Социальная и мировая ингрессия

Единство социальной организации слагается из бесчисленных и разнообразных связей между членами общества; среди этих связей основными и преобладающими являются отношения ингрессии. Исследуем в общей форме их содержание и проис­хождение.

В нашем обычном представлении о социальной связи людей ее первую предпосылку составляет их взаимное понимание. Без него общество немыслимо; и степень этого понимания мы привыкли — сознательно или бессознательно — делать мерой самой социальной связи. Мы знаем, что между членами об­щества существуют разные отношения родства, дружбы, общих интересов и проч.; но за подобными связями мы признаем лишь частный, а не общесоциальный характер. Например, наблюдая двух людей, заведомо для нас тесно объединенных какими-либо интересами, мы иногда можем прийти к выводу, что «это люди не одного общества». Этим мы хотим сказать, что они не созданы для полного взаимного понимания. Допустим, один из них аристократ, а другой — финансист; они оказы­вают друг другу помощь и поддержку в разных делах, может быть, даже питают взаимную дружбу и симпатию; но они «не одного общества»; а между тем этот финансист и другой, его ожесточенный конкурент и враг, — люди «одного общества», потому что, в самом деле, способны полнее и точнее понять друг друга.

В чем же сущность этого взаимного понимания? В общем языке и той сумме понятий, которая им выражается, в том, что называют общей «культурой», или, точнее, идеологией. Так, если вернуться к тому же примеру, относительная социаль­ная разнородность аристократа и банкира заключается в сово­купности несходных идеологических элементов, привитых им воспитанием и жизнью в их обычной среде: различны их по­нятия, резюмирующие для каждого опыт того «общества», или, точнее, социального слоя, к которому он принадлежит; и хотя они говорят на одном языке, но неодинакова и их речь, по крайней мере, многие оттенки, понятные и привычные од­ному, недоступны другому, и наоборот. Современное общество состоит из классов и социальных групп, во многом резко враж­дебных друг другу; но поскольку они говорят одним языком, поскольку у них есть общие для всех них понятия, постольку это классы и группы одного общества.

Итак, с той обыденной точки зрения, которую мы сейчас изложили, связкой в социальной ингрессии служит общность идеологических элементов. Но остановиться на этой точке зре­ния, ограничиться ею для нас невозможно: она привела бы нас к совершенно ложному представлению о генезисе социальной системы. Мы не можем допустить, чтобы общество произошло вследствие образования у отдельных личностей общих идеоло­гических элементов, потому что сама идеология не могла воз­никнуть иначе, как в обществе, т. е. на почве социальной связи, очевидно, иной, чем она, и более глубокой.

Основная и первичная форма идеологии — это речь; все другие производны от нее, ибо они сводятся к мышлению или имеют его своей предпосылкой; а для современной науки «мыш­ление есть речь минус звук». Поэтому начало идеологии лежит в происхождении речи; его же согласно гениальной теории Людвига Нуаре следует искать в сфере коллективного труда людей.

Совместная борьба за жизнь сплотила людей в стадные родовые группы раньше, чем их единение приобрело идеоло­гические формы. Зародышем этих форм явились трудовые крики — непроизвольные звуки, сопровождающие трудовое усилие, результат неизбежной иррадиации нервного возбужде­ния в центрах мозга. Такие крики служили естественным и для всех членов общины понятным выражением или обозна­чением тех трудовых актов, с которыми были непосредственно связаны, составляя их физиологически-нераздельную часть.

Их понятность для всей группы вытекала из коллективного характера самого труда: работая вместе с другими, каждый прямо и воспринимал связь звуков с действиями. Эти крики были «первичными корнями», началом речи, а затем и мышле­ния, и всей идеологии. Ингрессия общих идеологических эле­ментов развилась, как видим, из ингрессии труда: общих усилий, направленных к общей цели. Трудовая ингрессия и представляет действительную основу социальной связи, как бы ни была она усложнена и замаскирована дальнейшей эволю­цией общества. Сущность дела не изменилась и теперь; взаим­ное понимание или общность идеологических элементов есть не что иное, как постоянная возможность координации усилий различных людей для общих целей. В координации усилий лежат объективный жизненный смысл и назначение всей и вся­кой идеологии; но он не сознается благодаря тому, что сотруд­ничество для общества в целом не организовано планомерно и переплелось с внутрисоциальной борьбой: конкуренцией рынка, антагонизмом классов.

Трудовая ингрессия, все равно, сознаваемая или не сознава­емая, в свою очередь предполагает общность среды, против ко­торой направлены усилия людей: труд организационно един, поскольку он направлен против одной и той же совокупности враждебных сил и сопротивлений. Без этого условия не могло бы возникнуть также идеологической связи: только вследствие общности поля зрения каждый член первобытной общины воспринимал определенные трудовые крики как неразрывно соединенные у всех сообщинников с определенными дейст­виями.

Единство поля зрения представляет, конечно, наиболее эле­ментарное и только частичное выражение общности среды; реально средой коллективного труда является все то, что назы­вают «внешней природой»: вся сумма активностей, которые он встречает, которые так или иначе ему доступны, которые пре­образуются усилием человека или «воспринимаются» сопро­тивлением его органов.

Но следует ли считать «общую среду» ингрессивной связ­кой между людьми? Поскольку дело идет о социальной орга­низации людей, постольку среда есть именно то, что этой ор­ганизации противопоставляется, что лежит вне ее, что, следо­вательно, связкой социальной ингрессии быть не может; и слово «общая» тут не должно вводить в заблуждение.

Однако универсальная тенденция труда в техническом про­цессе заключается в том, что вокруг организации людей и в соответствии с ее потребностями он создает организацию ве­щей — организует природу для человека. Вырабатываются организационные связи между людьми и комплексами среды, с одной стороны, и между различными комплексами среды — с другой, например отношение между человеком и орудием, отношение между разными частями сложного орудия, как ма­шина. Во всякой организации вещей ингрессия — также основ­ная, первичная форма связи.

Область практической организации вещей всегда ограни­чена, но возрастает с расширением и развитием техники. Про­изводной от нее является познавательная организация, но не самих вещей, а их символов — понятий. Она служит орудием организации практической, а в то же время не сталкивается непосредственно со всеми дезорганизующими активностями, со всеми сопротивлениями, с какими имеет дело эта последняя. Символы, организуемые познанием, или понятия, сами принад­лежат к социальной природе как идеологические элементы. Поэтому, оперируя с ними, познание может развивать свою организационную функцию несравненно шире, чем это техни­чески удается труду с реальными вещами; и мы уже видели, что многое, не организованное практически, может быть орга­низовано познавательно, т. е. в символах: где нет ингрессии вещей, возможна ингрессия понятий о них. Здесь ингрессия становится универсальной, всеобъемлющей.

Мировая ингрессия в современной науке выражается как принцип непрерывности. Он определяется различно; тектологическая же его формулировка проста и очевидна:

Между всякими двумя комплексами вселенной при доста­точном исследовании устанавливаются промежуточные звенья, вводящие их в одну цепь ингрессии.

Другие формулировки могут быть сведены к этой. Напри­мер, определение А. Пуанкаре таково: непрерывность — это ряд, в котором между двумя уже различными звеньями всегда имеется третье, неотличимое ни от того, ни от другого (или математически: А=В, В=С, О А). Ясно, что это схема ингрес­сии, причем неотличимое промежуточное звено есть связка, сливающаяся с обоими крайними и соединяющая их.

Применения универсальной ингрессии бесчисленны. Прин­цип непрерывности господствует во всей пространственной и временной группировке элементов мирового процесса. Тот же самый принцип овладел и причинной связью в ее современном понимании — энергетическом, соединяющем в непрерывный ряд все активности вселенной. В биологии он породил эволюционно-генетические теории, как и в космологии, и в соци­альных науках. Все познание продолжает проникаться им пол­нее и глубже.

Конъюгация, ингрессия, связка, дезингрессия, граница, кри­зисы С и кризисы D — все это основные понятия для форми­рующего тектологического механизма; они послужат нам для исследования различнейших случаев образования организа­ционных форм, комплексов, систем. Но затем выступает вопрос о судьбах возникающих формирований — об их сохранении, закреплении, распространении или их упадке, гибели. Это воп­рос о регулирующем тектологическом механизме