Связь между психологическим явлением и политическим феноменом

Утверждение о связи политического и психологического от­носится к числу беспроигрышных. Даже для людей, далеких от психологии, бесспорно присутствие психических процессов, свойств и состояний в любом человеческом действии. Полити­зация СССР в конце 80-х годов поставила интересный вопрос: является ли политика искусственной рукотворной конструкцией или она — естественная, самоорганизующаяся система властных отношений? В этот период политикой энергично начало зани­маться множество людей, ранее к ней непричастных. Полную апатию продемонстрировали функционеры, обязанные бороться за власть по долгу службы. Политика родилась естественным путем или в кабинете по административному решению руковод­ства? Теоретически обсудить этот вопрос можно на примере отношений психологического феномена — одиночества и поли­тического явления — цензуры.

Психологический феномен одиночества безусловно сущест­вует. Он знаком большинству людей, остальные с ним неизбеж­но встретятся. Политическая психология интерпретирует его шире, чем бытовое явление или личностную проблему. Человек неразрывен с обществом, будучи отторгнутым от людей, он от­торгается от жизни. Страх отторжения заставляет его исполь­зовать любые способы объединения с людьми, делаясь порой не­разборчивым в выборе средств. В лучшем случае во избежание одиночества человек стремиться подарить им свои впечатления, чувства, силу, мысли, труд. В худшем, если ему нечего отдать обществу, он насильно поглощает их, питая иллюзию, что куп­ленная любовь или украденные деньги приближают его к лю­дям. Если «приближения» не происходит, возникает страшное ощущение «пространства без ориентиров» и тяжелое пережива­ние одиночества. Поэтому Н. Lasswеll был вынужден среди прочего сказать, что потребность во власти объясняется ком­пенсацией некоторой духовной и телесной неполноценности (145). С того момента, когда появляется объединяющая идея, «человек одинокий» становится «человеком политическим». Это значит — претендующим на власть в союзе с единомышленни­ками.

Политическое явление — цензура в сознании людей занимает слишком скромное место, не соответствующее ее действительно­му значению. Время от времени цензура «делает вид, что она ушла» или что «она изгнана». Те, кто так неосмотрительно по­ступал с ней, очень скоро спохватывались, постигая на собст­венных ошибках опыт королей, пап и революционеров. Цензура неизменно возвращается под другими именами и обличиями. Политики не может быть без цензуры, потому что в ее отсутст­вие начинается информационный хаос. Экология окружающей

среды общеизвестна, поскольку дымное небо очевидно. Эколо­гия информации, угрожающая не соматическому здоровью, а психическому, может быть отвергнута с неменьшим энтузиаз­мом, чем отвергался вред ДДТ в 40-е годы. Тем не менее по­вреждение сознания человека информацией — такая же реаль­ность, как лейкоцитов радиацией. Как в экологии в разное вре­мя опасность представляли по-разному: в XIX в. — это угольный смог, в начале XX—ДДТ, в середине — бензиновый выхлоп, в конце XX в. — фреон, так и в экологии информации опасными признавались то протестантизм, то анархизм, то марксизм, то нацизм. Производители и потребители опасного продукта или технологии его производства одинаково настаивают на его по­лезности. Цензуру можно рассматривать в качестве своеобраз­ной экологической службы, предназначенной для защиты созна­ния населения от вредной информации. Вредной считается ин­формация, сбивающая уже стоящие ориентиры в политическом пространстве или нарушающая преемственность системы ори­ентиров в новом пространстве. Три факта компрометируют очень благонамеренную в целом цензуру: 1) она, находясь на содержании у властных структур, признает опасным то, что опасно для них, 2) она не имеет критериев истинности-ложно­сти, полезности-вредности политической информации, которая всегда опережает время (см. 1. 8.), 3) она причастна к гонени­ям и расправам над физическими носителями информации, ко­торая впоследствии оказалась и истинной, и полезной. Цензура организует систему искусственной депривации для потенциаль­ных получателей опасной информации. Следствием деятельности цензуры является регулирование одиночества человека, не впи­савшегося в ориентиры существующего политического простран­ства и пытающегося обрести себе подобных.

Политическая деятельность, которая связывает психологиче­ский феномен (одиночество) с политическим явлением (цен­зурой), называется интеллектуальной экспансией. Одиночество создает психологическую среду, благоприятную для ее активно­сти, с одной стороны, а цензура административными мерами ограничивает интеллектуальную экспансию, с другой стороны. Научно-политическая концепция осуществляет экспансию, ис­пользуя для этого в качестве объекта материальных носителей информации и физических распространителей. Предмет интел­лектуальной экспансии — политическая информация существует самостоятельно, независимо от физических лиц, ее породивших и распространявших. Они могут по своей воле или по принуж­дению отказаться от нее, но не могут уничтожить. Идея захва­тывает сознание людей, применяя психологическое оружие, аб­солютно защищенное от холодного и огнестрельного оружия любой мощности. Информацию нельзя сжечь, подобно рукопи­си, и убить, как людей. Ей можно только противопоставить дру­гую информацию и начать встречную интеллектуальную экспан-

сию, имея шансов выиграть не больше, чем на войне. Мысли и чувства, как фантом, отделяются от книг, людей и живут своей иррациональной жизнью вне материального носителя, как боль живет в ампутированной ноге. Не люди «подбирают» информа­цию, а информация людей, нуждающихся в ней больше, чем она в них. X. Хекхаузен пишет, что информационная власть имеет место в тех случаях, когда А владеет информацией, спо­собной заставить В увидеть последствия своего поведения в новом свете (79). Это не менее сильная власть, чем власть вознаграждения, принуждения, наказания, эталона, знатока или нормативная власть. Попытки административной власти проти­вопоставить их информационной пока все были проиграны. Об­ходя депривационные меры цензуры, экспансия вытесняет со­перников с информационного поля. Затем она, в свою очередь, создает уже для них депривацию с погружением в состояние одиночества. Тяжелое психологическое состояние — одиночество, в котором оказываются сторонники запрещаемых учений, по­буждает их предпринимать рискованные действия по распрост­ранению и отстаиванию объединяющей их информации. При этом интеллектуальная экспансия противоборствующих сторон использует не только достойный метод распространения инфор­мации, основанный на доказательстве истины, но и экологически опасные: дезинформацию, дезориентацию, фальсификацию, ком­прометацию, дискредитацию и др., отравляющие сознание чело­века.

Политическая деятельность — интеллектуальная экспансия информации об ориентирах политического поля осуществляется по четырем направлениям (см. рис. 1.4). Приведенная схема иллюстрирует понимание связи психологического феномена (одиночества), политического явления (цензуры) и политиче­ской деятельности (интеллектуальной экспансии), составляю­щих психологию политики. Понимание политики по признаку борьбы за сознание требует выхода за пределы непосредственно данной информации — административных и правовых норм ее работы. Понимание предполагает:

1. Восстановление разрушенного порядка.
Цензура регулирует меру переживания одиночества (пережива­-
ние разрыва сети отношений, уравновешивая социальную соли­
дарность— коллективную идеологическую интеграцию) и ано-­
мию (беспорядок и беззаконность). Уравновешивается эмоцио-­
нальное восприятие политических событий, предлагается логика
их развития, упорядочиваются практические выводы.

2. Восстановление предшествующих событий.
Цензура контролирует возможность обнаружения и идентифи-­
кации исторической информации о политических событиях и
героях. Корректируются эмоциональные оценки исторических
фактов, структурируется логика развития событий, упорядочива­-
ются практические сведения по социальной интеграции.

Рис. 1.4. Понимание политической цензуры в связи с психологическим фено­меном одиночества как интеллектуальной экспансии.

3. Предвосхищение последующих событий.
Цензура следит за смещением эмоциональных акцентов в пла­-
нах и намерениях носителей информации. Проверяет обоснован­-
ность предположений, прогнозов, содержащихся в информации.
Проверяет приемлемость призывов к практическим действиям
с точки зрения действующего права.

Исполнение предписанных действий. Цензу-­
ра регулирует «инструктивность» политической информации,
имеющей практический характер. Добивается этого, дозируя
сенсорную депривацию, ограничивая объем и определяя харак­-
тер чувств потребителя информации, его контакты, и формируя
список гражданских ценностей, приемлемых для власти. Обес-­
печивает социальную депривацию, затрудняя возможности для
информационного обмена между оппозиционными группировка-

ми в области эмоционального, личного, духовного общения. Создает условия для интеллектуальной депривации, устанавли­вая такой интеллектуальный уровень понимания политических проблем, который исключает проектирование противником кон­курентоспособной политической технологии.

Неявно за всеми политическими явлениями, деятельностью, психологическими феноменами стоит власть. Принято считать, что власть предназначена для укрепления государства, укро­щения стихии эффектов, упорядочивания и улучшения жизни. Говорят: «Не пора ли власть употребить», имея в виду, что это самый сильный вариант восстановления справедливости. Т. Гоббс считал, что власть как природное могущество челове­ка обеспечивается его силой и умом, а применение подчинено естественному закону, по которому человеку запрещено делать то, что пагубно для его жизни и что лишает его средств к ее содержанию, и упускать то, что он считает наилучшим средст­вом для сохранения жизни (23). Но Макиавелли советовал при этом не отклоняться от добра, если это возможно, но уметь вступить на путь зла, если это необходимо (по 16). Изучая эту сторону политической реальности, многие специалисты обнару­жили, что «страстные участники политической игры действи­тельно не интересуются идеологическими и политическими про­граммами. Глубокие и искренние идейные стремления мешают успеху в политической игре; поэтому настоящие идейные поли­тики если и участвуют в этой игре, то в виде простых шахмат­ных фигур, передвигаемых опытными азартными игроками, кото­рые хотя и соблюдают правила игры, но не думают подчинять эту игру каким-то отдаленным целям» (по 16). Очевидно по­этому у власти, как любого явления, есть обратная сторона, превращающая цензуру, одиночество, политическую деятель­ность то во благо, то во зло. Беспристрастное изучение поли­тики делает возможным ее рассмотрение как естественного, природного феномена, но ни в коем случае не с позиций пре­данности той или иной ее формулировки. Основанием для пред­почтительности исследования политики методами политической психологии служит предположение, что «сущность власти — в самих индивидах» (по 16). Жажда власти, по мнению многих коллег, заложена в самой природе человека.