Лики страха

Чувство страха знакомо каждому человеку, и вряд ли найдется на земле взрослый или ребенок, мужчина или женщина, никогда не переживавшие прикоснове­ние его леденящей руки. От страха воют звери и как обезумевшие бьются птицы. Страха не знают лишь самые примитивные твари с простой и неразвитой нер­вной системой: насекомые, микробы... Все, что сложнее, что выше стоит на лестнице эволюции, хорошо знает это гнетущее состояние. Однако человек, наделенный сознанием.и волей, особенно тяжело и остро перено­сит чувство страха, приобретающее в культуре новые могучие корни, вырастающие до беспредельности, ста­новящееся целым миром, в котором живут тысячи и миллионы, именующие себя «Homo sapiens». Страх, страхи, боязнь, опасения — это атрибуты повседнев­ного мира, нашей обыденной жизни, это эмоциональ­ная среда, в которой нередко человек вырастает и раз­вивается, которой он пытается противостоять, то по­беждая, то терпя поражение.

Страх можно определить как разновидность стра­дания. Это элемент темного мировосприятия, негатив­ное эмоциональное состояние, тягостное, давящее, свя­занное с ощущением уязвимости и беспомощности пе­ред лицом некоей грядущей опасности. Страх — стра­дание досрочное, опережающее грозные события, рас­положенные пока в области будущего. Есть такое вы­ражение «умирать до смерти». Это сказано о страхе. Исторически, очевидно, страх появился у живых су­ществ как приспособительный механизм, помогающий предвидеть и упредить моменты, способные разрушить индивида, как эмоциональное прогнозирование приб­лижающейся опасности, позволяющее заранее собрать-

ся с силами. Впрочем, появившись как сигнал трево­ги, страх, особенно в человеческом обществе, вскоре стал самостоятельным явлением, которое способно от­ражать опасности мнимые, а то и вообще возникать без ярко выраженных причин (невротический страх).

Страх может быть различным по форме выраже­ния и интенсивности: опасение, боязнь, испуг, ужас.

С достаточной степенью условности можно выде-

лить несколько видов страха, освещенных в философкой и стихологической литературе. В жизни они неред­ко оказываются связаны и переплетены менаду собой. Первое, о чем необходимо сказать — страх смерти. Он выражает категорический протест личности против перспективы ее разрушения, жажду самосохранения, выживания: быть, длиться, никогда не исчезать! Смерть ассоциируется с полной темнотой, с глубоким и вечным одиночеством, с тоской разлуки. Кроме того, смерть таит в себе неизвестность, так как она выходит за рамки повседневного опыта (именно это дает осно­вание говорить, что смерть не имеет к нам никакого отношения: когда она есть, нас уже нет). Неизвест­ность, могучая таинственная угроза, усиливает страх перед смертью. Вспомним знаменитый монолог Гам­лета:

...Умереть, уснуть. — Уснуть!

И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность;

Какие сны приснятся в смертном сне,

Когда мы сбросим этот бренный шум, —

Вот что сбивает нас, вот где причина

Того, что бедствия так долговечны..,

Одни психологи и философы считают, что страх смерти — врожденное свойство человека и рано или поздно проявляется с необходимостью, вырывается на поверхность сознания, как прежде скрытая могучая си­ла. Другие полагают, что страх смерти неестественен что он — результат определенных условий воспитания, младенческого испуга, подавления жизненных импуль­сов ребенка со стороны родителей. Однако, как бы то ни было, важнее то, овладевает страх смерти челове­ком или остается на периферии сознания; мешает по­вседневной деятельности и мировосприятию, подавляя личность, или активизируется лишь временами, при непосредственной встрече со смертью других людей. Как правило, мы живем повседневной жизнью, не ду­мая о смерти и не испытывая страха. Люди воюют, болеют и выздоравливают, рискуют жизнью, имея опас­ные профессии, проявляют беспечность и удальство, и при этом совершенно забывают о смерти, так, будто ее вовсе не существует. Всякая активная обращенность к внешней жизни, целеустремленность, занятость мир­ской суетой, т. е. экстравертность удаляют смерть из нашего внутреннего кругозора, делают собственный ко­нец абстрактным и потому не пугающим. И, вероят-

но, в этом есть глубокая мудрость, ибо в противном случае вся жизнь превратилась бы в сплошной тоскли­вый пролог собственных похорон.

Другой вид страха, тесно связанный с первым, это страх боли — физической и душевной. Если страх смер­ти основан на беспомощности перед неизведанным, не­знакомым, загадочным, то страх боли, как правило, есть проекция прошлых переживаний на будущее. Что та­кое боль, мы узнаем уже в процессе рождения, стал­киваемся с ней на каждом шагу и способны предви­деть аналог испытанного или усилить его в своем во­ображении. Страх боли выступает в чем-то как ограни­читель лишнего риска (говорят, кто каждый «должен обжечься о свою свечку», т. е. усвоить запрет на не­должное поведение из собственного «болевого» опы­та). Одно из первых воспитательных средств — пре­дупреждение ребенка: «Нельзя! Больно!» Нередко го­воря о страхе смерти, люди на самом деле боятся сопровождающей ее боли, мучений, страданий. Смерть без боли страшит куда меньше, о чем говорит все бо­лее растущее в наши дни движение за право челове­ка (прежде всего тяжело больного) на добровольную безболезненную смерть.

В то же время в различных культурах во все вре­мена считалось особой доблестью и героизмом преодо­левать страх перед болью, выдерживать страдания, подавлять душевным и духовным усилием и ужас смер­ти, и ужас боли. В христианстве мученичество за Бо­га делает человека святым.

Если страх перед физической болью указывает чело­веку на сферу физической опасности, страх перед ду­шевной болью становится мощным тормозом его отно­шений с окружающими и самим собой: не любить, что­бы не страдать от потери; не претендовать на многое, чтобы не разочароваться в себе; не привязываться, не пытаться, не, не, не... В конечном счете, это оборачи­вается страхом перед жизнью вообще, ибо жизнь — непрерывное приключение, где все время что-то при­обретается и теряется.

Третий вид страха можно назвать социальным стра­хом. Большое внимание этому виду страха уделили в своих работах 3. Фрейд и Э. Фромм. Для Фрейда со­циальный страх — ядро человеческой совести, это страх перед Супер-эго, внутренней моральной инстанцией, диктующей нормы социального поведения и контроли-

рующей индивида. Человек постоянно виновен перед Супер-эго, ибо в его душе теснятся запретные побуж­дения и желания, он совершает поступки, несовмести­мые с моральными предписаниями, и даже если совер­шает их мысленно, все равно боится осуждения со сто­роны могучего внутреннего контролера. Именно страх за­ставляет человека вытеснять недопустимые мысли в подсозание, что оборачивается неврозами, расстройством здоровья.

Э. Фромм размышляет о другом типе соцального страха — страх перед свободой. Человек боится всякой изоляции, полагает он, избегает одиночества, но рост уровня свободы в современном обществе делает его самостоятельным, одиноким, независимым, а, стало быть, и полностью ответственным за все, что он совер­шает. Вот этот груз ответственности, тесно связанный со свободой, и пугает, страшит современного человека, заставляет его бежать от свободы в любые формы «сим­биозов» от садо-мазохистских пар* до тоталитарного государства, отнимающего свободу, но берущего на се­бя и ответственность. Социальный страх — это факти­чески страх наказания, которое не обязательно выносят судебные власти, но которое следует из самого хода событий: потеря работы, потеря жилья, разорение, ухуд­шение положения дел и т. Д. Гораздо безопаснее жить в условиях, где все решают за тебя.

Вообще противоречие между безопасностью и разви­тием — одна из важных причин страха. Некие став­шие, уравновешенные, многократно проверенные, регу­лярно повторяющиеся отношения безопасны. Здесь не­чего бояться. Все известно наперед. Так обстоит дело и при стабильном функционировании общества, и в межличностных отношениях. Однако любая стабиль­ность неизбежно нарушается под давлением внешней и внутренней необходимости: в обществе возникает за­стой в отношениях — скука. Острая необходимость развития несет в себе нарушение привычного, безопас­ного, ставит нас перед лицом неизведанного и потому страшного: а вдруг будет плохо, больно, грустно? Но развития избежать нельзя, и страх перед «новым» так или иначе преодолевается.

Бытийный страх, тесно связанный со смертью, но не

* Для Э. Фромма «садизм» — это желание полностью владеть другим человеком, как предметом; «мазохизм» — стремление пол­ностью подчиняться воле другого,

тождественный обыденной человеческой боязни «ста­рухи с косой», рассматривается у таких авторов, как С. Къеркегор и М. Хайдеггер. Для Къеркегора страх — один из важнейших экзистенциалов, описывающих че­ловеческую жизнь, наряду со «свободой», «виной», «грехом». Страх неустраним, это не конкретные, опасе­ния и даже не ужас, способный появиться в результате реальной угрозы. Къеркегоровский страх пронизывает все человеческое существование (думается, 3. Фрейд признал бы его типично невротическим проявлением, когда конкретная причина просто скрыта от сознания индивида в области бессознательного). В конечном сче­те, это страх грешного существа перед Богом, перед смертью, которая грозит живущему каждую минуту, причем самым драматичным является то, что минута грядущей смерти не известна. Такой страх неустраним, бытиен. как и одиночество.

М. Хайдеггер приписывает бытийному страху, немо­тивированной тревоге роль той благородной силы, ко­торая одна способна вырвать человека из обезличенно­го современного мира, привести его через осознание соб­ственной кончины к необходимости поиска своего «я», погребенного под стереотипами машинизированного об­щества. Бытие — это «бытие к смерти», время «време-нится» из будущего, а в будущем нас поджидает смерть. Прочувствовать ее со всей возможной силой, — зна­чит попытаться обрести собственное лицо и индивиду­альную судьбу. Однако остается непонятным, не пара­лизует ли бытийный страх саму волю человека, не по­лучится ли вместо поиска судьбы невротическое прозя­бание, депрессивное безделье с раздумьями о червях. Может быть, все-таки лучше обретать собственное «я» в рамках смысловых контекстов повседневной жизни, без непременно апелляции к страху, началу более по­давляющему, чем вдохновляющему, тем более когда он — устойчивое переживание?

Многоликость страха, его проникновение во все поры обыденной жизни всегда делала его мощнейшим спосо­бом воздействия на поведение людей и их сознание.