Источники 6 страница

А.С. Лукомский принимал самое активное участие в процессе генезиса белого движения, формирования Добровольческой армии, был помощником главкома ВСЮР, эволюционировав в период деникинской диктатуры от единомышленника генерала Деникина до участника военной оппозиции Врангеля против главкома.

П.Н. Краснов являлся атаманом Всевеликого войска Донского, жестко вел борьбу за власть в Белом движении с генералом Деникиным в 1918 году, в ходе которой имел серьезные политические столкновения с Лукомским, твердо проводившим политическую линию командующего Добровольческой армией. Немаловажно также и то, что оба произведения написаны примерно в одно и то же время.

Лукомский и Краснов используют большое количество документов, имевшихся в их распоряжении. Отдельные из них, особенно в работе Краснова, носят уникальный характер. Именно из данных документов можно составить цельное представление о некоторых аспектах взглядов военно-политического руководства и командования белых на проблему морального духа войск и его укрепления.

Для обеих работ являются типичными субъективизм и тенденциозность. В то же время, Лукомский, в отличие от Краснова, понимал свой субъективизм. Он писал, что правдивая история Гражданской войны «написана будет не ее современниками, а последующими историками, которые пользуются описаниями современников как материалом... Будут писать и делать заключения, как это представляется мне. А истина получается из описаний одних и тех же событий»[324].

Но Лукомский увлекается политической стороной событий. Военные же аспекты, а также проблемы воспитания личного состава частей и соединений белых в особенности, на многих страницах книги преподносятся фрагментарно, в постановочном ключе. Да и неприязнь к генералу Деникину особенно не маскируется автором.

Попытка Краснова быть объективным оказалась неудачной. Надо признать, что он — талантливый литератор. Стараясь подчеркнуть объективность, генерал Краснов пишет работу от третьего лица, именуя себя все время «атаман». Но это ему не помогло. В каждой строчке «Всевеликого войска Донского» чувствуется трагедия проигравшего борьбу за власть и вынужденного уйти с политической арены деятеля.

Выглядят неубедительными, например, попытки огульного обвинения Красновым Деникина в том, что последний якобы не заботился о воспитании доблести у добровольцев, не поддерживал крепкую воинскую дисциплину, традиции императорской армии, в том числе и российского патриотизма. Данная мысль у атамана проходит, судя по контент-анализу и факторному анализу[325], через все произведение.

Как итог, заметим: проанализированные работы отражают личностные позиции авторов. Под их концепции зачастую подгоняются и введенные в научный оборот уникальные документы. Тем не менее, без этих трудов исследование проблемы вряд ли можно считать полным.

Вышеизложенное позволяет заключить: подлинно научную картину исследования темы морального духа белых и его укрепления в годы Гражданской войны проанализированные мемуары обеих групп дать не могут. При всей их ценности приходится констатировать: среди авторов данных работ не было ни одного историка-профессионала. Поэтому они не могли, даже намереваясь достичь исторической правды, осознать те принципы и методы, которыми им приходилось пользоваться при написании работ.

Кроме того, авторы таких работ, взявшие на себя роль историков-любителей, не могли ясно поставить свою познавательную цель. И, следовательно, они, по меткой характеристике А.С. Лаппо-Данилевского, не могли предоставить систематическое единство своему знанию исторической действительности, «не смешивая разных понятий»[326].

В данной связи особую значимость приобретает тот факт, что в 20-е гг. XX в. в белой эмиграции появилась литература, которую, по моему мнению, можно считать исследовательскими трудами, выполненными не историками-профессионалами.

В 1921 г. в Праге вышла в свет книга бывшего начальника разведывательного и оперативного управления штаба Донской армии В. Добрынина об участии донского казачества в борьбе с большевизмом в 1917 – 1920 гг.[327] Она носит очерковый характер и рассчитана на иностранного читателя. Но в ней есть все признаки исследования. Автор не просто публикует большое количество документов, но и проводит их анализ. При этом старается сохранять объективность, не замалчивать неугодные факты.

Добрынин много внимания уделил анализу военных действий, несогласованности в действиях штабов Добровольческой и Донской армий, вызванных, в значительной степени тем, что генералу Деникину последняя армия в составе ВСЮР подчинялась только оперативно[328]. В данном контексте автор, правда довольно фрагментарно, в постановочном плане, осветил проблему воспитательного воздействия на личный состава Добровольческой армии. Он, в частности, замечает, что наличие большого количества офицеров в составе армии создавало трудности в воспитательной работе. Добрынин бросает косвенный упрек добровольцам, что они не всегда были патриотичны. По его мнению, это нашло отражение, в частности, в пренебрежительном отношении многих добровольцев к казакам.

С такой постановкой вопроса вряд ли можно согласиться. Здесь присутствует односторонность. Проблема взаимоотношений белых волонтеров и казаков на Дону в 1918 г. — неоднозначная тема. Ее, как показывает современный уровень накопления исторических знаний, целесообразно рассматривать не с сугубо военной точки зрения, а с военно-политической. Причем, политические аспекты проблемы, о которой идет речь выше, являются приоритетными.

В то же время, в труде Добрынина имеется уникальный, именно политический фрагмент. Он может дать современным исследователям довольно своеобразный методологический ориентир. Добрынин спрашивает: если бы за советскую власть действительно встала вся Россия, то «неужели бы горсть борцов не была бы раздавлена русским колоссом?»[329].

Ответ на вопрос дала, как стало ясным с дистанции времени, сама Гражданская война, жестокая, братоубийственная, растянувшаяся более чем на пять лет, охватившая все пространство Российской империи. Теперь, когда мы знаем о Гражданской войне значительно больше, чем в советский период, ответ на вопрос Добрынина очевиден: советская власть, особенно в первое время, пользовалась безоговорочной поддержкой далеко не всех россиян.

Однако для советской историографии подобные выводы Добрынина могли расцениваться только как «идеологическая диверсия». Не случайно, его книгу запрятали в спецхран.

Для современных исследователей умозаключение автора анализируемого очерка ценно тем, что в отличие от политизированной советской историографии, оно выдержано и исторически и логически и позволяет более взвешенно оценивать, в частности, морально-психологическое состояние личного состава войск противоборствующих сторон.

Вторая исследовательская работа, которая заслуживает, с моей точки зрения, отдельного анализа, — книга Г. Покровского[330] «Деникинщина. Год политики и экономики на Кубани 1918 – 1919 гг.», вышла в свет в Берлине в 1923 г. Она вызвала большой резонанс у эмигрантской общественности. Солидные журналы опубликовали рецензии на нее, дав противоречивую оценку. Но сошлись в одном: книга написана на богатом фактическом материале[331]. Научную весомость ей придает использование богатого документального материала: стенограммы заседаний Кубанской Рады, публикации официальных правительственных документов и материалов в официозе Кубани, а также воспоминания, разнообразная периодика. Особо необходимо подчеркнуть, что автор не скрывает своих антипатий к «деникинщине», о чем говорит само название его исследования[332].

Следовательно, здесь присутствует субъективизм, тенденциозность, вариации с фактическими неточностями в пользу авторской концепции, что существенно снижает значимость анализируемой работы. Нельзя не учитывать и локальности ее характера.

Относительно освещения Покровским моей темы замечу, что для него она не является приоритетной. Как показывает контент-анализ и факторный анализ данного труда[333], тема занимает менее 2 % объема книги. Между тем, автор, хотя и не военный профессионал, но смог достаточно тонко выявить пороки системы воспитательной работы в Добровольческой армии. Главная беда добровольцев — бесчинства по отношению к местному населению, особенно еврейские погромы, которые прокатились по территории, подконтрольной генералу Деникину[334]. Это снимало с белых ореол борьбы за правое дело. В такой ситуации патриотический лозунг «Великая, единая, неделимая Россия» девальвировался.

Правда, Покровский не удержался от предвзятостей в оценке морального духа белых. Они легко прочитываются современными историками. Их источник — конфронтационные отношения Деникина с Кубанской Радой[335].

Выходит, что работы Добрынина и Покровского взаимодополняют друг друга, являются небезынтересными историографическими фактами в исследовании темы морального духа белых войск, морально-психологического состояния офицеров и солдат. Построенные на богатом фактическом материале, источником которого являются, главным образом, документы, они стали первыми работами исследовательского характера в белоэмигрантской историографии, не потеряв до сих пор своей значимости.

Таким образом, в белоэмигрантской историографии 20-х гг. XX в. наблюдался повышенный интерес к только что минувшим событиям революции и Гражданской войны в России (1917 – 1920 гг.). Основная литература, выпущенная в свет, представляла собой воспоминания или мемуарно-исследовательские труды.

Появились и первые исследования, хотя авторы не использовали, однако, в полном объеме для своих работ богатые возможности источниковой базы, создававшейся в удивительно короткие сроки, и ставшей в самом начале довольно обширной и разнообразной.

Тема получила фрагментарное, часто сугубо постановочное освещение, главным образом в жестком критическом ключе. Подобное навеяно во многом близостью во времени сокрушительного поражения белых от красных, превратившего огромное количество людей в изгнанников, в том числе и авторов анализируемых трудов.

Развитие белоэмигрантской историографии по рассматриваемой теме в 30-е гг. XX в. обусловливалось рядом существенных обстоятельств.

Во-первых, политическая разобщенность в белой эмиграции усиливалась. Всякие попытки добиться политической консолидации не увенчались успехом. Уместно вспомнить в данной связи высказывание И. Гессена, члена ЦК партии кадетов, издателя знаменитого «Архива русской революции», о том, что эмигрантам было свойственно ревнивое искание не точек соприкосновения, а, напротив, пунктов отталкивания[336]. Политическая борьба развернулась в белой эмиграции прежде всего вокруг проблемы путей свержения советской власти. Выдвинулась на первый план также и проблема отношения к набиравшему силу германскому фашизму. Именно здесь в преддверии Второй мировой войны наметилась новая разграничительная линия между различными силами белой эмиграции[337].

Во-вторых, существенное приращение получила источниковая база, сосредоточенная, в основном, в Русском заграничном историческом архиве.

В-третьих, получила дальнейшее развитие библиографическая и литературно-критическая деятельность, благодаря которой современный исследователь получает большое подспорье в работе. Особого внимания заслуживает такое солидное издание как «Библиография Русской революции и гражданской войны (1917 – 1921)». Оно включает в себя почти всю напечатанную к 1938 г. литературу (фактически на всех языках). Издание является подлинным образцом исполнительской культуры и мастерства в своем деле. К нему было лишено возможности обращаться не одно поколение советских историков, что нанесло большой ущерб развитию исторической науки, для восстановления которого придется потратить много сил и средств[338].

В-четвертых, белоэмигрантским исследователям практически перекрыли доступ к советским источникам. Историки пользовались, главным образом, советскими официальными источниками. Доступ к ним становился все более затруднительным.

Установлена специфическая особенность: в анализируемом периоде стало меньше издаваться воспоминаний и мемуарно-исследовательской литературы[339]. Здесь сыграл роль временной фактор. Уже не было той оперативной реакции на события 1917 – 1920 гг., так как они несколько отдалились по времени. Больше стало выходить сборников статей[340], где фигурировали документы, из которых можно почерпнуть отрывочные сведения о деятельности командования белых по укреплению морального духа починенных им войск.

Появились и работы, претендовавшие на статус исследовательских трудов. Но авторы выполнили компилятивные труды, куда вошли известные к тому времени широкому кругу читателей факты из истории Белого движения, что преподносилось в качестве научной новизны[341].

В данной связи особую значимость приобретают две неординарные научные работы историков-профессионалов генерала Н.Н. Головина и полковника А.А. Зайцова.

Н.Н. Головин, бывший профессор Николаевской Академии Генерального штаба, выполнил на высоком уровне исследование «Российская контрреволюция в 1917 – 1918 г.»[342] Сам заголовок труда говорит о сфере научного интереса историка. Но Головин подготовил не узкое военно-историческое исследование, хотя военные аспекты занимают в его труде очень много места. Он поднял большой пласт социально-политических проблем, рожденных революцией. Особо ценны в рассматриваемой работе 80 приложений, органически связанных с основным текстом исследования. Здесь широко представлены документы, дающие небезынтересную картину и по исследуемой проблеме. Причем она, хотя и не является основной, но рассмотрена, что представляется особенно важным, в персонифицированном ключе.

Генерал Головин анализирует позиции белых вождей по вопросам укрепления морального духа, патриотического воспитания личного состава подчиненных им частей и соединений. Историк дает ценное обобщение. Его, если выражаться современным языком, используемым в научных трудах, можно сформулировать так: во взглядах военно-политического руководства и командования белых на проблему морального духа войск и его укрепления соблюдался принцип преемственности идей в развитии. Военачальники Белого движения пытались внедрять на указанном выше направлении лучшие традиции, накопленные в армии императорской России.

Одновременно автор указывает, что недостаточная четкость в выражении их политической позиции в фазе генезиса отрицательно сказывалась на морально-психологическом состоянии личного состава формируемой Белой армии. С таким обобщением, с точки зрения современного уровня накопления исторических знаний, можно согласиться.

Относительно труда А.А. Зайцова «1918 год. Очерки Русской гражданской войны»[343] необходимо подчеркнуть, что его автор — историк-профессионал, не принимавший активного участия в Гражданской войне, что позволило ему сохранить большую беспристрастность. Зайцов не использовал в своем труде архивных документов. Такое является слабым местом работы. Однако он дал тщательный анализ документов и литературы по истории Гражданской войны, критически подойдя к опубликованным к тому времени работам как в СССР, так и в белой эмиграции.

Небезынтересны подходы автора. Он вскрыл слабые места как в советской, так и в белоэмигрантской историографии Гражданской войны. Ученый посчитал, что отдельные труды советских историков, старающихся все объяснить противопоставлением победившего пролетариата «отмирающему капитализму» если не поверхностными, то наивными. Труды же эмигрантов, стремящихся объяснить все «подавляющей численностью красных и тем, что население еще не переболело большевизмом», тоже не вскрывают всех причин поражения белых. Историк справедливо отмечает, что нельзя рассматривать Гражданскую войну вне контекста событий в мире, особенно Первой мировой войны

Для понимания состояния морального духа противоборствующих сторон в безумии братоубийства представляют интерес позиции Зайцова о том, что особенности Гражданской войны обострили проблему многогранности военного искусства, сделали весьма условным опыт боевых действий Первой мировой войны. Это нашло отражение и в воспитательной работе.

Конечно, историк не рассматривает ее как приоритетную. Но в книге присутствуют небезынтересные факты и некоторые обобщения. Одно из них — осуждение вялых действий командования белых по укреплению воинской дисциплины, что негативным образом сказывалось на моральном духе войск. В частности, наблюдалась девальвация патриотических лозунгов, под которыми Белое движение выступало изначально.

Оригинальна и косвенно проходящая по контексту книги, как показывает ее текстологический анализ, мысль исследователя о том, что командование красных смогло строить воспитательную работу более эффективно, чем командование белых. Правда, у Зайцова здесь больше констатации, чем аргументации. Не показывает автор и конкретной воспитательной работы командования Белой армии.

Данный труд имеет солидную научную значимость. В частности, за счет общих подходов к анализу рассматриваемой в монографии проблемы. Их ядро — стремление ученого (пусть, правда, не всегда последовательное) к объективности и компаративному анализу советской и белоэмигрантской литературы, которая имелась в его распоряжении. В то же время, необходимо помнить, что сочинение Зайцова носит локальный и очерковый характер.

Таким образом, в 30-е гг. XX в. в белоэмигрантской историографии литература, по сравнению с 20-ми гг. XX в. получила солидное приращение научного характера. Наглядная иллюстрация тому — выход в свет серьезных научных исследований.

Историографическое исследование рассматриваемой проблемы в источниках и литературе белой эмиграции позволило выявить основные историографические тенденции ее развития.

1. Развитие историографии непосредственным образом зависело от конкретно-исторической обстановки генезиса и эволюции белоэмигрантского социума. Они обусловили выбор стержневой темы — революция и Гражданская война. В ней отразились политическая борьба в белой эмиграции, а также социально-политические, экономические и духовные условия бытия.

2. Базирование исследователей на добротной источниковой базе, сконцентрированной, главным образом, в РЗИА. Наличие литературной критики и хорошо поставленной библиографической работы.

3. Доминирование работ мемуарного и очеркового характера над исследовательскими трудами. Наличие в литературе фактографии при малом аналитическом материале. Введение в научный оборот уникальных документов. Множество разночтений, полярные оценки одних и тех же явлений, порожденные политической конъюнктурой, а также и плюрализмом мнений, отсутствие идеологического диктата над авторами.

4. Опосредованное, фрагментарное, часто сугубо постановочное освещение темы морального духа белых войск (не говоря уж о красных) и его укрепления сквозь призму многих проблем Гражданской войны. Доминирование критического аспекта, что связано с попыткой авторов работ разобраться в причинах поражения белых.

5. Постепенное затухание интереса к теме. Это обусловлено Второй мировой войной, по окончании которой белая эмиграция растворилась в более широкой общности — русском зарубежье[344].

«Пограничная» историография (60– 90-е гг. XX в.) характеризовалась рядом явлений, детерминировавших развитие исторической науки в русском зарубежье.

Во-первых, приращение в историографию темы. Его достигли посредством усилий авторов, которые уже не были ведущими фигурами в минувшей Гражданской войне. Более того, многие из них в ней не участвовали вообще. Все больше стало появляться произведений не на русском языке, а на языке стран проживания авторов трудов. Причем, зарубежная историография по проблеме Гражданской войны довольно обширна и многообразна. Так, изданный в Гааге в 1971 г краткий библиографический сборник иностранной, в том числе и белоэмигрантской литературы, рекомендует читателям более 500 работ[345]. Об обширности зарубежной историографии дает представление также и оригинальный библиографический справочник, составителем которого является Л.А.Форстер[346].

Во-вторых, параллельное развитие «пограничной» и советской историографии в 60 – 80-х гг. XX в. и нахождение с ней в конфронтации. Причем, нецелесообразно выявлять, кто здесь виноват больше, а кто меньше. Такая постановка вопроса, с научной точки зрения, была бы не совсем корректной. В период холодной войны напряженность, что уже доказано современной исторической наукой[347], нагнеталась с обеих сторон.

В-третьих, развитие «пограничной» историографии на сильной источниковой базе. Здесь можно выделить следующие аспекты:

1. Интересные документы и материалы отложены в различных научных архивах за рубежом, а также в архивах белой эмиграции. Значительное число документов и материалов хранится, к примеру, в архивах Гуверовского и Колумбийского университетов[348]. Особо много ценных документов есть в Русской коллекции Института войны, революции и мира Стенфордского университета (Калифорния), Здесь имеется 4 тысячи фондов, значительная часть которых так или иначе касается Гражданской войны[349]. В США также издано многотомное собрание документов Госдепартамента, имеющих отношение к событиям в России в 1918 – 1919 гг.[350]

2. Зарубежные историки могли также свободно пользоваться таким уникальным изданием, как «Архив русской эмиграции», вышедшим в свет в США в 1971 – 1973 гг. в четырех томах. По замыслу издателей, Архив русской эмиграции преследовал цель — «по возможности сохранить все еще оставшиеся и не погибшие в огне революции и эмиграции дневники, воспоминания заметки, рассказы, факты, как-то характеризующие эту трудную эпоху». Составители признавали, что не все материалы равнозначны.

Однако дневники министров, военных вождей и иных людей, от тех, кто играл первые роли, и до тех «бесхитростных воспоминаний простых рядовых участников, все представляют для историка ценность и все это по возможности должно быть сохранено»[351].

Хотя данный архив издавался в США, в его основу были положены материалы Военно-исторического архива в Париже. Активное участие в издании принимал А.Геринг, редактор-издатель журнала «Военная быль», составитель библиографии русской военной печати за рубежом[352].

3. Есть большое количество мемуаров и периодики белой эмиграции. Несмотря на определенный спад интереса к проблеме, продолжали все-таки публиковаться воспоминания участников Белого движения[353].

4. В то же время, исследователи русского зарубежья не имели доступа к огромному пласту документов, хранящихся в СССР (впрочем, как и советские историки к зарубежным документам). Работы историков русского зарубежья по проблеме Гражданской войны в СССР почти не издавались.

Правда, в СССР переводились и издавались заграничные публикации, но только принадлежавшие ученым, специализировавшимся на российской Гражданской войне. Причем, приоритет отдавался тем работам, где методологические подходы, верификационные суждения и оценки особо не шли вразрез с господствовавшими в советской исторической науке. К примеру, работа итальянского историка Дж. Бофы. В ней, в частности, отмечается, что вокруг офицеров Добровольческой армии группировались обанкротившееся сторонники монархии и буржуазной Реставрации[354]. То есть, Бофа исповедовал методологический подход, который совпадал с тем, что господствовал в советской официальной исторической науке.

В-четвертых, некоторое относительное ослабление внимания историков русского зарубежья к исследованию проблем Гражданской войны, которое имело место в 1945 – до начала 1960-х гг. Подобное, с моей точки зрения, обусловлено тем, что исследователи осмысливали события минувшей Второй мировой войны, сложившиеся после нее социально-экономические, геополитические и духовные реалии в сообществе мировых цивилизаций, роль и место в них русского зарубежья как неординарного социума. Это нашло конкретное выражение в приоритетах научно-исследовательской работы.

Относительно воспоминаний, изданных в русском зарубежье в начале 1960-х гг.[355], исходя из контент-анализа и факторного анализа мемуаров, указанных в подстрочном примечании[356], позволю дать следующие обобщения: оценки Белого движения мемуаристами стали отличаться большей выдержанностью. Здесь положительно влияние временного фактора.

В то же время, он сыграл свою отрицательную роль в плане точности сообщаемых в произведениях фактов; авторы сделали больший акцент на показе патриотических чувств белых волонтеров, особенно в период Первого Кубанского («Ледяного» похода). На данном фоне допускается идеализация морально-психологических качеств личного состава Добровольческой армии; рассматриваемая тема нашла фрагментарное освещение. Все это окрашено чрезмерной экзальтацией и ностальгией авторов по безвозвратно ушедшей молодости и старой России, «не вздыбленной революцией».

В целом, группа проанализированных мемуаров представляет, в первую очередь, небезынтересный историографический факт.

Наиболее значимое явление в «пограничной» историографии — книга Д. Леховича «Белые против красных. Судьба генерала Антона Деникина»[357]. Ее опубликовали в Нью-Йорке в 1974 г. В СССР не переводилась[358], но критиковалась с известных позиций советской исторической науки. Пример тому — работа С.К. Хмелевского. Историк упрекал Д. Леховича в том, что бывший доброволец стал респектабельным нью-йоркским банкиром, что он полностью идеализирует образ бывшего вождя Белого движения. Полемизируя с автором, С.К. Хмелевский излагает свою позицию декларативно, с обвинительным уклоном, приводя к упрощённому знаменателю: всё, что делали красные — хорошо, а что белые — плохо[359].

Однако анализ книги Леховича показывает, что однозначные, прямолинейные оценки, априорные суждения здесь неуместны.

Рассматриваемый труд, представляющий биографию вождя Белого движения от рождения до смерти, выходит, между тем, далеко за рамки данного жанра. Главное его достоинство — введение в научный оборот большого количества документов. Особую ценность представляют отрывки из писем и литературных рукописей Деникина 1915 – 1947 гг., опубликованные с разрешения вдовы генерала Ксении Васильевны Деникиной (урождённой Чиж). Опирался Лехович и на архивные документы, хранящиеся, в частности, в Калифорнийском университете (США).

Автор излагает личную версию жизни и деятельности Деникина и тех исторических событий, субъектом которых являлся и сам. Взгляд на генерала Деникина у его биографа сдержан, без экзальтации. Этим он существенно отличается от классических биографов исторических деятелей. Исследователь не идеализирует свою историческую персоналию, резко критикует действия белого вождя, глубоко вскрывает причины его неудач. Старается Лехович объективно оценить и противников-большевиков, но это у него не всегда получается.

Автор раскрывает взгляды генерала Деникина на проблему морального духа и его укрепления. Он генерал старался действовать в рамках лозунгов «Великая, единая, неделимая Россия» и «Борьба с большевизмом до полной победы».

В основу морально-психологической закалки офицеров и солдат ВСЮР Деникин положил лучшие традиции армии императорской России. Однако биограф генерала не смог показать того, что белый вождь был вынужден внести серьезные коррективы в систему воспитательной работы, в том числе и в сферу укрепления морального духа войск, повышения уровня морально-психологического состояния личного состава. Они обусловливались конкретно-исторической обстановкой и спецификой Гражданской войны. Например, внедрение в армию новых общевоинских уставов, в которых имелись серьезные отличия от уставов армии императорской России.

Нет у Леховича освещения конкретных форм и методов воспитательной непосредственной работы в частях и подразделениях. Хотя было бы логичным ожидать этого от бывшего рядового добровольца, коим являлся биограф Деникина в годы Гражданской войны. По крайней мере, на уровне личных воспоминаний.

При всех достоинствах книги Леховича целевым научным исследованием ее, однако, назвать нельзя: многие фрагменты носят ярко выраженный описательный характер; нет научно-справочного аппарата; отсутствуют четкие, логические обобщения.

Как уникальный историографический факт можно расценивать произведение дочери бывшего вождя Белого движения в Гражданской войне на Юге России М.А. Грей «Мой отец генерал Деникин»[360]. Во фрагментах книги, посвященных Гражданской войне, можно отыскать некоторые сведения, изложенные в ключе постановки проблемы и имеющие отношение к теме монографии.

В работе Марины Антоновны имеются сильные элементы субъективизма. Они вполне естественны для подобного рода трудов. Но в данном случае субъективизм усиливается дочерней любовью к отцу, которая чувствуется в каждой строчке книги. С другой стороны непреходящую ценность имеет эпистолярное наследие Антона Ивановича, введенное в научный оборот его дочерью.

Аналогичных оценок заслуживают ещё две работы, которые схожи с проанализированной выше книгой. Это труды сыновей П.Н.Врангеля и А.В.Кривошеина[361].

Сам факт появления проанализированных выше воспоминаний заслуживает пристального внимания современных исследователей.

Не прошла за рубежом незамеченной монография бывшего участника Белого движения, подпоручика артиллерии (так он значился на заголовке) В. Мотасова «Белое движение на Юге России 1917 – 1920 годах». Она сочетает в себе историческое исследование и личные впечатления автора. В первых пяти главах Мотасов освещает период зарождения Белого движения на Юге России, в последующих четырёх главах — раскрывается его поздний этап. Положительно, что исследователь снабдил научный труд приложениями с биографиями вождей Белого движения и ещё некоторыми документами.