Толкование

С появлением письменности возникают осо­бые роли, связанные с воспроизведением тек­стов, а тем самым воспроизведением и сохра­нением самого языка. Это роли писца, а затем печатника. Каза­лось бы, их деятельность сводится к простому, буквальному пов­торению некоторого текста. Писец обычно был достаточно акку­ратным работником, но часто мы можем заметить, как, не поняв какое-то древнее выражение, писец может заменить его на современное ему, но неправильное, не соответствующее оригиналу. Примеры таких ошибок приводит академик Д. С Лихачев [58]: вместо "на стогнах", то есть на площадях и улицах города, писец может написать понятное ему "на стенах", вместо "написано лазорем", то есть синей краской, лазурью, - "написано Лазарем" и т.п. Оказывается, что даже простое переписывание текста связано с его пониманием, а следовательно и некоторым истолкованием (иногда, возможно, и ложным).

Но не только писец так или иначе толкует текст. Переводчик с древнего языка на современный также воспроизводит тексты, но "доля" истолкования здесь уже гораздо весомеее. Перевод никог­да не есть простое и механическое "перенесение" текста из одной эпохи в другую. Здесь всегда возникают особые сложности, свя­занные с тем, что могут исчезнуть, грубо говоря, "вещи" (реалии), присущие старой культуре. Многие ли носители русского языка могут сразу сказать, что такое бармы (наплечие в торжественном царском или священническом одеянии) или полюдье (объезд вла­дений князем с пирами и сбором дани) или тиун (судейский чин в Древней Руси)? Некоторые слова означали иные, чем сейчас, понятия (слово "вор" еще в петровские и более поздние времена обозначало не похитителя чужого имущества - для этого было слово "тать" - и уж, конечно, не представителя "избранной" кри­минальной касты, а государственного преступника, заговорщика, предателя, мятежника и т.п.). Поэтому переводчику часто при­ходится как-то (скажем, в сносках) разъяснять древние слова, для которых нет современных соответствий. Возникает функция истолкования, которая в чистом виде предстает перед нами в деятельности схолиастов, комментаторов древних текстов. Уже в V веке до Р.Х. некоторые места "Илиады" и "Одиссеи" Гомера не были понятны, поэтому в Греции возникают первые комментарии, схолии к темным местам, сперва записанные между строк или на полях, а затем в качестве отдельного труда (до нас дошли схолии более поздней - эллинистической эпохи). Такие же схолии толковали уже не всегда доступные места в текстах философов (Платона, Аристотеля и др.). Они оказались полезными и для специалистов нашего времени. Языческий жрец, уже являющийся профессиональным служителем некоторого культа, помимо прочего, был вынужден в очень простой форме преподносить сакральные (священные) истины простому человеку, профану. Христианский священник также должен позаботиться о том, чтобы прихожанин понимал хотя бы простейшие религиозные положения. О важности функции истолкования говорит еще и то, что католическая церковь в Средние века запрещала простым.мирянам чтение и толкование Библии, это было привилегией од­них церковников. Толкование, комментирование становится чрез­вычайно важной специальной частью богословия. Начало ему как систематической деятельности в христианскую эпоху, можно думать, положил Ориген (185-253 гг.).

Функция истолкования, конечно, связана не только с упомяну­тыми явлениями. Ведь непонятых явлений в самой культуре чрез­вычайно большое множество. [2]Функция истолкования присуща не только языковой сфере и направлена бывает не только на некото­рые тексты как чисто языковое явление. Во всех основных сфе­рах культуры бывает необходимость так или иначе объяснить то или иное явление, проникнуть в его смысл. Например, в Средние века возрождается и бурно расцветает алхимия. Основным доку­ментом для любого алхимика была так называемая "Изумрудная скрижаль" легендарного Гермеса Трисмегиста (Трижды величайшего). Вот отрывок из нее.

... То, что внизу, подобно тому, что вверху,

А то, что вверху, подобно тому, что внизу,

Для того, чтобы свершились чудеса одной-единственной вещи...

...Солнце - ее отец, Луна - ее мать, Ветер вынашивал [выносил] ее во чреве ее. Земля кормилица ее...

...Ты отделишь землю от огня, тонкое от плотного нежно, с великой изобретательностью.

Восходит с земли на небо, а затем вновь нисходит на землю

И вбирает силу верхних и нижних. Так обретешь ты

Славу всей вселенной. И тогда же бежит от тебя всякая слепота

[тьма]...

Отсюда воспоследуют чудесные применения, мерой которых является эта [вещь]...

Если взять данный отрывок в его буквальном смысле, то в нем все понятно. Но сотни талантливых людей в Средние века посвятили свои жизни разгадке символически зашифрованного здесь секрета преобразования веществ. Они искали в "Скрижали" рецепт "философского камня": что-то вроде универсального ката­лизатора, в присутствии которого любой металл можно превратить в золото или серебро, или же стремились изобрести "элексир молодости". Текст здесь состоит как бы из двух слоев: первый -словесный, достаточно прозрачный, и второй - символический, в котором "Солнце", "Луна", "ветер", "огонь", "земля", "мрак" и т.д. обозначают не эти прямо названные объекты, а нечто за ними скрывающееся.

Но не только в сфере языковых текстов возникает такая потребность в дешифровке. Археолог при раскопках, скажем, зани­мается не только поиском предметов старины, чтобы выставить их в музее. За этими предметами он видит и большее: образ жизни древних людей, их отношения между собой и даже их верования. Обнаружив древнюю могилу, а в ней скелеты мужчины, женщины со следами насильственной смерти, коня, оружие, бытовую утварь, деньги и женские украшения, он может придти к выводу, что имеет дело с определенными представлениями о загробном мире, в котором воину необходимы, как и при жизни, оружие, конь, женщина, кубок и т.п.

В художественной сфере также бывает необходимо дешифро­вать изображение даже простых вещей. В конце средних веков и особенно в эпоху Возрождения появляется множество произве­дений, которые требовали дешифровки и истолкования изображенных на полотне символов. Интересно одно известное произве­дение Питера Брейгеля. На этом полотне изображены странные поступки людей: скажем, один человек разбрасывает розы перед свиньями, другой швыряет деньги в реку, а третий бьется головой об стенку. И если бы не название полотна - "Голландские пословицы" - мы бы не смогли сегодня истолковать это полотно и привести объясняющие суть картины эквивалентные русские пословицы: "метать бисер перед свиньями", "бросать деньги на ветер", "биться головой об стенку" и т.д. И сегодня творчество таких художников, как Сальвадор Дали, подвергается дешиф­ровке и истолкованию - большей частью с точки зрения психо­анализа.

Метатекст и метафункция.

Возникает то, что было названо (в семиотических исследованиях культуры) метатекстом.. "Метатекст" понимается как текст, возник­ший по поводу какого-либо другого текста. "Метатекст" лежит как бы "над" другим текстом, поскольку его объясняет, толкует. Функцию по созданию метатекстов будем называть метафункцией.

Первыми метатекстами, как мы видим, стали толкования, разъ­яснения некоторого оригинального текста: сперва, очевидно, уст­ные (впрочем, традиция устного толкования текстов продолжа­ется еще очень долго), а затем уже и записанные. Глоссарии (от греческого glossa - язык) - это, в сущности, первые словари, в которых объясняется значение непонятных слов и выражений. Метатекстами, очевидно, являются грамматики и другие описания языка, возникшие довольно давно (руководства для писцов, подобные словарям, были известны в Шумере и Аккаде, в Хеттском государстве; в Индии около IV века lо Р.Х. Панини написал грамматику санскрита, множество свидетельств говорит о том, что научный и комментаторский интерес к языку возникает в Греции гораздо раньше, скажем, у Платона).

Казалось вы, метатекстами можно называть только языковые тексты по поводу других, опять-таки языковых текстов, то есть метатексты - это результат обращения языка на себя. Но очень часто мы встречаем языковое описание и истолкование явлений иных сфер культуры. В этом смысле язык, можно сказать, является универсальным средством порождения метатекстов, или иначе – язык является универсальным метаязыком. Однако понятие метатекста можно понимать и шире. Это любое отражение какого-либо объекта или деятеля, создающего данный объект, в формах той же самой деятельности. Примером такого метатекста является кино о кино, роман или рассказ о писателе и его деятельности и т.д. Так, правда, достаточно поздно - в эпоху Возрождения, возникает художественное изображение самого художника. И это не только автопортрет, который, в сущности, никак принципиально не отличается от просто порт­рета. Я имею в виду жанровые картины, изображающие худож­ника во время работы или, скажем, в мастерской. Художник как бы начинает оглядываться на себя и средствами живописи пытается осмыслить собственную деятельность. Это похоже на то, как носитель какого-либо языка начинает прислушиваться к себе и задаваться вопросом, как он производит речевые тексты. К метафункции можно отнести и деятельность философа, пытающе­гося с помощью философских средств понять, какова логика рассуждений ученого или другого философа. В XX веке бурно развиваются две интересные области: методология науки, в кото­рой научными, рациональными средствами специалист пробует выяснить рациональные же основы самой науки и ее логическое строение, и науковедение - в которой ученый делает своим объек­том деятельность самого ученого, научный коллектив и науку как общественный институт.

Норма

Метафункиия прямо связана с оценкой того явления культуры, которое отражается в метатексте. Это оценка прежде всего касается того, что мы считаем правильным или неправильным. Если начать с простых явлений, то когда мы поправляем ребенка - Не "идили", а "шли" - мы утверждаем некоторую норму. Но нормативная деятельность гораздо сложнее и многообразнее. Грамматики и словари представляют собой нормативные метатексты в области языка. Результатом деятельности богословов часто является не­которая религиозная норма. В христианской традиции, как из­вестно, было множество текстов, касающихся жизни Иисуса Христа, апостолов и учеников. Но не все они по разным сообра­жениям оказались приемлемыми, поэтому церковь отбирала неко­торые из них. Так возникает нормативный новозаветный канон. Нормативными также являлись вероисповедные формулы, символы веры ("Сгеdо"), в которых кратко излагаются основные поло­жения христианской веры. Интересно, что очень скоро они стали молитвами. Катехизисы - очень позднее явление. Были устные наставления по символу, катехетические проповеди, но их потом записывали, а затем читали только клирики. Впоследствии он стал как бы первым учебником веры уже и для простых мирян. Нормативными, разумеется, были и очень жесткие правила визан­тийской и русской иконописи. Нормы устанавливались и для му­зыки (вспомним музыку строгого стиля и величайшего ее пред­ставителя - И.С.Баха). Нормативным выло и "Искусство поэзии" Буало (1674) [22], в котором устанавливалось, что можно и чего нельзя в области поэзии. Ученые в XX веке обнаружили, что существуют определенные нормы, которым сперва неосознанно, а затем и вполне сознательно придерживаются исследователи. Как говорилось выше, еще в XIV веке английский богослов и фило­соф Уильям Оккам сформулировал принцип рационального рас­суждения - "Не умножай сущностей", что на современном языке может быть переформулировано так: объясняя что-то, старайся ограничиваться как можно меньшим числом понятий, говори по-­возможности на более простом языке. Чрезвычайно важный поворот в науке связан с именем Галилея (начало XVII века): в его представлении природа - книга, но она не есть некоторое послание от Бога, которое надо еще "дешифровать", как думали предшественники, - она написана на языке математики.. Математи­ка с тех пор все с большим успехом берет на себя очень важную функцию всеобщего научного метаязыка.

Сегодня метаязыковая функция связывается с функцией поиска. Уже в античные времена возникает потребность в том, чтобы собрать в одном отдельном издании сведения, касающиеся определенной области знания. Появляются труды энциклопеди­ческого типа. Наиболее ярким примером может служить "Естест­венная история" Плиния Старшего (23/24 - 79 гг.), в которой соб­раны самые разные сведения из произведений около 400 авторов об известных континентах, животных, растениях, металлах и кам­нях, людях, искусствах и ремеслах и т.д. Эти "энциклопедии" еще очень несовершенны, в них нет еще почти никакого порядка рас­положения материала, язык описания еще не устоялся, не стал единым для всех явлений, да и выбор материала случаен, а иногда может включать наряду с реально существующими мифические существа типа единорога, покорного лишь девственницам, или живущей в огне саламандры. Но вот с XVIII века возникают уже более строго составленные труды справочного характера. Распо­ложение материала единообразно, хотя это единообразие еще формально, поскольку статьи распределены по ничего не знача­щему алфавитному принципу. Появляется затем и важный прием перекрестных ссылок в одной статье на другую. Такие справоч­ники (словари) очень полезны, но работать с ними не всегда удоб­но. Если ты не знаешь названия вещи, описание ее достаточно трудно сыскать. Но ведь есть и обратная задача: найти название и полное описание какого-нибудь объекта по его признакам. Первая удачная попытка решить эту задачу, как уже говорилось принад­лежит Карлу Линнею, давшему Биологическую классификацию.

Метафункция, которую берут на себя деятели культуры в раз­ных ее сферах, порождая метатексты, очевидно связана с неко­торым консерватизмом, с установлением и выполнением некото­рых правил, часто ориентированных на прошлое. Так, красивая речь всегда связана с некоторым отставанием от новомодного жаргона (так же, как истинный английский джентльмен во всех случаях отставал от моды по крайней мере на год, он никогда не позволял себе одеться во что-нибудь новое - "с иголки", это предоставлялось снобам-буржуа). Подражание древним образцам выло сознательной установкой титанов Возрождения (правда, бессознательно они преодолевали многие формальные черты классического греческого или римского искусства). Чуть позже классицизм в поэзии также был ориентирован на древних авторов - Эсхила, Софокла, Еврипида. Охранительно-консервативная функция работает и в науке. Во-первых, в науке принято говорить о некоторых вновь обнаруженных явлениях на уже установив­шемся научном языке. Во-вторых, можно говорить только о пов­торяющихся явлениях, поскольку только в этом случае возможна проверка данных, полученных одним ученым или одним коллективом ученых другими. Принципы простоты, принципиальной наблюдаемости и др., о которых говорилось выше, тоже играют в науке охранительную роль. И разумеется, чрезвычайно консерва­тивной является религиозная жизнь. Это проявляется хотя вы в том, что очень часто богослужение ведется на древнем языке (старославянском, грабаре, латыни). Но и не только это внешнее обстоятельство определяет консерватизм религии. Большая часть религиозных культов связана с воспроизведением древнейшего первоначального времени, когда протекала деятельность основа­теля данной конфессии: у христиан - Иисуса Христа, у мусуль­ман - пророка Магомета, у буддистов - Будды и т.д. И даже ере­си или иные нетрадиционные толки в рамках той или иной рели­гиозной системы чаще всего основаны на требовании вернуться к чистоте веры и человеческих отношений, присущих первоначаль­ным временам.

Норма, касающаяся какой-либо области культуры, всегда должна быть чем-то подтверждена. Это происходит примерно так же, как в праве: норма закона не просто объявлена членам данного общества, но и опирается на авторитет и - что важнее -на силу государства, наказывающего нарушителя нормы. Однако в других сферах культуры, конечно, о наказании приходится говорить редко или во всяком случае в другом, в более мягком смысле. Существенным здесь является то, что во всех, наверное, областях образуется некоторая группа людей, которые так или иначе, осознанно или нет, создает и своим авторитетом поддер­живает ту или иную совокупность норм. Это близко тому, что социологи называют референтной группой - группой, на которую в своей деятельности оглядываются "простые" люди. Так появ­ляется, скажем "законодатель мод", в художественной области особую роль в Новое время начинает приобретать критик, во все времена особую роль играл меценат, материально поддерживав­ший творчество того или иного художника и тем самым отдающий предпочтение тому или иному типу художественной деятель­ности, в религиозной сфере всегда были не только отдельные дея­тели, обладающие особым авторитетом в вопросах веры (в христи­анстве вообще - Отцы церкви, в католической церкви еще и Папа римский), но и целые собрания, как, скажем, Вселенские соборы. Чрезвычайно важным в науке является влияние основателя какой-либо научной школы или направления. Авторитетностью, разумеется, всегда обладали учитель (одним из самых эффективных аргументов для членов пифагорейского союза выло "сам -то есть Пифагор - сказал") и учебник.

Авторитет некоторой группы не всегда ограничен той или иной сферой культуры. Область действия авторитета часто бывает размытой, так что, скажем, мнение физика может для некоторых оказаться авторитетным в области психологии, а мнение торговца памперсами для других - в области политики.

Образование Мы

Функция сохранения имеет как бы два направления. Во-первых, она прямо направлена на то, чтобы подтвердить, закрепить сущест­вование той или иной ценности и способов ее воспроизводства: языка и его конструкций, музыки и соответствующей ладото­нальной системы, канонов живописи, норм организации рацио­нального знания, традиционных мифо-религиозных представле­ний и соответствующих ритуалов и т.д. Но вместе с тем такое со­хранение оборачивается и на тот коллектив, в кагором и хранятся эти ценности. Владеть некоторым языком означает не только сох­ранять, воспроизводя в речи, отдельные слова и выражения, син­таксические конструкции и т.п., но также означает воспроизво­дить свою принадлежность к коллективу носителей данного язы­ка. То же происходит и в других сферах культуры. Обладать не­которой ценностью культуры означает также и принадлежать к той человеческой общности, которая породила и сохраняет эту ценность. Так, обладание секретами производства какого-либо то­вара в Средние века было обязательно связано с принадлеж­ностью к профессиональному цеху - башмачников, чулочников, маляров и художников, строителей и др. И сегодня художники и писатели большей частью принадлежат к какому-нибудь направ­лению (хотя выдающиеся художники как бы не умещаются в его рамках), даже обладать некоторым знанием означает принадле­жать к определенной научной школе, быть своим в группе едино­мышленников. И разумеется, наиболее яркий пример принадлеж­ности к строго определенной группе мы можем видеть в случае разных эзотерических, тайных учений. Это связано с непремен­ным условием сохранения в тайне некоторых истин, нарушение же его строго каралось. Так, сохранилась легенда о наказании члена пифагорейского союза, выдавшего непосвященным истины математики, считавшейся тайным учением: "Первым, кто раз­гласил тайну симметрии и асимметрии среди непосвященных, был, говорят наказан так, что его лишили не только общения и про­живания со всеми, но и соорудили ему надгробие. как будто ушел из жизни тот, кто некогда был им товарищем" [143, С. 59-60].

Механизмы, сохраняющие некоторую группу как носителей той или иной ценности (или чаще - их системы), очень многооб­разны. Если дело касается сохранения этнической группы, можно говорить о так называемых этнозащитных механизмах [74]. Прежде всего это идущее из глубины веков противопоставление некоторого МЫ всем остальным людям - ОНИ [86, С. 80 и далее]. Иной, принадлежащий к другому народу, исповедующий другую религию, да иногда просто иначе одетый непонятен, по­тому неприятен и враждебен. Он уже даже просто по рождению своему виновен, поскольку не принадлежит к моей общности. Ксенофобия (страх и ненависть, питаемые к чужаку) часто ста­новится единственным или по крайней мере главным средством подтверждения своей принадлежности к определенной этнической группе. С этим связано и древний принцип коллективной ответ­ственности: преступление, совершенное членом какой-либо груп­пы (рода, племени, народа), считалось преступлением всей этой группы и соответственно давало право наказывать всю группу или случайного ее представителя. Но современная юридическая и этическая мысль основывается на принципе свободы личной воли и тем самым - на принципе личной ответственности.

Принципы сохранения и защиты коллектива-носителя некото­рых ценностей, а также и некоторых привилегий, связанных с принадлежностью к данной группе, возможны не только в случае этнических общностей. Сословные и классовые интересы также могут стать объектом защиты. Так, такая сфера культуры, как язык, может стать примером сословно-классового отношения. Оказывается, что борьба за сохранение сословных привилегий или против них часто может выглядеть как борьба за или против сословного языка. Владение тем или иным языком, если есть возможность выбора между ними, всегда, кроме прочего, было знаком принадлежности к той или иной социальной группе. Так, в Германии, Польше или в России в XIX веке владение француз­ским языком было атрибутом дворянской культуры. В средневе­ковом католическом мире владение латынью выло знаком принад­лежности к духовному сословию, а затем вся литературная (в том числе научная) жизнь была связана лишь с латынью,. Признаком образованности в мусульманских странах всегда было владение арабским языком. Образованный армянин до середины XIX века должен был знать грабар. Сегодня престижно владение англий­ским языком. Язык во всех этих случаях представляет собой не простое средство общения, а некоторую сословную перегородку, отделяющую образованных от неграмотных, "своих" от не-своих, высших от низших.

Поэтому межсословная борьба часто, если не всегда сопро­вождалась и борьбой за новый язык. Так, одним из самых важных шагом протестантизма в его борьбе против католичества был пред­принятый Лютером перевод Библии на немецкий язык. Так, в кон­це XVI и начале XVII веков требование писать на Lingua nuova ("новом языке", то есть итальянском) сделало возможной более демократическую систему образования. Сопротивление консерва­тивному армянскому духовенству в XIX веке выразилось, в част­ности, в борьбе за новый, близкий народному просторечию язык (ашхарабар).

Однако иногда можно заметить в таком восприятии языка как сословной привилегии и некоторые преувеличения. Оно очень ха­рактерно для распространившегося в Европе (особенно во Фран­ции и Италии) политизированного отношения к языку. Так, требо­валось, чтобы социальные проблемы обсуждались на "простом" языке, который в сущности был языком пропаганды марксизма в рабочей среде с вкраплениями представлений неофрейдизма.