Источники 7 страница

Но в работе имеются и заимствования из более ранних трудов белоэмигрантской историографии. Подчеркнем, к моменту выхода в свет монографии автору было 90 лет, что далеко не самым лучшим образом сказалось на его памяти. Поэтому та часть работы, где автор делится личными впечатлениями, требует осторожного отношения со стороны исследователей.

Мотасов попытался выдвинуть авторскую концепцию причин поражения ВСЮР. В данном контексте он в постановочном плане осветил и мою проблему. Автор сконцентрировал внимание на том, что командование ВСЮР и генерал Деникин не желали настойчиво разъяснять цели и задачи борьбы, запутались в политических лозунгах. Критика звучит резкая, но аргументация выдвигается слабая, заимствованная из белоэмигрантских изданий 20 – 30 гг. XX в.

Особой ценности для рассматриваемой темы монография В. Мотасова не представляет. Но выход ее в свет из-под пера 90-летнего ветерана Добровольческой армии можно расценивать как оригинальный историографический факт[362].

Представляет определенный интерес и исследование Н. Росса «Врангель в Крыму»[363]. Объект и предмет работы историком четко очерчен уже в названии труда. В монографии есть небезынтересный материал по вопросам личного вклада барона Врангеля в укрепление морального духа Русской армии в экстремальной ситуации, когда она агонизировала.

Росс утверждает, что в налаживании системы воспитательной работы в подчиненных ему войсках Врангель был более последователен и решителен, чем его предшественник — Деникин. Но рассматриваемая в монографии тема у Росса не в числе приоритетных. Она дана в контексте всего исследования.

Таким образом, в «пограничной» историографии проблема морального духа Белой армии нашла определенное освещение. Характерная ее черта — наличие научных трудов монографического плана. Однако тема не только не стала предметом самостоятельного исследования, но даже и относительно подробного рассмотрения в комплексе с другими аспектами истории Белого движения.

Историографическое исследование проблемы в рамках «пограничной» историографии позволило выявить основные историографические тенденции развития:

1. Параллельное развитие с советской историографией и нахождение с ней в конфронтации, что накладывало отпечаток политизации на многие труды.

2. Опора исследователей на добротную источниковую базу, которая представлена большим количеством архивных документов и материалов, хранящихся в зарубежных архивах, а также опубликованных в научной периодике. Слабое использование советских исторических источников периода Гражданской войны по причинам невозможности доступа к архивным документам и материалам, отложенным в архивах СССР.

3. Доминирование работ научно-исследовательского характера над мемуарными. Правда, в некоторых научных произведениях имеется ряд заимствований из белоэмигрантских изданий 20 – 30-х гг. XX в.

4. Отсутствие целевых научных исследований по теме морального духа белых (не говоря уж об их противниках — красных). В литературе и источниках, как и в 20 – 30-х гг. XX в., налицо фрагментарное, часто сугубо постановочное освещение данной проблемы сквозь призму многих аспектов истории Гражданской войны. В отличие от 1920 – 1930-х гг. критический аспект освещения исследуемой проблемы уже не доминирует. Оценки и обобщения стали более взвешенными.

Собственно зарубежная историография. Здесь представляет интерес блок литературы, в котором освещаются проблемы Гражданской войны на Юге России (проблемы Белого движения).

Следует подчеркнуть, что данные публикации разнообразны по жанру и научной ценности. Так, в 30-е гг. XX в. Увидели свет книги двух профессиональных писателей — У. Чемберлина «Русская революция» и Д.Стюарта «Белая армия в России: хроника контрреволюции и интервенции»[364]. Они, с научной точки зрения, представляют компилятивные издания, в которых в описательном ключе, без глубоких обобщений, даны и некоторые фрагменты, имеющие отношения к теме морального духа белых войск.

Аналогичные оценки можно дать труду Р. Джексона. Он в контексте освещения интервенции Великобритании против Советской России затронул и отдельные аспекты морально-психологического состояния армии генерала Деникина. Но труд написан в 1920 году, по горячим следам, под воздействием эмоций и пристрастий автора. Джексон не смог объективно осмыслить имевшийся у него документально-фактический материал[365].

Наиболее значимое произведение — оригинальный труд У. Черчилля, одно из немногих изданий, выпущенных в свет в СССР в 1932 году[366], когда культ личности Сталина не набрал еще полной силы. Здесь содержатся небезынтересные сведения по истории Добровольческой армии.

Автор не скрывает симпатий к генералу Деникину, всемерно подчеркивает ведущую роль Англии в помощи ему. Так, Черчилль с гордостью констатирует: взращенная при помощи союзников, главным образом Англии, Добровольческая армия превратилась в ходе Гражданской войны из партизанского отряда в крупную военную силу, отмеченную «двадцатью малоизвестными успешными операциями, где добровольцам приходилось сражаться против превосходящих сил противника»[367]. Но в труде есть и политизированные тенденциозные аспекты.

Новый всплеск повышенного внимания к проблеме Белого движения отмечается с 70-х гг. XX в. В публикациях (книга Р. Лаккета «Белые генералы»[368], обобщающая работа Дж. Бредли «Гражданская война в России. 1917 —1920»[369], труд Д. Дейси «Белая Россия»[370], книга Э. Моудсли «Русская гражданская война», книга Б. Линкольна «Красная победа: История русской гражданской войны»[371] и др.) фрагментарно и очень кратко затрагивается и тема настоящей монографии.

Необходимо подчеркнуть, что зарубежные историки уделяют более пристальное внимание духовному облику вождей Белого движения, за что их критиковали в советской историографии Так, С.К. Хмелевский по поводу упомянутой выше книги Р. Лаккета писал, что историк уделяет «чрезмерно гипертрофированное внимание личным мотивам и психологии лидеров белого движения». В итоге все рассматривается «сквозь призму мировоззрения и философии Деникина»[372].

Думается, появление таких оценок, кроме фактора политизации, хорошо объяснил академик Д.С. Лихачев, который писал: «История человека оказалась без человека. Опасаясь преувеличения роли личности в истории, мы сделали наши исторические исследования не только безличными, но и безличностными»[373].

Между тем, психологический подход к изучению исторических персоналий, при его абсолютизации, приводит к предвзятости, субъективным оценкам и обобщениям. Это видно на примере небезынтересной работы Дж. Бринкли[374]. Историк, увлекшись в исследовании психологическим подходом, даже опираясь на солидную источниковую базу[375], допустил идеализацию облика генерала Деникина.

Характерная черта зарубежной историографии 70 — 80-х гг. ΧΧ в., — ее развитие в рамках советологии, в которой тогда наметились существенные перемены. На смену прежней школе, исходившей из того, что большевики захватили власть, опираясь исключительно на насилие, пришло новое, так называемое ревизионистское направление. Его представители исходили из того, что успех большевиков был невозможен без поддержки. Подобная позиция рельефно обозначена в двух монографиях и нескольких статьях о Белом движении на Юге России, написанных американским ученым П. Кенезом[376].

Он затронул проблемы, которые сам классифицировал так: история побежденных остается уклончивой и противоречивой. В свете того, что мы знаем сегодня о сложностях доступа к архивным документам в СССР, подобную позицию можно ставить, разумеется, под сомнение, но, в конечном итоге, с ней стоит согласиться. Историк пытается объяснить причины их поражения через причины победы большевиков. Такой подход позволил П.Кенезу глубоко раскрыть историю Гражданской войны на Юге России. Но он привел его и к заранее заданным суждениям: исход Гражданской войны был предрешен чуть ли не в самом ее начале.

Анализ трудов П. Кенеза позволяет заключить, что в них есть положения, которые, несмотря на их дискуссионный характер, объясняют отдельные явления в деятельности командования белых по укреплению морального духа починенных войск:

— генерал Деникин, сам выходец из бедных слоев, слишком врос в армию, и мысль о классовой солидарности была чужда его образу мышления[377];

— будучи «скромного происхождения», генерал пришел в стан контрреволюции исключительно по идейным мотивам[378];

— те же люди, которые старались уничтожить Советы и вступили в конфликт с Временным правительством в 1917 году, основали Добровольческую армию и возглавили борьбу с большевизмом на Юге России. Для них события 7 ноября являлись поворотным моментом, чем-то заранее предполагавшимся, что диктовалось лишь изменением тактики в предстоящей борьбе[379].

Однако Кенез выдвинул положения, которые весьма проблематичны:

— тот факт, что генерал Деникин не происходил из аристократической семьи, мог бы иметь большое значение в Гражданской войне, Открывалась возможность, обращаясь к красным, подчеркивать свое преимущество. Между тем, Деникин этого не делал, позволяя большевикам изображать себя как представителя эксплуататорских классов, что стало его политическим просчетом «первостепенной важности»[380];

— Деникин аполитичен, ибо Белое движение являлось аполитичным вообще, так как его лидеры не понимали политической природы войны и ее политических задач[381]. В данной связи заметим, что Кенез допускает очевидное логическое противоречие: демократические взгляды (уже политика) и аполитичность. Кроме того, ученый отметил оригинальную деталь: белые генералы без устали твердили, что их движение выше политики и они не подразумевают никаких политических целей, а армия стоит над классами. Но это — политическая позиция.

Небезынтересно и то, что Кенез дает нетипичные оценки: большевистское руководство — «энергичное и гибкое», а Белое движение доверили «неподготовленным лидерам»[382] — с одной стороны. А с другой — такие оценки переплетаются у американского исследователя с чрезмерным акцентированием субъективного фактора.

Представляет некоторый интерес монография итальянского ученого Ф. Бонвенутти «Большевики и Красная армия». Он, рассматривая историю Красной армии, уделяет пристальное внимание показу диалектики политических и военных проблем во время Гражданской войны. В данном контексте затрагивается и проблема воинской дисциплины и воспитательной работы с личным составом РККА[383].

Следует подчеркнуть, что в период холодной войны в зарубежной историографии имела место политическая тенденциозность в освещении проблем Гражданской войны в России.

Я выражаю несогласие, например с позицией Р. Пайпса, крупного американского исследователя истории российской революции и Гражданской войны. Историк в работе «Создание Советского Союза. Коммунизм и национализм, 1917 – 1923» доказывает, что в Красной армии существовала низкая дисциплина, ее солдаты занимались грабежами и насилием над местным населением. Пайпс особый акцент делает при этом на том, что Красной армии была свойственна ярко выраженная партизанщина и неподчинение старшему командованию. Из контекста книги американского ученого становится ясным, что изложенный выше негатив существовал в частях и подразделениях РККА на всем протяжении Гражданской войны, но особенно ярко был выражен в начале 1918 г.[384]

Думается, такая позиция излишне категорична. Тем более, столь глубокие обобщения Пайпс сделал на недостаточно обширной источниковой базе. Он ссылается в научном труде, пытаясь аргументировать тезисы, изложенные выше, на четырехтомник В.А. Антонова-Овсеенко «Записки о гражданской войне» (М., 1924 – 1932.). Конечно, источник довольно авторитетный. Но его одного явно недостаточно.

В зарубежной историографии вышли в свет, вскоре за анализируемой книгой крупного американского специалиста по истории российской революции и Гражданской войны, научные труды, в которых уже не было категоричности в стиле Р. Пайпса. Например, английский советолог 60-х гг. XX в. И. Грей признал в книге «Первые пятьдесят лет Советской России», что большевики сражались «с отчаянием и мужеством»[385].

Анализ зарубежной историографии по исследуемой проблеме позволил выявить основные историографические тенденции развития:

1. Несмотря на относительную творческую свободу, политическая конъюнктура влияла на характер и содержание работ историков.

2. Исследуемая проблема нашла отражение как в глубоко аргументированных трудах, так и в работах компилятивного характера, где налицо поверхностные обобщения, заимствования из ранее вышедших в свет произведений.

В целом, анализируемая тема изучена глубже, чем в советской историографии. Комплексные исследования по проблеме морального духа комбатантов Гражданской войны в России, между тем, отсутствуют.

***

Тема, которой посвящено монографическое исследование, нашла отражение как в отечественной, так и в зарубежной историографии. Подробному анализу подвергался обширный круг многоаспектной исторической литературы, всевозможных источников, защищенных диссертаций.

Так или иначе, но различные исторические документы и научные исследования, мемуарная, отчасти, публицистическая и художественная литература, дополняя, подтверждая или опровергая друг друга, восстанавливают картину прошлого, помогают историкам найти оптимальный вариант разработки объективных представлений о состоянии морального духа «красных орлов» и «рыцарей белой мечты» и мерах по его укреплению.

Проведенный историографический анализ показывает, что в научной разработке моей проблемы есть серьезные проблемы:

— отсутствуют крупные обобщающие работы, тема не стала предметом комплексного рассмотрения;

—при использовании существующих трудов, архивных и других документов, исторических материалов, авторы не всегда объективно оценивали их научную значимость, достоверность, ограничиваясь применением иллюстративного метода, когда цитированием документов подменялся их анализ;

— нет синтезированного опыта, не до конца обобщены выводы и уроки из анализа взглядов военно-политических лидеров и командования противоборствующих сторон на проблему морального духа войск и его укрепления. Здесь есть идеологические и политические наслоения;

— аналитический материал не сопряжен с современным состоянием развития России и ее Вооруженных сил.

Корпус источников. Архивные документы и материалы. Опубликованные документальные источники. Мемуарная литература, дневники, эпистолярии. Различные дополнительные и специфические источники.

Чрез источник, как часть минувшего, мы вживаемся в единство этого минувшего и, познавая часть, в ней уже познаем и целое.

Л. П. Карсавин

М

онография базируется на обширном и многообразном корпусе источников. Обращение с ним требует предельной внимательности, научной порядочности, беспристрастности со стороны исследователя; умения использовать вполне конкретные приёмы, навыки, методы и принципы работы. Иными словами, современной методологии исследования.

В исторической науке имеется стройная система источниковедческого анализа, в частности предполагающая изложение фактов и событий методологически верно, в строгом соответствии с действительностью; определение их объективной ценности; установление связей между ними и образование комплекса источников, необходимых для получения совокупности научных фактов[386].

При этом следует сделать замечание принципиального характера. Несмотря на то, что советское источниковедение находилось под перманентным организационным и идеологическим контролем руководящих органов правящей коммунистической партии, оно смогло, вопреки всему, выработать подходы к источниковедческому анализу, которые, по моему суждению, не потеряли актуальности и сегодня:

— один и тот же источник может содержать и достоверные и недостоверные сведения по различным вопросам;

— определенную информацию можно извлечь даже из недостоверного источника, который в таком случае выступит в роли достаточного свидетеля тенденциозности;

— исторические источники, несмотря на их целевую сторону возникновения и субъективное отражение действительности, объективно отражают прошлое, поэтому нет таких, которые непригодны для исследования;

— наличие пробелов в источниках не отрицает возможности познания прошлого; вопрос лишь в том, чтобы использовать всю совокупность сохранившихся источников с максимальной полнотой[387].

Но такие неординарные подходы на практике внедрялись не в полном объеме, имели место серьезные деформации. Советское источниковедение, например, следуя правилам игры, предложенным сверху, не признавало многих позиций так называемого «буржуазного источниковедения». Например, резко критиковалась нестандартная, противоречивая, дискуссионная, но все равно неординарная позиция американского теоретического источниковедения о том, что источники личного происхождения более свободны от классового содержания[388].

Пожалуй, самое тяжелое наследие советского времени для плодотворного развития источниковедения — засекреченность огромного пласта документов и тенденциозность документальных публикаций как порождение идеологического диктата. Особенно рельефно тенденция к тотальному засекречиванию всего, что было только можно засекретить, проявлялась в отношении документов и материалов периода революции и Гражданской войны в России.

Что характерно: исследователей не только обкладывали красными флажками еще на дальних подступах к архивам, но им настойчиво внушали мысль: не стоит глубоко «копаться в документах классовых врагов» — необходимо просто найти разоблачительные материалы. Так, еще в 20-х гг. ушедшего века формулируется подход к публикации документов Белого движения. Известный советский историк С.А.Пионтковский писал, что необходимо изучать документы и историю врагов, «вскрывать ту ложь, которую пишут про себя сами участники белого движения»[389].

Поэтому в советское время комплексного изучения источникового материала по проблемам Белого движения, белой эмиграции не проводилось. Наименее же исследованными оказались документы, так как в советском источниковедении объектом интереса по моей теме были лишь периодическая печать и мемуарная литература.

Я придерживался при работе с источниками следующих принципов:

1. Не подменять исследовательский анализ иллюстративным методом использования источников.

2. Извлекая информацию из источника, помнить два существенных обстоятельства:

a) источник не является объективным отражателем события — он дает лишь ту информацию, которую в нем ищет историк, отвечает только на те вопросы, которые историк ставит перед ним, и полученные ответы всецело зависят от заданных вопросов;

б) источник не является объективным отражением истории и потому, что он передает событие через мировосприятие автора, его создавшего. Данное обстоятельство имеет важное значение, ибо то или иное понимание картины мира, существующее в создании создателя источника, так или иначе воздействует на те или на те данные, которые фиксирует.

3. Отдавать приоритет при исследовании источников методу компаративизма.

Используемые источники определили уровень и содержание научного поиска, правильность выбранной концепции освещения исторического опыта укрепления морального духа красных и белых в безумии братоубийства. Классификация источников позволила рассмотреть вопрос о значимости каждого из их видов в изучении поставленной научной проблемы, выяснить, насколько полно они представлены. Она помогла установить полноценность данного комплекса источников и определить, какие виды их позволили полнее и глубже изучить вопрос[390].

Следует особо констатировать то обстоятельство, что учеными-источниковедами проделана значительная работа по исследованию источникового материала, имеющего прямое и косвенное отношение к проблеме монографии.

Было бы несправедливым недооценивать введенный в научный оборот фактический и аналитический материал. Он содержится во введениях (предисловиях) к опубликованным сборникам документов, изданных как центральными, так и региональными издательствами, в обзорно-аналитических фрагментах, посвященных документальным материалам, в диссертациях, в тезисах выступлений ученых на различных конференциях, симпозиумах, в диссертационных исследованиях, посвященных изучению документов, как ведущему виду исторических источников, в монографиях и статьях источниковедческого и археографического характера, а также в учебниках и учебных пособиях[391].