Человек и общество

Человек и природа

Образ человека

Одна из основных линий развития мировоззрения человека древних культур Месопотамии и Египта – выделение себя из окружающего мира – мира природы. Это движение от первобытного чувства единства с природой, отношение к ней на равных (анимизм, тотемизм) – формула «я – ты» к осознанию собственного места в мире, абстрагирования от природы «я – оно». Движение это обнаруживается в самых различных сферах культуры:

В искусстве – в развитии пейзажа, появление которого обозначало возможность у художника «взгляда со стороны» на природу. Первые пейзажные изображения появляются во II тыс. до н.э. в египетской живописи и рельефах, в ассирийском искусстве (см. рис.), (см. рис.).

В мифологии – в появлении мотива сотворения человека как особого акта космогонического процесса. При этом, обычно указывается на высокий, господствующий статус человека в мире земной природы, как, например, в достаточно позднем гераклеопольском мифе: «Охранены люди – стадо бога, он (Ра) создал небо и землю по их (людей) желанию, он уничтожил хаос воды, он создал воздух, чтобы жили их носы. Они (люди) – его подобия, вышедшие из его тела»[10].

Еще одним важным новшеством в мировоззрении человека становится осознание явления человечества, человеческой общности, отличного от других существ мира. Это также находит наиболее раннее отражение в мифах о сотворении человека, а именно – в мотиве о богосотворенности и богоподобии человека. В шумерском тексте «Энки и Нинхурсаг» читаем: «О мать, создание, что ты назвала, существует. Придай ему образ богов», а в аккадском «Сказании об Атрахасисе» находим такое восклицание: «Воистину божье и человечье соединятся, смешавшись в глине!»[11]. О появлении идеи человечества свидетельствуют и древнейшие языки. Так в шумерском существовало понятие нам-лу-улу – удел человека, и подразумевалось то общее, что неизбежно отличает человеческое существование.

Наиболее ранний процесс самосознания человека, то есть, осознания своей личности, происходит через идентификацию себя с той или иной социальной группой. Человек рассматривает себя и окружающих, прежде всего, как представителя определенного сословия, социального типа людей. Социальное происхождение человека в древних культурах было, по преимуществу, наследуемым от предков, таким образом, человек – это, прежде всего, его социальная группа и его предки. Особенно ярко это проявляется в концепции судьбы, выраженной в шумерском понятии нам (-тар) – от на – называть, давать имя, делать. Помимо уже упомянутого нам-лу-улу, речь может идти об уделе царя (нам-лугал), уделе раба и т.д.[12]

Выражение идеи личной судьбы мы находим в аккадском понятии уцурту (от – чертить, рисовать) – предначертание, то есть, воля богов, касающаяся конкретного человека и открывающаяся при гадании. Понятие личности угадывается и в аккадском образе личного бога (илу) – это определенный бог из пантеона, принимающий непосредственное и постоянное участие в жизни человека от рождения (человек называет себя «сыном бога») до смерти. К нему направленные основные молитвы-просьбы, порой, даже в форме упреков в недостаточном внимании к своему подопечному («сыну») (читай об этом). Судя по стилю такого изложения, человек не чувствует особо большой дистанции между собой и своим илу и его надежды на улучшение своей судьбы с помощью такого бога весьма велики. Здесь проявляется идея самостоятельности (хотя бы и относительной) личности, пробивается брешь в тотальном воздействии судьбы (внешней воли) на жизнь человека.

Древнеегипетский погребальный культ основывался на задаче максимального сохранения личности умершего. Этой задаче подчинено строительство пирамид и других погребальных сооружений, ритуалы погребения, целый пласт специальной литературы («Тексты пирамид», «Тексты саркофагов», «Книга мертвых»). Эти источники рисуют нам сложное, внутренне дифференцированное понятие личности человека, состоящее из таких аспектов как

ка – «душа», покидающая тело (хет) после смерти, одновременно – «второе я» человека, с которым он может беседовать, вероятный аккадский аналог этого понятия – ламассу [13];

ба – форма, в которой пребывает личность после смерти, после воссоединения ка с хет, изображалась как птица с человеческой головой;

рен – сакральное имя человека, бывшее также важнейшей составной частью личности, ее судьбы (читай об этом).

Итак, в древних культурах Бл. Востока и Египта явление личности человека осознается достаточно глубоко, хотя и отсутствует определенное единое понятии для его обозначения. Серьезно изучаемый внутренний мир человека находит отражение в лирической поэзии Бл. Востока («Песнь Песней») и Египта Нового царства (XVI – XV вв. до н.э.):

«Два слова промолвит мой Брат и заходится сердце.

От этого голоса я, как больная, брожу…»

«Раза в четыре быстрее колотится сердце,

Когда о любви помышляю,

Шагу ступить по-людски не дает,

Торопливо на привязи скачет…»[14].

При этом весьма тесными остаются связи личности с внешним миром, выраженными в идее судьбы, в идее зависимости от богов. Эта включенность во внешний мир ярко отражена в одном из древнейших текстов ветхозаветной традиции – «Песнь Песней», где возлюбленная описывается так: «Шея твоя как башня Давидова, воздвигнутая для оружий; тысяча щитов висит на ней – все щиты ратников; два сосца твои как двойни юной серны, что пасутся между лилиями… Пуп твой – круглая чаша, где не иссякает благоуханное вино; живот твой – ворох пшеницы, окруженный лилиями…»[15].

Кроме того, в древних культурах Бл. Востока и Египта очень незначительной ценностью обладает та характеристика личности, которую мы обозначаем как индивидуальность. Это проявляется в неразвитости традиции индивидуального авторства, когда писатель, художник не стремится закрепить собственное имя за своим произведением. Чаще всего, он предпочитает приписать свое творчество какой-либо авторитетной в данной традиции личности. Так из рук разных авторов разных поколений вышли египетские «Поучения Птахотепа», ближневосточные «Книга притчей Соломоновых», «Псалмы Давидовы» и т.п.

Наиболее ранние признаки интереса к индивидуальности человека мы обнаруживаем в погребальных портретных изображениях Др. Египта. Здесь интерес художника к индивидуальным чертам умершего обосновывался задачами культа и представлениями о загробном существовании, важнейшим условие которого считалась встреча, а значит – узнавание душой ка своего тела (см. рис.), (см. рис.), (см. рис.). Но с середины II тыс. до н.э. внимание к индивидуальным чертам изображаемого проявляется и в других, не связанных с погребальным культом сферах искусства. Видимо, в этих случаях мы имеем дело с дальнейшим развитием идеи личности. Важным периодом в развитии египетского мировоззрения стало время правления фараона Эхнатона (Аменхотепа IV), который провел религиозную и художественную реформы (читай об этом), (читай об этом). Он заставил художников отказаться от многих канонов, требовал реалистичного изображения персонажей (см. рис.). При его дворе появляется знаменитый скульптор Тутмос, прославивший образ супруги фараона Нефертити (см. рис.). Несмотря на то, что приемники Эхнатона отказались от большинства его нововведений, его реформы придали мощный толчок дальнейшему развитию египетского искусства и мировоззрения.

В ближневосточной культуре интерес к индивидуальности обнаруживается позднее. Но в ветхозаветных текстах (I тыс. до н.э.) мы находим ярко очерченные характерные особенности героев: основательность и твердость Авраама, податливость и легковерие Исаака, изворотливость и одиночество к концу «жизни» Иакова, взбалмошность и мстительность, светскость и обходительность Иосифа и.т.п.[16]


[1] Из Википедии

[2] Вейнберг И.П. Человек в культуре древнего Ближнего Востока. М.,1986. С.45.

[3] Там же.

[4]Якобсен Т. Сокровища тьмы: История месопотамской религии. Пер. с англ. – М.: Изд. ф. «Восточная литература» РАН, 1995. С. 104.

[5] Вейнберг И.П. Человек в культуре древнего Ближнего Востока. М.,1986. С.

[6] МНМ, т.1. С.400.

[7] Клочков И.С. Духовная культура Вавилонии: человек, судьба, время. М.,1983. С.161.

[8] Там же.

[9] Там же. С.28.

[10] Вейнберг И.П. Указ. Соч. С. 86.

[11] Там же. С. 89.

[12] Клочков И.С. Указ. соч. С.34 – 35.

[13] Оппенхейм А. Древняя Месопотамия. М.,1990. С.156 – 163.

[14] Поэзия проза Древнего Востока. С. 84 – 85.

[15] Аверинцев С.С. Греческая литература и ближневосточная «словесность» // Типология и взаимосвязь литератур древнего Мира. М..1971. С. 277 – 278.

[16] Вейнберг И.П. Рождение истории. Историческая мысль на Ближнем Востоке середины I тысячелетия до н.э. М.,1993. С.142.


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



double arrow
Сейчас читают про: