Дискуссия о языке (1934)

Дискуссия о языке стала существенным шагом в сторону литературного единообразия, идейно-эстетического монизма. Ее результатом явилось исчезновение таких продуктивных еще в 20-е годы стилистических тенденций, как сказ и орнаментальная проза.

В литературе 1920-х годов выделялись три наиболее важные стилевые тенденции. Традиционному литературному, так называемому "нейтральному" стилю, свойственному реалистическому направлению и эволюционирующему со временем в “авторитетный” и “авторитарный” стиль, противостояли две стилевые тенденции, которые исследователи склонны называть "новым словом" - сказ и орнаментальная проза. Для нового слова характерно отношение к речи как к предмету изображения: изображаются не только события, характеры, но и то, как об этом говорится. В связи с этим важной становится фигура рассказчика, повествователя. Этот образ дается не в сюжете; его характер, особенности сознания характеризует его речь. Сказ - форма повествования, которая ориентирована на чужое сознание, на социально иной тип мышления. Поэтому сказ всегда социально окрашен, выражает точку зрения определенного социума: крестьянской или рабочей среды, мещанства. К комическому сказу обращается М.Зощенко: образ повествователя, нелепого героя в нелепых обстоятельствах, характеризует в первую очередь его манера рассказывать о событиях своей жизни. К совершенно иной структуре сказа обращается И.Бабельв цикле "Конармия", воссоздавая сознание, искаженное трагическими социально-историческими обстоятельствами гражданской войны. Сказ становится способом выразить мироощущение крестьянского мира в повести А.Неверова"Андрон Непутевый".

Орнаментальная проза - стилевое явление, которое связано с организацией прозаического текста по законам текста поэтического: сюжет как способ организации повествования уходит на второй план, наибольшее значение обретают повторы образов, лейтмотивы, ритм, метафоры, ассоциации. Слово становится самоценным, обретает множество метафорических значений.

Рядом с произведениями орнаментальной прозы, композиционное единство которых было обусловлено не сюжетным принципом организации повествования, но рифмовкой образов и взаимосвязью лейтмотивов, возникает принцип фрагментарной, калейдоскопичной композиции, что характерно для Б.Пильнякаили А.Веселого.

Но уже в начале 30-х годов под сомнение оказалось поставлено как слово, стилистически ориентированное на некий социальный тип, что характерно для сказовых структур, так и стилистический эксперимент, поэтизация прозаической речи, попытки организовать прозу по законам поэтического языка (орнаментализм). Это привело к господству “нейтрального” стиля, вскоре превратившегося в авторитарный стиль, характеризующий литературу 30-50-х годов. Нейтральный стиль в наибольшей степени соответствовал идеологии соцреализма: лишенный ориентации на речь какого-либо социума, прозрачный и ясный, без излишеств в виде синонимических повторов или сложных метафор, инверсий, сложных грамматических структур; стиль, направленный не на исследование действительности, но на программирование идеальной общественной модели. Это утверждающий стиль: он ясен, прост, тяготеет к правильному порядку слов, боится придаточных предложений, предпочитает причастные и деепричастные обороты, если и ставит вопросы, то лишь риторические, отрицает нерешенные проблемы и не знает сомнений: они могут лишь разрушить ясность и неподвижность авторитарного стиля и мышления.

Известная мысль М.М.Бахтинао том, что далеко не все эпохи обладают своим литературным стилем, подтверждается литературной ситуацией 20-30-х годов. В самом деле, двадцатые годы - в постоянном поиске тех стилевых структур, которые наиболее адекватно могут отразить и выразить время; тридцатые годы - период сотворения и обретения этого стиля, его окостенения, догматизации и политической канонизации. Это "нейтральный", или "авторитарный" стиль. В 20-е годы это всего лишь одна из стилевых доминант, еще не авторитарный стиль, а "классическое" слово.

Именно эта стилевая тенденция, представленная в творчестве М.Горького, К.Федина, А.Фадеева, Л.Леонова, А.Толстогои др., стала основополагающей для литературы соцреализма. Она отличалась от "нового слова", включавшего в себя две стилевые доминанты - орнаментализм и сказ - прежде всего ориентацией на монологический тип повествования, при котором речь рассказчика не является предметом изображения, и была лишена каких-либо четких социальных ориентиров, социальной маркированности. Нейтральность речи повествователя, строго ориентированной на нормы литературного языка, была связана с тем, что в творческие задачи художников не входило изображение характера повествователя, который не ощущался как самостоятельный образ ("Дело Артамоновых" Горького, "Разгром" Фадеева), а если и входил в повествование на правах авторского "я", то создавался сюжетными, а не стилевыми средствами. "Нейтральный стиль" в отличие от "нового слова" не сориентирован на изображение "чужой" речи, как сказ, или на расширение ее смыслового метафорического пространства, как орнаментализм.

На протяжении двадцатых годов эти тенденции оказывались в равной степени продуктивны и, взаимодействуя, создавали мощную полифоническую структуру. Но с первой половины 30-х годов ситуация начинает постепенно меняться и "новое слово" благодаря усилиям критиков, по большей части бывших рапповцев, оказывается под подозрением, объявляется либо формализмом (орнаментализм), либо натурализмом (сказовые стилевые тенденции).

Авторитарный стиль, окончательно утвердившийся в 40-е годы, является непременной чертой социалистического реализма 30-50-х годов.

На протяжении 30-х годов в литературном языке происходят существенные процессы: новое слово оказывается под подозрением как проявление формализма или же натурализма, а нейтральный стиль претерпевает весьма существенную эволюцию, превращаясь в авторитарный стиль. Исследователи языковых процессов, происходящих в литературе рассматриваемого периода, приводят высказывание Маркса: "Язык, лишь только он обособляется, конечно, тот час же становится фразой". "Обособляется - от жизни общества, от исторического момента, от социальной и индивидуальной характеристики, от создателя, от адресата, от носителя стиля - человека". "Обособление есть главный признак условного, искусственного стиля"[244].

Основными чертами такого стиля, сформировавшегося уже позже, во второй половине 40-х годов, является, во-первых, монологичность, при которой "доминирующее авторское мировосприятие всецело подавляет персонажей, включает их в орбиту своего мышления, видения мира", во-вторых, "отказ от автономного существования персонажа и самостоятельности его стилевой зоны, разрушение естественного контакта с устно-разговорной речью, всегда являвшейся в русской литературе одним из самых мощных источников обновления и развития стиля". В результате "живую игру слова, отражающую живую игру ума и чувств персонажей, замещает логическая упорядоченность фразы, ее нейтральная, формально-грамматическая стройность" [245]. Иными словами, нейтральный стиль в силу своей монологичности не допускает какого бы то ни было проникновения "чужой речи", следовательно, исключена установка и на устную речь. Эти черты нейтрального стиля проявились не только в творчестве Бубенногои Бабаевского, Ажаеваи Попова, но и Симонова, и Эренбурга, и М.Горького.

"Авторитарное слово, - писал М.М.Бахтин, - требует от нас признания и усвоения, оно навязывается нам независимо от степени его внутренней убедительности для нас; оно уже преднаходится нами соединенным с авторитетностью" [246]. Литература 40-50-х годов, литература огосударствленного типа, не могла не быть "авторитетной", "независимо от степени ее внутренней убедительности для нас": устами Ажаеваили Попова, А.Толстогоили Фадеевавещало государство. Здесь неуместна игра с чужим словом или расширение смыслового пространства прозаического текста по законам метафорического поэтического языка. Здесь возможна лишь чеканная ясность, которую мог дать нейтральный стиль, превратившийся в авторитарный стиль. "Связанность слова с авторитетом, - по мысли Бахтина, - все равно признанным нами или нет - создает специфическую выделенность, обособленность его; оно требует дистанции по отношению к себе... Авторитарное слово требует от нас безусловного признания, а вовсе не свободного овладения и ассимиляции со своим собственным словом. Поэтому оно не допускает никакой игры с его границами, игры с обрамляющим его контекстом, никаких постепенных и зыбких переходов, свободно-творческих стилизующих вариаций. Оно входит в наше сознание компактной и неразделимой массой, его нужно или целиком утвердить, или целиком отвергнуть. Оно неразрывно срослось с авторитетом - политической властью, учреждением, лицом, - оно стоит и падает вместе с ним" [247].

Этими особенностями авторитарного стиля обусловлено и такое его свойство, как неспособность ко взаимодействию с альтернативой. "Авторитарное слово не изображается, - оно только передается. Его инертность, смысловая завершенность и окостенелость, его внешняя чопорная обособленность, недопустимость в отношении к нему свободно стилизующего развития, - все это исключает возможность художественного изображения авторитарного слова". Этим объясняется, что литература социалистического реализма практически не знает жанра полифонического или диалогического романа: художественная структура произведения спроецирована не на спор, в его контексте "нет игры, разноречивых эмоций, оно не окружено взволнованной и разнозвучащей диалогической жизнью, вокруг него контекст умирает, слова засыхают" [248].

Главным результатом дискуссии о языке и явилось последующее утверждение авторитарного стиля в качестве единственного. Она, как и другие подобные акции, ставила перед собой две цели: утверждение той или иной черты в эстетической системе соцреализма (в данном случае – стиля), с другой стороны, отвергала альтернативные возможности (в данном случае – стилевые). Ее инициатором явился Горький, в ней приняли участие ведущие писатели – А.Толстой, М.Шолохов, К.Федин.

Началась дискуссия со спора М.Горькогос Ф.Панферовымо том, можно ли вводить в литературный язык новые слова, «местные речения», как называл диалектизма Панферов. Горькийв качестве примера привел два слова Панферова: «базынить» и «скукожиться» (последнее, надо сказать, все же вошло в русский язык). Панферовпринялся защищать словотворчество: «Я ставлю вопрос так, что если из ста слов останется пять хороших, а 95 будет плохими, и то хорошо». Горькийже полагал неправильным засорять литературный язык неологизмами и диалектизмами, думая, что глагол «базынить» вряд ли уместен в литературном языке, при этом вряд ли рассчитывая, к каким результатам приведет его перепалка на страницах прессы с Панферовым.

Началом разговора стало «Открытое письмо А.С.Серафимовичу» М.Горького, опубликованное в «Литературной газете» 14 февраля 1934 года. В этом письме в концентрированном виде содержатся, в сущности, все идеи, развитые затем другими участниками дискуссии.

Правота Горькогоне вызывала сомнений у большинства литераторов: словотворчество Панферова, на которого обрушился писатель, ни у кого особых симпатий не вызывало. Но в письме Серафимовичу, который, напротив, приветствовал панферовский стиль, Горькийразвивает мысль, утверждение которой в общественном сознании и стало целью дискуссии.

Горький, как всякий мастер литературы, рассматривает стиль не как явление формы, но, в первую очередь, содержания. «В области словесного творчества языковая – лексическая – малограмотность всегда является признаком низкой культуры и всегда сопряжена с малограмотностью идеологической, - пора, наконец, понять это!..» - восклицает он. Это заявление носит принципиальны характер и объясняет неприятие Горькимпанферовских замыслов: в «силе, этакой корявой, здоровой, мужичьей», как рекомендует стиль ПанфероваСерафимович, Горькийчувствует не только творческую неудачу и недостаток литературного такта своего оппонента («здесь речь идет не об одном Панферове», - оговаривается он), а стоящую за этим строем речи, стилем, языком – социальную и идеологическую ориентацию, строй мышления русского крестьянина-мужика, которого писатель никогда не понимал и не принимал. Именно против крестьянской стихии, которую Горькийвоспринимает как мужичью и анархическую, выступает он здесь, атакуя стиль Панферова. «Перевоспитать прославленного народниками мужика, страдальца, который в одну сторону фабрикует нищих, а в другую – мироедов, лавочников, фабрикантов и вообще жесточайших грабителей, - это перевоспитание по существу своему имеет целью изменить классовый тип человека, воспитанного веками зверской собственнической культуры», - полагал Горький. В самом деле, голос крестьянства в литературе, который был представлен далеко не только Панферовым, но и А.Неверовым, С.Клычковым, Н.Клюевым, П.Орешиным, П.Васильевымзвучал все менее слышно. После дискуссии он умолк совсем, вытесненный нейтральным стилем.

Утверждение нейтрального стиля носит у Горькогоне столько эстетический, сколько идеологический характер. «Борьба за простоту и ясность нашего языка, за честную технику, без которой невозможна четкая идеология», носит именно политический характер: «пролетариат Союза Советов завоевал и утверждает право свое большевизировать мир, а литература пролетариата – диктатора должна бы – пора уже! – понять свое место, свое назначение в этом великом деле.

Я спрашиваю Вас, Серафимович, и единомыслящих с Вами: возможно ли посредством идиотического языка, образцы коего даны выше, изобразить героику и романтизм действительности, творимой в Союзе Социалистических Советов?»

Идея формирования нейтрального стиля проходит через все выступления Горькогосередины 30-х годов именно как идеологическая и политическая. В статье «О языке» («Правда», 1934, 18 марта) он пишет: «В числе грандиозных задач создания новой, социалистической культуры перед нами поставлена и задача организации языка, очищения его от паразитивного хлама. Именно к этому сводится одна из задач советской литературы… Не надо забывать, что наша страна разноязычна неизмеримо более, чем любая из стран Европы, и что, разноязычная по языкам, она должна быть идеологически единой». Нейтральный стиль и осмысляется Горькимкак средство создания и укрепления литературного и идеологического единства, создаваемого и стилистическими средствами.

Кроме того, дискуссия о языке лишала крестьянство своего голоса в литературе. На это, в частности, указывает выступление А.Толстого. «Горькийсказал, - добросовестно цитировал он в «Литературной газете (1934, 10 апреля), - что те художественные приемы, которыми пользовались и пользуются некоторые советские писатели, во многом уже не соответствуют высоте задач социалистического строительства и, стало быть, художественно не могут их отражать. Тем самым сравнительно низкое художественное качество является вредоносным, и защитники (как Серафимович) этакой рогатой силищи, лезущей из тумана, канонизирующие эту рогатую мужицкую силищу из тумана, вредят дальнейшему развитию и продвижению советского искусства.

Так я понял мысль Горького…»

Еще откровеннее был К.Федин, открыто и прямо сказавший, что речь идет не о диалектизмах и местных речениях, но об идеологической концепции прошлого и настоящего, выраженной в стиле: «Нам важно содержание спора в той части, которая касается языка как проблемы стиля в связи с идейными задачами и целями литературы. А нам слишком часто подносят спор в плане узкограмматическом, или просто вылавливают у писателей диалектизмы и корят этим литературу»[249]. Да, дело было именно в социальной окрашенности языка, а не в местных речениях. Об этом говорит и выступление М.Шолохована стороне Горького, когда он мягко пожурил сам себя за допущенные диалектизмы.