Хюбнер Курт

Биографическая справка

Современный немецкий философ Курт Хюбнер две свои главные книги посвятил науке и мифологии («Критика научного разума» и «Истина мифа»). На его взгляд, мифологическое мировоззрение имеет не меньшее отношение к истине, чем научное. Однако современность в широком смысле слова, основанная на науке, утратила свои мифологические корни. Но мифологическое в скрытом виде продолжает существовать в самых разных областях человеческой жизни, и Хюбнер обнаруживает его, в частности в искусстве (как в поэзии, так и в живописи) и в политике (например в понятии «нация»).

Данный отрывок взят из книги «Критика научного разума», изданной в 1978 г. и затем переведенной на многие языки, в том числе на русский в 1994 г. В ней были четко очерчены проблемы, которые двадцать лет назад лишь намечались, а сегодня стали центральными в философии науки. Хюбнер, например, внес значительный вклад в утверждение нового взгляда на соотношение теорий и фактов, который состоит в том, что факты не могут быть независимыми от теоретических постороений, а несоответствие теории фактам не является безусловным основанием ее неистинности. Наука, таким образом, обладает изрядной долей методологического мифотворчества, хотя ученые и смотрят свысока на мифологию как на недоразвитую науку.

Текст из: «Критика научного разума»

Развитие науки и разрушение мифа

Известные греческие ученые, которые во время возникновения философии и науки посвятили себя логографии, мифографии и генеалогии, в частности Гекатей, Ксенофан, Эфор и многие другие, приложили самые большие усилия для разрушения мифологического миросозерцания. Эти люди – каждый по-своему – внесли вклад в разрушение греческого мифа; и не исключено, что их попытка упорядочить истории архэ, персонажей и богов в хронологической системе профанного времени и оказалась смертельным ударом для мифа. Оружием здесь послужили прежде всего генеалогии. Первоначально генеалогии были представлены лишь в разрозненном виде и без указания временных характеристик. Позже они были собраны в систему генеалогических деревьев мифологических родов и, в конце концов, постепенно стали сопровождаться точной датировкой. Поражает необычный характер этих результатов и примитивность используемых при этом средств. Первоначально, например, автор избирает в качестве отправного пункта просто свое собственное время, позже в этих целях используются Олимпиады. Но все равно потребовалось еще какое-то время, пока генеалогии начали заполнять временной разрыв между эпическим миром и современностью.

Нетрудно представить себе силу противодействия, с которым встретились авторы генеалогий, если принять во внимание ту страсть, усердие, рвение и полемический пыл, с которым они пытались внушить грекам нечто, очевидно, совершенно им чужое, а именно – нанизать все события на нить профанного времени и тем самым упорядочить их, определить им место и время. Отныне профанное время не только становилось единственным условием опыта с его унифицированным порядком, направлением и метриками, но в итоге вообще оставалась лишь одна, профанная, реальность. Творцы генеалогий стремились частично сохранить мифологическое содержание тем, что выстраивали его в рамках новой единой временной системы. Как оказалось, эта попытка была обречена на неудачу: в конце концов пришлось принести в жертву миф в целом, и его объявили просто сказкой.

Здесь мы впервые встречаемся с характерным примером того понятия, которое позже станет знаменитым: cпасение явлений. Здесь, как и всегда, это достигается с помощью введения нового представления об опыте и действительности, которое удостоверяет рассматриваемые факты. То обстоятельство, что архэ не были выстроены во временной последовательности, датированы и привязаны к пространственным характеристикам, явно не тревожило мифологически мыслящих греков, из чего следует, что истина и действительность архэ никоим образом не зависела от их упорядоченности. Любая попытка вышеописанного типа сохранить нечто предполагает, что спасти хотят то, что представляется сомнительным, и в нашем случае это возможно только при посредстве насильственной интерполяции причинных генеалогических цепочек. Следовательно, если в мифологическом мышлении не возникала идея подобного сохранения, это может означать лишь то, что для него истина архэ представлялась непосредственно действительной; ибо для него прошлое все еще здесь, как нечто вечное, непосредственно наблюдаемое в природе, небе, человеческой деятельности, и в особенности в ритуальных праздниках. Как же у творцов генеалогий могла возникнуть потребность объяснения всего этого, если для мифологического мышления эти структуры как раз наоборот служили исходным пунктом и средством всякого объяснения, а именно, как условия возможности опыта?

Нам нужно полностью отрешиться от собственной концепции времени, чтобы понять, как представляли себе время древние греки. В нашем понимании греки живут как бы на двух уровнях. Время праздника не включено в общее течение времени, но лежит за его пределами или, точнее, оно расположено над обыденным миром, словно высокогорное плато, с которого реки стекают на равнину настоящего момента.

Если бы в дополнение к данному анализу мы занялись бы еще и понятием пространства в контексте греческого мифа, то это увело бы нас слишком далеко. Как легко догадаться, между нашим и античным представлением о пространстве различий не меньше, чем между соответствующими понятиями о времени и другими рассматриваемыми здесь категориями. Поэтому в заключение я бы хотел остановиться на отношении науки и мифа.