Психологический принцип парламентской работы

Поддержка изменений в правовом регулировании общест­ва достигается депутатами не только за счет внешне весьма эффектных приемов полемики. Описанные Бентамом парла­ментские процедуры — только условия для интуитивных или тщательно обдуманных политических действий, не предусмот­ренных регламентными документами. Депутаты — представите­ли общественно-политических партий и движений стремятся к психологическим целям и применяют психологические средст-

ва, не предусмотренные парламентской процедурой. В извест­ной мне литературе нет сведений о преднамеренности или не­преднамеренности того, что происходит с обществом в итоге политической борьбы в парламенте.

Существо парламентской проблемы заключается в том, что народ любого государства можно представить в виде моноли­та, скрепленного системой действующей власти. Этот «моно­лит» консервативен и отторгает попытки изменить упорядо­ченный образ жизни, даже если он кому-то кажется ведущим в тупик, оценивается кем-то как неприемлемый. Депутатам — энтузиастам новой политической и правовой концепции необ-

«Трещины» спонтанного «рас­щепления» общества, вызываемо­го маргиналами (реакция отвер­женных, вытесненных, людей про­тивоправного поведения, подвер­гаемых остракизму, неприспособ­ленных, несогласных с организа­цией общества),

а) Первый вариант: «расщепле­-
ние» общества по маргиналь-

ности.

Правильное «расщепление» об­щества по организованным сече­ниям ментальности (ось У) (национальные, территориальные, расовые, родовые, возрастные, половые, культурные, образова­тельные),

б) Второй вариант: «расщепле­-
ние» общества по ментальности.

Теоретическое «расщепление» общества по сечениям партийно­сти (ось X)

(религиозные, философские, кон­цептуальные, нравственные, пра­вовые, корпоративные),

в) Третий вариант: «расщепление»
общества по партийности.

Естественное «расщепление» об­щества по слоям конкуренции (ось 2)

(способности, эффектность, воз­можности, состояние, успешность, эффективность, активность, пред­приимчивость),

г) Четвертый вариант: «расщепле­-
ние» общества по конкуренции

Рис. 2.3. Схема возможных вариантов «расщепления» общества в процессе формирования и работы парламента для организации и поддержки законо­дательных преобразований.

ходимо достаточное количество сторонников, которых изначаль­но нет или очень мало. Новый закон должен непременно опи­раться на определенную социальную базу в виде достаточного количества людей. Этих людей необходимо в ходе политиче­ской борьбы «отщепить» от монолита, используя их психоло­гические особенности. Хотя политики избегают писать об этом прямо, исследование их работы показывает, что такие «рас­щепления» электората, следящего за парламентской полеми­кой,— обычное дело в их практике. Обыкновенно остаются следы четырех вариантов расщепления (см. рис. 2.3).

ВАРИАНТ ПЕРВЫЙ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ МАРГИНАЛЬНОСТИ

В каждый момент времени общество объединяет соответст­вующая этому времени концепция смысла жизни, устройства мира и государства. Эта концепция может ослабевать или усиливаться, быть совершенной или примитивной, но она так или иначе реализуется на всех уровнях системы жизнеобеспе­чения. Ее разделяет и исповедует большинство граждан с раз­ной степенью убежденности и силы. Для большинства из них действующие законы — это их законы. По этим законам они построили свою жизнь и достигли некоторых успехов. Эти за­коны невольно стали законами их поведения, быта. Если ста­рые законы исчезнут — вместе с ними исчезает все, ради чего создали самих себя и свое окружение большинство людей. Они гордились исполнением этих законов и не намерены согла­шаться с их отменой, потому что это отмена «их самих».

Даже таким выдающимся философам, как Монтень, Руссо, Вольтер—духовным наставникам Французской революции, не приходило в голову заменить монархию на республику. Мон­тескье в «Духе законов» (1748 г.) писал, что законы обходят­ся более опасным образом, когда они нарушаются государем, который, будучи первым гражданином государства, наиболее заинтересован в сохранении его. Вольтер утверждал в 1752 г., что республика не основана на добродетели; она основана на честолюбии окружающих, на гордости, подавляющей гордость, на желании господствовать, не терпящем господства другого. Отсюда появляются законы, поддерживающие равенство, на­сколько это возможно; это общество, в котором гости с рав­ным аппетитом едят за одним столом, пока не приходит про­жорливый и сильный человек, захватывающий все для себя и оставляющий им только крошки. Руссо же говорил, что бога­тый держит закон в своем кошельке, а бедняк больше любит хлеб, чем свободу. Таких высказываний много. Готовности к столь радикальным переменам, которые произошли в законода­тельстве Франции после созыва Генеральных Штатов, не было даже у ученых с огромным кругозором.

Во Франции, как и в любом государстве, было какое-то ко-

личество людей, находящихся в конфликте с общепринятыми нормами, отвергаемых обществом. Для них характерны кри­тика власти, невыполнение ее предписаний. Они чужие в соб­ственном государстве 'И родной культуре. В современной тер­минологии людей, оказавшихся вне национальных традиций и социокультурных норм, стали называть маргиналами (56). К ним относили людей, вытесненных из общества из-за их от­талкивающей внешности или отвратительного поведения. Кро­ме них к маргиналам относятся и склонные к ереси, не соглас­ные с имеющимися государственными институтами, ищущие нетривиальных способов служения обществу в области искус­ства, науки. Маргиналы всегда оказываются наиболее благо­приятной почвой для восприятия и осуществления новых идей. Им нечего терять в старых политических структурах, и они могут попытаться найти себя в новых концепциях, какими бы фантастическими они ни были и какими бы чрезвычайными методами они ни осуществлялись. Маргиналы охотно участву­ют в самых невероятных мероприятиях, присутствуют в первых рядах всех мятежей, без колебаний берут на себя ответствен­ность за исполнение самых жестоких действий. С них начина­ется отщепление первых сторонников переустройства государ­ства. За ними вынужденно идет большинство, чтобы не поте­рять в новых условиях то, что было нажито в старых.

Примером может служить упразднение христианства во Франции, которое было опорой всей государственной системы. Парижская Коммуна 24 ноября 1793 г. по требованию Шоме-та приняла постановление «Принимая во внимание, что Па­рижский народ отказался признавать какой-либо культ, кроме культа Истины и Разума, Генеральный Совет постановляет: 1) что все церкви и храмы всевозможных вероисповеданий,, существующих в Париже, будут немедленно заперты...» и т. д. (55. С. 570). Депутат Мари-Жозеф Шенье предложил заме­нить католичество религией отечества: «Освободите сынов рес­публики от ига теократии, еще тяготеющего над нами.... Свободные от предрассудков и достойные представлять собой французскую нацию, вы сумеете основать на развалинах свергнутых с трона суеверий единственную и универсальную религию, у которой нет тайн, единственный догмат которой — равенство, единственные проповедники которой — наши зако­ны, а священнослужители — должностные лица...» (55. С. 569). Робеспьер очень активно занимался внедрением новой политико-религиозной системы — культа Верховного Существа как государственной религии. Обоснованием для него был взят «Общественный договор» Руссо, где тот писал, что «су­ществует profession de foi, статьи которой должны быть уста­новлены верховным повелителем не как религиозные догматы в точном смысле слова, а как основы общежития, без которых нельзя быть ни хорошим гражданином, ни верным поддан-

ным. Вы свободны не верить в эти догматы; но если вы не ве­рите в них, вы будете изгнаны не как нечестивец, но как не­способный к общежитию» (55. С. 589).

Сам факт такого отношения к христианству в христианской стране, факт возможности внедрения новой небывалой рели­гии — верный признак умело проведенного политического «рас­щепления» народа накануне формирования парламента.

Классическим примером такого рода является история про­тивоборства в русском обществе славянофилов и западников. Противоборство между ними в России никогда не прекраща­лось, и трудно сказать, где оно началось. Оригинальнейший русский философ В. С. Соловьев писал, что история России обязана своим драматическим величием... «силе самоотрече­ния русского народа» (39. С. 196). Так, раздираемые междо­усобиями славянские племена не побоялись призвать чужую власть — варягов, благодаря чему совершилось объединение Руси в государство. Не найдя у себя истинной веры, они не побоялись принять византийское православие, и Россия стала твердыней православия, «Третьим Римом». Петр Великий не побоялся осознать невежество и отсталость своей страны, при­общив Московскую Русь к западной цивилизации, и Россия стала мировой державой, вступив в «петербургский» период своего существования (39. С. 196).

Приведенные формулировки еще не самые сильные в поль­зу позиции западников. Куда сильнее сформулировал свои раз­мышления П. Я. Чаадаев в знаменитых «Философских пись­мах»: «Мы ничего не восприняли из преемственных идей рода человеческого», и далее: «В крови русских есть что-то враж­дебное истинному прогрессу»; «Мы — пробел в нравственном миропорядке»; «Если Господь Бог все же создал Россию, то как пример того, что не должно быть, — чтобы дать миру ка­кой-то важный урок» (39. С. 69—70). После публикации сво­его первого «Философского письма» в «Телескопе» (1836 г. Т. 34. N15) П. Я. Чаадаев был объявлен сумасшедшим, а часть его писем не опубликована до сих пор. Чаадаев считал, что история человечества — необходимый процесс, осуществля­емый провидением через посредство мнений и идей. Считает­ся, что Чаадаев оказал влияние на многих выдающихся дея­телей: А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, В. Соловьева и др. Его упреки в адрес России за изоляционистскую политику пра­вославия, в противоположность католицизму, объединившему разные культуры, имели и практические последствия. М. А. Ба­кунин в 1863 г. с группой русских добровольцев принимает участие в польском восстании на стороне восставших.

Примеров пересмотра маргиналами политических достиже­ний своих стран столько, сколько происходит политических переворотов, революций, реформ. Этого не происходит без них. Маргиналы способствуют «отщеплению» от общества отдельных

сомневающихся, потом критикующих, потом усваивающих но­вые идеи, потом их проповедующих и, наконец, их реализую­щих на практике. Через посредство маргиналов население принимает первые революционные представления, от которых еще вчера они открещивались, как от дьявола.

ВАРИАНТ ВТОРОЙ АКТИВИЗАЦИЯ МЕНТАЛЬНОСТИ

В мире нет территорий с населением, однородным по на­циональному, культурному, религиозному, образовательному и другим признакам. В каждом коллективе, в каждом доме, в каждой семье формируется свой, непохожий на другие, стиль понимания, общения, поведения. Из-за этого человеку доволь­но трудно переместиться из одной социальной группы в другую даже в пределах одного города. Форма обращения, манера оде­ваться, реакция на смешное или печальное могут быть более или менее совместимыми и для него, и для группы, его прини­мающей. В студенческие годы мне приходилось все время ра­ботать по ночам, и было трудно привыкнуть к радикальным перемещениям из одного менталитета в другой в течение од­них суток; днем — преподаватели университета со своими формой, содержанием, экспрессией поведения, вечером этого же дня — товарищи по заводской ночной смене с совершенно иными темами, интересами, суждениями, оценками и терми­нами. Для того чтобы вписаться в атмосферу норм общения «там» и «здесь», требовалось развитое искусство перевопло­щения. Ответы на один и тот же вопрос «там» и «здесь» по содержанию, выражениям, проявлению эмоций были несовпа­дающими. Еще сложнее дело обстояло, когда работать прихо­дилось в других республиках и т. д.

Менталитет означает нечто, плохо поддающееся унифици­рованному образованию, воспитанию и исследованию. Мента­литет— это неконтролируемая дань национальной, бытовой, социальной среде. Из нее выносятся бессознательно, а отчасти и сознательно: модели поведения, жизненные установки, спо­соб проявления настроений, эмоций, представления о пра­вильном или неправильном. Менталитет устойчив, замаскиро­ван, живуч, агрессивен и проявляется при первых признаках возможности для его проявления. На наших глазах в считан­ные недели в парламентах СССР, РСФСР и других республик самым естественным образом появились атрибуты националь­ной одежды, ритуал обращения и высказываний, логика пони-мания и доказательства своей правоты. Менталитет не терпит глубокомысленных философских обоснований. Он естествен и надежно сохраняется под одеждами образования и воспита­ния.

Для «отщепления» сторонников нового учения политики довольно часто используют менталитет: достаточно апеллиро-

вать к национальным чувствам или обратиться специально к бедным, к землякам. В истории достаточно примеров, когда монолитная, замешанная на высокоидейных соображениях, по­литическая сила рассыпалась в прах от призыва вспомнить об интересах своей нации или территории. Известны попытки опираться в борьбе на людей, лишенных менталитета. Кор­пус янычар в Османской империи целиком комплектовался из христианских мальчиков в возрасте, когда менталитет еще не сложился и его можно было целенаправленно формировать. Нарушив замкнутость корпуса янычар в XVI в., Турция сразу потеряла наиболее боеспособное воинское формирование. Но еще больше случаев использования менталитета для полити­ческих целей — расщепление населения с целью поиска поли­тических сторонников.

Можно обнаружить другие примеры использования этого способа в политике. В августе 1792 г. принималось решение о присвоении звания французского гражданина всем чужезем­ным философам, защищавшим с мужеством дело свободы и хорошо послужившим человечеству. Депутат Анахарсис Клоотс утверждал, что верховная власть — это общий и солидар­ный патриотизм всех людей, входящих в состав единой нации. Он настаивал на том, что вечные принципы не измеряются меркой преходящих имен, эфемерных местных интересов... Универсальную республику французов ожидает более быстрый и счастливый успех, чем универсальную церковь христиан. Это была попытка преодолеть противодействие менталитета граж­дан инновациям революции. Менталитет становился предметом контроля и преследования, о чем извещались таким ненавяз­чивым образом жители Парижа.

В то же время декретом от 30 марта 1792 г. всякий фран­цуз или француженка старше 14 лет, покинувшие Францию после 1 июля 1789 г. и не вернувшиеся на родину в срок до 9 мая 1792 г., объявлялись эмигрантами. Этот закон объявлял всех эмигрантов навсегда изгнанными из Франции и наказы­вал смертью за его нарушение. Все без исключения эмигран­ты были осуждены на гражданскую смерть. Их имущество принадлежало государству. Законом приказывалось даже кон­фисковывать имущество отцов и матерей, дети которых были эмигрантами (55. С. 437).

Феномен расщепления проявлялся хотя бы в том, что в му­ниципалитетах составлялись особые списки на основании доно­сов двух лиц, в которые оказалось внесено множество людей, никуда не уезжавших. Причем система доносов была консти­туирована: были созданы специальные комитеты, куда любой гражданин мог сообщить о своих подозрениях от­носительно любого лица. Люди, которым раньше в голову не приходило, что они чем-то принципиально отличаются от других людей, внезапно обнаружили это отличие. И

не просто обнаружили, но ощутили непримиримую враждеб­ность к тем, кто не такой, как они, — не эмигрант.

В истории политики много примеров подобного рода. Спра­ведливости ради надо сказать, что в истории государства Рос­сийского их не меньше. А происхождение их — в использова­нии политического расщепления, предвосхищающего законода­тельное регулирование в парламенте. Без этого расщепления парламент теряет сторонников, а его законы оказываются ни­кому не нужными.

ВАРИАНТ ТРЕТИЙ. РАСПРОСТРАНЕНИЕ ПАРТИЙНОСТИ

Каждый способ расщепления весьма специфичен и действу­ет только при стечении многих обстоятельств. Обстоятельства могут возникать спонтанно, естественно, а могут долго подго­тавливаться политиками. В зависимости от задач опора на фе­номены маргинальности и ментальности может решать пробле­му, а может быть вредной. Тогда в практику вводятся искусст­венные феномены, создаваемые на базе интеллектуальных объ­яснительных конструкций причин пороков общества и мето­дов их преодоления. Таким феноменом является партия. Каж­дая сторона объясняет партию удобным для себя образом. В. И. Ленин писал, например: «В обществе, основанном на делении классов, борьба между враждебными классами неиз­бежно становится, на известной ступени ее развития, полити­ческой борьбой. Самым цельным, полным и оформленным выражениеим политической борьбы классов является борьба партий» (41. С. 415). Уточняется, что партия есть часть клас­са, выражающая интересы класса, руководящая его борьбой. Другая сторона считает, что если определенная организация не обеспечивает кандидата поддержкой своих активистов, всей своей агитационной системой и финансовыми средствами, его шансы на избрание практически равны нулю. Партиям принад­лежит коллективная монополия в сфере отбора политических руководителей. Все это обнаруживает тенденцию усиления вла­сти профессиональных политических деятелей (56. С. 334). Так или иначе, но все предназначение партии состоит в зада­че искусственного расщепления общества — на классы или другие группы, которые не называются, в задаче приобрете­ния поддержки среди самой многочисленной из «отщепленных» групп.

Наиболее известны у нас примеры распространения партий­ности во Франции и в России в периоды первых революций. Противоборство монтаньяров и жирондистов дало классичеcкие образцы политической работы такого рода: подобно тому, как лишь автор знает истинную подоплеку своей пьесы, вкривь и вкось толкуемую критиками, так и тайну рево­люции знают лишь ее инициаторы, предоставившие право обо-

зревателям, политологам, историкам придумывать ее интригу, сюжет и фабулу. Исследователи затрудняются в обнаружении принципиальных различий, приведших их к политической борь­бе, закончившейся кровавой развязкой. Не в том же, действи­тельно, дело, что жирондисты исповедовались перед казнью, а Дантон и Робеспьер от исповеди отказались! Интрига их полемики всегда привлекала интерес к революции и в прош­лом веке, и сейчас. Их противостояние разожгло гражданскую войну, ускорившую полную и бескомпромиссную замену зако­нодательства. Их дискуссии расщепляли общество по вопро­сам отношения к королю, к войне, федеративному или центра­лизованному государственному устройству, Франции, праву соб­ственности, свободе торговли, характеру подоходного налога. Решалась одна проблема — завязывалась другая. Ослабевал накал страстей и падал интерес к законотворчеству — начина­лись «сентябрьские события»: казнь короля, суд октябрьского революционного трибунала над жирондистами, похороны Ма­рата, казнь Дантона и т. д. Общество находилось в постоян­ном напряжении. Межпартийная полемика, раскол приобрета­ли время от времени трагические черты. И население должно было постоянно делать выбор в пользу очередного изменения законодательства, камня на камне не оставлявшего от старого устройства жизни.

Вне всякого сомнения, люди, объединенные партийной общ­ностью, сохраняли все особенности своей маргинальности и менталитета. Например, один из лидеров Жиронды, депутат Бюзо, позволил себе так отзываться о соратниках по револю­ции: «Я чувствовал, до какой степени необходимо было терпе­ние; я был тысячу раз готов прострелить черепа некоторых из этих чудовищ. Боже мой, что это была за депутация! Каза­лось, что из всех сточных ям Парижа и больших городов было собрано все самое грязное, мерзкое и смрадное. С отвратитель­ными, покрытыми грязью лицами, черного и медно-красного цвета, над которыми возвышалась копна жирных волос, с глу­боко сидящими во впадинах глазами, они испускали, вместе со своим смрадным дыханием, самые грубые ругательства, сопро­вождаемые пронзительными криками плотоядных животных» (55. С. 482). И тем не менее партийная идея объединяла их до определенного момента, до завершения очередной законо­дательной процедуры. А затем начиналось очередное перефор­мирование политических партий: партия якобинцев распалась на монтаньяров и жирондистов, а монтаньяров—после очеред­ных законодательных акций — на дантонистов, робеспьеристов и гебертистов. Наконец, последние, оставшиеся в живых робеспьеристы — Ромм, Субрани, Дюкенуа, были приговорены к смертной казни своими же вчерашними соратниками.

Аналогичные процессы имели место в России в начале это­го века. Гигантская империя оказалась расколота, она дели-

лась за редким исключением не по национально-территориаль­ному, а по партийному признаку. Народ оказался втянут в межпартийные споры большевиков, октябристов, кадетов, эсе­ров, меньшевистов, анархистов. В этой шумной и яркой кам­пании естественно, тихо и как бы малозначимо прошла отме­на практически всех старых законов. Как водится в такие периоды, снова в одной партийной лодке оказывались люди совершенно разного менталитета и маргинальности. Нет смы­сла углубляться в последствия этих событий. Они известны.

ВАРИАНТ ЧЕТВЕРТЫЙ. ОБОСТРЕНИЕ ЛИЧНОЙ КОНКУРЕНЦИИ

Очаги межличностной напряженности присутствуют во вся­ком обществе. Как бы ни были спаяны люди национально-тер­риториальными традициями, духовными и мировоззренческими представлениями, между ними непременно возникает соперниче­ство в личной, профессиональной, материальной сфере. Сопер­ничество длится десятилетиями, давая основание для гордости победителям и являясь причиной обиды побежденных. В обыч­ных условиях это обычное явление. Слабые смиряются со сво­им положением, сильные продолжают упорствовать, переходя в разряд благополучных. По выражению Ф. Энгельса, конку­ренция есть наиболее полное выражение существующей в сов­ременном буржуазном обществе войны всех против всех (49,. С. 369).

Понятие конкуренции далеко выходит за пределы одной эко­номики. Думаю, она проявляется в любых формах: от самых приемлемых, пробуждающих к жизни инициативу, решитель­ность, изобретательность, самостоятельность, до самых отвра­тительных, включая войну. Конкурируют по любому поводу — от эстетики внешнего вида и физического превосходства до уровня благосостояния и общественного признания. В этих об­ластях межличностной конкуренции также возникают свои крайние обострения противоречий и периодические кризисы. Политика вольно или невольно опирается на межличностные отношения, создавая почву для расщепления общества на про­тивостоящие группировки. Иногда из маленьких человеческих страстей, личных недоразумений вырастают политические про­блемы, ввергающие народы в войны или, наоборот, прекраща­ющие кровопролитие.

Примером могут служить личные отношения госпожи Ро-лан, неформального лидера жирондистов, и Дантона, одного из самых последовательных монтаньяров. В своих мемуарах она пишет о Дантоне: «Я смотрела на это отталкивающее и звер­ское лицо; и хотя я повторяла себе, что не следует судить о человеке по слухам, что у меня не было ничего достоверного против него и что у самого честного человека должно было оказаться две репутации в эпоху партийных раздоров, я не

могла примирить представление о хорошем человеке с таким лицом... Я часто представляла себе Дантона с кинжалом а руке, возбуждающего голосом и жестами толпу убийц, более робких и менее жестоких, чем он сам, или же удовлетворен­ного своими преступлениями и обнаруживающего жестом, ха­рактеризующим Сарданапала, свои привычки и наклонности» (55. С. 496). Госпожа Ролан была осуждена Революционным трибуналом на смерть и гильотинирована 8 ноября 1793 г. Дантон был устранен тем же трибуналом от прений и гильо­тинирован в день вынесения приговора — 5 апреля 1794 г.

Робеспьер также получил уничтожающую личную харак­теристику от депутата Фрерона: «Тиран, угнетавший своих сотоварищей еще более, чем нацию, был так окутан наружны­ми признаками самых популярных добродетелей; уважение и доверие народа, которые он узурпировал пятилетним неуклон­ным лицемерием, окружили его такой священной оградой, что подвергли бы опасности нацию и самую свободу, если бы усту­пили своему нетерпению и захотели раньше свергнуть тирана (продолжительные аплодисменты!)» (55. С. 597). Он был объ­явлен Конвентом вне закона 27 июня 1794 г. и на следующий день, будучи уже искалеченным, гильотинирован.

Конечно, не главной причиной восхождения к политиче­ской славе и политического крушения этих незаурядных вож­дей были их личные отношения. Но все-таки они сыграли определенную роль, тем более, что сами вожди создали благо­приятную для этого среду, в которой личные симпатии и анти­патии становились политическим фактором. Можно начать с закона 22 прериаля 11-го года о врагах народа: «Враги наро­да— те, которые стремятся уничтожить общественную свободу, силою или хитростью. Признаются врагами народа те, кото­рые будут побуждать к восстановлению королевской власти или стремиться унизить и распустить Национальный Конвент или революционное и республиканское правительство, центром которого он является» и т. д. (55. С. 442). Единственным нака­занием, назначавшимся для врагов народа, была смертная казнь. «Сентябрьские убийства» 1792 г., несомненно, были спровоцированы Маратом, настаивавшем на том, что прежде войны с внешними врагами необходимо уничтожить внутрен­них. Дантон в это же время настаивал на принятии декрета, угрожавшего смертной казнью каждому, отказавшемуся лич­но служить отечеству или выдать свое оружие, прямо или кос­венно уклоняющемуся от исполнения или мешающему другим исполнять распоряжения, изданные исполнительной властью. Уже потом они сожалели о массовых убийствах без суда и следствия, совершенными, по их словам, шайкой, которая вы­полнила свое ужасное дело среди всеобщего оцепенения и бес­силия. Дантон настоял на создании Революционного суда на исключительных судебных установлениях для чрезвычайных

обстоятельств. Он ввел движение «комиссаров» для организа­ции суда и исполнительной власти. С их одобрения был орга­низован «Комитет общественного спасения». Они создали в Конвенте обстановку такой нетерпимости, что один из депута­тов, Вернье, обратился к его руководителям со словами: «Граждане, если вы до такой степени не доверяете друг другу, то вы не можете более служить отечеству» (55. С. 479).

Робеспьер ввел повторенный Сент-Жюстом лозунг «Очище­ние!». Он говорил: «Общество должно очистить себя. Кто ме­шает ему в этом, тот его развращает, а кто его развращает, тот желает его разрушить» (61. С. 179). Единственным исхо­дом очищения называлась гильотина. За две недели до соб­ственной казни Робеспьер настоял на издании закона, кото­рый повелевал каждому гражданину доносить на заговорщи­ков и давал ему право арестовывать их без соблюдения вся­ких формальностей, на основании одного внутреннего убежде­ния. По этому закону смерть сделалась единственным наказа­нием для всех преступлений, судимых Революционным судом. Были изданы специальные меры против дворян: Никто из быв­ших дворян и никакой уроженец стран, с которыми республи­ка ведет войну, не могут жить ни в Париже, ни в крепостях, ни в приморских городах во все время войны. Всякий дворя­нин или иностранец вышеуказанной категории, если он ока­жется там по происшествии десяти дней, будет объявлен вне закона» (55. С. 441).

Трибунал работал со все возрастающей мощностью — в пер­вые 13 месяцев им было вынесено 1220 смертных приговоров, а потом, в течение 49 дней,— 1376 (55. С. 43)! Трибунал поль­зовался сведениями «Корреспондентского бюро», куда стека­лись все доносы как из Парижа, так и из провинции. Парал­лельно с ним работало «Бюро обличительных доказательств», где сосредоточивались обличительные справки о всех «подо­зрительных». В «работе» этих органов царил такой хаос, что нередко приговаривали к смертной казни одного за другого, одни обвиняемые осуждались за других. Современники писа­ли, что лишь только правосудие вступало в атмосферу разыг­равшихся страстей, ненависти, мести, как сейчас же оно на­чинало плавать в крови невинных жертв.

Ситуация, складывавшаяся в революционный период во Франции, не позволяла произвести законодательные преобра­зования без расщепления населения по признаку личной кон­куренции. Именно она, конкуренция, обычно дремлющая и ми­ролюбивая в период стагнации, оживляется и становится ве­дущей силой в период революционных перемен в законодатель­стве. Без этой силы нельзя представить себе революцию в Рос­сии. Ничто было бы невозможно без личной неприязни бедного соседа и богатого; человека знатного происхождения и безвест­ного; образованного я необразованного; активного и пассивного

и т. д. Без последовательного уничтожения друг другом Мара­та, Дантона, Ролан, Робеспьера трудно представить продвиже­ние политических и экономических преобразований во Франции в те три года революции. А представить себе, что они поладили, сотрудничали до глубокой старости, в мире и согласии довели.до нынешнего совершенства законодательство — невозможно. Вожди Октябрьской революции, безусловно, знали все сюжеты и фабулу Великой Французской революции и вне всякого со­мнения не собирались доводить дело всей своей жизни до бук­вального повторения ее трагедии. Но уже 28 ноября 1917 г. В. И. Ленин выносит на обсуждение проект декрета об аресте виднейших членов ЦК партии врагов народа (кадетов) (по 19. Кн. 2. Ч. 2. С. 239). А в январе 1939 г. И. Сталин собственно­ручно писал в доклад к XVIII съезду партии: «Некоторые дея­тели зарубежной прессы болтают, что очищение советских орга­низаций от шпионов, убийц и вредителей вроде Троцкого, Зи­новьева, Каменева, Якира, Тухачевского, Розенгольца, Бухари­на и других извергов, „поколебало" будто бы советский строй, внесло „разложение". Эта пошлая болтовня стоит того, чтобы поиздеваться над ней» (по 18. Кн. 2. Ч. 1. С. 10). Тождествен­ное повторение после 1917 г. того, что случилось после 1789 г., является данью не политике, а психологии политических отно­шений. «Расщепление» общества — острая политическая опера­ция со всеми вытекающими из нее трагическими, драматиче­скими, романтическими, детективными последствиями.

ВЫВОДЫ

Возможно, изложение четырех методов политического «рас­щепления» населения в интересах принятия той или иной вер­сии правового регулирования может показаться циничным. Я предпочел бы, чтобы циничным было изложение психологиче­ских феноменов, а не было циничным осуществление политиче­ских явлений. Сообщения о политических событиях последнего времени в «горячем поясе» бывшего СССР, на Балканах, в Средней Азии и других характеризуют политику не с лучшей стороны. В ней временами присутствует слишком много элемен­тов неадекватной политики. Лучше будет, если они будут опи­саны, а политика приобретет черты адекватности.

Парламентская работа начинается с выборов депутатов, где обнаруживаются первые предпосылки неадекватной в будущем политики. В качестве ближайшего примера такого рода цинич­ных действий можно привести факты из исследования В. Г. Суховольского и Ю. Н. Москвича (Методы статистического анали­за достоверности результатов выборов. Красноярск, 1991). Они приводят целую систему способов нарушения и фальсификации результатов выборов, установленную ими в результате изуче­ния итогов выборов 1990—1991 гг.:

1. Подбрасывание дополнительных бюллетеней в пользу же­
лаемого кандидата.

2. Изъятие бюллетеней, заполненных в пользу нежелатель­-
ных или безразличных кандидатов и замена их равным числом
бюллетеней в пользу желаемого кандидата.

3. Преднамеренная порча бюллетеней, заполненных в поль­-
зу нежелательного кандидата.

4. Вычеркивание в бюллетене, заполненном в пользу неже­-
лательного кандидата, его фамилии и перевод этого бюллетеня
в разряд бюллетеней, поданных против всех кандидатов.

Современное научное обеспечение, и выборов, и работы пар­ламента далеко ушло от тех наивных методов, которые оста­вил нам в наследство Бентам. В. Г. Суховольский и Ю. Н. Москвич обнаружили, что существует сильная линейная связь между долей бюллетеней, признанных недействительными, и числом кандидатов, внесенных в бюллетени:

1/V=a+bn

где 1 — число бюллетеней, признанных недействительными; V — число найденных в урне бюллетеней.

Основываясь на развитии этой математической закономер­ности, предлагаются тесты для проверки наличия фальсифика­ции результатов выборов. Подбрасывание дополнительных бюллетеней определяется по анализу кривой рангового распре­деления абсолютного числа голосов, поданных за каждого из кандидатов. Фальсификация приводит к искажению кривой рангового распределения. Зачеркивание оставленной избира­телем фамилии кандидата устанавливается по формуле, срав­нивающей долю бюллетеней, поданных против всех кандидатов в данном районе, со средней долей бюллетеней, поданных про­тив всех кандидатов в данном регионе. Подбрасывание допол­нительных бюллетеней в пользу желаемого кандидата с одно­временным изъятием равного числа бюллетеней, заполненных в пользу нежелательного кандидата, можно выявить с помо­щью анализа кривых рангового распределения, «хвост» кото­рых должен быть близок к теоретической прямой.

С помощью этого метода анализа выборов было установ­лено множество случаев подбрасывания дополнительных бюл­летеней и пр. действий, которые уверенно попадают в разряд циничных.

Другое свидетельство «расщепления» общества можно ил­люстрировать результатами исследований аналитической груп­пы А. Собянина и Д. Юрьева (Съезд народных депутатов РСФСР в зеркале поименных голосований. Расстановка сил и динамика развития политического противостояния. М., 1991). Реальная политическая структура «1068-го партийного» (по числу депутатов) Российского съезда оказалась изначально за­маскирована. Используя современные методы регистрации и обработки данных, были получены уникальные для времен

Бентама сведения, обнажающие «тонкую политическую струк­туру съезда». Выявились твердые сторонники президента, его последовательные противники (и тех и других можно не аги­тировать) и весьма немногочисленная группа колеблющихся депутатов, которые успели за 4 голосования не раз поменять позицию, а следовательно, восприимчивых к агитации. На I Съезде более 83 процентов депутатов оказались в «крыльях» (правом и левом) и только малая часть—16%—в «центре». На II Съезде «центр» вырос до 19%. Вопросы решались на I Съезде часто с перевесом в 1—2 голоса. Аналитическая груп­па на основании точных данных предполагает развитие собы­тий по трем сценариям. Третий из них называется «Нараста­ние кризиса», или «рефлекторной оппозиции» президенту, в ко­торую по теоретическим расчетам должны войти 45% депутат­ского корпуса (коммунисты), почти все «болото» (10% депу­татского корпуса) и примерно половина демократов (около 20% депутатского корпуса), т. е. 2/3 депутатского корпуса и т. д.

То есть проблема «отщепления» избирателей или депутатов в пользу одной из концепций правового регулирования являет­ся основным методом до реализации принятого закона. Когда закон принят, вокруг него начинается консолидация людей, всего населения и общества. И тогда логика событий, их эмо­циональная окраска и психологическая суть изменятся на об­ратную, позитивную сторону. Население вновь будет приобре­тать черты правового, морального, гражданского «монолита», но проявления маргинальности, ментальности, партийности, конкуренции будут вновь вытесняться из жизни до лучших для «их времен очередного политического кризиса.