Факт второй: политическая деятельность

Психологическое существо политических отношений содер­жится в «непосредственно данной информации» — исторических фактах, многим из которых не придается должного значения. Только участники этих событий знают цену политическим иде­ям с точки зрения «выхода за пределы непосредственно данной информации» и степени их влияния на нас и нашу жизнь. Для примера можно взять такую социально-политическую деятель­ность, как цензура: надзор со стороны органов власти за содер­жанием и выпуском печатных произведений с целью воспрепят­ствовать распространению среди населения учений, мыслей, све­дений, угрожающих интересам данного общественно-политиче­ского строя. Цензура в ее нынешнем понимании имеет воз­раст — она старше папируса.

О том, что было ранее, можно только догадываться, хотя ясно, что в давние времена она выполняла те же функции, что и сейчас, называясь, может быть, иначе. На первый взгляд, цензура была орудием борьбы «власть предержащих» с «на власть покушающимися», борьбы правительства с оппозицией, борьбы личностей, конкретных людей между собой. Но при вни-

нательном рассмотрении становится очевидным, что это — борь­ба не конкретных людей, а борьба идей. Идея, будучи сформу­лированной, перестает быть собственностью ее автора. С этого момента она не принадлежит ему и живет своей, самостоятель­ной жизнью. Имя автора остается только своеобразным кодом идеи, которая приобретает черты политического явления: она завоевывает сознание масс людей, определяет их поведение, становится критерием оценки людей и поступков, возводит к власти и свергает вождей. Не между людьми, а между идеями развертывается борьба, под знамена которой становятся все но­вые и новые политические волонтеры, жертвующие жизнью ра­ди того, что не имеет цвета, запаха, формы, веса, но является содержанием сознания человека. И цензура оказывается свое­образной «регистратурой» борьбы идей, выполняя роль орудия борьбы власти с интеллектуальной экспансией — явлением фан­тастической мощи и значения.

История борьбы идей, зафиксированная цензурой, впечат­ляет больше, чем нашествие марсиан или демонстрация телеки­неза. Отсчет исторических фактов можно начать с постановле­ния Никейского собора в 325 г., по которому были сожжены арианские книги. В 431 г. сожжены несторианские книги по постановлению Эфесского собора. Абеляр был принужден Суассонским собором сжечь свой «Трактат о триединстве» в 1121 г. Папа Иннокентий IV в 1244 г. распорядился сжечь Талмуд. Уничтожались не бумаги, не книги — они были только матери­альным носителем чего-то более значительного и опасного, со­храняющегося в незримой форме в сознании людей.

Именно поэтому в 1415 г. по решению Констанцского собора сжигают на костре уже не книги, а авторов идей — Яна Гуса, через год — Иеронима Пражского. И это происходило в просвященной Европе. В Англии в 1634 г. Вильяму Прину за его публикации отрезают уши, а потом, за выступление против ду­ховенства, выжигают на щеках клейма «S. L.» (мятежный паск­вилянт). Типографу Твину за политический памфлет на висе­лице выпотрошили кишки. Во Франции в 1546 г. сожжен на ко­стре за составление еретических книг печатник Долле. Это в Париже, а в Труа одновременно сожжен за распространение таких же книг торговец Массе Маро. Большинство людей знают только один такой факт, связанный с именем гениального уче­ного,— Джордано Бруно. За отказ отречься от созданной им по материалам великого предшественника — Коперника новой картины мира, Бруно был сожжен живым в Риме на Campo dei Fiori. Не имеет смысла приводить другие примеры физического уничтожения людей — носителей сознания, над которым власт­вует политическая идея. Таких примеров много, и принципиаль­ной разницы между ними нет. Тем более, что со временем появ­лялись новые методы борьбы с распространением учений и концепций.

Противоборство между идеями по поводу несогласия на ус­тройство мира выражалось, конечно, не только в области кара­тельных мер. В борьбе участвовало и право. Уже с 1487 г. на­чались превентивные меры: Иннокентием VIII была введена первая предварительная цензура печатных книг. Первый «Ин­декс запрещенных книг» появился в 1546 г. А в 1557 г. был составлен и индекс запрещенных типографий. Имела место даже попытка запретить книгопечатание — во Франции, в Париже, в 1534 г. королем Франциском I.

Объектами преследования становились не богохульники, а такие люди, как упомянутый Джордано Бруно. Монтескье по­страдал за свои «Персидские письма» в 1721 г., а «Дух зако­нов» был издан за рубежом и анонимно. Не менее гениальный Ламетри выпустил свою «Естественную философию души» в 1745 г. тоже анонимно и тоже за границей. За издание «Чело­века-машины» в 1747 г. эмигрант Ламетри был вынужден бе­жать из приютившей его Голландии. Гельвеции трижды отре­кался от своего труда «О духе», опубликованного в 1758 г. В конце концов этот труд публично сожгли в Париже. Исто­рия Вольтера известна не менее истории Джордано Бруно. Хо­тя ему удалось издать «Английские письма» тайно в 1734 г. в Руане, они были сожжены в Париже рукой палача. Из-за «Опыта о нравах» и «Орлеанской девы» в 1754 г. ему пришлось покинуть Францию и т. д. Список включает имена выдающихся людей: Флобера, Гюго, Бодлера, Потье, Гейне. Можно предпо­лагать, что эффективность борьбы с интеллектуальной экспан­сией была достаточно высока. Это значит, что многие имена навсегда останутся неизвестными, некоторые идеи, так необхо­димые сегодня в политическом тупике, погибли вместе с ними. Репрессии против носителей идей не были единичными и ис­ключительными. Есть справка о том, что с 1660 по 1756 г. во Франции побывало в Бастилии 869 лиц, причастных к сочине­нию новых учений, их печатанию и распространению.

Подавление носителей конкурирующей политической карти­ны мира руками следователей, палачей, цензоров создает упро­щенное, неверное представление о причинах такой непреклон­ности и жестокости. Эту причину выдает присутствие в проти­воборстве с учеными и других участников. В репрессиях против •опасных для них учений были замечены не только ставшие в этом смысле одиозными фигурами короли Франции: Фран­циск I, Людовик XIV, Людовик XV, Карл X, Наполеон III. По­казательно, что Университет, знаменитая Сорбонна, был в свое время столь же нетерпим к новым идеям. Демократическая организация (условно, конечно) — Парижский парламент был не менее ревностным сторонником чистоты в области представ­лений о мире. Многие авторы и издатели поплатились жизнью за свои труды не без помощи парламента.

Совершенно неверно считать, что только Римские папы да

монархи были источниками и носителями интеллектуальной не­терпимости.

Великий Кромвель, свергнувший Карла I, немедленно издал предписание, по которому ни одно политическое известие (!) не могло быть опубликовано без разрешения государственного се­кретаря. Стюарты, после возвращения на престол, также немед­ленно восстановили мучительную казнь для авторов крамолы, а для самой крамолы — сожжение на костре. Великая француз­ская революция, провозгласив в 1789 г. «свободу выражения мыслей», в 1793 г. постановила привлекать к суду революцион­ного трибунала и преданию смертной казни за составление и печатание текстов, высказывающихся за восстановление коро­левской власти и роспуск Конвента. Директория сослала на остров Олерон сотрудников и издателей 35 газет, оставив все­го... 4 правительственных.

Перечисление такого рода фактов по иронии судьбы совпало с сообщением о том, что с 20 августа 1991 г. в СССР закрыва­ется большинство газет, а остальные должны пройти перереги­страцию. Исторически совсем недавно большевики боролись против цензуры в России, объявляя ее одним из главных соци­альных бедствий народа. Книга Мих. Лемке «Эпоха цензурных реформ 1856—1859 гг.», изданная в С.-Петербурге в 1904 г., сборник документов, составленный М. Л. Лурье и Л. И. Лозин­ским, «Большевистская печать в тисках царской цензуры» (Ле­нинград, 1939), и другие лежат на столе, напоминая о вечности и неотвратимости проблемы, которая не повинуется, а подчиняет себе всех, кто связывает себя с властью и политикой.

Сталин и Жданов, может быть, в этой комнате в такую же черную ночь, 14 августа 1946 г., принимали решения о закры­тии журналов «Звезда» и «Ленинград», запрете на публикации А. Чижевского, запрещении в СССР идей генетики, кибернетики и психологии. Сведения такого рода составляют львиную долю сегодняшних публикаций. Но интересно, что сын А. А. Ждано­ва, тогда уже заведующий Отделом науки и учебных заведений ЦК КПСС, предпринял в 1947 г. безуспешную и роковую атаку на «учение» Т. Д. Лысенко. Роковую, потому что ее отделяет от «Ленинградского дела» менее двух лет. Уже б октября 1950 г. ЛО ВКПб предложил изъять из обращения сначала 38 наиме­нований книг, потом 59, потом 219... Сожгли газеты, документы, личные творческие архивы, выслали в Сибирь, расстреляли всех, кто имел какое-либо отношение к политическому созна­нию. «Собака» «Ленинградского дела» зарыта не в подозритель­ности организации Ленинградской Всероссийской оптовой ярмар­ки 1949 г., не в подтасовке результатов выборов на областной партконференции. Начиная с публикации статьи В. Ленина «О значении воинствующего материализма», в России начался оче­редной виток борьбы со всеми философскими течениями, кроме марксизма. Тогда, в 1922 г. ушел из России «философский па-

роход», начался отток историков, математиков, экономистов, фи­лософов.

Цензура не была привилегией ни реакционеров (пап и ко­ролей, диктаторов…), ни исполнителей их воли (цензоров, сле­дователей, палачей...). Ею не гнушались революционные куми­ры и демократические парламенты, передовые университеты и крупные писатели. Все они то отстаивали право всех писать и всех все знать, то вдруг действовали совершенно обратным об­разом, как это было во времена инквизиции. Такое единодуш­ное поведение «власть предержащих» объясняется властью по­литического явления, которое диктует свою волю всем участни­кам политического процесса — борьбой за сознание человека в форме интеллектуальной экспансии различных идей. Это про­тивостояние повторяется из века в век, из поколения в поколе­ние, переходя из одной культуры в другую. Это повторение веч­но, как мир (123, 124, 132, 146, 159, 161).