Дискуссия о мировоззрении и творчестве («вопрекисты» и «благодаристы»)

Отказ от идей В.Ф.Переверзевапоставил формирующуюся монистическую концепцию советской литературы в очень сложное положение. Дискуссии 30-х годов обнаружили это со всей очевидностью. Переверзевоказался опасен, но вместе с тем никто кроме него не мог создать столь прочный фундамент для литературного монизма. Концепция, названная в ходе дискуссии вульгарно-социологической и резко отвергнутая, как нельзя лучше соответствовала как раз монистическому взгляду, ибо трактовала литературу социально-генетически, что могло бы способствовать формированию единого русла «чистой» «пролетарской» литературы.

Монистическая модель советской литературы, которая должна была представлять единое течение, не могла быть теоретически осмыслена и осуществлена без разрешения диалектики мировоззрения и творчества писателя (что прекрасно решала концепция Переверзева, отвергнутая как вульгарно-социологическая). Именно здесь была главная методологическая проблема, решение которой дало бы возможность формировать единое русло советской литературы. Необходимость ее решения привела к тому, что на протяжении 30-х годов на страницах журнала «Литературный критик» шла долгая и внутренне противоречивая дискуссия о соотношении мировоззрения писателя и его творчестве, завершившаяся в 1940 году волевым актом закрытия журнала. Это, пожалуй, единственная дискуссия 30-х годов, которая не имела прямого результата и скорее расшатывала нежели укрепляла монистическую концепцию советской литературы. Две дискуссии в Комакадемии на рубеже 20-30-х годов (о группе «Перевал» и о школе В.Ф.Переверзева), так же, как дискуссия о языке (1934) и о формализме (1936) на страницах периодики дали значительно больший результат.

Дискуссия о мировоззрении и творчестве – единственный холостой выстрел, единственная неудача тех, кто создавал официальную литературную теорию. В чем же коренились причины неудачи и какие результаты, противоположные ожидаемым, принесла эта дискуссия?

Если мировоззрение художника не детерминировано фатально его классовой принадлежностью, на чем основывалась школа Фричеи Переверзева, то какова диалектика связи этих двух категорий? С этого вопроса, вставшего перед критикой 30-х годов после разгрома «вульгарного социологизма», и началась дискуссия, во многом определившая и литературно-критический процесс 30-х годов, и его теоретическое обоснование, и частные судьбы его участников.

В одном из первых номеров журнала «Литературный критик», начавшего выходить с июня 1933 года под редакцией П.Юдина, появилась статья М.Розенталя«Мировоззрение и метод в художественном творчестве». В этой статье впервые было произнесено слово, давшее название всей дискуссии: «глубокое знание писателем жизни, тщательное изучение действительности подсказывает реалистический метод, который вопреки взглядам автора проявляется в правильном… изображении действительности». Сторонники взглядов, высказанных впервые Розенталем, стали именоваться вопрекистами. Суть их позиции заключалась в следующем: реалистический метод обеспечивает верное с социально-исторической точки зрения изображение действительности в художественном произведении даже вопреки авторскому мировоззрению. Сознательно автор может не встать на передовые общественно-политические позиции, его взгляды могут быть даже реакционными, он может заблуждаться, запутаться в социальной проблематике своей эпохи, но если он реалист, то картина действительности, воспроизведенная им, как бы автоматически окажется объективно благодаря реализму – вопреки мировоззрению.

Суть позиции вопрекистов, как она просматривалась в этой статье, могла бы способствовать главной цели дискуссии, которую и ставили перед собой, явно не декларируя ее, организаторы литературной жизни страны: в качестве творческого метода, который автоматически обеспечивает исторически верное и правдивое изображение действительности, выдвигался реализм. В самом деле, реализм в концепции вопрекистов становился поистине панацеей, поэтому утверждение его в качестве единственной эстетической системы способствовало бы формированию монистической концепции литературного настоящего и будущего. В статье Розенталя, о которой идет речь, подобные идеи прослеживаются весьма явно. Он полагает, что решающее значение приоритет реализма над мировоззрением художника имеет лишь тогда, когда речь идет о писателе, принадлежащем классу, интересы которого вступили в противоречие с объективными закономерностями литературного развития; для пролетарского же художника, «мировоззрение которого единственно не противоречит объективной действительности и ее тенденциям», противопоставление реализма и мировоззрения лишено оснований, ибо реализм как раз и является тем творческим методом, который нужен пролетариату. Но в отношении к советской литературе в целом противопоставление мировоззрения и метода сохраняет свою актуальность, ибо среди советских писателей есть и «полупролетарские», которые «еще не переделали своего мировоззрения в коммунистическое», и для них реализм является «путем к выработке правильного мировоззрения»[237].

В статье Розенталяутверждался приоритет реализма над любым другим творческим методом, не говоря уже о модернизме, что вроде бы оказывалось весьма прочным основанием для утверждающегося монизма. В самом деле, если в процессе художественного творчества сталкиваются мировоззрение художника, его социальное сознание и сама объективная действительность, то художник может, если он реалист, прийти к пониманию исторической перспективы общественной жизни – даже вопреки собственным мировоззренческим позициям.

Однако в концепцию «вопрекистов» помимо утверждения единственно верного реалистического метода был заложен еще один аспект. «Вопрекизм» как бы оправдывал тех художников, которые были не в состоянии вписаться в формирующийся соцреалистический канон. Идеи «вопрекистов» оказывались индульгенцией писателям, мировоззрение и, разумеется, творчество которых не укладывалось в определенные идеологические координаты. Реализм их творчества, понимаемый предельно широко, как бы гарантировал от идеологических ошибок. Поэтому журнал «Литературный критик», на страницах которого «вопрекисты» довольно быстро одержали победу, на протяжении всех 30-х годов был своего рода цитаделью, за стенами которой порой спасались опальные художники, например, А.Платонов.

Эту сторону концепции «вопрекизма» тут же почувствовал критик И.М.Нусинов, выступивший с целой серией контраргументов в статье «Социалистический реализм и проблема мировоззрения и метода». Более чем все теоретические сложности его интересовала именно общественная сторона «вопрекизма», который, с точки зрения Нусинова, как бы снимал с писателя ответственность за идеологическую сторону его сочинений, оставляя реализму как творческому методу почти автоматическую гарантию верной, пролетарской, марксистской идеологической перспективы художественного произведения. Иронизируя над позицией «вопрекистов», Нусиновот их лица обращался к писателям-попутчикам с такими наставлениями: «…пишите о колхозах, о пролетариате, о стройке, не заботясь о выработке своего мировоззрения. Материал сам придаст вашему творчеству социалистическую идейную направленность»[238]. Таким образом была заявлена позиция «благодаристов», утверждавших, что не вопреки, а благодаря передовому мировоззрению можно адекватно, с прогрессивных общественных позиций отобразить действительность.

Следующим этапом дискуссии стала статья И.В.Сергиевского«Социологисты» и проблемы истории русской литературы». При всем богатстве содержания этой статьи она интересна прежде всего тем, что Сергиевскийпредлагает предельно расширенное содержание понятия «реализм», сводя его к жизнеподобию, правдивости, включая в исторической ретроспективе явления русского сентиментализма и романтизма. Такое размывание категории реализма тоже весьма характерно, ибо в конечном счете именно оно давало возможность «вопрекистам» трактовать творчество А.Платоновакак реалистическое. Практически творчество любого советского писателя, сомнительного с точки зрения официальной ортодоксии, могло быть осмыслено как реалистическое, следовательно, верно отражающее действительность, что открывало ему «вид на жительство» в советской литературе. Именно это обстоятельство определило ту милосердную роль, которую сыграл «Литературный критик», отстаивая благодаря своей расширенной концепции реализма многие творения опальных художников 30-х годов.

Позиции «вопрекизма», претерпевая некоторые изменения, в целом сохраняли свою основу. Однако логическим итогом эволюции «вопрекизма» следует считать полную и окончательную дискредитацию классового подхода к литературе. Это произошло после дискуссии о народности литературы предшествующих эпох, проведенной на страницах «Литературной газеты» в 1936 году. С циклом статей по этой проблеме выступили М.А.Лифшици Г.Лукач. Категории классовости заменялись категорией народности литературы. Резкая и остроумная критика «социологистов», как и в статье Сергиевского, сделала классовый подход опасным, идущим от лукавого «вульгарной социологии». В результате категории классового анализа оказались заменены другими, предельно широко и абстрактно трактуемыми: «народность», «гуманизм», «реализм», «революционность». Войдя в литературоведческий обиход, они лишились конкретного содержания, ибо в творчестве любого писателя критик и литературовед без труда находили и реализм, и народность, и гуманизм. Дошло до того, что эти термины стали употребляться метонимически: «реализм Шекспира», «реализм античности», «гуманизм Гоголя» и т.д.

Здесь, вероятно, и выявился тупик, в котором оказалась теория «вопрекизма». Безысходность ситуации обозначилась особенно ярко в 1937-38 годах, когда в «Литературном критике» вновь появился ряд статей Г.Лукача, посвященных истории зарубежных литератур XVII - ХIХ веков, из которых следовал совсем уж парадоксальный вывод:: консервативность и даже реакционность общественных позиций писателя не только не мешает, но иногда и помогает верно отразить действительность. Однако парадоксальность вывода здесь лишь внешняя: достаточно вспомнить, что результаты дискуссии о литературе прошлых столетий проецировались на современную общественную ситуацию. Писателей, творчество которых не укладывалось в официальные идеологические рамки, квалифицировали именно как художников с «реакционным нутром», что во всей полноте проявилось в 1929 году во время травли Булгакова, Платонова, Пильняка, Замятина. Сознавал это Лукачили нет, но объективно под знаменем «вопрекизма» он готовил защиту этим художникам, создавая своего рода эстетическую почву для «охранительной критики», способной их защитить. Подобная «охранительная критика», так, к сожалению, и не сформировавшаяся в советской литературе, могла бы в жестоких условиях времени спасти этих художников, переведя дискуссию из сферы идеологической в эстетическую.

Концепция Г.Лукачасама оказалась объектом разносной критики. Осенью 1939 года на страницах «Литературной газеты» В.Ермилови В.Кирпотин, и ранее выступавшие под знаменами «благодаризма», повели атаку против «вопрекизма», направив основной удар на только что вышедшую книгу Г.Лукача«К истории реализма», в которой на материале русской и зарубежной литературы предшествующих столетий вновь обосновывались подобные взгляды. При этом выводы критиков проецировались не на историю литературы, но на современную ситуацию. «Нам редко приходилось видеть, - писал В.Ермилов, - в столь откровенной форме изложение старых-престарых бергсоновских теорий о необязательности для подлинного художника преодоления своих иллюзий и ложных реакционных взглядов о том, что для художника излишне овладевать передовой наукой»[239]. Ему вторил В.Я.Кирпотин. В соответствии с позицией Лукача, полагал он, «художнику нет надобности усваивать передовые теории времени»[240]. Это была подготовка общественного сознания к завершению дискуссии весьма своеобразным образом: закрытием журнала.

Завершающий и сокрушительный удар был нанесен по «Литературному критику» в апреле 1940 года, когда журнал «Красная новь» опубликовал редакционную статью «О вредных взглядах «Литературного критика». «Вопрекисты» обвинялись в том, что они вывели «свой «закон» обратно пропорциональной зависимости искусства от экономической жизни человечества, от процессов развития его материальной культуры». В статье «Красной нови» констатировалось, что советская литература трактуется «как одно из проявлений декаданса» и что критики и теоретики журнала полагают, что «реакционное, консервативное мировоззрение, предрассудки художника являются благоприятной почвой для создания выдающихся художественных произведений»[241].

Журнал «Литературный критик» прекратил свое существование после Постановления ЦК ВКП(б) «О литературной критике и библиографии» от 2 декабря 1940 года, в котором говорилось, что «Особенно слабым звеном в настоящее время является критика художественной литературы. Большинство критиков не занимается вопросами советской литературы и не влияет на ее формирование. Вопреки традициям русской литературы критики не работают в литературно-художественных журналах, объединяющих писателей, и замкнулись в обособленную секцию критиков при Союзе писателей». Документ ликвидировал секцию критики в СП и постановлял: «Прекратить издание обособленного от писателей и литературы журнала «Литературный критик». Обязать редакции литературно-художественных журналов «Красная новь», «Октябрь», «Новый мир», «Знамя», «Звезда» и «Литературный современник» создать в этих журналах постоянные отделы критики и библиографии»[242]. Критики, имевшие постоянные ставки в ликвидированном журнале, были распределены на работу в журналы общественно-политические.

Итак, «Литературный критик» прекратил свое существование. Но не умерли идеи «вопрекизма», ибо это течение, как его именовали в 30-е годы, все же было в определенной степени плодотворно для литературного монизма. Во-первых, «вопрекизм» логично утверждал приоритет реализма над иными творческими методами, чем выбивал почву из-под любой альтернативной эстетической системы.

А во-вторых, вся плодотворность этих идей для формирования советской литературы единого потока была оценена спустя шесть лет после закрытия журнала, уже после войны, в эпоху «ждановских» постановлений по вопросам литературы и искусства 1946-48 годов. Тогда в отношении к современной литературе была развита концепция двухпоточности, высказанная в статьях И.Сергиевского, Г.Лукача, М.Лифшица. Носившая сугубо теоретический характер в работе этих исследователей теория двухпоточности во второй половине 40-х годов стала руководством к практической деятельности по селекции советской литературы и уничтожению того, что не соответствовало идейно-эстетическим параметрам соцреализма.

Теория двухпоточности, выдвинутая И.Сергиевскимв 1935 году, в той или иной степени разделялась всеми «вопрекистами». Ее суть состояла в том, что все русские писатели последних двух столетий разделялись на два потока: на прогрессивный, т.е. реалистический, который Сергиевскийназывал буржуазным (т.е.передовым в контексте исторического развития прошлого столетия), а Лукачи Лифшицв связи с новыми общественными потребностями, обнаружившимися во второй половине 30-х годов, стали называть «народным». Другой поток, нереалистический, «лакирующий», к которому Сергиевскийотносил «чистую поэзию», «светские повести», «охранительные» романы, являл собой литературную реакцию. Это разделение было обусловлено исключительно проблемой метода: «вопрекисты» исходили не из «взглядов и убеждений» писателей, а из того, «какой из двух тенденций» общественного развития «объективно служило творчество данного писателя», как глубоко «проникает писатель в изображаемые им явления,… вскрывает те элементы изображаемой действительности, которые на данном отрезке времени служат тормозом ее революционному развитию»[243]. Выявить эти явления дает возможность реализм художественного творчества.

В такой концепции вне поля зрения исследователей оказывалась творческая индивидуальность писателя, которая, собственно, и определяет историко-литературную значимость художественного явления. В результате все писатели как бы выстраивались в две очереди, в затылок друг другу, в два потока, реалистический, следовательно, прогрессивный, и нереалистический, следовательно, реакционный. Разумеется, концепция двухпоточности была в значительной мере механистичной, не учитывающей понятие творческой индивидуальности. В последующих статьях Лифшицаи Лукачатеория двухпоточности была несколько скорректирована: в реалистическом потоке выделялись художники, бывшие реалистами и обладавшие исторически верными взглядами, с одной стороны, с другой же реалисты, стоявшие на общественно реакционных позициях, но сумевшие, в силу реализма, показать действительность в исторически верной перспективе.

Забегая вперед, скажем, что концепция двухпоточности (прогрессивный и реакционный поток) была развита А.А.Ждановымв 1946 году на собрании ленинградского партактива, где он объяснял суть только что принятых Постановлений (разумеется, без единой ссылки на опыт «Литературного критика») – и приложена к современной литературе. Судьба М.Зощенкои А.Ахматовой, по которым пришелся основной удар, показывает, сколь трагично было положение художников, не входящих в число реалистов.

Таким образом, дискуссия о мировоззрении и творчестве 30-х годов выглядит как очень противоречивое явление советской литературной критики, в ней как бы сошлись две противопоставленные тенденции, которые определяли литературную динамику предшествующего десятилетия: догматическая, направленная на утверждение литературного монизма, и свободная, плюралистическая. С одной стороны, результатом этой дискуссии стало теоретическое закрепление идеи о приоритете реализма над любой ему альтернативой; с другой – предельно расширенное толкование реализма, которое включает в себя практически любое направление. Тогда писатели, явные нереалисты, как А.Платонов, например, зачисляются в реалисты и берутся под защиту «вопрекистьами», как это было в годы существования «Литературного критика». С одной стороны, размывание конкретного содержания таких понятий, как «гуманизм», «народность», «реализм», и превращение их в идеологические клише; с другой – создание теоретической эстетической платформы для реабилитации художников, творчество которых не соотносится с единственно возможным литературным течением ни в художественном, ни в идеологическом планах. Эта противоречивость и дискуссии, и ее явных лидеров, «вопрекистов», привела к тому, что ее результаты не давали на тот момент возможности найти теоретическую платформу монистического литературного развития. В результате она была завершена закрытием журнала и разгоном его редколлегии.