Проблема «начала» в политической экономии

Проблема «начала» – одна из сложнейших проблем развитой науки. Она становится перед каждой крупной, в особенности фундаментальной, наукой, когда последняя достигает ступени целост­ного построения. Проблема «начала» – одна из ключевых, далеко не всегда осознаваемых проблем «системного движения» в науке.

Впервые проблема «начала» в отчетливой форме ставится скептиками (IV–II вв. до н.э.), которые, используя логику «регрессии в бесконечность», полагали, что ничто не может быть начато. – Представление, выражавшее метафизическое воззрение на мир как на нечто абсолютно неподвижное.

В Новое время проблема «начала» блестящим образом ставится Г.В.Ф.Гегелем, который рассматривает ее как ключевое условие построения целостной системы категорий. По Гегелю, проблема «начала» возникает в форме парадокса непосредственного – опосредо­ванного. Начало может быть непосредственным, но тогда оно случайно и не может служить началом целостной системы; начало может быть опосредованным, т.е. выбранным в результате размышления, но тогда оно не является началом. Выбранное Гегелем решение парадокса основывалось на утверждении, что начало должно быть единством непосредственного и опосредованного, ибо «нет ничего ни на небе, ни в природе, ни в духе, ни где бы то ни было, что не содержало бы в такой же мере непосредственность, в какой и опосредствование».[70]

Постановка и решение Гегелем проблемы начала выражает как сильные, так и слабые стороны его грандиозной философской системы. Не останавливаясь далее на интереснейшей в философии Гегеля ситуации с проблемой начала и системы, отметим, однако, что более содержательно проблема начала становится тогда, когда ее рассматривают как альтернативу не непосредственного-опосредован­ного, а определенного – неопределенного, к чему, впрочем, Гегель приходит в своей «Логике» позднее – в учении о понятии.

Пройдя школу диалектики Гегеля (хотя правоверным гегельянцем, как известно, он никогда не был), Маркс поднял пробле­му начала и системы на принципиально новый уровень, связанный с созданием научной философии – диалектического и исторического материализма. Решение проблемы начала и системы в политико-экономической теории Маркса ставит его экономическую концепцию на порядок выше предшествующей и последующей экономической и социологической теории, включая «эконо­микс» и теорию «постиндустриального общества»

Решение сложнейшей проблемы начала и системы связано с фундаментальнейшим характером Марксовой экономической теории. Введение «начала» как ключевого теоретического момента обнару­жи­вает мощную философскую конструкцию, которая выстраивается Марксом в основе его экономической теории.

Началом Марксовой экономической теории выступает наиболее простое, массовидное и вместе с тем универсальное явление, несущее в себе, в зачаточном, свернутом виде, в тенденции, или, по термино­логии Гегеля, «в себе», все здание будущей экономической теории, – товар. Из этой исходной «клеточки» вырастает развернутая целостная система экономических категорий, в определенном смысле имплицит­но содержавшаяся в категории товара.

Первоначально, как известно, Маркс полагал, что началом политической экономии должен выступить труд вообще. Лишь выработав свой логический метод, который, в сущности, является также историческим методом, совпадает с историческим и поэтому предпо­лагает эмпирическую предпосылку – «поверхность» капиталисти­ческого способа производства, Маркс обнаружил действительное начало политической экономии. Капиталистический способ произ­водства предстает, прежде всего, как товарный мир, «огромное скопление товаров». Началом политической экономии капитализма может быть, поэтому, только товар.

Решение проблемы начала в «Капитале» представляет огромный интерес для научной философии, в которой эта проблема до сих пор остается в стадии гипотезы. Одним из авторов настоящей книги ранее было высказано убеждение, что таким началом развернутой системы категорий научной философии должна выступать вещь, предмет. [71] Мы живем в предметном мире, предмет – «клеточка» предметного мира и «начало» для философии бесконечного материального, развивающегося мира.

Философская теория марксизма, послужившая теоретической и методологической основой для создания великой экономической теории, оказалась, в конечном счете, менее разработанной, менее развернутой, чем политико-экономическая теория Маркса. Это хорошо было подмечено В.И. Лениным в приведенном ранее суждении о логике «Капитала». Концепция диалектического и исторического материализма, сформулированная К. Марксом и Ф. Энгельсом первона­чально в сжатом, принципиальном виде, показала свою замечатель­ную теоретическую и эвристическую ценность как в обобщении данных естествознания ХIХ в., так и, в особенности, в создании великой политико-экономической теории. Разработка марксистской философии в ее полной, или развернутой, форме, аналогичной (по степени развернутости) грандиозной системе философии Гегеля, была невоз­можной в ХIХ в. в силу ограниченности материала естественных и социальных наук до революции в естествознании конца ХIХ – начала ХХ в., появления квантовой механики, теории относительности, синтетической теории эволюции, генетики, кибернетики и синергетики и других достижений ХХ в. Такая возможность, однако, возникла по нашему убеждению, в результате прогресса науки, практики, фило­софских исследований ХХ в.

Интеллектуальный опыт развертывания категории товара в целостную систему экономических категорий, образующую объяснение сложнейшей общественно-экономической формации и перехода к более высокой формации, дальнейшего радикального прогресса общества, представляет огромный интерес как для экономической, так и для философской науки. При этом существенное значение имеет сопоставление опыта выведения системы из «начала» Гегелем и Марксом. Способ выведения категорий в Гегелевой философии заключается в развертывании наличного имплицитного содержания категории и наращивании нового, дополнительного содержания. При этом новое содержание обнаруживает некоторую смысловую связь с предшествующей категорией и значительную долю натяжки, искусственности, нередко довлеющую в категориальных переходах. Искусственным выглядит, например, введение Гегелем категории вещи; на уровне совершенной внезапности (подобно логике библейского «сотворения мира») осуществляется переход от «Логики» к «Природе» (идея «свободно отпускает из себя» свою часть – объективность). Марксов переход от «начала» к развертывающейся системе категорий, делящийся на три крупные части, в соответствии с тремя томами «Капитала», полностью лишенный искусственности и натяжек своего предшественника, являет собой новый тип мыслительной культуры, новый тип интеллекта.

Товар

Товар, «клеточка» капиталистического производства, двойствен: он есть единство потребительной стоимости и меновой стоимости, в основе которой лежит стоимость. Товар – единство потребительной стоимости и стоимости. Двойственный характер товара – одно из важнейших открытий Маркса.

Как стоимость, товар выступает в качестве отношения. Концепция товара как общественного экономического отношения коренным образом отличает Марксову экономическую теорию от иных экономических теорий прошлого и настоящего. Такая трактовка товара позволила Марксу раскрыть тайну «товарного фетишизма» - представления о капиталистической экономике как самодовлеющем мире вещей, а не исторически определенной системе отношений между людьми. Вместе с тем стоимость есть не только отношение.

В любом обществе продукт труда есть предмет потребления, потребительная стоимость. И лишь одна исторически определенная эпоха – капитализм – превращает продукты труда в товар. Последний есть предмет потребления, обладающий всеобщностью, или общест­венной потребительной стоимостью, ибо предназначен для потреб­ления любым индивидом. Являясь на свет в форме потребительной стоимости, т.е. в натуральной форме вещества приро­ды, товар стано­вится самим собой только в силу двойственности своей природы. Стоимость, выражаясь в потребительной стоимости, остается неуло­вимой, пока не получит свое иное, чем собственная натуральная форма, выражение.

Нестрого говоря, товар есть потребительная стоимость и меновая стоимость: стоимость лишь тогда получает самостоятельное выражение, когда она выступает как меновая стоимость. Стоимостью товар обладает в меновом, или стоимостном, отношении к другому, не однородному с ним товару. Поскольку ни один товар не может сделать свою потребительную стоимость выражением своей стоимости, он должен относиться к другому товару как к эквиваленту, т.е. его потребительную стоимость сделать собственной стоимостью. В меновом отношении, или обмене, натуральная форма другого товара становится зеркалом стоимости данного товара. Маркс сравнивает товар с человеком: для данного человека другой человек во всей его телесности «становится формой проявления рода “человек“». Лишь относясь к нему как к себе подобному, он относится к себе как к человеку.[72]

Двойственность товара, выраженная первоначально на языке различия («двойственность»), трактуется Марксом как единство противоположностей, несущее в себе противоречие. Как потреби­тельные стоимости, товары суть вещи природы, преобразованные человеком для удовлетворения определенных потребностей. – Как стоимости, товары суть социальные образования, способ существо­вания которых качественно отличается от предметного, телесного существования потребительной стоимости. Как потребительные стоимости, товары качественно различны, что делает необходимым обмен товаров. – Как стоимости, товары внутренне тождественны, обнаруживают социальное качество, которое делает их тождественными.

Товар, как начальная «клеточка», в теории и логике Маркса весьма существенно отличается от «начала» в логике Гегеля. «Чистое бытие», начало в «Логике» Гегеля, является простейшим, абстракт­ным, лишенным всякой определенности. «Чистое бытие» лишено внутреннего противоречия, поскольку последнее появится только на второй ступени «Логики» – в учении о сущности. Более того, развитие как таковое возникает у Гегеля только на третьей ступени «Логики» – в учении о понятии. Искусственность разделения бытия, сущности и понятия привела к парадоксу развития до развития: логическая идея Гегеля развивается до возникновения развития. Фактически используя логику противоречия, Гегель в примечаниях к учению о бытии и ничто объясняет соотношение этих «других» с помощью незаконно вводимого понятия противополож­ности, единства противополож­ностей, хотя оно должно появиться только в учении о сущности. Товар в теории Маркса выступает как реальное противоречивое и развивающееся «начало».

В учении о формах стоимости Маркс рассматривает формирование и развитие товара, стоимостного отношения в процессе перехода от «простой, единичной, или случайной» формы стоимости к «полной, или развернутой» и, далее, «всеобщей», вершиной которой выступает «денежная форма стоимости». Внутренняя логика этого процесса – закономерное развитие материального экономического отношения от его элементарной единичной, или случайной, формы к развитой всеобщей, т.е. окончательно ставшей, сложившейся. Кате­гории единичного, особенного и всеобщего, как выражение реального экономического развития, выступают здесь в их объективно-реальном содержании, а не в виде абстрактного и во многом вымученного процесса, как это мы находим у Гегеля. Экономический процесс показан как самодостаточный детерминированный материальный процесс, не зависящий от каких-либо духовных факторов, хотя и развивающийся в постоянном взаимодействии с общественным и индивидуальным сознанием, которое он определяет.

Товар с его внутренним противоречием выступает в теории Маркса в качестве реальной исходной «клеточки», из которой теоретически выводится капиталистическая система хозяйства как результат закономерного диалектического развития противоречия товара. Марксу, таким образом, удалось действительно разрешить парадокс «начала» применительно к реальному обществу. Ни одна конкурирующая с марксизмом теория экономики не обладает такими теоретическими возможностями.

Скрытая в товаре внутренняя, имманентная противоположность потребительной стоимости и стоимости выражается через внешнюю противоположность – меновые отношения, обмен. В рамках обмена товары относятся друг к другу как стоимости и реализуются как стоимости, но противостоят друг другу как потребительные стоимости, ибо прежде чем товары смогут реализоваться как стоимости, они должны доказать наличие своей потребительной стоимости.

По мере того как продукт труда превращается в товар, т.е. расщепляется на полезную вещь и стоимость, товар превращается в деньги, разделяется на товар и деньги. Это происходит в ходе расширения и углубления обмена, который «развивает дремлющую в товаре противоположность потребительной стоимости и стоимости», развивает форму стоимости.

В простой, зародышевой форме тот товар, стоимость которого выражается, непосредственно играет роль лишь потребительной стоимости, а тот, в котором стоимость выражается, непосредственно играет роль меновой стоимости. Поэтому в этой форме стоимость товара выражается только как нечто отличное от потребительной стоимости, а полезный труд выступает в качестве единичной формы осуществления и проявления человеческого труда. Развернутая форма стоимости полнее отличает стоимость товара от его потребительной стоимости, представляя ее во множестве разнородных товаров, а многообразные полезные виды труда — как особенные формы прояв­ления человеческого труда. Однако эта форма исключает общее выражение стоимости товара, единую форму проявления труда. Лишь всеобщая форма стоимости действительно устанавливает отношение между товарами как стоимостями, выражая стоимости всех товаров во всеобщем эквиваленте, т.е. в одном и том же товаре.

С разделением товара на товар и деньги функция всеобщего эквивалента переходит к тем товарам, которые по своей природе особенно пригодны для выполнения этой функции – к благородным металлам. Денежная форма – законченная форма товарного мира, так как с ее утверждением продукты труда фактически превращаются в товар. Стоимости товаров выражены в ней как одноименные величины (один товар выглядит так же, как и всякий другой), качественно одинаковые и количественно сравнимые. Деньги, таким образом, имеют своей субстанцией стоимость.

Необходимым условием становления товара и денег является развитие общественного труда. Хотя обмен сводит разнородные вещи и затраченный на них труд к единству, в силу которого они имеют одну и ту же сущность и становятся соизмеримыми, расширение и углубление обмена вызвано развитием труда и его разделением. Как известно, еще Аристотель обнаружил, что феномен стоимостного отношения свидетельствует о некоем тождестве чувственно различных вещей. «Обмен не может иметь места без равенства, а равенство без соизмеримости».[73] Однако он считает невероятным, чтобы столь разнородные вещи, которые обмениваются, были качественно тождественными, и делает вывод, что приравнивание вещей в обмене является лишь искусственным приемом для удовлетворения практи­ческой потребности. То качественное тождество, которое ставило Аристотеля в тупик, есть стоимость. Низкий уровень развития труда, неравенство людей, их рабочих сил, отсутствие систематического приравнивания продуктов труда в рабовладельческом обществе не позволили ему раскрыть тайну стоимости. Сведение всех специфических видов труда к общему для них характеру труда возможно лишь на достаточно высоком уровне развития общественного труда, когда отношение людей друг к другу как товаровладельцев «является господствующим общественным отношением».[74]

Исследовав труд со стороны его способности создавать стоимость, Маркс установил, что стоимость есть не что иное, как кристаллизовавшийся абстрактно человеческий труд. Стоимость, следовательно, есть не только отношение, но и то, что заключено в отношении, кристаллы труда, общественная субстанция. Труд, затра­ченный на производство полезной вещи, опредмечивается, выступает как предметное, хотя и внечувственное, свойство этой вещи, как социальная предметность вещи. Как стоимость, товар не содержит ни единого атома вещества природы, все чувственно воспринимаемые свойства погасли в нем. Став товарами, продукты труда из чувственной вещи превращаются в вещи «чувственно-сверхчувст­венные, или общественные».[75]

Обнаружив двойственную сущность товара, Маркс открыл собственно социальный сверхчувственный характер человеческого бытия. Как в стоимости нет ни атома вещества природы, так и в специфически социальном бытии как таковом общественных инди­видов и их коллективов нет ни грана природного. Изменяя формы вещества, создавая «вторую природу», люди производят себя, свою собственно социальную сущность. Чем больше человек господствует над природой, тем сложнее и человечнее он сам, выше уровень его социальности. Социальный способ существования человека заклю­чается не в приспособлении к природе, не в изменении органов тела и организма в целом в соответствии с изменениями природных условий, а в производстве себя и своей социальной среды.

Следует заметить, что собственно социальный способ существо­вания человека и общества неразрывно связан с биологическими основами человека и общества, биологией человека и общества, роль которых Маркс подчеркивает как в предшествующих своих трудах, например, «Немецкой идеологии», так и в «Капитале». Имея в виду биологию человека и природные условия его существования, Маркс писал в «Немецкой идеологии»: «Всякая историография должна исхо­дить из этих природных основ и тех их видоизменений, которым они, благодаря деятельности людей, подвергаются в ходе истории».[76]

Рассматривая экономическую деятельность как способ сущест­вования, образ жизни человека и общества, Маркс обнару­живает определяющее воздействие важнейших ступеней развития товара, товарного отношения на «надстроечные» сферы общественной жиз­ни, общественное сознание. Формирование товарных отношений, эквивалентного и неэквивалентного обмена, подмечает Маркс, обусло­вили формирование важнейших принципов морали. Эквивалентный обмен явился важнейшим механизмом формирования общественной жизни. Именно он дает ключ к пониманию родовой и индивидуальной сущности человека, коллективности и индивидуаль­ности, социальной справедливости и равенства в их исторической форме. Экономический обмен, основанный на равном количестве труда, выражает общественный характер труда и его значимость как фундамента формирования социальности, нравственности. Случайный обмен видами труда создает предпосылку для зарождения нравствен­ности. Простейшим, примитивным выражением зарождающейся нравственности явился принцип «око за око». С развитием труда, расширением обмена, укреплением социальных связей усложняются и нравственные отношения, что находит отражение первоначально в «золотом правиле» нравственности («поступай по отношению к другому так, как ты хотел бы, чтобы он поступал по отношению к тебе»), а позднее – в христианской морали. Своеобразное выражение «принцип эквивалентности» нашел также в «категорическом императиве» Канта.

Свойственные товарному производству равенство и равнозначность всех видов труда – предпосылка формирования буржуазных принципов равенства и справедливости, имеющих формальный характер, обусловленный глубочайшим неравенством, заложенным в сущности товарного отношения эквивалентности, – неэквивалентным обменом рабочей силы на часть произведенного ею продукта.

Отношение материального бытия – экономической деятель­ности людей — к общественному сознанию обнаруживает все признаки детерминации, что является важнейшим открытием научной полити­ческой экономии и философии. Позднее мы увидим, как теория «постиндустриального общества» пытается заменить отношения детерминации в общественной жизни «осевым принципом», сводящим взаимосвязь важнейших областей общественной жизни, в особенности экономики и сферы сознания, только к взаимодействию.

Труд

Наиболее фундаментальным уровнем Марксовой политико-экономической теории выступает трудовая парадигма, концепция материального труда как деятельности «живых человеческих инди­видов», важнейшей «сущностной силы» родовой и индивидуальной человеческой сущности. Философия Маркса, в концентрированном виде выраженная в концепциях человека и общества, родовой и индивидуальной сущности человека, концепции труда как универ­сальной творческой деятельности человека с ее закономерной тенденцией самоусложнения и избыточности, составляет имплицитное философское содержание «Капитала», со всей мощью работающее в процессе развертывания политико-экономической теории, споради­чески, в отдельных глубоких замечаниях «выходящее наружу», в прямой текст, выявляя его внутренний философский подтекст.

Общая концепция труда, в ее явном и имплицитном содержании, изложена, как известно, в пятой главе I-го тома «Капитала».

Труд есть «процесс, совершающийся между человеком и природой», в котором человек «своей деятельностью опосредствует, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой». «Веществу природы он сам противостоит как сила природы». Человек придает веществу «форму, пригодную для его собственной жизни». Для этого «он приводит в движение принадлежащие его телу естественные силы: руки и ноги, голову и пальцы». Воздействуя на природу и изменяя ее, «он в то же время изменяет свою собственную природу». Он развивает дремлющие в ней силы и подчиняет игру этих сил своей собственной власти. Труд – целесообразная деятельность, осуществляемая с помощью сознания. В отличие от пчелы, «построй­кой своих ячеек посрамляющей некоторых людей архитек­торов», человек в процессе труда получает результат, «который уже в начале этого процесса имелся в представлении человека, т.е. идеально». Человек в своей деятельности не только «изменяет форму того, что дано природой, он осуществляет вместе с тем и свою сознательную цель, которая как закон определяет способ и характер его действий». Процесс труда осуществляется при участии целесообразной воли. Труд – игра физических и интеллектуальных сил человека.[77]

В этой первой общей характеристике труда выражена вполне определенная концепция труда как человеческой деятельности, неразрывно связанной с природой, преобразующей форму природных веществ и использующей природные силы, и в то же время качественно отличной от природных сил (преобразующий характер труда, целесообразность труда, наличие идеального прообраза продукта труда, целей и воли, направляющих процесс труда). Глубокий философский смысл заложен в идее труда как изменения природы и вместе с тем – изменения человеком своей собственной природы.

В дальнейшей характеристике труда Маркс вводит представ­ление о «простых моментах» труда: целесообразная челове­ческая деятельность, или «самый труд», предмет труда и средство труда. [78] Важнейшим непосредственным признаком труда является «употребление и создание средств труда». Средства труда – это прежде всего орудия труда, или своего рода «костно-мускульная система» производства; средства для хранения предметов труда, или «сосудистая система производства», рабочие здания; вообще все материальные условия, необходимые для того, чтобы процесс труда мог осуществиться.

Процесс труда завершается его результатом – продуктом труда. С точки зрения целостного процесса, завершающегося продуктом труда, средства труда и предметы труда выступают как средства производства, а самый труд – как производительный труд.

В характеристике труда важное место занимает трактовка роли средств труда, имеющая исходное концептуальное и методологическое значение для построения как философской, так и политико-экономи­ческой теории общества. Основная сущность вещи или комплекса вещей, называемых средствами труда, заключается в том, чтобы – благодаря своим измененным человеком природным свойствам – быть инструментом изменения природы в нужном для человека направ­лении. Отсюда следуют две важнейшие функции средств труда: быть мерилом развития человеческой рабочей силы и показателем «тех общественных отношений, при которых совершается труд».

«Экономические эпохи различаются не тем, что производится, а тем, как производится, какими средствами труда».[79]

Средства труда как мерило уровня развития человека как материальной творческой силы и показатель складывающихся при этом общественных отношений – весьма фундаментальная для философской и экономической науки идея, действительный смысл которой может быть ясен только при условии понимания Марксовой философской концепции человека и труда в его собственном смысле, определенном Марксом как «самый труд».

По Марксу, природа орудий труда, или, шире, средств труда имеет двойственный характер, что не учитывается некоторыми исследователями, которые полагают, что, поскольку средства труда не существуют вне общества, необходимо признать их общественную, социальную природу. Однако в этом случае оказывается, что природа (сущность) вещи и человека одинакова, ибо и то и другое – социально. «Социальность» не может выступать одним и тем же «предикатом» в характеристике вещи (топора, машины, ЭВМ) и человека. Средства труда являются «социальными» лишь в том смысле, что существуют только в обществе, выступают продуктами человеческого труда, у которых изменена лишь их природная форма. Средства труда – это искусственные, или преобразованные, природные элементы социального. Социальным в полном смысле слова, собственно социальным является лишь человек, общество как сложно организованный коллектив индивидов. Термин «социальное» имеет широкий и узкий («собственный») смысл.

Существует еще один весьма важный аспект проблемы социального и природного, связанный с соотношением высших и низших форм материи – физической, химической, биологической и социальной. В философии высказаны две крайние точки зрения на природу (сущность) человека: «чисто социальной» и «биосоциальной» природы человека. В марксистской философии – классической и отечественной – показано, что высшая форма материи включает в себя часть низшей формы материи и собственно высшее. Поэтому собственно высшее – это специфически высшее, «за вычетом» всего низшего. Собственно высшее в единстве с его низшей основой образуют высшее в полном объеме, или интегрально высшее. [80] Так, человек и общество включают в себя природные основы – физические, химические, биологические явления, процессы, законы, и собственно высшее, собственно социальное. В «Капитале» Маркса понятия человека и общества выступают как в узком, собственном смысле, так и в интегрально-социальном. Диалектическая идея единства и противоположности природного и социального пронизывает поли­тико-экономическую теорию Маркса. Так, труд рассматривается Марксом как интегрально-социальный процесс, включающий в себя свои биологические основы – расходование мышц, нервов и т.д. Ближайшей природной основой труда, вовлеченной в Марксов экономический анализ, выступают физиологические процессы – «производительное расходование человеческого мозга, мускулов, нервов, рук и т.д.».[81] Оплата рабочей силы не может опускаться ниже определенного биологического уровня, за которым начинается ее разрушение. Физический и умственный труд существенно разли­чаются по своей физиологической основе. Концепция труда, человека, общества в «Капитале» своими корнями уходит в фундаментальную философскую концепцию мира как «единого, закономерного мирового процесса», из бесконечного числа ступеней которого нам известны в настоящее время физическая, химическая, биологическая и социальная. Благодаря этому фундаментальному философскому основанию политико-экономическая теория марксизма поставлена в глубокую связь с коренными сторонами мироздания и человеческой сущности. Она имеет широкое гуманистическое основание и смысл, на что не может претендовать ни одна конкурирующая с марксизмом политико-экономическая концепция.

Определяющую объяснительную и методологическую функцию в философской и политико-экономической теории Маркса выполняет понятие труда в его интегрально-социальном смысле, хотя Маркс нередко акцентирует внимание на собственно социальной его сущности. Поскольку, далее, труд выступает в качестве важнейшего сущностного свойства человека (неразрывно связанного со вторым сущностным свойством – сознанием), «конечным объяснительным понятием» в теории Маркса выступает человек, «живые человеческие индивиды», их родовая и индивидуальная сущность.

Труд как специфически человеческая деятельность, как самый труд, соединяется с предметом труда. «Труд овеществлен в предмете, а предмет обработан. То, что на стороне рабочего проявляется в форме деятельности, теперь, на стороне продукта выступает в форме по­коящегося свойства, в форме бытия. Рабочий прял, и продукт есть пряжа».[82]

Глубинной стороной человеческого труда служит присоединение к силам человека сил природы совершенствование способа их присоединения. Люди всегда таковы, какова их способность приводить в движение природные силы. Субстанцией труда поэтому являются действительные индивиды, осуществляющие производственную деятельность посредством присоединения природ­ных сил к своей исходной (природной и социальной) актив­ности. В истории промышленности, отмечал Маркс, решающую роль играет способность человека использовать или обуздать какую-либо силу природы и тем самым умножить собственно человеческие способ­ности, потребности и способы труда.

Расточительная природа, производящая в изобилии средства существования человека, оказывается настоящим бедствием для народа, ибо «не делает его собственное развитие естественной необхо­димостью».[83] Исторические типы труда необходимо поэтому рас­сматривать прежде всего как ступени развития рабочей силы, мерилом и показателем развития которых служат средства труда, производи­тельность труда и т.д. Маркс, как известно, различал три основных исторических типа труда: ручной, машинный и автоматизированный, критерием которых служит степень развития человека, его важнейших сущностных сил, а мерилом и показателем – применяемые средства труда, освоенные природные силы.

Согласно Марксовой философской и экономической концепции, экономические и, шире, общественные отношения определяются содержанием самого труда, развивающейся человеческой родовой и индивидуальной сущностью, а не средствами труда, выступающими лишь в качестве показателей развития общественных отношений. Марксизм поэтому отвергает концепцию «технологического детер­минизма», рассматривающую технику и технологию в качестве определяющего экономические отношения фактора. Эта концепция получила заметное распространение в ХХ в., что служит замечатель­ным свидетельством фактического краха чисто идеалистических концепций общественной жизни, частичного, деформированного приб­лижения буржуазной философской и экономической мысли к материалистическому объяснению общества. Коренным недостатком такого «приближения» выступает слабая философская основа. Тенден­ция технологического детерминизма в значительной мере проявилась в теории постиндустриального общества, хотя, например, Д. Белл к сторонникам такого детерминизма себя не причисляет.

Концепция труда, с его философским и экономическим содержанием, ставит политико-экономическую теорию Маркса принципиально выше предшествующих и последующих экономи­чес­ких и социологических теорий. Теория постиндустриального общест­ва, о которой с таким воодушевлением пишут некоторые отечествен­ные обществоведы, исходит из малосодержательной трак­товки труда, в значительной мере склоняются к переоценке техники и технологии, «технологическому детерминизму».

Маркс, как известно, нередко формулировал положения своей теории в свойственной ему блестящей афористической манере. Оценивая роль средств труда как показателя общественных отношений, Маркс в «Нищете философии» (1847) писал: «Ручная мельница дает вам общество с сюзереном во главе, паровая мельница – общество с промышленным капиталистом».[84] Курьезным образом Т.И.Ойзерман в статье «Материалистическое понимание истории: плюсы и минусы» усмотрел в этом афоризме выражение «технологического детерминизма», который, по его утверждению, в трудах Маркса присутствует «сплошь и рядом». Не случайно, в Ойзермановой трактовке материалистического понимания истории мы не обнаружим действительной марксистской концепции труда, человека, общественного бытия. Поистине, бывшие марксисты, чего не хватись, ничего у вас нет.

* * *

Важнейшим открытием трудовой теории стоимости, прежде всего ее основателей — У. Петти и А. Смита, явилось определение роли труда как источника всякого богатства. Петти и Смит впервые выделили материальный труд как экономический феномен, положив тем самым начало движению научной мысли к материалистическому пониманию истории. Величайшим открытием Маркса было обнару­жение двойственной природы труда, благодаря чему богатство в явственной теоретической форме было представлено в двух его существенно различных ипостасях – вещественного и стоимостного, или абстрактного, богатства.

Товар, как продукт труда, выступает как единство потребительной стоимости и стоимости. Соответственно, товар есть продукт конкретного и абстрактного труда. Имманентная товару противоположность потребительной стоимости и стоимости есть противоположность конкретного и абстрактного труда. Конкретный труд – полезный труд, направленный на создание качественно различных потребительных стоимостей. Как созидатель потреби­тельной стоимости, которая зависит от качества труда, он есть расходование человеческой рабочей силы в особой целесообразной форме. Вместе с тем труд образует стоимость и с этой стороны выступает как абстрактный труд.

Абстрактный труд есть «просто человеческий труд, затрата человеческого труда вообще», расходование простой рабочей силы,или, иначе, «простой средний труд».[85] Абстрактный труд измеряется общественно необходимым рабочим временем, «которое требуется для изготовления какой-либо потребительной стоимости при наличных общественно нормальных условиях производства и при среднем в данном обществе уровне умелости и интенсивности труда».[86]

Поскольку простой средний труд для каждого определенного общества есть нечто данное, возможен экономический «перевод» различных по степени сложности видов конкретного труда в умножен­ный простой труд, так, что меньшее количество сложного труда равняется большему количеству простого труда. Товар может быть продуктом самого сложного конкретного труда, но его стоимость представляет собой лишь определенное количество простого труда. Это отнюдь не означает усреднения качественного многообразия конкретного труда, ликвидации различий между простым и сложным трудом (хотя в определенной степени такое влияние усреднения труда наличествует). Сравнительно сложный труд есть «возведенный в степень или, скорее, помноженный простой труд»[87], ибо все конкретные виды труда, если отвлечься от их особых качеств, обладают одним и тем же качеством – качеством человеческого труда вообще. Труд в условиях товарного производства, т.е. на исторически определенной ступени развития, обнаруживает своеобразную аддитивность, однородность, благодаря которой он выражается в экономически выраженных единицах. Стоимость, как социальная экономическая реальность, как исторически конкретная социальная субстанция, обнаруживает свойство аддитивности, выражающееся в соответствующих экономических механизмах товарной экономики длительного отрезка мировой истории. Сохраняется ли это свойство труда в эпоху, именуемую постиндустриальным, или информа­ционным, обществом?

Абстрактный труд – это труд, отчуждаемый для общества, «труд для других», опосредуемый товарным обменом и имеющий поэтому опосредованно общественный характер. Если труд вообще есть «вечная естественная необходимость», естественное условие челове­ческой жизни, то «абстракция труда» осуществляется лишь на опреде­ленном уровне разделения труда, с возникновением частного труда, опосредованием результатов труда рынком. Как две неотъемлемые стороны материального труда на определенной исторической ступени его развития, конкретный и абстрактный труд развиваются через взаимное противопоставление и взаимодействие, выступая в качестве фактора развития «своего другого».

Абстрактный труд в равные промежутки времени всегда создает равные по величине стоимости, в то время как конкретный труд в эти промежутки времени создает различные количества потребительных стоимостей: больше, когда производительная сила растет, меньше, когда она падает. Производительность труда является характе­ристикой конкретного труда, непосредственно принадлежит ему, определяет степень его эффективности в течение данного времени. Однако с каждым общественным изменением производительности труда изменяется и общественно необходимое рабочее время и, соответственно, величина стоимости. При этом если масса потреби­тельной стоимости растет пропорционально росту производительности труда, то величина стоимости – обратно пропорционально производи­тельности труда. Чем больше производительность труда, тем меньше кристаллизованная в товаре масса абстрактного труда, тем меньше его стоимость. Конкретный и абстрактный труд, таким образом, движутся в противоположных направлениях, но прогресс качества труда и потребительных стоимостей, их многообразия и сложности, происходит, в конечном счете, в существенной мере на основе абстрактного труда.

Абстрактный труд, как исторически определенная основа или предпосылка развития конкретного труда, несет в себе существенную и непреодолимую ограниченность, поскольку порождаемые абстракт­ным трудом, стоимостным богатством направление, механизмы и цели экономического развития никогда не совпадают с тенденциями и потребностями развития конкретного труда, создающего веществен­ные условия человеческого существования. Между вещественным и абстрактным, стоимостным богатством общества существует глубокое внутреннее противоречие, которое в конечном счете приведет к коренным изменениям в обществе. Идя далее, можно сказать, что расщепление вещественного и абстрактного богатства связано с расщеплением человеческой сущности на ее действительную и абстрактную, отчуждаемую стороны, или сущности, которое имеет исторически преходящий характер.[88]

Конкретный и абстрактный труд, таким образом, находятся в сложных взаимосвязях, которые в «Капитале» далеко не всегда представлены в явном виде, остаются в сфере «имплицитного содержания». В первом томе «Капитала», как известно, понятия труда, стоимости, капитала изложены в «принципиальном виде», при ряде допущений и идеализаций. Важнейшая из них состоит в пред­положении, что товары продаются по их стоимости. Эта идеализация, позволившая создать научную концепцию стоимости, выражение высокого теоретического уровня «Капитала», послужила, как известно, поводом для его критики экономистами, которым такой уровень абстракции оказался недоступным.

В «имплицитный текст» в значительной мере погружена и диалектика конкретного и абстрактного труда. Это дало повод для трактовки некоторыми отечественными обществоведами абстрактного труда как труда нетворческого, что усматривалось в его усредненном характере.[89] Однако суть дела в другом: конкретный и абстрактный труд – две диалектически взаимосвязанные стороны труда в известных исторических условиях, каждая из которых несет в себе определенный творческий потенциал. Абстрактный труд возникает лишь на определенном уровне развития конкретного труда: зарождаясь еще в условиях ручного труда, получая все более заметный вид на высших ступенях его развития, «абстракция труда» окончательно оформляется и развивается далее на ступени машинного труда. Забегая вперед, заметим, что с возникновением высшей формы труда, подмеченной Марксом – автоматизированного, или «всеобщего», «абстракция тру­да» теряет свои сущностные экономические основания. Абстрактный труд, как основа стоимости и капитала, служит в определенных исторических условиях важнейшим экономическим фактором развития конкретного труда, накопления вещественного богатства. Абстрактный труд, как фундаментальное экономическое образование, исчезнет тогда, когда перестанет быть стимулом развития конкретного труда. Стимулом, обусловившим колоссальный рост общественного богатства.

* * *

Непонимание различия конкретного и абстрактного труда, вещественного и абстрактного богатства лежит в основе попытки критики теории Маркса, ее политико-экономической и социалисти­ческой составляющей, предпринятой Д.П. Горским, противопоста­вив­шим Марксовой трудовой теории стоимости технико-трудовую трактовку стоимости, согласно которой не только труд, но и машина производит стоимость.[90] Стоимость, абстрактное богатство, со­циальные по своей природе, оказываются, с позиций Горского, продуктом машины.[91]

В 1990-х гг. начинает оформляться новое направление философии экономики, основанное на поиске иных, кроме марксизма, философских оснований, – «философия хозяйства», разрабатываемая Ю.М. Осиповым и его школой. Принципиальные позиции Ю.М. Осипова выражены прежде всего в весьма высокой оценке теоре­тического уровня Марксова «Капитала». «К. Маркс пришел со своим учением в интеллектуальный мир надолго, – пишет он. – Маркса можно обожать, не любить и даже ненавидеть, но пройти мимо Маркса невозможно. Можно не прочитать А. Смита, Дж.М. Кейнса или П. Самуэльсона, но не знать Маркса нельзя, ибо кто не познал Маркса, в теоретической экономии делать нечего. Засыхает быстро и любое немарксистское направление, если оно уж слишком отчаянно игнорирует Маркса.

Маркс, как и все великое – тайна … У Маркса есть все, и все мы от Маркса, в том числе и ярые антимарксисты. Я не марксист, хотя знаю по мере возможного Маркса и глубоко его уважаю. Но я не считаю себя отдаленным от Маркса. Маркс меня многому научил и прежде всего – трансцендентному».[92]

Трансцедентность теории Маркса, т.е. ее фундаментальность, наличие в ней глубочайшего философского содержания, – то, что особенно привлекает Ю.М.Осипова в теории Маркса. Отмечая высо­кую теоретическую культуру, связанную с центральным понятием теории Маркса – стоимости, Осипов коренным образом расходится с марксизмом в ее «трансцендентной» трактовке. Стоимость, с его точки зрения, – субстанция, которая не имеет в своей основе никакой другой субстанции – труда, полезности и т.д. «Будучи субстанцией, стоимость в то же время несубстанциональна, т.е. она сама себе субстанция, но никак не субстанция… от чего-либо другого (все равно чего: труда, абстрактного труда, общественно-необходимого труда, полезности, предельной полезности…) В субстанциальном плане стоимость вовсе не вторична – от какой-либо внешней субстанции, а первична».[93]

Стоимость, с изложенных позиций – целостность, холистична. Вполне в согласии с Марксом Осипов трактует капитал как самовозрастающую стоимость, неразрывно связанную с «феноменом эксплуатации человека человеком». «Экономика хороша тем, что умело скрывает этот феномен, как и феномен откровенного паразитизма части населения, владеющей деньгами…».[94]

Основным недостатком теории Маркса Осипов считает игнорирование… «Слова». Теория Маркса – «слишком материалис­тична». Философской основой «философии хозяйства выступает, таким образом, религия. Непосредственным следствием отрицания трудовой природы стоимости оказывается изоляция стоимости, как основы товарного хозяйства, от человека, человеческой сущности. Вместе с трудовой субстанцией исчезает и человеческая сущность стоимости, а вместе с нею – гуманистическое содержание экономи­ческой теории. Это последствие типично для любых воззрений, в которых объяснительные функции перекладывают на всевышнего. В «философии хозяйства», как и в любой другой конкретной теории, понятие бога не выполняет никаких содержательно эвристических функций. Понятие бога – понятие-фантом, не имеющее смысла, что становится явным, если к нему приложить критерии реального смысла. Бог – синтез гипертрофированных сущностных сил человека. Объяснение с позиций этого понятия оказывается поэтому совершенно иллюзорным и, более того, уводит исследователя от действительной сути дела. Бог, с позиций любой религии, что в явной виде было выражено Платоном и Аристотелем, – это «неподвижный перводвигатель», т.е. абсолютно полное и покоящееся «начало», которое, однако, является творцом, двигателем всего существующего. Попытки преодолеть эту полную несовместимость двух понятий, двух смыслов, которые в принципе не могут быть объединены единым смыслом, безуспешно предпринимались Гегелем и Бердяевым. Несовместимость абсолютного покоя и движения превращает понятие бога в бессмыслицу, которую нельзя устранить, оставаясь в пределах этого понятия-фантома. [95]

В экономикс стоимость фигурирует как цена, определяемая всецело в рамках отношений купли – продажи. Стоимость выступает как «бессубстанциальный» феномен, имеющий субъективный смысл. В «Принципах экономикс» Н.Г. Мэнкью стоимость выступает как «стоимость того, от чего придется отказаться, чтобы получить желаемое»[96], т.е. как совокупность благ, от которых человек отка­зывается, чтобы получить желаемое. В «Economics» Кэмпбелла Р. Макконнелла стоимость совпадает с рыночной ценой, не входит в «словарь терминов и понятий». Капитал определяется как «созданные человеком ресурсы, используемые для производства товаров и услуг; товары, которые непосредственно не удовлетворяют потребности человека; инвестиционные товары, средства производства»[97]. Такого рода понятие стоимости имеет определенный утилитарный смысл, однако объяснительная значимость его ничтожна.

В политической экономии ХХ в. известен еще один любопытный вариант теории стоимости, связанный с концепцией нетоварной теории стоимости. С этих позиций политическая экономия социализма должна основываться не на понятии стоимости, базирующемся не на абстрактном труде, а на понятии потре­бительной стоимости. Не вдаваясь в достаточно обширную литературу по этому вопросу, остановимся на главном, как представляется, аспекте проблемы. Потребительная стоимость и стоимость – две стороны товара. Субстанцией стоимости выступает абстрактный труд, субстанцией потребительной стоимости, по-видимому – конкретный труд. «Каждому – свое». Поэтому Р.Т. Зяблюк предлагает рассматривать полезность, потребительную стоимость как «произ­водственное отношение», экономическое отношение чисто обществен­ной природы. Полезность – «чисто общественное свойство, хотя зависящее от природной специфики вещи».[98] Таким образом, потребительная стоимость и стоимость, «чувственное» и «сверхчувст­венное», оказываются экономически, социально уравненными, что вызывает возражения. Товар как потребительная стоимость есть, несомненно, природная вещь, модифицированная в соответствии с человеческими потребностями. Человек живет природой. Его сущность и существование, реальный процесс жизни – не замкнутая в себе реальность, а открытая природе реальность. Основой челове­ческого бытия являются два отношения: человека к природе и человека к человеку. Труд одновременно включает оба отношения и немыслим без какого-либо одного из них. Если стоимость выражает преимущественно отношения между людьми, то потребительная стоимость – преимущественно к природе. «Потребительная стои­мость выражает природное отношение между вещами и людьми, фактически – бытие вещи для человека».[99] Поэтому вызывает сомнение, что полезность образует такое же «полноценное» общественное отношение, как и стоимость. Конкретный труд имеет общий признак – конкретность, который скрывает за собой мно­гообразие различных видов труда, однако образует ли этот признак единую субстанцию? Налицо бессодержательное единство, как сходство глубоко различных видов труда, которое не образует действительной содержательной субстанции, могущей быть основой общественного отношения. Иными словами, потребительная стоимость, полезность не является субстанциеобразующим агентом. Это обстоятельство объясняет теоретическую несостоятельность, или, во всяком случае, принципиальную ограниченность маржиналистской теории предельной полезности. Действительная, научная политико-экономическая концепция не может быть построена на концепции и методологии полезности.