2015-01-13
335
Всеслав Брячиславич, прекрасно понимая, какие мысли одолевают Рогволода, незаметно подмигнул ему и коснулся своего неразлучного оберега – зашитого в кожу куска родовой рубашки с Велесовым знаменом. Не робей, мол, Рогволоде, боги с нами, так кто на ны? Сын понял, вспыхнул, сжал зубы, но тут же глянул на отца с благодарностью за то, что не сказал ничего родитель вслух, не стал позорить его при старшем брате – деваться бы потом некуда было от насмешек.
Да и чего бояться-то? Не воевать едут – мириться. Охолонули Ярославичи, поняли, что даже со всей силой совокупной им не одолеть кривской земли с Новгородом вкупе: с войском Всеславлим воевать – это не смердов кривских грабить да резать.
Всеслав усмехнулся.
И вдруг подумалось недобро – а правильно ли он сделал? Едет во вражий стан – вражий, вражий, чего там! – и обоих старших сыновей с собой взял? А случится чего? Глебу всего одиннадцатое лето, а остальным и того меньше… Святослав, младший, вовсе только подстягу нынче прошёл. На кого Полоцк останется?
Нет. Не может быть!
Ярославичи клялись ему! Клялись и на мече, и крест свой целовали! Честь княжья должна же быть у них альбо как?! Тот же Святослав Ярославич – витязь! И он клялся тоже!
Да и рать на том берегу! И не на пустое же место рать он оставил – воевода Брень там, пестун любимый, да и иные гридни в войском деле не последние.
Всеслав Брячиславич встретился взглядом с каменно-твёрдым взглядом зелёных глаз своего ближнего гридня, Несмеяна. Вот кто сомнений не ведает! Сказал князь воевать против Ярославичей – значит, воевать! Сказал мириться – значит, мириться! Сказал ехать с ним в стан к Изяславу Ярославичу – значит ехать. Скажет голову великому князю отрубить – отрубит!
Второй гридень, Витко, друг Несмеянов ближний, не так твёрд, но этот сомнений не ведает тоже – беспечен гридень, мало думает о грядущем – ему и нынешний день хорош.
Невольно вспомнилось прощание с женой – два месяца уже не виделся Всеслав Брячиславич с Ольгой и младшими сыновьями. Едва спала распутица, как Всеслав сорвался из Полоцка, понимая – вот сейчас Ярославичи и насядут всей силой. Ольга тогда смотрела вслед с такой тоской, словно чувствовала что-то недоброе.
Всеслав снова мотнул головой, отгоняя навязчивые мысли.
Княжий чёлн причалил к левому берегу. Брень видел, как сошёл на берег князь – лиц из такой дали было не различить, но княжье корзно видно было хорошо. Видел пестун полоцкого князя и встречающих кметей и гридней. И князей тоже видел – корзно на том берегу было не одно и не два.
Ну и правильно… опричь Всеслава Брячиславича там сейчас… трое Ярославичей; да Мстислав Изяславич, тот, которого мы из Новгорода вышибли; да Ярополк Изяславич – смоленский князь; да Владимир Мономах – ростовский князь, самый молодой во всём киевском войске. Да и ещё…
Брень оборотился к стоящему за левым плечом гридню:
– Славята Судилич, а скажи-ка… тьмутороканский князь, Глеб Святославич… как мыслишь, там он?
Не стал уточнять, где это – там. И так ясно.
– Глеб? – хищно прищурился Славята, бывший старшой Ростиславлей дружины, и видно было – взяли его за живое слова про Тьмуторокань… хоть и год уже почти, как Всеславу служит Славята, а взяли. Подумал немного новогородец, прошедший за свою службу и Новгород, и Волынь, и Тьмуторокань, и Дикое Поле, и Полоцк, и Немигу. – Вряд ли. Ему оттуда идти далековато. Хотя на Немиге был, да… и сидит он на столе крепко, мог и… – подумал ещё чуть и решительно мотнул головой. – Нет. У него летом в Диком Поле забот хватает. А вот иные черниговские княжичи наверняка там – и Роман, и Давыд… может даже и Ольг! Святослав Ярославич – стратилат… и детей воеводами растит!
Брень чуть было не спросил, чего это Славята про своего главного ворога говорит с таким уважением, но смолчал – достало ума, нажитого за долгую жизнь. Только Славята тоже не вчера родился и мысли тысяцкого угадал. Насупился и бросил:
– Святослав… ворог не главный. Не он моего князя сгубил!
И снова смолчал воевода Брень, не сказал – чего же ты, мол, тогда на Тьмуторокани не остался. А Славята опять понял несказанное воеводой.
– Был у меня кметь один… мальчишка совсем… Шепелем звали… из донских «козар», так он звал… соберем, дескать, с Дону рать, княжичей Ростиславлих выкрадем из полона… посадим снова на тьмутороканский стол… А потом на Немиге против нас бился… его Несмеян в полон взял.
Гридень по-прежнему молчал, разглядывая левый берег – там князья, постояв мало времени у берега – кланялись да здоровались – гурьбой двинулись к высокому златоверхому шатру. Самого Изяслава Ярославича шатёр был, не иначе.
– А остаться я там не мог… – говорил за спиной меж тем Славята. – Чего там делать, если господа тьмутороканская иного князя возжелала? А Глебу идти служить… – у него своя дружина есть, и как бы она на нас глядела, после того как мы их из города два раза выгоняли?
Дробный конский топот за спиной заставил вздрогнуть. И ещё оборачиваясь, ещё не видя ни самого всадника, ни лица его, Брень уже понял – беда!
Всадник подлетел, излиха горяча коня, рывком спрыгнул с седла. По чёрному, как смоль, чупруну и тёмным, по матери-гречанке глазам оба – и Брень, и Славята – враз признали Мальгу, беглого корсуньского акрита.
– Беда, воевода! – хрипло крикнул он, словно ворон каркнул.
Не положился Брень на клятвы и крёстные целования киевских князей – разослал во все стороны дозоры, даже и князю своему не сказал ни единого слова про то.
– Ярославичи… – хрипло бросил Мальга, сплёвывая коричневый от пыли комок слюны. – Пять полков, не меньше, тысячи полторы мечей и копий!
– Где?! – от голоса воеводы кровь стыла в жилах.
– Переяславцы с юга идут, кияне – с севера тремя полками! – отчаянно крикнул Мальга. Его шатало. – Меньше полверсты осталось!
Брень закусил губу. У него на стану княжья дружина в полтысячи мечей, да ещё менчане – три сотни… Даже если он примет бой… христиане сомнут его единым ударом – у них двойное превосходство, а полоцкая рать к бою не готова! Большое предательство готовилось заранее! Кияне вывели полки из стана, но не отправили домой, а окружили полоцкую рать!
И самое главное – князь!
Пока они будут тут биться, киевские кмети могут сделать с Всеславом Брячиславичем…
Призрак сгубленных полвека тому киевских князей-братьев в полный рост встал перед Бренем. Неужели Изяслав решится?!
Надо было хоть как-то помочь князю! И как? Пока они сталкивают лодьи – тут как раз рать Ярославичей и подойдёт. Прижмут к реке – никто живым не уйдёт. И князю не поможет Брень, и всё войско сгубит. Хоть знамено какое подать, что ли?!
– Труби сполох! – отчаянно крикнул княжий пестун, понимая, что времени у них осталось – совсем ничего.
Резкий рёв боевого рога прорезал томительную тишину.
Первыми Всеслав увидел на киевском стану молодого ростовского князя Владимира Мономаха и своего посла, боярина Бермяту Судинича – тот уже седмицы две обретался в стане великого князя, договаривался о мире.
– Здравствуй, княже Всеслав Брячиславич, – церемонно сказал молодой ростовский князь. Но глаза его смеялись. Не воспринимал Мономах полоцкого князя как смертного ворога. Пока не воспринимал.
Прошли к шатру. На ходу Всеслав негромко спросил боярина:
– Ну что тут, Бермята?
– Согласны они, Всеславе Брячиславич, – так же негромко и быстро ответил Бермята. – И Новгород в наших руках оставляют, и Плесков. И даже полон обещали воротить менский да немижский.
Всеслав закусил губу – что-то ему не нравилась такая удивительная сговорчивость великого князя.
– Вот прямо так все и согласны?
– Нет, – хмыкнул боярин, покосился на идущего впереди Мономаха. – Мстислав Изяславич был против…
Ну ещё бы – у него же новогородский стол отняли. Конечно, против будет.
– И Святослав Ярославич против был… черниговский князь. Кричал, что дескать, после победы уступать стыдно!
Тоже понятно – на Немиге-то над ратью как раз Святослав и воеводил. Ему тоже забедно, что столько крови – и зазря.
– Вроде как Всеволод-князь всех убедил… кмети болтали…
Всеслав Брячиславич нашёл взглядом средь встречающих у золотоглавого великокняжьего шатра переяславского князя. Тот смотрел непонятно – то ли хотел понять что-то, то ли ещё что… полоцкого князя внезапно охватила тревога, он покосился назад…
Нет. Всё было в порядке.
Кмети здесь, гридни – неразлучные друзья Несмеян и Витко – тоже. И сыновья – Брячислав и Рогволод. И кмети киевские в стороне держатся…
Вот уже и шатёр рядом.
Великий князь шагнул навстречь, распахивая объятья. Обнялись, хлопая друг друга по плечам.
Кмети раскинули полы шатра, открывая жило, которому позавидовал бы и иной боярский терем.
– Проходи, князь-брат.
Всеславу осталось сделать всего шаг, чтобы переступить через порог, когда с того берега – с правого, полоцкого берега! – донёсся рёв боевого рога. В полоцком стане трубили тревогу.
Всеслав метнул взгляд по сторонам, успел увидеть, как исказились лица встречающих князей: на лицах Изяслава и Мстислава возникла досада и злость, во взгляде переяславского князя появилось удовлетворение, словно он не обманулся в каких-то своих мыслях, а вот черниговский князь и Мономах были явно изумлены.
Всеслав Брячиславич вмиг понял всё. Рука метнулась к мечу, но на полочан уже со всех сторон ринули киевские кмети. Зазвенела сталь, высекая искры. Покатился по войлочному полу сбитый подтоком копья боярин Бермята. В руки и плечи Всеслава вцепились сразу четверо, рванули внутрь шатра, навалились, выкручивая руки и срывая меч с пояса. Не решился-таки киевский князь убить своего ворога, не манила его слава братоубийцы, без колебаний принятая дедом.
Лютый, нерассуждающий гнев восстал внутри князя – частица крови Велеса, Отца Зверья бушевала, била в виски. Четверо кметей разлетелись в стороны, как рюхи от удара битой, Всеслав схватил с ковра Рарог, обронённый кметями, вырвал клинок из ножен. Ну держись, Изяславе Ярославич! Сейчас я тебя кровью замажу!
Снаружи тоже восстал лязг оружия – невеликая дружина Всеслава билась, не покидая своего князя.
Пятеро кметей пали враз. Несмеян прянул назад, полосуя воздух сразу двумя клинками, и оказался в стороне от своих – его окружили.
Отбиваясь, он видел, как рубится, прикрывая княжичей, Витко, как валятся под переяславскими копьями кмети.
Видел, как окружённый со всех сторон, друг опустил меч – и коротко мотнув головой, велел сделать то же самое бледному как смерть Брячиславу – не порубили бы кияне и переяславцы вгорячах наследников полоцкого стола.
Их скрутили вмиг.
Видел, как Брячислав, схваченный за руки сразу двумя кметями, кричит великому князю прямо в бледное с неровными красными пятнами лицо:
– Вот это твоя клятва, княже великий! И на мече клятва, и целование крестное! И твоя честь княжья! Сукин сын!
Видел каменно-застывшее лицо Святослава Ярославича – не ждал такого большого предательства прямодушный черниговский князь, наверняка всё замышлялось втайне.
Видел всё.
Первый налетевший кметь рухнул под ударом княжьего меча, не успев даже ничего понять, и почти тут же распахнулись полы шатра – на пороге возник киевский гридень Тука.
– Сдавайся, княже! – бросил он торжествующе. – Не то мы и твоих детей, и тебя…
Всеслав увидел в проёме Рогволода со скрученными руками, кривой нож в руке Туки, мелкие, едва заметные слёзы в глазах сына.
Тягучей бессильной волной нахлынуло отчаяние.
Меч опустился сам.
Переяславские кмети толпой хлынули внутрь шатра, княжич Рогволод опустил голову и отворотился.
Кончено.
Поняв, что остался один с оружием в руках, Несмеян свалил ближнего кметя, проскочил в разрыв меж врагами и бросился к реке. Досягнул берега в несколько прыжков и сиганул в воду. И почти тут же за спиной в воду вонзились стрелы – кияне, наконец, спохватились и начали стрелять.
Неширок Днепр у Орши – всего половина перестрела. Несмеян одолел реку быстро, то и дело ныряя и уходя от стрел.
Выбрался на правый берег, оборотился назад. Стряхнул с чупруна воду, погрозил великому князю мечом. Вдоль берега к нему уже летел конный переяславский дозор. Гридень сделал в их сторону непристойный жест, отмерив руку до локтя, и нырнул в прибрежные заросли ивы и камыша, густо заполонившие берег.
– Вот отчаюга! – сказал Святослав с восторгом. – Хотел бы я такого воина иметь у себя в дружине.
ЭПИЛОГ
ВСТАЁТ ЗАРЯ УГРЮМАЯ
1. Белая Русь. Лепель.
Лето 1067 года, червень
В вершинах сосен гудел ветер. Несмеян покосился вверх, – оттуда изредка сыпалась хвоя. Сосняк высился по верху глинистого увала, поросшего по краю густым чапыжником. За этим чапыжником Несмеян и спрятал в засаде своё невеликое войско. Место для засады – удобнее не придумаешь: прекрасно видно всё вдоль дороги в обе стороны версты на две.
Солнце зависло в самой высшей точке неба, проливая на землю потоки бесцветного огня.
Несмеян безотрывно глядел на дорогу – по ней вчера и проехала семья Всеслава Брячиславича. По ней, верно, сегодня пойдёт и погоня – два десятка Мстиславлих кметей преследовали беглецов неотступно. Но теперь он их не пропустит. Бойцы его маленького войска затаились неподалёку.
В лесу было тихо. Где-то звенели птичьи голоса. Это хорошо, – подумал Несмеян. – Засаду выдаёт птичий гомон альбо птичье молчание. А тут тихонько звенят – не выдадут.
Несмеян ласково прижался щекой к шелковистым листьям костяники, поймал губами невесомую ягодку, сорвал, раздавил зубами и закрыл глаза. На краткий миг ему вдруг стало легко-легко. В лесной тишине солнце ласково и тепло гладило его по закрытым векам. Несмеян на мгновение совершенно забыл обо всём – о войне, о пленённом князе, об оружии… обо всём!
Прямо над головой зацвиркала какая-то птаха, – Несмеян не шевелясь, улыбнулся, тихонько открыл глаза, но увидеть пичугу не успел – она вдруг резко вспорхнула и исчезла. Ощущение покоя сгинуло.
Рядом зашевелилось. Несмеян покосился в ту сторону, не меняя позы и почти не двигаясь. Кто-то подползал. Витко?
Нет. Витко в плену у великого князя, если жив ещё. Могли и отвести к ближнему оврагу, да и смахнуть голову к упырячьей матери. Подползал Мальга, беглый херсонесский акрит.
После побега из стана великого князя Несмеян едва успел догнать уходящую Всеславлю дружину. Он не винил ни Бреня, ни Славяту – Всеславу Брячиславичу они уже ничем помочь не могли – а вот дружину спасти было надо!
– Ушёл?! – только и бросил ему воевода Брень.
– Сумел! – так же коротко ответил гридень.
– Что князь?
– Схватили князя, – поник Несмеян головой. – И княжичей тоже схватили. И Витко, побратима моего… а остальных – всех порубили.
Брень глянул на него хмуро, но ничего не сказал, хотя мог бы – а ты, мол, чего сбежал тогда? Смолчал. Для князя сейчас лишний друг на воле лучше, чем ещё один погибший за него кметь.
– Я рать уведу в леса, – сказал Брень хмуро. – Биться сейчас нельзя – князя погубить можем. А ты бери с собой кметей и лети в Витебск, там сейчас княгиня с младшими княжичами. Спрячь их, где хочешь спрячь! Они не должны попасть в руки Ярославичей.
– Рать великого князя будет в Витебске самое большее через седмицу, – задумчиво сказал Несмеян. – Успею.
С собой Несмеян взял только шестерых – больше и не требовалось. Сколько воев с собой ни возьми, Мстиславлю рать с ними всё одно не остановить, а эти шестеро ведомы ему как собственные пальцы. Все, кроме одного.
Добрыня Кривой. Любой, слыша это имя, невольно ожидал увидеть старинного витязя, ан нет. Добрыня родился хилым и больным, родители его и назвали так, чтоб рос сильным да здоровым. В сильные да здоровые увы, Добрыня не вышел, но в войском доме стал сильным и жилистым, хоть и остался всё таким же низкорослым и худым. Кривым его прозвали, когда на охоте ему вырвал левый глаз медведь, и жутковатая рана навек скрылась под чёрной повязкой. На окружающих Добрыня глядел единственным глазом холодно и равнодушно, двигался медленно, говорил скупо. С первого взгляда можно было его и тупоумным посчитать. Ан нет – в бою удержу ему не было.
Щербина. А вот этот – истинно старинный витязь – гора мяса, перевитая тугими жилами. Но вечно мрачен и неспроста. Был когда-то Щербина весел и улыбчив – когда жил в большом лесном погосте в словенской земле. А вернулся раз с охоты – поседел в двадцать пять лет. Погост сожгли каратели-христиане, охотники за остатками древней веры. Тогда и пропал смех у Щербины.
Горяй и Пластей – братья-близнецы. Оба молоды – едва на год старше Несмеянова старшего, оба веселы, оба зубоскалы и отчаюги, ловкие и мастеровитые, и прекрасные бойцы. Одинаковые во всём, высокие и светло-русые, только у Горяя глаза серые, а у Пластея – голубые. В деле ни тот ни другой ещё толком не бывали – не поспели к Немиге – вот и доучатся тому, чего в войском доме постичь не успели, – подумал невольно Несмеян. Они и сейчас стараются казаться спокойными и солидными, да только на губах у обоих одновременно то и дело возникает улыбка на все тридцать два.
Радим. Такой же молодняк, как и близнецы, только чёрен, как грач. Этот молчун, изо всех сил старается казаться бывалым воином. Ан нет – то и дело ему за это влетает от истинных бывалых, таких, как Добрыня, к примеру.
И – Мальга, которого, невзирая на год его службы у Всеслава Брячиславича, Несмеян всё ещё знал плохо.
– Ну? – почти беззвучно спросил Несмеян. – Чего надо, двенадцать упырей?
– Брось ты, – прошипел Мальга весело. – Всё одно никого пока не видно…
– Когда они появятся, будет поздно отползать на своё место.
– Ой уж, – насмешливо сказал беглый акрит уже громче – почти вполголоса. – Может, я отсюда лучше выстрелю? Откуда ты знаешь?
Несмеян мысленно плюнул.
– Я не впервой в бою… – процедил Мальга.
Тут возразить было нечего – и вправду не впервой.
Княгиня Ольга Глебовна весть о пленении мужа и старших сыновей встретила достойно – без плача, излишних криков и заламывания рук. Только глянула огромными глазами в огромных тенях на бледном, как-то сразу запавшем лице. И прошептала что-то бескровно-бледными губами.
Несмеяну вдруг показалось, что она знала заранее о чём-то подобном.
– И что же теперь ты можешь сказать, гридень Несмеян Нечаевич?
Несмеяна враз будто в ледяную воду окунули – понял, ЧТО хотела сказать княгиня. Но стыда Несмеян не чувствовал – верил, что князь не осуждает своего ближнего гридня за бегство.
– От Орши сюда идёт рать великого князя, а головой там – Мстислав Изяславич. Надо уходить.
– Куда? В Полоцк? – княгиня смотрела с надеждой.
– Нет, – помотал головой Несмеян. – Полоцка воеводе Бронибору не удержать.
– Почему это?
– Мыслишь ли ты, княгиня, что полочане не сдадутся, если им к воротам связанного князя приведут альбо кого из княжичей с ножом у горла?
Вот теперь ей стало страшно взаболь, хоть она и старалась того не показать – не к лицу бояться женщине из древнего волховьего рода.
– Потому и Брень-воевода рать увёл, чтоб к Ярославичам в руки не попала. Потому и нам бежать надо сейчас.
– А если найдут… – у Ольги не хватало слов – видно, въяве представила, как и ей – ей, жене и матери! – вот так же приведут Всеслава альбо Рогволода…
– Пусть сперва найдут! – гордо и дерзко бросил Несмеян, вскидывая голову. Так, что даже княгиня ободрилась: и впрямь – в кривской-то дебри.
После того всё завертелось стремительно и неудержимо – суматошные сборы, плач мамок и нянек, суровое лицо Глеба Всеславича с прыгающими губами, которые он безуспешно пытался сжать, чтобы придать своему лицу твёрдость, бешеная скачка через леса в сторону Мяделя.
– Да ты хоть скажи, куда мы едем-то? – в отчаянии спросила княгиня на одном из коротких привалов, когда со стонами пыталась разогнуть занемелую спину. Несмеян следил за ней с лёгкой беззлобной усмешкой – отвыкла княгиня от простой жизни за двадцать-то лет.
– К Мяделю скачем, – ответил Несмеян, когда вопросительная складка на лбу княгини уже начала перерастать в гневную морщину. – Там спрятаться хорошо можно… там войский дом на Нарочи в лесах…
Спрятать княгиню и княжичей гридень рассчитывал в Моховой Бороде, в усадьбе своего покойного тестя, туда, где сейчас опять жила его жена с младшим сыном, и куда прибились сбеги из Менска.
Жарко.
Несмеян невольно представил, что сейчас творится в Степи – доводилось видеть, когда торков зорить ходили с великим князем и его братьями – и покрутил головой. Там сейчас такое!… Хорошо хоть, они – в лесу. В тени сидеть даже на макушке лета хорошо. От болот влагой тянет.
– Мальга, – позвал негромко.
– Чего?
– Ты в Степи бывал?
– Бывал, – ответил кметь односложно.
– Вот и я… бывал, – пробормотал гридень, в который раз уже ощупывая дорогу глазами. Глупо спросил – а то не знал, что дружина Ростиславля целый год в Диком Поле да Ясских горах хороборствовала.
Тянуло на пустую болтовню.
– Да нет, – понял Мальга. – Я же в дружине недавно… даже Ростислава Владимирича уже не застал.
– Как это? – не понял Несмеян. Мальга рассказал.
– Вон что, – потянул гридень, когда бывший акрит смолк.
– До сих пор себе простить не могу, – пробормотал Мальга.
– Чего? – переспросил Несмеян. – Что ты мог сделать?
– Да знаю, что ничего, – отмахнулся Мальга, – а только всё одно – грызёт что-то.
Он вдруг усмехнулся.
– А ты со степняками встречался, Несмеяне?
– Доводилось, – вздохнул гридень, вспоминая торков, средь которых оказалось немало отличных бойцов и честных витязей, и бои с ними.
– Греки болтали, будто они сырое мясо жрут? Под седлом, говорят, разомнут и…
– Брехня, – равнодушно сказал Несмеян. – Не веришь, – попробуй сам. Разомни под седлом кусок мяса, да слопай. Понравится, нет? В рот не возьмёшь от вони, двенадцать упырей.
– Так то я…
– А степняки что – не люди? – Несмеян помолчал и добавил, не отрывая взгляда от дороги. – Мясо под седло они кладут, то верно. Да только не для еды, а чтоб язвы от седла залечивать.
– А-а, – протянул Смета, как показалось Несмеяну, разочарованно. И замолк.
Вот так и рождаются страшные сказки про звероголовых людоедов, – неприязненно думал Несмеян. Сам он подобных небылиц не одобрял, – врага следует ведать и уважать, а не сочинять про него всякие небылицы, вроде того, что и мясо сырое жрут, и вшей собственных…
Несмеян покосился на солнце,которое краем начищенного медного щита задевало уже вершины берёз. Пора бы погоне и появиться уже, а не то и до темноты недалеко.
Обрубить хвост было необходимо, чтобы для пришельцев с киевского юга Всеславля княгиня и княжичи, которые сейчас вовсю погоняют коней, окончательно затерялись в кривских дебрях.
Мальга вновь зашевелился, суетливо хватаясь то за одно, то за другое.
– Несмеян!
– Ну, чего ещё?! – раздражённо прошипел Несмеян стойно гадюке-козуле, не отрывая глаз от дороги.
– Едут!
– Вижу, двенадцать упырей!
Несмеян и вправду уже видел их, – десять всадников в двух верстах от засады. Осторожно потянув лук из налучья, он тихо засвистел-зашипел сквозь зубы. Засада в шесть ртов отозвалась тем же. Слева послышался скрип самострела, щёлкнул замок.
Кому которого врага бить – было обусловлено заранее.
Всадники приближались. Несмеян всмотрелся в них и поразился, – они ехали без всякого бережения, как на прогулке в степи. Цепочкой, один за другим. Все десять – вкупе, не россыпью. Потом ему вдруг пришло в голову страшное, – а ну как это только один из, скажем, пяти-шести, а то и десяти загонов, отправленных сами князем Мстиславом впереди рати, в навороп. Да ну! Он помотал головой, отгоняя страх. Не может такого быть. Разведка в полсотни – это если по их следам идёт целая рать, чего и совсем быть не может. Для Мстислава сейчас гораздо важнее Полоцк да Витебск захватить, хотя и семья Всеславля – знатная добыча. Несмеян с ненавистью скрипнул зубами – поперёк горла было видеть то, как вольно едут по кривской земле киевские кмети.
Кияне приближались. Несмеян сжал срединную рукоять лука до боли в пальцах. Едут!
Загон поравнялся с засадой.
Несмеян выжидал. И когда засады достиг последний, полоцкий гридень поднял лук. Изогнутые крылышки широкого срезня коснулись шеи едущего последним кметя. Молоденький, – вряд ли двадцать лет сравнялось – киянин даже и не подозревал об угрожающей им опасности. На миг Несмеяна пронзило острое ощущение жалости к молодости и неопытности парня. И тут же исчезло. Всё одно нельзя было упускать никого!
И – кто его знает, может быть, этот зелёный киянин успел уже не одну кривскую забубённую головушку снести с плеч?
Стиснув зубы, Несмеян взял упреждение, спустил тетиву и пронзительно засвистел.
Он ведал, – он не промахнётся. Рука не дрогнет.
Рука – не дрогнула.
В ответ на свист со всех сторон посыпались стрелы. Несмеян щедро дал своим людям время для того, чтобы выбрать цель и прицелиться. И сейчас они били безошибочно. Пять всадников сразу завалились в сёдлах. Кони всхрапнули и рванулись.
Остальные пятеро даже не успели ничего понять. Бойцы Несмеяна уже бежали к ним по дороге. Несмеян, приостановясь, ещё раз рванул тетиву и с восторгом успел заметить, как валится ещё один пробитый навылет киянин.
Первым опомнился молодой и высокий кметь в середине цепочки, не задетый ни одной стрелой. Вырвав из ножен меч, он что-то гортанно проорал, поднял на дыбы и развернул коня. Он бы, может быть, и прорвался. Но Несмеян прыгнул диким котом на круп его коня, и меч кривича развалил киянина до седла. Конь взлягнул, гридень мягко спрыгнул наземь, упал на колено. Огляделся.
Одного киянина свалили с коня и мало не топтали ногами. Размеренно взлетал и опускался кистень Добрыни, слышалось азартное хаканье и тупое сосредоточенное сопение. Несмеян невольно поморщился.
Ещё один уже подлетал к Несмеяну, отводя в руке меч для удара. Клинок свистнул, Несмеян быстро присел, киянин уже почти пролетел мимо, когда меч Несмеяна настиг его сзади и задел шею. Смерть вцепилась железными клещами, и кметь кувыркнулся с коня.
Гридень быстро поворотился, вновь оглядывая поле боя. Последний киянин вертелся на коне, размахивал мечом, отбивая удар за ударом, а его быстро окружали кривские кмети. Несмеян опустил вниз остриём меч и мягко-кошачьим шагом двинулся вперёд. Но не успел.
Мальга диким прыжком отскочил назад, и с широкого размаху метнул нож. Хлестнула кровь, конь споткнулся, рухнул, и киянина ударили сразу трое.
На дороге лежали десять трупов. Несмеян прошёлся вдоль дороги, пристально разглядывая мёртвых. А меч ждал своего мига в его руке, глядя остриём в землю.
На миг приостановился и поморщился.
Две половинки разрубленного им молодого киянина.
Ещё шаг.
Невысокий жилистый кметь ещё цеплялся за жизнь. Стрела попала ему под ключицу, он ещё дышал и пытался ползти. Несмеян несколько мгновений постановил над ним, гоняя желваки по челюсти и разглядывая его суженными глазами. Потом лицо Несмеяна исказилось, – на миг он стал страшен. Кметь поворотил голову и затуманенными глазами успел увидеть взлетающий меч. И свою неминуемую смерть.
Одним взмахом оборвав никому не нужную жизнь, бестолково задержавшуюся в теле, Несмеян шагнул дальше.
И замер.
Тот самый мальчишка-киянин. Широкая стрела-срезень, выпущенная Несмеяном, разорвала ему горло мало не до самых позвонков. Страшная и безобразная рана сразу бросалась в глаза.
Несмеян похолодел. На миг ему показалось, что у него под ногами лежит Невзорка, неведомо как оказавшийся в киевском войске. Всего на миг. Несмеян закусил губу, мотнул головой, поворотился к своему взъерошенному войству, сгрудившемуся в стороне и смотрящему на своего вожака мало не со страхом.
– Этих, – он мотнул головой на трупы, – с дороги убрать. Оружие и доспехи – собрать!
Вои, недовольно и невнятно бурча себе под нос, задвигались. Обдирали доспехи и оружие, пытались ловить коней. Радим уже нашёл в чапыжнике небольшой ложок и рыл общую могилу, споро углубляя дно и подрезая стенки.
Трупы сбросили вниз, завалили землёй и валежником, старательно утаптывая, словно боясь, что убитые кмети воротятся обратно.
Конец.
Хвост обрублен.
2. Белая Русь. Полоцк.
Лето 1067 года, червень
Войско вышло в вид города к полудню.
Мстислав Изяславич остановил коня, задумчиво глядя на дубовые городни, высящиеся на верху глинистых валов. Город, заново отстроенный дедом нынешнего полоцкого князя (бывшего, княже, бывшего!), можно сказать, возрождённый после Владимирова погрома, цвёл и рос.
Вон того посада не было ещё при Изяславе Владимириче (а Владимириче ли?!), а вон того – и при Брячиславе. А вот эту слободу устроил Всеслав всего пять лет тому, как воротился из степного похода, когда Ярославичи гоняли по Дикому Полю торков и зорили их становища.
Новый полоцкий князь, только в прошлом году согнанный кривским волком с новогородского стола, готовился воспринять новое княжество и хорошо знал прошлое этого княжества.
Старики рассказывали, что до прадеда, Владимира Святославича стены Полоцка были забраны всего лишь тыном. Этот тын Владимир и сжёг, когда зорил Полоцк. И уже после, лет семьдесят тому Изяслав Владимирич и Рогнеда в пику великому князю обнесли Полоцк стеной из городней. Ров рыли да вал насыпали уже при Брячиславе, сразу после битвы при Судоме, когда всем было ясно – Ярослав может с ратью нагрянуть в любой миг. А уж стрельни и заборола перестраивал сам Всеслав.
