Вернёмся к родственной консолидации

Итак, согласно теории «эгоистичного гена», объектами эволюции являются раз­личные массивы генетической информации, а не отдельные организмы или молекулы. Тог­да организмы и молекулы - не более, чем инструменты, обеспечивающие эволюционное процветание этих массивов. А раз это так, то жизнь и репродуктивный успех одной особи (носителя этой информации) могут быть «разменяны» на жизнь и репродуктивный успех других особей, несущих ту же самую информацию в своих генах (для краткости обычно говорят - «несущей те же гены»). Этот размен выгоден, если его результатом является по­вышенная вероятность долговременного процветания этих общих генов.

На практике полного совпадения генетической информации не требуется, но сте­пень этого совпадения имеет очень большое значение. Численная величина этого совпаде­ния называется коэффициентом родства (г), который обозначает долю общих генов (сте пень одинаковости этой информации) у рассматриваемых особей. Величина г может варьи­ровать от 0 у полностью неродственных организмов, до 1 - у монозиготных близнецов или биологических клонов. Впрочем, пар организмов со строго нулевым г не существует - все мы, живущие на Земле, хотя бы чуть-чуть, да родственники...

Как мы уже упоминали, уже у бактерий и простейших наблюдаются объединения не­родственных особей, направленные на решение общих задач. Но такие объединения очень недолговечны, так как в них неизбежно появляются эгоистичные мошенники, паразити-руклцие на общегрупповых трудах и в конце концов разрушающие группу. Совсем другое дело - группы близких родственников. Самым сильным примером такой группы является любой многоклеточный организм, например, человек. Взаимопомощь, взаимоподдержка и взаимопожертвование отдельных клеток многоклеточного организма воистину безгра­ничны. Почти все клетки человеческого тела бесплодны, но с полной самоотверженностью трудятся на благо очень немногих половых клеток, которые, в благодарность, абсолютно честно передают их «коллективные» гены в следующее поколение. Клетки печени всецело доверяют клеткам-фагоцитам крови, твёрдо рассчитывая на добросовестность выполения ими их специфической деятельности во благо всего организма, включая, если нужно, ге­роическую гибель в борьбе с инфекцией. И наоборот, фагоциты столь же твёрдо «рассчи­тывают», что гепатоциты (клетки печени) «костьми лягут», но защитят кровоток, где они обитают, от токсинов кишечной микрофлоры. Почему так? Откуда такая всепоглощающая братская любовь?

Вспомним, что все клетки многоклеточного организма, и опять же, человека в том числе, - есть генетически тождественные потомки одной единствен ной клетки, зиготы (биологи говорят: её клоны); их геном тождественен не только геному клетки-прародитель­ницы, но и друг другу. Коэффициент родства отдельных клеток многоклеточного организ­ма точно равен единице, из чего вытекают очень далеко идущие последствия. И более того

ВСЕ известные нам многоклеточные организмы - это сообщества клеток, являющихся такими вот абсолютными родственниками. Почему? А потому, что только полное генети­ческое (читай - информационное) тождество, в силу законов не столько биологии, сколько математики, может надёжно противостоять проискам мошенников. Причём от самих участ­ников таких групп не требуется ни малейших проблесков интеллекта.

Эта математика, сформулированная Джоном Гамильтоном в 1972 году, вкратце та­кова: если акт собственного самопожертвования, влекущий полную гибель собственного комплекта генов, повлечёт появление (или «неисчезновение») двух (и более) комплектов в лице других особей, то общее количество именно этих генов в мире будет удвоено, что и есть эволюционный успех данного массива генетической информации. В терминах мате­матической теории игр такое явление называется «положительной суммой игры» - когда совокупный выигрыш команды повышается, несмотря на проигрыш отдельных игроков. Поскольку приведшая к успеху родичей самопожертвенность будет прописана в генах и жертвователя, и спасённых (они ведь генетически тождественны), то значит, будет удвоено и количество генов, побуждающих к самопожертвенности в пользу близкого родича. Ведь эти гены - есть неотъемлемая часть всего генома Гены же мошеннического поведения (как говорит нам математика) таким образом распространяться не могут, так как «сумма игры» при мошенничестве поголовно всех участников группы (а они ведь тоже генетически тож­дественны!) не может быть положительной; она в лучшем случае нулевая. Таким особям группироваться невыгодно.

Понятно, что именно удвоение количества данных генов в результате жертвы не обязательно - достаточно, чтобы спаслось чуть больше, чем погибло, а степень родстваможет быть меньшей единицы - с соответственным ростом доли спасённых. Другой ос­новоположник теории родственного отбора, Джон Холдейн, обрисовал этот закон очень образно и наглядно: «Я готов отдать свою жизнь за двух родных братьев, или восьмерых кузенов». Он имел в виду, что двое родных братьев (или восемь кузенов) суммарно несут в своём генофонде всю (ну или почти всю) полноту генетической информации автора этого высказывания, и его личная гибель в обмен на спасение восьмерых кузенов не скажется от­рицательно на эволюционных перспективах его, Холдейна, генофонда.

Ну строго говоря, даже при таких условиях наблюдаются случаи «сепаратизма», когда отдельные клетки таки пытаются «перетянуть одеяло на себя», например, в форме раковых опухолей. Очень уж велик соблазн сжульничать... Но такие попытки лишены эво­люционного смысла, ибо буквально обрывают генетическую линию данного организма, поддерживая эволюционный успех «правильных» родственно-консолидированных групп.

В сравнении с прочими видами консолидаций, РК обладает наибольшей эволюци­онной долгосрочностью, хотя основана она на не слишком долгосрочной ЭСС - «поддержи родственника здесь и сейчас». Указанная долгосрочность - есть следствие высокой про­пускной способности информационного канала между поведением родственных особей и их генофондом. Другими словами, поведение в данном случае влияет на генофонд по крат­чайшему пути - почти столь же короткому, как и в случае инстинктов самосохранения, что приводит к мощной генетической поддержке альтруизма по отношению к родственникам. В терминах уже упомянутой «теории игр» получается, что знак и величина «суммы игры» в этом случае выражается математически точно и конкретно - как количество информа­ционно-подобных генов, перешедших благодаря этой жертве в следующие поколения. Во всех других случаях альтруизма, эта «сумма игры» повышается гораздо более косвенно и опосредованно.

Эта полная внутриорганизменная солидарность отнюдь не мешает всему организму быть нечестными по отношению к неродственному; но об этом у нас будет отдельный раз­говор далее.

На организменном уровне РК достигает апогея своей эффективности у социальных насекомых. И хотя высокая социальность, как насекомых, так и других видов, может воз­никать и поддерживаться не только родственной консолидацией, но высокая генетическая общность особей колонии этому чрезвычайно способствует, в чём мы убедились выше. Не-

спроста эусоциальность (высшая форма социальности насекомых) была впервые замечена и чаще всего встречается у гаплодиплоидных видов, для колоний которых типично очень высокое генетическое родство, равное 3/4. Гаплодиплоидны, например, муравьи и пчёлы, трудолюбие которых и преданность своей семье неспроста вошли в пословицы и поговор­ки. Важно, что здесь имеет значение именно родство, а не гаплодиплоидность - диплоидные термиты ничуть не менее дружны и самоотверженны, но их генетическая общность очень высока по другой причине - широкой практике инбридинга. При гибели членов «царского рода» термитника их заменяют отдельные рабочие особи, которые являются близкими род­ственниками, и их потомство уже имеет более однородный геном, чем изначально.

У людей, как диплоидных организмов, степень родства, как правило, не превышает 1/2. Такое родство наблюдается между полнокровными братьями и/или сёстрами (сиблин- гами) и между родителями и детьми, и весьма способствует консолидированности, хотя и далёкой от «коммунистического» единения клеток многоклеточного организма.

Но это всё лишь предпосылки. Сама по себе генетическая общность, будучи всего лишь информационным сходством геномов, не может автоматически влечь какой-то спе­цифической реакции. Родственно-альтруистическое, как и любое другое врождённое, по­ведение может вырабатываться лишь в ходе длительного отбора случайных вариаций и по физическому смыслу может представлять собой лишь реакцию на какой-то стимул или сигнальный признак. Отбор может закреплять такую реакцию на такой стимул, если этот стимул будет ассоциирован с генетическим родством, так как это расширит множество ге­нов поддержки родственника (см. выше), но без этого внешнего признака преимущества поддержки близкого родственника не могут реализоваться. Однояйцевые близнецы име­ют г=1, но величина их взаимопожертвснности очень мало отличается от таковой между обычными сиблингами, хотя «по идее» они должны быть дружны между собой ничуть не меньше, чем клетки одного организма. Почему? Потому, что однояйцевые близнецы встречаются гораздо реже, чем обычные братья или сёстры (включая разнояйцевых близнецов), чей коэффициент родства равен 1/2. Поэтому отбор, вырабатывая родственное поведение, поддерживает его более-менее адекватным типичному коэффициенту родства потомства одних родителей, который равен 1/2. И тот факт, что у данной конкретной редкой пары он гораздо выше, может «заусредниться».

Внешних же признаков, позволяющих распознать близкое генетическое родство не гак уж и много, особенно, если вести речь о каких-то не слишком высокоинтеллектуальных существах. Фактически основным сигнальным признаком такого рода является факт длитель­ного совместного проживания. С одной стороны, этот признак достаточно надёжен, так как принадлежность к той или иной генетической общности и проживание на ограниченной об­щей территории - вещи взаимосвязанные; с другой - он малоселективен. Другими словами, ориентируясь на совместность проживания, сложно отделить родных братьев от, скажем, троюродных и даже более отдалённой родни, более подпадающей под определение «сопле­менник». Довольно метко эту мысль сформулировал Докинз в [2] - «механизм родственного отбора не «требует» чёткой идентификации организма как родственного». Плохо ли это? С позиций краткосрочной заботы о ближайших родственниках, это,конечно, не здорово. Но как мы уже знаем, всякая неточность стремления к краткосрочным целям открывает (в прин­ципе, конечно) перспективы достижения целей более долгосрочных! В данном случае - неточ­ность идентификации непосредственных родственников расширяет круг возможных получа­телей и дарователей родственного альтруизма - вплоть до всего племени, нации, и в пределе - всего человечества. Что, в свою очередь, повышает степень долгосрочности достигаемых це­лей такого поведения, и, соответственно - долговременность процветания нас как вида.

Принятие во внимание других признаков генетической общности принципиально дела не меняет. Степень родства членов, скажем, племени в большинстве случаев уверенно отлична от нуля - ведь это репродуктивно довольно-таки изолированные группы, и по­этому сходство типичных черт лица, фигуры, привычек и т.п., характерное для племени, сопоставимо со сходством тех же внешних признаков, характерных для ближайших род­ственников. Поэтому мы полагаем т.н. «национальную» консолидированность фактически вариантом родственной, хотя в смысле арифметики родства поддержка столь далёких род­ственников и малоцелесообразна. Опять же - реальная степень генетической общности в каких-то конкретных случаях может и не быть высокой (собственно, её может не быть во­все), но поскольку инстинктивные механизмы срабатывают на вполне формальные внеш ние признаки, РК может срабатывать и в таких расширенных вариантах. Да, конечно, люди, составляющие какой-то социум, - это не клетки, составляющие организм; их поведение (реакция на окружающее) определяется не только генами. Человек может любить своего брата (и даже ребёнка) вполне разумно, тем не менее, законы генетики для них отнюдь не отменяются. Более того, идеалистически настроенные граждане такую разумную любовь скорее всего назовут циничной и ненастоящей, приветствуя как раз иррациональную и без­отчётную её форму, характерную именно для инстинктов. Но так или иначе - генетическая целесообразность поддержки родственников никуда не исчезает и обеспечивает эмоциональный фон, поощряющий эту поддержку. Стало быть, всё вышеизложенное распростра­нять на людей вполне оправдано. Хотя и, возможно, с оговорками.

РК несомненно является эволюционной родоначальницей всех видов неродствен­ных консолидаций и часто с ними сочетается (к примеру, родственные чувства к двоюрод­ным братьям и более далекородственным соплеменникам могут усиливаться реципрокаль- ными отношениями между ними; почтение к родителям может приводить к сугубо верти­кально-консолидированным отношениям).

Вряд ли стоит сомневаться, что РК является «расширенной версией» родительских инстинктов и продолжает быть с ними тесно связанной.