Жаль, что подобные добрые, уважительные, благожелательные отношения между людьми остаются уделом меньшинства

В современном мире стало возможным, скажем, такое явление. В 1994 году в Лондоне прошла сессия «Семинара христианской медитации», основанного бенедиктинским монахом Джоном Мейном. И вести семинар пригласили далай-ламу. Он комментировал «Евангелие» с буддийской точки зрения, а затем его мысли обсуждались с другими присутствующими, в частности с отцом Лоренсом Фрименом - главным представителем бенедиктинцев в этом диалоге. Впоследствии обработанная стенограмма сессии была выпущена отдельной книгой под названием Dalai Lama. The good heart. В XIX веке подобное издание было бы абсолютно немыслимо, понимаете? Начиналось каждое заседание с получаса молчания. Далай-лама зажигал свечу, бенедиктинцы тоже зажигали свои свечи, полчаса все находились в молчании, учась в медитации понимать друг друга. Тем же заседание и заканчивалось. Многие присутствовавшие там говорят, что именно в эти полчаса молчания они постигали некое единство, которое, правда, не устраняло различий, что все время подчеркивалось, да и сам далай-лама говорил, что нельзя приставить голову яка к туловищу барана. Но стремление достичь взаимного понимания языка разных религий, понимания того, что есть нечто, которое объединяет, несмотря на все различия, - это, я бы сказал, характерно для творческого меньшинства и на Западе, и на Востоке.

А есть ли какие-нибудь практические результаты новой политики католической Церкви?

Мне близка позиция этого меньшинства, не удовлетворенного современным состоянием Запада и состоянием его «культуры мертвого бога», которую следует называть уже не христианской, а постхристианской. Она постхристианская, но вместе с тем не приобрела пока никакого другого духовного стержня. Поэтому она является сейчас культурой глубокого кризиса. Дело не в том, что у нее есть недостатки, это настоящий, глубокий кризис, и требуются, по-видимому, какие-то непривычные, новые шаги для выхода из него. Как, например, нынешний переход католической Церкви от уверенности, что она уже все знает и надо только активнее распространять свои идеи, к политике диалога.

Для культуролога Европа всегда была очень сложным явлением, а сейчас мир стал еще сложнее. Благодаря широкому распространению западной культуры и попытке христианизировать планету выяснилось, что произошло нечто другое, что повсеместное употребление английского языка втянуло в диалог и очень живые, не умершие, не потерявшие своего пафоса культурные миры, мусульманские, индийские, дальневосточные, которым есть что сказать. В том духовном вакууме, который заставляет современного западного человека и в Америке, и в Европе искать чего-то другого, нового, в этих странах, причем в Америке даже больше, чем в других, начался импорт восточных культур. Импортируются йога, дзэн-буддизм, суфизм и т. д., потому что вербализированное, то есть ставшее держаться скорее в словах, чем в духе, христианство уже не удовлетворяет ищущего американца.

- Увы. Если на вершинах духовности идут поиски взаимного понимания, то в каких-то других пластах идет процесс разгорающейся ненависти, не знающей предела. Сказанное прежде всего относится к наиболее агрессивным видам мусульманского фундаментализма. Почему именно в мире ислама это приобрело такие формы, можно объяснить или, во всяком случае, попытаться объяснить. Мне бы хотелось подчеркнуть, что террор придумали не мусульмане. Более того, переход от террора классического, существовавшего две тысячи лет с лишним и всегда направленного против отдельных лиц - или тиранов, или помощников тиранов, - от террора Брута к террору массовому, направленному на женщин и детей, произошел в XX веке тоже не в мире ислама. Сперва возник террор государственный: в Советском Союзе против целых социальных слоев, в Германии против целых этносов. Впоследствии к нему добавился террор партизанский, который надо отличать от государственного, он тоже направлен против целых наций и даже цивилизаций. В двух разных очагах возник террор как средство национальной борьбы - на Ближнем Востоке и в Ирландии. В обоих случаях он был террором не против каких-то определенных политических деятелей и т. п., а против целых наций, без учета пола и возраста. Скажем, в Тауэре в одном месте висит плакат-объявление, что здесь ирландская бомба убила пришедших на экскурсию 32 девочек. Вы знаете, что точно так же ведут себя террористы сейчас в Израиле. И тогда же возникла еще одна очень странная вещь, которую можно назвать террором против мировой цивилизации, - такие группы, как «Красные бригады», «Красная армия».