и прп. Феодор Студит отправлены в изгнание. Вскоре после этого Лев созвал второй иконоборческий собор, который прошел в храме св. Софии в конце 815 г.

Деяния собора отчетливо показывают, чем было иконоборческое движение во второй фазе своего развития. На соборе не было се­рьёзной богословской дискуссии, были совершены грубейшие про­цессуальные нарушения, а православные епископы и первоиерархи подверглись избиению. В результате собор постановил, что восста­навливает вероопределение Иерийского собора 754 г. и отвергает по­становления собора 787 г. При этом этом собор 754 г. не признавался Вселенским. Всех несогласных епископов силой заставили подпи­сать деяния, а самых упорных отправили в ссылку. Феодор Студит не только не подписал деяний, но и направил собору обличительное послание, за которое был арестован, наказан плетьми из воловьих жил и отправлен в тюрьму. Оттуда он, несмотря на пытки голодом, продолжал обличать испугавшихся епископов и призывать верных к стойкости.

Вероучительный орос собора 815 г. имел довольно компромисс­ный характер. Вместо полного отрицания икон, лицезрение кото­рых может привести человека к монофизитским или несторианским мыслям, как этому учил Иерийский собор, иконоборцы «новой вол­ны» видят в иконах определённую пользу и единственное, на что они налагают запрет в отношении икон — это культовое поклонение им, которое видимым образом проявляется в возжжении свечей и по­клонах перед ними. Более того, в оросе отмечается допустимость ис­пользования икон в качестве «зримого Писания», о котором говори­ли еще патриарх Герман и прп. Иоанн Дамаскин. Вдобавок ко всему, новые иконоборцы никак не развивали тему поклонения мощам.

Однако, несмотря на смягчение своих теоретических постулатов, на практике репрессивные меры поздних иконоборцев против ико- нопочитателей оказались даже более жёсткими, чем у предшествен­ников. Получив от собора церковное благословение, Лев развернул беспрецедентную травлю сторонников иконопочитания. Он создал широкую сеть агентов и доносчиков, которые должны были сооб­щать о любом высказывании или поступке против иконоборческой политики императора, переписывал те места в богослужебных кни­гах, где хоть как-то упоминалось почитание изображений, приказал изымать книги с иконопочитательскими идеями и заново составлять учебники для школ в иконоборческом духе. В это время пострадало множество мирян и монахов, которых бичевали, заключали в тем­ницы, морили голодом и ссылали в суровые места изгнания. Даже успешные действия во внешней политике не смогли смягчить впе­чатление от жестокости к собственным подданным, и на Рождество 820 г. Лев V пал жертвой заговора (был убит на молитве в церковном алтаре). Императорский трон занял стратиг Михаил — близкий друг Льва V и организатор его убийства, ставший основателем Аморийской династии византийских цезарей (по названию г. Аморий в Малой Азии).

Новый император Михаил II (820—829 гг.), по прозвищу Травл (от греч. τραυλός ‘косноязычный’), не оправдал надежд ни иконоборцев, ни иконопочитателей. Амнистия сосланных и арестованных еписко­пов, возвращение из ссылки Феодора Студита и Никифора не были подкреплены конкретными действиями против иконоборцев. По­следние же были разочарованы отсутствием активной поддержки со стороны императора, хотя он и заявлял, что никогда не поклонялся иконам, а в начале своего царствования поставил патриархом ико­ноборца Антония I (821—837 гг.). Таким образом, Михаил II следо­вал примеру Льва IV и не давал преимуществ ни одной из партий. В такой атмосфере вражда между ними потеряла свою остроту. При Михаиле мирно скончались исповедники Феодор Студит (826 г.) и бывший патриарх Никифор I (829 г.).

В начале своего царствования Михаилу II пришлось бороться с опаснейшим восстанием Фомы Славянина, охватившем Малую Азию и Балканы (821—823 гг.). Фома выдавал себя за иконопочитателя и пытался таким образом использовать в своих интересах ненависть народа против иконоборцев. Однако на стороне Льва выступили болгары во главе с ханом Омуртагом, после чего Фома был разбит и казнён. Для церковной ситуации того времени весьма характерен тот факт, что Антиохийский патриарх — вопреки всем традициям и здравому смыслу — короновал Фому императором, что не могло произойти без прямого указания арабского халифа. Таким образом, Антиохийский патриарх выступил в роли безгласного инструмента антивизантийской политики халифата. Так с уходом Рима и восточ­ных Церквей из-под власти византийских императоров окончатель­но рухнула система «пентархии» и Константинопольская Церковь фактически осталась единственным патриархатом империи.

Михаил попытался восстановить общение с Римской Церковью на основе компромиссной формулы, предложенной франкским им­ператором Людовиком Благочестивым', иконы допускается помещать в церквах, но нельзя воздавать им поклонение. Однако переговоры ни к чему не привели.

Сын Михаила, Феофил (829—842 гг.), занял императорский пре­стол после смерти отца в 829 г. Первым же своим указом он прика­зал казнить убийц Льва V Армянина, несмотря на то что преступники были сообщниками его отца. Этот поступок в полной мере характери­зует Феофила, который был очень набожным человеком и не потерпел осквернения церковного алтаря человекоубийством. С другой сторо­ны, казнь преступников показала, что он способен на решительные и жёсткие меры государственного принуждения. Учителем Феофила был уже известный нам учёный богослов-иконоборец Иоанн Грамма­тик, участвовавший в соборе 815 г. Поэтому Феофил был воспитан в строгих иконоборческих традициях. Между прочим, как и его учитель Иоанн, он весьма ценил арабское искусство и был почитателем зна­менитого халифа-мудреца Гаруна ар-Рашида (786-809 гг.).

Когда восточные патриархи прислали Феофилу приветственное послание с просьбой вернуть в Церковь почитание икон, император пришел в ярость и воспринял эту просьбу как оскорбление. Он стал воспринимать поклонение иконам как умаление и даже оскорбление святости Бога. Часто на изображениях почитаемых святых присут­ствовала надпись άγιο? (греч. ‘святой’), что, по мнению Феофила, могло относиться только к Божеству. Руководствуясь этим соображе­нием и старым иконоборческим принципом очищения веры от язы­ческих предрассудков, император начал гонения против икон, ико­нописцев и монахов. Он взял от иконоборческой традиции только самые выгодные для него параметры борьбы: уничтожал и запрещал иконы, подвергал пыткам и казням иконописцев, оставляя в живых только тех, кто соглашался бесчестить иконы, изгонял монахов из городов в пустыни и отбирал монастыри в пользу государства. При этом император благочестиво почитал мощи святых и Богородицу. Более того, он слыл знатным песнописцем. Понимая, что церков­ный народ нуждался в материальных предметах поклонения, Фео­фил избрал умеренный вариант иконоборческой политики. В 837 г. он возвел на патриарший престол своего учителя Иоанна VII Грам­матика (837—843 гг.), который немедленно собрал подобие собора,

Раздел И. Церковь в христианской империи (313-843 гг.) осудив поклонение иконам и всех прошлых и настоящих иконопо- читателей.

Во время гонений Феофила, который для изобличения иконопо- читателей даже наделял сборщиков налогов функциями дознавате­лей, пострадало большое количество иконописцев и монахов, среди которых особенно выделяются изограф (иконописец) Лазарь, на­писавший после восстановления Православия икону Спасителя над Медными вратами, и монахи-исповедники Феодор и Феофан Начер­танные, которые в ходе диспута с Феофилом уличили его в искаже­нии текстов Свящ. Писания. Посрамлённый император распорядил­ся вырезать на их лицах сочинённые им самим бранные ямбы против икон.

Однако как ни старались Феофил и Иоанн Грамматик, иконо­борчество неуклонно изживало себя, поскольку потребность Церкви в культовых образах была неодолимой. Почитание икон проникало все глубже и глубже в клерикальные и придворные круги, пока не до­стигло наконец императорской семьи. Жена императора св. Феодора и теща Феоктиста втайне от Феофила держались традиции иконо- почитания и в ней же воспитывали дочерей. До императора доходили слухи об умонастроениях супруги и её матери — он даже приказал от­странить бабушку от воспитания своих детей. В 839 г. у Феофила ро­дился долгожданный сын Михаил (будущий император Михаил III), но вскоре император серьёзно заболел и перед самой смертью про­сил супругу поддерживать иконоборчество и не прогонять патриарха Иоанна. Феофил скончался в 842 г.

Однако не прошло и полутора месяцев после его смерти, как вре­менный совет при малолетнем Михаиле под руководством Феодо­ры стал обсуждать проект восстановления иконопочитания. В этот совет входили логофет Феоктист, а также брат Феодоры патрикий Варда и дядя Феодоры Мануил. После некоторых сомнений совет единогласно решил завершить иконоборческие гонения. Однако не­обходимо было сначала сменить патриарха, поскольку Иоанн Грам­матик не хотел в силу своих иконоборческих убеждений участвовать в планах Феодоры. С другой стороны, Феодора не желала подвергать осуждению память искренне любимого ею покойного мужа, как это сделала в свое время Ирина. В итоге Иоанн был низложен после тёмной истории с покушением на него, которое в действительности оказалось подстроено самим Иоанном, после чего теперь уже быв­шего патриарха с позором удалили в его родовое имение как неудав­шегося самоубийцу. Патриаршую кафедру занял иконопочитатель-

исповедник Мефодий I (843—847 гг.), в своё время претерпевший изгнание и нашедший убежище в Риме. Что же касается покойного императора, то Феодора придумала план посмертной реабилитации Феофила, оправдание которого она поставила условием для восста­новления иконопочитания. Патриарх Мефодий с большим трудом согласился на такое незаконное действие, тем более что многие пра­вославные клирики были крайне недовольны политикой Феофила, а некоторые, как и сам патриарх, пострадали во время его гонений против икон. По инициативе Феодоры была придумана история о предсмертном покаянии Феофила и лобызании иконы, а также о чудесном исчезновении его имени из списка анафематствованных иконоборцев. В итоге Феофил был посмертно прощён, а Мефодий собрал Собор, на котором было восстановлено Православие, осуж­дены все иконоборческие соборы и Никейский Собор 787 г. признан законным и Вселенским. Кроме того, Мефодий обновил состав цер­ковной иерархии, заменив иконоборческий епископат и клир пра­вославными епископами и священниками (ср. Уйа МеШод., 1253А, 1260ϋ—1261А и ряд других источников).

11 марта 843 г., в первое воскресенье Великого поста, в Констан­тинополе прошел торжественный крестный ход с иконами, в котором участвовала императорская семья, всё столичное духовенство, мона­шество и множество простого народа, шествовавших с зажжёнными свечами. Процессия началась и завершилась в храме св. Софии, где была отслужена торжественная литургия. Этот день было установ­лено отмечать ежегодно как праздник Торжества Православия. По­читание икон было восстановлено окончательно и зафиксировано в особом тексте — Синодике в Неделю Православия, получившем затем большое распространение у православных народов.

Контрольные вопросы по теме

/. Каковы были богословские предпосылки возникновения иконоборчества в Ви­зантии? Какие цели ставил перед собой император Лев III, выступая против культового почитания икон?

2. Какие законоположения, относящиеся к Церкви, содержались в «Эклоге» Льва III? Следовал ли Лев III принципам «политической ортодоксии»?

3. В чём состояли причины «михианской схизмы»?

4. Чем отличалось «второе иконоборчество» от «первого иконоборчества» в бо­гословском отношении?

5. Каким образом произошло восстановление Православия? Какова была роль го­сударственной власти в этом важнейшем для Церкви событии?

Дополнительная литература по теме

Андреев И. Герман и Тарасий, патриархи Константинопольские. Сергиев Посад, 1907.

Асмус В., прот., Кузенков П.В., Цыпин В., прот. Вселенский VII собор // ПЭ. Т. IX. М., 2005. С. 645-660.

Афиногенов Д.Е. Герман I, свт. // ПЭ. Т. XI. 2006. С. 254-257.

Афиногенов Д.Е. Константинопольский патриархат и иконоборческий кри­зис в Византии (784-847). М., 1997.

Баранов В.А. Иконоборчество // ПЭ. Т. XXII. М., 2009. С. 31-44.

Желтов М.С., Попов И.О. Антиминс // ПЭ. Т. II. М., 2001. С. 489-492.

Кривушин И.В. ВИЗАНТИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. Эпоха иконоборческих спо­ров (717-843) Ц ПЭ. Т. VIII. М., 2004. С. 172-174.

Сидоров А.И. Послание Евсевия Кесарийского к Констанции (К вопросу об идейных истоках иконоборчества) // ВВ. Т. 51. 1990. С. 58-73.

Тяжелое А. Законы византийских императоров в отношении к Церкви после Юстиниана. М., 1876. С. 60-62, 81-84, 88, 94-96, 101-102, 104, 138-139 («Эклога», законы Льва IV и Константина VI, закон Ирины).

Чекалова А.А., Михайлов П.Б. Аркадий, имп. // ПЭ. Т. III. М., 2001. С. 264— 266.

Заключение

(КА. Максимович)

Итак, мы проследили эволюцию церковно-государственных отношений на протяжении более 500 лет церковной истории — от Константина Великого до последнего иконоборческого императо­ра Феофила. В течение этого времени происходила выработка пра­вил оптимального сосуществования и сотрудничества между двумя внешне столь непохожими друг на друга общественными институ­тами. Однако при всей своей непохожести Церковь и государство имели одно фундаментальное сходство — каждый из этих институтов возво­дил своё начало к верховной власти Единого Бога.

При этом римско-византийское государство сохранило целый ряд древних, ещё языческих по происхождению политических тра­диций — в частности, утверждение нового императора армией, сена­том и народом. Лишь некоторое время спустя после Константина в их число включается и Церковь. Однако церковная санкция импера­торской власти в этот период никогда не была решающей, посколь­ку Церковь олицетворяли патриархи важнейших имперских кафедр, над которыми император имел верховную юрисдикцию. По этой причине в Византии не было проблем с церковным признанием но­вого императора - ведь после избрания на царство народом и армией патриархам ничего не оставалось, кроме как последовать их примеру. В противном случае их просто низлагали, а на их место ставили дру­гих, более сговорчивых. В административно-правовом отношении Церковь была лишь одним из многих юридических лиц — корпора­ций (пусть и самой авторитетной в государстве) и как таковая полно­стью подчинялась государственному законодательству, и прежде все­го императору как источнику всякой законности.

В силу такой правовой ситуации, когда император фактически стоял над Церковью, являясь её верховным земным главою, отноше­ния Церкви и государства в Византии нельзя считать союзом равно­правным (см. схему на с. 201). Церковь не могла вмешиваться в дела государственного управления, тогда как император мог и обязан был контролировать Церковь в административном отношении. Импе­ратор, как страж церковного единства и правой веры, утверждал в должности высших иерархов Церкви — митрополитов, в том числе епископов главнейших кафедр (впоследствии патриархатов).

Владычество императоров над Церковью имело для самой Церк­ви весьма неоднозначные последствия. С одной стороны, борьба им­ператоров с иудейством, язычеством и гностическими сектами при­несла определённые плоды и безусловно пошла на пользу Церкви.

При этом уже во времена Феодосия I наблюдается характер­ная для всего последующего развития особенность государствен­ной церковной политики, унаследованная от языческой империи с её государственным культом. А именно, «кафолическая» Церковь пользовалась покровительством государства, тогда как все те, кто ей не принадлежал, подвергались поражению в гражданских правах. Иными словами, они не воспринимались государством как полно­ценные граждане. Таким образом, «кафолическая» Церковь уже при Феодосии начала отождествляться с государством, и наоборот.

Что же касается такого направления внутренней политики, как борьба с ересями внутри Церкви, то результат этой борьбы был не столь положительным, ибо многие императоры невольно стали проводни­ками еретических взглядов в Церкви и государстве, и даже решения Вселенских Соборов не были для них (пожалуй, кроме Константина Великого) йстиной в последней инстанции. В условиях формирую­щейся «политической ортодоксии» император ставил себя выше лю­бого церковного института, не исключая Вселенского Собора.

С другой стороны, необходимо принимать во внимание и внеш­нее положение империи в этот период. Оно всегда было чрезвычайно сложным, часто — катастрофическим. В этих условиях невозможно было ожидать от власти мягкости и толерантности к любому инако­мыслию. Сама жизнь требовала жёстких мер по сплочению государ­ства любой ценой, даже ценой репрессий. Но и готовность идти на компромисс, если не было другого выхода, также была в арсенале го­сударства. Византийские императоры, начиная с Зинона, постоянно заигрывали с монофизитами — не потому, что сами были еретика­ми, а по той причине, что монофизитский Восток нельзя было при­влечь на свою сторону другими (репрессивными) средствами из-за близости внешнего врага. Это подтверждается историей церковно­государственных разногласий в связи с ересью монофелитства.

Иными были предпосылки и теоретические основания споров об иконах. Иконоборчество как совокупность теоретических взгля­дов на проблему культа икон зародилось в лоне Церкви и первона­чально не влияло на государственную церковную политику. Однако при Льве III эта концепция усваивается императором и становится основанием для преследования икон государственной властью. Та­ким образом, в очередной раз (после Констанция II, Феодосия II, Анастасия, Ираклия и Константа II) «верные» императоры, слуги и наместники Христа на земле уклонились в ересь. Византийская си­стема «политической ортодоксии», окончательно сформировавшая­ся при Юстиниане, сыграла в этом процессе негативную роль, по­скольку в рамках данной системы Церковь не имела законного права возражать императору — ведь это значило возражать самому Христу. Те времена, когда епископ мог наложить на императора епитимию (как свт. Амвросий Медиоланский на Феодосия Великого), давно кану­ли в Лету. Давно прошли и те времена, когда императору, как ми­рянину, запрещалось прямо вмешиваться в споры о догматах веры. Этот принцип не вполне соблюдался уже на IV Вселенском Соборе 451 г., а во времена Юстиниана император становится полноправ­ным соавтором Церкви в догматических вопросах. Однако из этого развития догматических полномочий императора с необходимостью следовало, что любая ересь, которую разделяет император, также должна волей-неволей стать законом для Церкви. Неподчинение этому закону должно было караться всей мощью государственной власти. Надо ли говорить, что упорствующие в своих заблуждени­ях императоры, преследуя непокорную часть Церкви, были свято убеждены в своей неизменной правоте, искренне стремились к благу империи, но в действительности лишь ослабляли и Церковь, и соб­ственное государство. Поэтому в VIII и IX вв. особенно отчётливыми

стали раздающиеся из церковной среды требования к императорам воздерживаться от вмешательства в догматические споры. Однако в условиях «политической ортодоксии» эти требования были совер­шенно невыполнимы.

Таким образом, главным недостатком византийской системы «по­литической ортодоксии» в VI — первой половине IX в. было полное исчезновение церковного противовеса всеподавляющему авторите­ту императорской власти. Идея «симфонии» священства и царства, бывшая составной частью концепции «политической ортодоксии», могла эффективно работать только при условии безупречного право­славия царствующей персоны. Но стоило императору допустить от­ход от церковной традиции, эта система начинала давать сбои, раз­рушая сложное, противоречивое единство Церкви и государства.

Единственным патриархатом, силою обстоятельств освобождён­ным из-под бдительной опеки византийских императоров, был Рим­ский папский престол. В течение всей рассматриваемой более чем 500-летней эпохи, с начала IV по середину IX в. Рим лишь при папе Гонории /на короткое время поддался имперскому натиску и признал монофелитство. В целом же престол св. Петра устоял против всех ересей, жертвой которых пал Константинополь - арианства, несто­рианства, монофизитства, монофелитства, иконоборчества. Проис­текающий из этой невосприимчивости к ересям огромный авторитет Римской кафедры в полной мере проявился на IV и VII Вселенских Соборах.

В заключение следует отметить, что в течение этого сложного и противоречивого периода Церковь и государство приобрели огром­ный опыт как сотрудничества, так и конфликтов. В результате глу­бокого анализа произошедших событий усилиями обеих сторон к середине IX в. была налажена система конструктивного взаимодей­ствия государства и Церкви. Вследствие проведённой мыслительной и административной работы византийские императоры, как прави­ло, уже не уклонялись в ересь (несколько исключений, связанных с признанием католического РШоцие, было в поздней Византии), а Церковь уже не уходила в оппозицию императорской власти. Мож­но сказать, что лишь с этого времени юстинианова «симфония» наконец-то начала находить своё применение в практике церковно­государственных отношений.

ΙΙ.3. История институтов и богослужения

II.3.а. Эволюция церковных институтов в ΙΥ-ΙΧ вв.

Общая характеристика церковной организации (К.А. Максимович). В 1У-1Х вв. продолжала развиваться и усложняться иерархическая структура Церкви. Выше (1.3.а) уже говорилось, что к началу II в. христианские парикии окончательно формируют трёхступенную иерархию (священноначалие) в составе епископов, пресвитеров и ди­аконов. Однако постоянное развитие и усложнение богослужебных и социальных функций Церкви, а также появление в IV в. монаше­ства способствовали появлению в этой иерархии дополнительных, вспомогательных подразделений. Уже в ранний период помимо свя­щеннослужителей Церковь располагала штатом низших клириков, не имевших священного сана — сюда относились чтецы, певцы, ако- луфы, привратники, диаконисы, иподиаконы, экзорцисты. Тогда же в чине диаконства появляется почётная должность архидиакона — наи­более авторитетного и уважаемого помощника епископа, имевшего право от имени епископа даже отправлять суд. В епископате появи­лась должность хорепископа (для сельских приходов).

Начиная с IV в. происходит дальнейшая дифференциация в цер­ковных чинах — в диаконстве архидиаконов начинают именовать также протодиаконами, в пресвитерстве появляется почётное звание протопресвитера (оба названия впервые отмечены в начале V в.), а епископы крупных церковных центров получают почётные наимено­вания митрополита, архиепископа, экзарха диоцеза, папы, патриарха. В принципе епископский сан в это время вполне мог совмещаться с монашеским званием (ср. Нов. Юст. VI и СХХШ), однако епископы- монахи на деле были редкостью. Для епископов как Запада, так и Востока скорее был характерен целибат — т.е. воздержание от брака без пострижения в монашество (ср. лат. сае1еЬз, АЫз 'холостой’).

Должность архидиакона претерпела различную эволюцию на Вос­токе и на Западе. На Востоке архидиаконы к VI в. теряют свои ад­министративные и судебные полномочия, сохранив за собой лишь богослужебные функции, тогда как на Западе, наоборот, институт ар­хидиаконства постепенно укреплялся и достиг наивысшего развития в эпоху Карла Великого (конец VIII — начало IX в.) и последующие века.

Функции хорепископа на Востоке и Западе, по-видимому, также различались. Если на Востоке сельские епископы обладали относи­тельной самостоятельностью в руководстве своими общинами, то на Западе к VIII в. хорепископы утратили связь с деревенской парикией и стали помощниками городских епископов, которым последние по­ручали управление своими епархиями. В государстве франков хоре- пископов могли назначать короли — в этом случае можно было обой­тись без канонических выборов и ставить своих людей на вакантные епископские кафедры. Поэтому на Западе вплоть до IX в. институт хорепископов поддерживался как церковной, так и светской властью и был в большой силе. На Востоке же хорепископы очень рано ста­ли восприниматься не как помощники, а, наоборот, как помеха для городских епископов, стремившихся распространить свою власть не только на города, но и на прилегающие к ним сельские территории. Поэтому в ряде канонов Поместных Соборов полномочия хорепи­скопов ограничиваются (в частности, они не могли поставлять диа­конов и пресвитеров без разрешения городского епископа — ср. Ан- кир. 13).

В каноническом праве институт хорепископов отменяется уже в IV в. канонами Сардикийского и Лаодикийского Поместных Со­боров, однако хорепископы упоминаются ещё в VIII в. в канонах VII Вселенского Собора. После VIII в. на Востоке и после IX в. на Западе их следы теряются.

Институт епископства таже претерпел различную эволюцию на Востоке и на Западе. На Востоке епископ сохранил относительную независимость от светских властей, тогда как на Западе, особенно в правление Карла Великого и Каролингов, наблюдается полнейшая зависимость епископата от императора. На Западе кафедральное ду­ховенство составляло совещательную коллегию при епископе — ка­питул (сарИи1ит). Члены капитула — пресвитеры и диаконы — назы­вались каноники (сапота). Кафедральное духовенство при Римском папском престоле превратилось в коллегию кардиналов (сагсИпа1е8). На Востоке таких советов при епископах не возникало — по крайней мере, они не стали особым церковным институтом.

Отдельную, отличную от общецерковной иерархию должностей вырабатывает появившееся в IV в. и достигшее расцвета в V—VII вв. византийское монашество (см. ниже).

Таким образом, уже со II в. иерархическая структура Церкви, постепенно усложняясь, начинает уподобляться сложной админи­стративной структуре государства. По образцу государства Церковь постепенно формирует систему канонического права и получает административно-территориальное деление, во многом повторяю­щее деление государства на диоцезы и провинции. Завершается этот процесс юридического «огосударствления» Церкви приданием цер­ковным канонам в V — первой половине VI в. статуса государствен­ных законов.

Хиротония епископа (С.С. Туркин). Территориальной ячейкой цер­ковного митрополичьего округа была епископия (греч. έπισκοπή), воз­главляемая епископом. Епископ обладал всей полнотой духовной, ад­министративной и судебной власти в епископии.

Поставление (хиротония) епископа разделялось на три части: из­брание, рукоположение и назначение. Основные принципы поставле­ния епископа были сформулированы уже в канонах св. Апостолов и 4-м правиле I Вселенского Собора. Затем они были дополнены по­следующими канонами и церковными новеллами императоров. Со­гласно имеющемуся каноническому материалу, можно реконструи­ровать следующий порядок поставления епископа в IV—VIII вв.

После того как епископия оказывалась вакантной по причине смерти епископа, его отказа от кафедры или из-за необоснованно­го отсутствия более шести месяцев, клирики, первые лица города и местные епископы определяли трёх кандидатов на должность мест­ного архиерея. Кандидатом мог стать клирик или мирянин (но не монах!), не из новообращённых, живущий согласно принципам хри­стианской морали, не состоящий в браке (допускалось расторжение брака по договорённости с женой), имеющий надлежащее церковное образование, не состоящий на государственной службе, не моложе 35 лет и обладающий доброй репутацией. Кандидат в епископа, ра­нее не состоявший в клире, должен был пройти все степени священ­ства в течение не менее трёх месяцев (Нов. Юст. СХХШ, 1.3).

Список из трёх кандидатов подавался митрополиту, который созывал собор своего округа (провинции) для поставления нового епископа. Предварительно по епархиям рассылался список кандида­тов. Каждый епископ должен был явиться лично или, в случае не­возможности этого, прислать послание, выражающее его решение. Большинство епископов области (не менее трёх) собирались в месте, определённом митрополитом, и совершали избрание. Избранным считался тот, кто набрал большее количество голосов. Потом имя из­бранного оглашалось в присутствии народа, чтобы каждый желаю­щий имел возможность возразить. Если избранный не подвергался обвинению или был оправдан после надлежащего рассмотрения об­винения и личности обвинителя, то митрополит утверждал результа­ты избрания. После этого следовала хиротония (рукоположение).

Рукоположение совершали вместе с митрополитом все епископы. Если митрополит не мог участвовать в рукоположении, он определял не менее трёх епископов, а также место, где должна была состояться хиротония.

После утверждения со стороны митрополита епископ прибывал в епископию. Каждая епископия имела резиденцию для проживания епископа и кафедральный храм, в котором должен был служить епи­скоп. Менять кафедральный храм на какой-либо другой в епископии было запрещено. Кафедральный храм находился в главном городе епископии. Резиденция епископа могла располагаться и в другом ме­сте области, которой заведовал епископ. Чаще всего резиденция на­ходилась в центральном городе епископии. Она состояла из двора и ряда помещений, среди которых были трапезная и судебная палаты, а также другие помещения административного и частного характера.

Каноническими препятствиями к рукоположению в епископа являлись: физические недостатки, препятствующие исполнению па­стырских функций (к ним относились слепота на правый глаз, глу­хота, немота, хромота, наличие горба, карликовый рост, отсутствие указательного пальца правой руки), поставление на мзде (симония), помощь светских властей для продвижения на епископство, состоя­ние в действующем браке на момент поставления (начиная с V в.) или незаконный брак в прошлом, наличие детей и внуков (последнее только в новеллах Юстиниана).

Хиротония диакона и пресвитера (К.А. Максимович). Порядок ру­коположения пресвитера и диакона в IV в. в целом оставался таким же, что и раньше, в III в. Однако теперь он получил более чёткую правовую форму в церковных канонах.

Пресвитер и диакон рукополагались епископом. Минимальный возраст рукоположения был установлен канонами и государствен­ными законами в 25 лет для диакона (Нов. Юст. 123.13; Трул. 14; Карф. 16 (22), 25 (34)) и 30 лет для пресвитера (Неокес. 11; Трул. 14). В отличие от епископов, очень рано утративших право состоять в браке, пресвитеры и диаконы на Востоке могли жениться до руко­положения и после него сохранять свой брачный статус, тогда как на Западе священство с IV в. (по крайней мере, в теории) стало полно­стью безбрачным (целибатным) (33-е прав. Эльвирского собора; ср. Карф. 4, 25 (34)).

В Византии кандидаты в пресвитеры и диаконы избирались всей общиной и рукополагались епископом за любой полной литургией после окончания чтения анафоры. На Западе хиротония соверша­лась, как правило, в определённые дни года - в конце V в. папой Ге- ласием были установлены для этого определённые субботы в июне, сентябре и декабре (в эти месяцы проходили особые посты времён года), а также в 1-ю и 5-ю седмицы Великого поста. Вероятно, с кон­ца VIII в. на Западе обычным временем ординации (рукоположения) стал декабрь.

Поставление низших клириков (К,А, Максимович), Наряду с иерар­хией священной, в Древней Церкви довольно рано сформировались виды церковного служения, не связанные со священством. Лица, служившие в приходе на различных вспомогательных должностях, составляли низший клир. Вступление в этот разряд церковнослужите­лей сопровождалось не хиротонией (коллективным избранием с по­следующим посвящением в сан), как у священнослужителей, ъхиро- тесией — возложением рук епископом и произнесением ритуальных молитвенных формул. Согласно уже известным нам «Апостольским постановлениям» (VIII, 3—5, 16—28), через руковозложение вступали в клир только диаконисы, иподиаконы и чтецы (анагносты). Осталь­ные разряды церковнослужителей — певцы (псалты), вдовицы, испо­ведники, заклинатели злых духов (экзорцисты), привратники, аколуфы, могильщики, трудники — вероятно, получали простое благословение. В юридическом отношении все они составляли разряд церковных людей и подлежали суду своего епископа. Каноны разрешали чтецам и певцам вступать в брак даже после поставления, подобно мирянам, однако диаконисам и вдовам брак категорически запрещался.

Церковные должности (К.А, Максимович). Пресвитеры, бывшие в I—III вв. полностью зависимыми от епископа в богослужебном от­ношении, с IV в. постепенно получают автономию и право совер­шать Таинства в отсутствие епископа. Таким образом, они фактиче­ски становятся во главе отдельных церковных общин (парикий). Сан диакона освобождается от присущих ему ранее административно- хозяйственных функций и постепенно приобретает почти исклю­чительно богослужебный характер (хотя по-прежнему диаконов используют и для исполнения поручений епископа — в частности, обязанностей посыльного или секретаря, ср. правила Сард. 8, 9).

Для помощи епископу в управлении епархией начиная с IV в. соз­давались особые должности (оффиции). Зачастую они буквально по­вторяли должности, существовавшие в государственных ведомствах, и даже носили такие же названия. В Церкви эти должности, как пра­вило, замещались клириками, пользующимися доверием епископа. Должности эти были таковы.

Эконом — помощник епископа по хозяйственным вопросам, из­биравшийся из клира. Должность известна с конца IV в., отмечена в правилах IV Всел. 25 и 26.

Скевофилакс (сосудохранитель) — вторая по значимости церков­ная должность после эконома. Скевофилакс заведовал церковной утварью храма или монастыря, следил за её сохранностью и своевре­менной заменой, когда она приходила в негодность. Обычно скево- филаксом был клирик в сане пресвитера (в женских монастырях эту должность могла занимать простая монахиня). В Великой Церкви Константинополя скевофилакс назначался императором. В его ве­домстве работали несколько письмоводителей — хартулариев.

Сакелларий — заведующий церковной казной (сакеллием).

Хартофилакс — хранитель архива крупных церковных центров (Великой Церкви Константинополя и других патриархатов), состави­тель важных церковных документов и консультант патриарха (митро­полита) по церковным вопросам и судья по дисциплинарным делам. Обычно должность хартофилакса исполнял клирик в сане диакона.

Экдик (адвокат) — церковный юрист, занимался защитой церков­ных интересов в гражданском суде. Эта должность перешла в Церковь из светского судопроизводства. Обычно экдиком был диакон. В Кон­стантинополе коллегией церковных экдиков заведовал протэкдик.

Апокрисиарий — полномочный представитель церковно-админи­стративной единицы (патриархата, диоцеза или монастыря) при бо­лее высоких гражданских или церковных учреждениях, а также при императорском дворе. Должность появляется в V в., но официально утверждается только при Юстиниане в первой половине VI в. для кон­троля над главами местных церковных администраций (Сод. ΙυδΙ. 1.3; Νον. Ιπδί. 6.2-3; 123.25). Главной задачей апокрисиариев были пред­ставительские функции при императорском дворе. Главные патриар­хат ы, митрополии и архиепископии имели в Константинополе своих апокрисиариев на постоянной основе. Апокрисиарием в Константи­нополе с 579 по 586 г. был, например, будущий Римский папа Григо­рий /(Великий). Во многом функции апокрисиариев пересекались с функциями референдариев (см. ниже). Церковная по происхождению должность апокрисиария перешла затем в государственную бюро­кратию (упомянута в сочинении имп, Константина Багрянородного «О церемониях», середина X в.).

Референдарий — служил представителем патриарха Константино­польского при императорском дворе. Эта должность была заимство­вана Церковью из византийской имперской бюрократии, в которой

Раздел II. Церковь в христианской империи (313-843 гг.) коллегия референдариев осуществляла связь между императором и некоторыми государственными чиновниками. В Церкви патриарши­ми референдариями обычно были диаконы.

Система особых административных должностей — оффициев, воспринятая Церковью от государства, способствовала упорядоче­нию и формализации текущих церковных дел. Уже с IV в. Церковь формирует собственный чиновничий аппарат. Разумеется, проник­новение в Церковь элементов делопроизводства и выстраивание церковного управления по образцу государственной администрации иногда порождало негативные явления бюрократии, карьеризма, ин­триганства. Однако выбора не было — ведь для столь крупных обще­ственных институтов, каким со временем стала Церковь, нет иного способа обеспечить эффективное управление, кроме как посред­ством сложного административного аппарата. Расширение и услож­нение церковной организации, её формальное уподобление системе имперской администрации стало прямым следствием превращения христианства в государственную религию в IV — начале V в.

Формирование церковной системы митрополичьих провинций (окру­гов). Права и обязанности митрополитов (свящ. Д. Пашков). Болезнен­ный и стихийный процесс централизации церковного управления в III в. (см. выше 1.3.а) был поставлен под контроль только с появле­нием верховного арбитра этой борьбы — Вселенского Собора. Епи­скопы, собранные в 325 г. императором св. Константином в Никее, воспользовались рамками внутриимперского управления, которые возникли в результате удачной территориально-административной реформы уже известного нам гонителя христиан имп. Диоклетиана (284—305 гг.), продолженной Константином Великим.

По этой реформе империя была разделена прежде всего на четы­ре префектуры (ргаеГесШгае) во главе с префектами (ргаеГесй): Гал­лия, Италия, Иллирик и Восток. Префектуры делились на диоцезы (сйосезез), во главе которых стояли викарии (уюагп), иначе экзархи (греч. εξαρχοι)¹. Третью административную ступень составляли про­винции (ргоупилае), или епархии (έπαρχίαι), которые возглавлялись чиновниками с титулом ргаеМез (= шсНсез = сопмйагез = гес1оге$ = соггес/огез) ^{[70] [71]} . Каждая провинция имела главный город, митрополию (μητρόπολις).

Для нас в этой реформе особенно важно то, что Диоклетиан, умножив число провинций, привёл их в соответствие с этнокультур­ными границами естественных областей империи. Число провинций, доходившее в начале его правления до 45, увеличилось в результате реформы более чем вдвое. Никейский Собор воспользовался только этим низшим уровнем административного деления Империи.

К началу IV в. диоцезы и провинции префектуры Восток были следующие:

Ае^урЩз: 1дЬуа зирепог, ЫЬуа тГепог, ТйеЬа18, Ае§ур1и$ Ιονΐα, Ае§урШ$ НегсиНа.

Опепв: АгаЫа, Ра1ае8Йпа (1-я, 2-я и 8а1и1ап§), Рйоешсе, Рйоешсе ЫЬапеп818,8упа Сое1е, Аи^и^а ЕирЬга1еп818, СШс1а (1-я и 2-я), 1$аипа, Сургиз, Ме8оро1агта, Озгоепе.

Ропбса: ВйИута, Сарраёоыа, Оа1айа, РарЫа^ота, ϋίοδροηίπδ, Не1епоропШз, Ροηίπδ Ро1етотаси8, Аплета (1-я и 2-я).

А$1апа: РатрйуНа, РЕгу^ха, А81а Ргосоп8и1ап8, ЬусНа, Сапа, 1п8и1ае, ΡίδίάίΒ, НеПезропШз, Ьус1а.

ТЪгааа: Еигора, Ююёоре, Т1лас1а, Зсуййа, Моез1а (1-я и 2-я), Оас1а, Маседота, ТйеззаНа, Асйага, Оагёап1а, Ερίηΐδ, Ргаеуа1йата.

Собор поставил территориальную организацию Церкви в строгое соответствие с делением империи на провинции (епархии)^[LXXII]. Выбор и поставление епископа предоставляется епископам только данной гражданской провинции (прав. 4); для этого они должны были соста­вить чрезвычайный собор, при этом общего присутствия не требова­лось строго. Отцы Никейского Собора ввели в употребление термин митрополит (μητροπολίτης), обозначающий епископа митрополии — главного города провинции. За митрополитом было закреплено пра­во и утверждать выбор, и совершать поставление нового епископа.

Если 4-е правило говорит о чрезвычайных соборах, в которых епископы участвовали по возможности, то 5-е правило устанавлива­ет регулярные соборы с обязательным участием всех здравствующих епископов: «...признано благом, чтобы во всякой епархии дважды в год были соборы... один перед Четыредесятницей, дабы чистый дар приносился бы Богу по удалении всякой боязни, другой же — око­ло осеннего времени». Таким образом, благодаря фиксированным границам церковных областей появляется возможность регулярно (дважды в год) собирать епископов каждой провинции для совмест­ного решения вопросов общей значимости, превышающих компе-

Раздел II. Церковь в христианской империи (313-843 гг.) тенцию отдельного епископа (спорные судебные, дисциплинарные, богослужебные вопросы и т.д.). Эти соборы становятся важнейшим объединяющим фактором церковного общения. Локальные нерегу­лярные собрания епископов, характерные для доконстантиновской эпохи, уходят в прошлое.

Согласно I Вселенскому Собору с важными дополнениями Ан­тиохийского Поместного Собора 341 г. (иногда датируется около 330 г., ср. прав. 9, 11—16, 19, 20), в круг обязанностей митрополитов входило следующее: подготовка и созыв Соборов, председательство на Соборах, а также наблюдение за своевременным выполнением их решений на территории каждой епископии. Только Собор с участи­ем митрополита считался «совершенным», т.е. законным, легитим­ным. Без письменного согласия (грамоты) митрополита епископ не имел права отлучаться из своей области для ведения дел в столице. Однако митрополит не имел права решающего голоса на Соборе — его воля должна была подчиняться мнению большинства. Митропо­лит также не имел права единолично вмешиваться в дела отдельных епископий своего округа. Главенство митрополитов в крупных цер­ковных округах основывалось на чисто практических соображениях, о чём недвусмысленно говорится в прав. 9 Антиохийского Собора: «...ибо в митрополию отовсюду сходятся все, имеющие дела».

Таким образом, с I Вселенского Собора над рядовыми епископа­ми («епархиотами» по словоупотреблению той эпохи) возвысились митрополиты, после полувекового неупорядоченного процесса борь­бы за первенство получившие некоторые формальные права власти. Поэтому можно говорить о «примате митрополитов» в ограниченном названными канонами объёме. Это значит, что самовластие еписко­пов внутри своих парикий осталось прежним, кроме одного обстоя­тельства: решения регулярных провинциальных соборов с этого мо­мента становятся для всех епархиотов обязательными.

Церковные провинции, как они были задуманы Никейским Со­бором, оказались очень удачными территориальными образованиями для проведения регулярных (дважды в год) соборов, как предписано в 5-м Никейском и 20-м Антиохийском правилах. Это определение, с некоторыми вариациями, было повторяемо в дальнейшем на про­тяжении всей эпохи Вселенских Соборов. С одной стороны, это свидетельствует о том, насколько трудным оказалось повсеместное выполнение этих канонов. С другой стороны, звучавшие на протяже­нии веков настойчивые требования, чтобы в провинциях исправно проводились регулярные соборы, свидетельствует об их безусловной

ценности и пользе. Например, IV Вселенский Собор (прав. 19) отме­тил, что в епархиях не проводятся установленные канонами соборы, и потребовал их созыва дважды в год там, где покажется приличным епископу митрополии.

Далее по времени следуют новеллы имп. Юстиниана. Новелла СХХ1П, 10 (546 г.) повелевает созывать епархиальные соборы один или два раза в год. В новелле СХХХУП, 4 (565 г.) император пове­левает, чтобы епископы провинции сходились на собор по крайней мере один раз в год. В этом императорском законе гораздо подроб­нее, чем в приведенных канонах, перечисляютя возможные пред­меты к обсуждению на соборах: канонические вопросы, предметы веры, церковного управления и пр. В следующей, 5-й главе этой же новеллы император распоряжается не ограничиваться проведением регулярных соборов и проводить, если это необходимо, чрезвычай­ные соборы в любое время года. Насколько важное значение при­давал император этому вопросу, видно из последней, 6-й главы этой новеллы, в которой он поручает губернаторам провинций побуждать и митрополитов, и епархиотов исправно составлять соборы, а в слу­чае их инертности докладывать об этом императору.

Практически те же требования (с менее подробным изложени­ем сравнительно с новеллами Юстиниана) повторяли Трулльский (прав. 8) и II Никейский (прав. 6) Вселенские Соборы.

Все эти данные свидетельствуют о том, что в Византии долгое время сознавалась ценность института регулярных соборов, которые в свою очередь неотделимы от правильно устроенной церковной об­ласти (епархии, диоцеза). Поэтому приведённые каноны обеспечи­вают и охраняют не только институт епархиальных соборов, но и всю территориальную структуру Церкви.

Патриархаты. С появлением официально признанных церковных центров — митрополий и установлением «митрополичьего примата» не закончилось дальнейшее усложнение церковного территориаль­ного устройства и административной иерархии. К началу IV в. среди епископских кафедр заметно выделялись три: Александрийская, Рим­ская и Антиохийская, поскольку сложился долговременный обычай, чтобы в подчинении епископов этих трёх городов была не одна, а несколько гражданских провинций. Этот обычай был утверждён от­цами I Вселенского Собора 325 г. (прав. 6). В то время названные ка­федры ещё не назывались «патриархатами», однако сила авторитета и обширность относящихся к ним территорий ставила их в привиле­гированное положение. В последующие десятилетия эти кафедры бу­

дут стараться еще сильнее упрочить свое особое место во Вселенской Церкви, в результате чего появится новая ступень высшей епископ­ской власти - патриархат. Развитие событий можно вкратце пред­ставить следующим образом.

Кафедра Рима в течение следующих за Никейским Собором де­сятилетий выступала в защиту православной веры и её сторонников, утверждая свое первенство в общецерковной жизни. Папа Юлий I (337—352 гг.) аннулировал соборное низложение свт. Афанасия и Маркелла, подавших ему апелляцию, и призывал восточных епи­скопов на пересмотр их дела к себе в Рим¹. Заступничеством Рима в судебных делах пользовались и другие восточные епископы. Так, настоящей апелляцией выглядит обращение весной 404 г. св. Иоан­на Златоуста к папе Иннокентию I (402—417 гг.). Так же поступают и низложенные на Эфесском Соборе 449 г. Флавиан, Евсевий и Феодо- рит, причем Евсевий просит папу Льва Великого восстановить его в прежнем достоинстве, а Флавиан прямо называет свое послание Льву апелляцией. Присутствие Феодорита на Халкидонском Вселен­ском Соборе обосновывалось тогда тем фактом, что он был восста­новлен в своем епископском достоинстве папой Львом; фактически отцы Халкидонского Собора признавали за папой право принимать подобные апелляции и пересматривать результаты соборного суда^{[73] [74]}.

Кафедра Александрии к концу IV в. имела исключительный авто­ритет на востоке империи, прежде всего благодаря стойкости свт. Афанасия в период арианской смуты. Учение Аполлинария Лаодикий- ского (см. ниже) было также впервые распознано в Александрии, на соборе 362 г. под председательством свт. Афанасия.

Эдиктом имп. Феодосия 7 от 28 февраля 380 г. объявлялась в ка­честве кафолической та вера во Св. Троицу, которую исповедуют в Риме папа Дамас и в Александрии еп. Пётр (Сод. ТНеод. ХУТ, 1.3). Та­ким образом, за Римом и Александрией признаётся значение важ­нейших центров христианской империи. К концу IV в. примат Рима и Александрии, с неоспоримым преимуществом Рима, становится

II.3. История институтов и богослужения фактом, нашедшим формальное закрепление в императорском за­конодательстве. К этому же времени окрепло политическое значение кафедры Нового Рима, Константинополя, и александрийские пред­стоятели вступают с ним в непрерывную борьбу за власть на востоке империи. Созванный Феодосием Великим в 381 г. Константинополь­ский Вселенский Собор наделяет столичного предстоятеля некими «преимуществами чести», пока без каких-либо властных полномо­чий (прав. 3). Эти привилегии начинают толковать в столице расши­рительно, на деле реализуя их скрытый потенциал.

Фактическая юрисдикция Константинополя очень быстро стано­вится поразительно обширной в территориальном отношении. Так, местный Константинопольский собор в 394 г. рассматривал, вопреки 2-му правилу II Вселенского Собора, дело о низложении митропо­лита Востры Аравийской Вагадия и неканонической хиротонии его преемника Агапия. Решающим этапом в распространении влияния Константинопольской кафедры на Асию и Понт по справедливости считается период, когда епископом Константинопольским был свт. Иоанн Златоуст. В 402 г. он председательствует в Эфесе на церковном суде и низлагает шестерых епископов, виновных в симонии (Палла­дий. Диал. XV). Имеются свидетельства о фактическом первенстве Иоанна Златоуста даже во всей Малой Азии.

Ср. сообщение Феодорита Кирского\ «И такое попечение имел он не только о своём городе, но и о всей Фракии, которая разделе­на была на шесть провинций, даже о целой Асии, управлявшейся одиннадцатью архонтами, да и весь Понтийский диоцез, имевший столько же провинций, как и Асия, украшал он теми же законами» (Церк. ист. V, 28).

Таким образом, к середине V в. происходит становление высшей формы территориальной организации Вселенской Церкви, которая позже получит наименование патриархатов. Следует отметить, что этот процесс проходил не менее болезненно, чем в свое время рожде­ние митрополий. IV Вселенский Собор в Халкидоне (451 г.) по