Российская Федерация – светское государство. Никакая религия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной

“После принятия в декабре 1993 года новой Конституции РФ ряд положений действующего Закона вошел с ней в противоречие. Так, государственный контроль в сфере свободы совести и вероисповеданий закон устанавливает исключительно со стороны Советов народных депутатов (уже не существующих – А.Б.), и потому с 1993 г. всякий контроль со стороны государства практически отсутствует, что и привело к широкому распространению различных конфликтов на почве деятельности ряда новых религиозных организаций (“сект”). Практика регистрации религиозных организаций с 1990 г. выявила ряд недостатков, главный среди которых – отсутствие четких критериев отличия религиозной организации от нерелигиозной. Кроме того, нуждается в усовершенствовании и сам порядок регистрации. Новый Гражданский Кодекс требует регистрации не уставов религиозных организаций (как это делается сейчас), а самих организаций, что также требует внесения изменений в закон”7.

Перед учрежденной Государственной Думой вновь встал вопрос о пересмотре старого Закона, однако Дума первого созыва, несмотря на все усилия, не смогла прийти к единству мнения. 11 июля 1995 года Правительство РФ внесло в Государственную Думу Законопроект, однако одновременно были предложены еще два альтернативных варианта Законопроекта, для чего в Думе образовали согласительную комиссию, но она завершила работу к концу полномочий депутатов первой Думы. Только 16 мая 1996 г. соответствующий Комитет Госдумы второго созыва утвердил новый текст Законопроекта “О свободе вероисповеданий,” который был принят в первом чтении 10 июля 1996 года. По различным причинам разработка и принятие законопроекта откладывались.

В апреле 1997 года нам стало известно, что Законопроект будет обсуждаться в Палате по общественным объединениям и религиозным организациям Политического консультативного совета при Президенте Российской Федерации. Вот на этом этапе Общероссийское общественное движение “Россия Православная” включилось в обсуждение этого судьбоносного для России и миллионов православных мiрян Закона.

Наши эксперты – юристы, обществоведы, историки Церкви провели большую работу, подготовили ряд аналитических справок. На основании этого материала на заседании палаты Политического консультативного совета 29 мая мной был сделан доклад, который в сокращенном виде опубликован в газетах, а полностью вышел в июле в моей книге⁸.

В докладе вариант Законопроекта, принятого Думой в первом чтении, был подвергнут резкой критике. По нашему мнению, он не учитывал исторических, национальных и вероисповедных традиций России, не учитывал в должной мере тяжесть нынешнего духовного положения нашего Отечества.

Во время этого обсуждения нами были переданы комментарии к проекту наших юристов с 26-тью замечаниями, шесть из которых я привел в докладе, а в заключении было сказано:

“Замечания по этому законопроекту можно множить и множить. Достаточно сказать, что в нем много мест, которые просто не по-русски сформулированы, много и темных мест, есть ряд, как говорят юристы, “глухих” правовых норм, которые не будут работать. Но самое главное: законопроект не отражает реальную ситуацию в России. Он может создать и массу проблем в перспективе. Такие судьбоносные законы должны быть нацелены в будущее, а не плестись в хвосте политической злобы дня. К сожалению, от этого проекта остается тяжелое впечатление. Он требует даже не доработки, а коренной переделки. Если же он будет принят в таком виде, я уверен, что на важнейшем направлении жизни России будет создана угроза нашей национальной безопасности”9.

Наша позиция заключалась в том, закон должен быть жестче по отношению к сектантам и иностранным проповедникам. Святитель Геннадий Новгородский свидетельствовал: “Русский народ не смышлен в прениях о вере, он как ребенок”, – и призвал власти остановить тогдашних смутьянов и еретиков. Мы должны сознавать такую же ответственность, поскольку за годы государственного атеизма народ и без того был отдален от традиционной веры, от наших культурообразующих конфессий.

Когда Законопроект был принят Государственной Думой 18 и 23 июня 1997 г. в первом и втором чтении, нам было отрадно узнать, что по крайней мере одно наше замечание было учтено. 6 раздел 3-й статьи законопроекта, который гласил:

“Воспрепятствование родителями или лицами, их заменяющими, осуществлению права ребенка на свободу совести, выражающееся в принуждении его к участию либо неучастию в религиозных обрядах, в нанесении вреда его физическому и психическому здоровью, является основанием для привлечения к ответственности в соответствии с законодательством Российской Федерации”, — и явно нарушал права родителей, попирал вероучительные основы семьи, этот раздел был удален из принятого Думой Закона.

Кроме того в принятом Законе гораздо четче регламентировалась деятельность зарубежных религиозных деятелей, определялся срок признания модернистских религиозных течений в 15 лет для местных организаций и в 50 лет для всероссийских объединений, что, безусловно, ставило заслон деятельности подавляющего большинства сектантов.

И когда стала повторяться история лета 1993 года с международной реакцией на новый Закон, мы несмотря на то, что многое в новом Законе нам все же не нравилось, решили выступить с заявлением в поддержку этого варианта закона по одной простой причине – этот Закон все же ограничивал враждебную духовную экспансию.

Поэтому мы посчитали своим долгом в данной ситуации поддержать этот вариант закона, поскольку в целом он удовлетворителен по отношению к нормам международного права и составлен в русле многовековых традиций Европы, которые определяют взаимоотношения между верующими и государством.

Мы рассуждали, что лучше синица в руке, чем журавль в небе. Однако нынешний политический кризис, возникший вокруг принятия этого закона, вынуждает нас полнее и принципиальнее высказать нашу позицию.

Эту позицию мы кратко изложили в докладе на заседании нашей палаты в ПКС при Президенте России 2 сентября 1997 года. Дело в том, что особенно неприемлемо для нас то, что в новом варианте Закона было принципиально изменено его название. Вместо заглавия “О свободе вероисповеданий” было принята формулировка “О свободе совести и о религиозных объединениях”, сходная с заглавием Закона СССР “О свободе совести и религиозных организациях”.

Вот суть наших возражений против такой формулировки.

Статья 14 Конституции РФ гласит:

“1. Российская Федерация – светское государство. Никакая религия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной.

2. Религиозные объединения отделены от государства и равны перед законом.”

Безотносительно наших взглядов на традиции российской государственности (большинство православных мiрян относятся с симпатией к симфоническим отношениям Церкви и Государства в царское время) мы, являясь законопослушными гражданами современной России и принимая эту статью Конституции как данность, не можем не отметить явное противоречие этой статьи Конституции и названия закона “О свободе совести...”

Да, по Конституции Российская Федерация является светским государством, но ни в коем случае не атеистическим. Обратимся к понятию “совесть”, которое является ключевым в законе.

Понятие это ни в коей мере не является юридическим термином, и словосочетание “свобода совести” введенное российскими либералами XIX века в публицистический оборот в смысле политической терпимости к иноверию и атеизму, совершенно противоречит действительной онтологии понятия “совесть”. Это славянское слово сугубо христианского происхождения, означает согласие человеческой души с Божиим благовествованием, Божиим гласом в сердце людском. Богом данная лишь человеку свобода воли выбирать между добром и злом, между Господом и неверием в Него, не есть одинаково – совесть, но совесть только тогда, когда человек по своей воле выбирает именно Бога и Божье.

“Полный Церковно-Славянский Словарь”, составленный протоиереем Г.Дьяченко понятие “Совhсть” определяет как “ голос Божий, показывающий ведение (отсюда со-весть) воли Божией, относительно того, что должно и чего не должно делать человеку как разумно-нравственному существу” ¹⁰.

Г.Дьяченко определяет евангельским аналогом слова совhсть греческое понятие “dianoia”. Слову же dianoia (дианойя — А.Б.) соответствуют следующие значения: 1) размышление, 2) мыслительная способность, разум, дух, 3) образ мыслей, 4) мысль, намерение, 5) смысл¹¹, что конечно же в строгом этимологическом смысле не одно и то же, что слово “совесть” в русском языке.

Профессор Петроградской Духов­ной Академии С.М.Зарин, большой зна­ток древних языков, в своем фундамен­тальном труде “Аскетизм по право­­­­славно-христианскому учению. Этико-бого­словское исследование” пишет, ссылаясь на многочисленные места в Свя­щенном Писании:

“Совесть служит показателем вложенного Богом в человеческую природу знания добра и зла... Верховным Источником совести является Сам Бог, а потому совесть только тогда действует правильно, когда она возбуждается и управляется познанием Бога... Совесть является присущим человеку его внутренним светом ¹², – одним из важнейших проявлений и условий его богоподобия. В этом отношении совесть служит функцией духа (pneuma — пневма), как принципа божественной жизни в человеке ¹³. Как функция духа совесть есть вместе и функция сердца ¹⁴. Но как pneumaи kardia(кардиа — А.Б.) признаются органом богообщения и восприятия благодатного воздействия на человеческую личность Святого Духа, то совесть в качестве органа духа и сердца, при условии действительного усвоения христианского спасения, имеет своим высшим принципом Святого Духа, Им руководится, подкрепляется и утверждается... Наряду с другими богоподобными сторонами человеческой природы совесть становится органом богообщения, престолом Господа ¹⁵. Вот почему совесть служит также и органом богопознания” ¹⁶.

Более светский академик В.И.Даль определяет это слово следующим образом:

“Совесть – нравственное сознание, нравственное чутье или чувство в человеке; внутреннее сознание добра и зла; тайник души, в котором отзывается одобрение или осуждение каждого поступка; способность распознавать качество поступка; чувство, побуждающее к истине и добру, отвращающее от лжи и зла; невольная любовь к добру и к истине; прирожденная правда, в различной степени развития... Добрая совесть – глаз Божий (глас Божий)... Совестное дело, подлежащее суду совести, а не гражданскому закону. Совестный суд, учреждение, где известный разряд спорных дел разбирается по совести судей” ¹⁷.

Однако и в этом “приземленном” объяснении слова светится духовная природа понятия “совесть”, совершенно понятная в прошлом и просвещенному богослову и неграмотному крестьянину.

Таким образом, строгий понятийный подход исключает в русском языке формулирование российского закона о свободе вероисповеданий как юридического акта “о свободе совести”. Тем более, что в других вероучениях – буддизме, исламе, иудаизме, язычестве разных толков – религиозное понятие “совесть” отсутствует, поскольку эти вероучения не содержат догмата о Благой вести, они не опираются на Евангелие, их нравственные нормы и основы излагаются в иных религиозных понятиях и терминах. Хотя само природное свойство – обладание совестью присуще любому человеку, вне зависимости от его вероисповедания, но объясняет понятие “совесть” только христианство.

Исходя из этого, само название закона ставит в юридически неравное положение христианство и другие религии. Смотрите пункт 2 в 14 статье Конституции.

С точки же зрения христианства словосочетание “свобода совести” в юридическом контексте – абсурд, логический нонсенс. Но даже если ограничиться “современным” значением этого слова, например, следуя советской атеистической идеологии, С.И.Ожегов в “Словаре русского языка” совесть определял как “чувство нравственной ответственности за свое поведение перед окружающими людьми” ¹⁸. Но прямой смысл словосочетания “свобода совести” в этом толковании означают свободу “чувства нравственной ответственности за свое поведение”, то есть равную свободу нравственности и безнравственности.

Словосочетание “свобода совести” является калькой с немецкого “Gewissensfreiheit” и с английского выражения “Freedom of Consience” или французского “la Liberte de Consience”, происходящих от латинского “conscientia”. 

В наших словарях слова Consience и Gewissens хотя и переводятся как “совесть”, однако по этимологии они соответствуют нашему слову “со знание ”, так как и в английском и во французском корень “sience” означает “науку”, “знание”, но никак не “весть”, так и в немецком глагол “wissen” означает “знать” и “уметь”, а существительное “wissen” — “познание” и “знание”.

В польском языке это выражение выглядит как “prawo wolnosci sumienia”. То есть славянский язык дает совершенной иной корень, чем “весть”.

Любопытно, что статья 9 Европейской Конвенции по правам человека, которая соответствует 18 статье “Всеобщей декларации прав человека”, в информационно-аналитическом журнале “Религия и Право”¹⁹, переведена как “свобода мысли, сознания и религий”.

На духовный характер понятия “совесть” указывает и то, что в первые революционные годы партийцы избегали его употреблять, заменяя “революционной сознательностью ”.

Возьмем Конституцию Соединенных Штатов Америки, демократический строй которых изначально подразумевал религиозный плюрализм. Там в первой поправке (1791 года) говорится:

“Конгресс не должен издавать закона, относящегося к установлению религии или запрещающего свободное исповедание оной...”

Как видите, американские юристы, которых нам всегда ставят в пример, обходились без этого нелепого словосочетания и ясно выразили одной фразой отношение к религии в своей стране. Тем более Законодательство царской России, всегда весьма точное в своих формулировках, также не знает такого словоупотребления. В пору, когда в 1908 году обсуждался Государственной Думой Закон о веротерпимости и либералы толковали о “свободе совести”, протоиерей Иоанн Восторгов совершенно справедливо писал:

“Свобода совести... Но совесть всегда свободна и не может быть нигде, ни у кого и никем связана. Самое название, как видим, является нелепым. Иное дело — свобода вероисповедания, или же принуждение и насилие в вере” ²⁰.

Одно это смысловое противоречие ставит под сомнение глубокий уровень знания предмета специалистами, которые готовили законопроект.

В своих замечаниях к тексту Законопроекта, принятого еще в первом чтении, мы отмечали, что ряд его положений сформулирован не по-русски. Здесь мы вынуждены отметить, что переработанный Законопроект по-прежнему стилистически хромает.

Так например, неоднократно встречаются выражения “обучение религии” и “обучать религии” ²¹. По-русски можно сказать “обучать ремеслу”, “обучать началам какой-либо научной дисциплины”, “обучать манерам поведения” и т.п., но если выражение “обучать религии” не является очередной юридической “калькой” с какого-нибудь европейского языка, то речь можно вести лишь о неудачном филологическом новшестве, которое по смыслу означает “обучать вере” (religio — вера по латыни).

Как бы атеистически не были настроены составители закона, они должны понимать, что веру в худшем случае можно внушить (так бывает у сектантов, злоупотребляющих суггестивными методами обработки сознания), верующего же человека верою просвещает Сам Господь, Он один есть Источник этого высокого состояния духа и души.

Тут же следует говорить о “религиозном образовании” — “давать религиозное образование”.

Например статья 7 в пункте 3 могла бы звучать: