Пресвитеру, истолковано Афанасием

Мнихом¹

Прочитав писание твоей любви, хотя и не сразу, я удивился, а в память свою углубясь, очень восхитился твоим благоразумием, воз­любленный мне о Господе брат Фома. Есть в письме твоем любезное порицание нашего тщеславия. И так с радостью прочел я преславное твое писание в присутствии многих слушателей и перед князем Изя-славом, указав при этом и повод, по которому ты мне пишешь. И ты, любимец, не суди строго написанную мною к тебе грамоту.

Ты говоришь мне: «Тщеславишься в писаниях своих, философа из себя строя» — а прежде всего сам себя изобличаешь. Разве я тебе что-нибудь писал? Не писал и писать не хотел.

Говоришь мне: «Философию излагаешь» — но это ты пишешь весьма несправедливо. А что пренебрегши обычными для чтения со­чинениями, излагал я Гомера, и Аристотеля, и Платона, которые были прославлены в греческих странах, то, если и писал так, то не к тебе, а к князю, и к тому же не часто.

А что ты жалуешься, будто я тебя задел, то Бог мне свидетель, что не для испытания твоего благоразумия, а бесхитростно я писал. И если ты этого не можешь уразуметь, то напрасно указываешь мне на учителя своего Григория, говоря: «С Григорием беседовал я о душев­ном спасении». А разве я когда-либо похулил или укорил Григория? Но еще раз признаю, что он не только праведен, но и преподобен, а если не будет дерзостью сказать, то и свят он! Но если он тебя этому не научил, то не знаю, каким образом хочешь ты руководить поручен­ными тебе душами, когда и Григорию, и тебе это неизвестно.

Да, странно ты говоришь мне, что я ищу славы. Вот я назову тебе желающих славы. Это те, которые присоединяют дом к дому, и села к селам, приобретают изгоев, и сябров, борти и пожни, пустоши и паш­ни. От всего этого я, окаянный Клим, вполне свободен; но вместо до­мов и сел, бортей и пожней, сябров и изгоев у меня — четыре локтя

Златоструй. Древняя Русь. Х-ХШ вв. М, 1990. С. 180-190.

Раздел I

земли, чтобы могилу выкопать, и эта моя могила на глазах у многих. И если я свой гроб вижу ежедневно по семь раз, то не знаю, с чего бы это мне тщеславиться, — ведь нет мне иного пути до церкви, как толь­ко мимо могилы. А если бы я захотел славы, то это не было бы удиви­тельным, ибо, по словам великого Златоуста, богатство презрели многие, а славу — никто. И тогда прежде всего, по мере своих сил, я искал бы власти, но Ведающий сердца и утробы. Он один знает, сколько я молился, чтобы избавиться от нее. Если же так случилось по Его промышлению, то не подобает мне противиться этому.

Отселе, любимец, я уж не буду давать тебе ответа, но к вопросу побуждаю твое благоразумие.

Не подобает ли тщательно вникать в Божественные писания? И последуем ли мы за блаженным Соломоном, говорящим в притчах: «Если утвердишь око свое на него, ни с кем не сравниться тебе». Что, и Соломон, славы ища, так пишет?

Или еще, славы ища, он пишет: «Премудрость создала себе храм и утвердила семь столпов»? Соломон так говорит: «Премудрость создала себе храм». «Премудрость» — Божество, а «храм» — человечество, ибо истинный наш Христос Бог, как во храм, вселился в плоть, восприня­тую им от Пречистой владычицы нашей Богородицы. А «утвердил семь столпов» — означает семь соборов святых и богоносных наших отцов.

Или опять, что говорит родитель Соломона [Давид]? «Возлюбили рабы твои каменья, и о прахе его жалеют». Да о каменьях ли и о прахе говорит богоотец? Или, любимец, велишь мне разуметь здесь каменья и прах, когда богоотец говорит об апостолах?

Если же я читаю из книги Бытия боговидца Моисея: «И сказал Господь Бог: «Вот стал Адам, как и мы, как один из нас, и теперь как бы не простер он руки своей и не взял от дерева жизни!» — то это ли читаю я тщеславия ради? <...>

И что для меня, брат, Иаков и две жены его, Лия и Рахиль, если просто читать об этом, а не понимать духовно. Ибо Иаков — образ Бога всех, то есть Бога двоякого рода людей — и израильтян, и языч­ников. И как израильтяне покров имели на сердце своем, то есть были наклонны к неверию, а язычники отличались правильной верой, так и Иаков имел две жены: Лию — образ израильтян, потому и глазами она болела, что израильтяне покров имели на сердце, и Рахиль — образ язычников, потому и божественное Писание называет ее прекрасной,

Философская мысль Беларуси периода Киевской Руси

что язычники, преуспев в правильной вере и искренне уверовав в Спасителя, с корнем исторгли неправду. Прообразом же этого была Рахиль: вот почему она и идолов своего отца украла.

Что для меня хромота Иакова? Что мне за печаль, если хромает Иаков? Он боялся брата своего Исава, и Бог, желая сделать Иакова сме­лым, боролся с ним, ибо с Богом укрепишься, а с человеком — нет. Опять же, Иаков был образом воплощения Божьей славы; поэтому Бог и повре­дил ему голень, ибо божеское естество было крепче человеческого.

Что, если о Заре и Фаресе я вынужден разуметь иносказательно, разве и это есть тщеславие? Зара и Фарес — прообразы двоякого рода людей: Фарес — израильтян, а Зара — язычников. Зара и руку прежде выставил потому, что он до закона [Моисеева] [праведное житие] по­казал, ибо и прежде закона некоторые отличались благочестием, живя не по закону, но по вере. А красная нить была прообразом бывших до закона жертв, которые приносили Авель, Енох, Ной, Авраам. А когда Зара опять руку вовлек — это означает, что покинуло его то благочес­тие. Явился Фарес, ибо закон есть преграда. <...>

О Заре и Фаресе. Ибо о них божественное Писание говорит. В первых книгах Моисеевых, в которых написано об Аврааме и о про­чих, упоминается и об Иуде, от которого по плоти произошел Хрис­тос Бог наш, и о том, как Фамарь, сноха его, украсившись наподобие блудницы, его соблазнила. Но да не будет же осужден за это Иуда, ибо он не был блудником и по неведению сделал это. Скажу же, что и Фа­марь, хотя и с намерением совокупилась, но совокупилась не ради прелюбодеяния, а для того, чтобы родить. <...>

Смотри, как Фамарь получила от Иуды залог, не платы желая, но рассчитывая, что тотчас от совокупления сможет зачать. А если бы она не взяла этого залога, то, будучи осужденной Иудой на смерть, умерла бы, и не поверил бы Иуда словам ее, что от него зачала она. Но смотри, как она посылает к нему, говоря: «Чей это залог?» И узнал Иуда пер­стень свой, печать и жезл, и сказал: «Оправдалась Фамарь». Осудивший прежде ее на смерть, потому что услышал о ее согрешении, потом, убе­дившись в своем совокуплении с ней, уже оправдывает и очищает ее [от вины], так как не отдал ее [другому] сыну своему — Силому.

Ибо за грехом и осуждением следует смерть, за правдой же и очи­щением последует жизнь — поэтому и Фамарь оправдалась. И зачав

Раздел I

таким образом, родила сыновей — образ закона и благодати, Зару и Фареса. И когда приблизилось время родов ее, Зара прежде руку высу­нул, и, ожидая рождения его, навязали ему на руку красную нить. А когда он обратно руку вовлек, родился Фарес, ибо Фарес [«закон»]— преграда для прежде бывшего благочестия и для будущей благодати.

Почему же Зара высунул руку прежде, чем родился Фарес? Не по­тому ли, что он был образом благочестия и благодати? А тем, что руку высунул, он показал на благочестие, которое обнаружили Авель, Сиф, Енох, Ной и Авраам. Красная же нить была образом крови и прино­симых Богу жертв. Таким образом, показав рукою на предшествую­щее, Зара предоставил явиться прежде закону, то есть Фаресу, а потом и сам он вышел. Оба же они были прообразами, то есть предвозвести­ли два рода людей: Фарес — израильтян, а Зара — язычников.

Смотри же теперь, как оправдываются Иуда и Фамарь, что не ради прелюбодеяния они это совершили, не потому, что хотели остановить разжение похоти. Ведь если бы Фамарь этого захотела, то не искала бы Иуду, когда многие другие мимо нее проходили; но именно от Иуди-ного племени она пожелала разрешить узы своего бесчадия. А если бы ее плод был от той мнимой, скверной и нечистой похоти и беззако­ния, вопреки промышлению Божьему, то Бог не прообразовал бы ее плодом будущую тайну великого своего промышления, чтобы совер­шить избавление. Ибо явился Христос, чтобы удалившееся, ослабев­шее и погруженное в беззаконные страсти естество человеческое исцелить. И это удаляющееся и убегающее от Бога естество он улучил и, приблизив, к себе привел. <...>

Аполлинариево безумие стыдится говорить о совершенном воп­лощении и вочеловечивании истинного нашего Спасения, как будто стыдясь видеть это, и считая грехом прилагать это к Христу Спасите­лю, к тому, который безгрешным пришел и принял образ раба, и во-человечился для ослабления греховной силы. Но поскольку «везде там, где Бог, нет греха», чем же он может оскверниться? Ибо ничто не скверно, кроме греха. Поэтому многие очевидцы и сподвижники Христовы с дерзновением об этом поведали, не находя никакой мни­мой хулы в отношении плоти и поучая об этом.

Другие же считают это хулою, и припоминают Зару и Фареса, и говорят, будто бы они от прелюбодеяния родились. Нет, не от прелю­бодеяния они родились. Но когда, по промышлению Божию, Фамарь, 42

Философская мысль Беларуси периода Киевской Руси

вышедши замуж за первого сына Иудина, а потом за второго, осталась без совокупления, то лучше было бы ей тогда [в замужестве] зачать, чем от одного совокупления с Иудой. Но нося тогда во чреве узы бес­чадия, вместо чадородия, от одного только совокупления она разре­шилась, и зачав таким образом, родила этот богознаменитый плод. Ибо «Бог есть огнь поядающий и очищающий от грехов».

Всем тем, что тогда в завете с Авраамом совершил Бог, он прооб­разовал будущее. А если же все подзаконное захотим мы призвать к ответу, то и некоторых из двенадцати патриархов осудить пожелаем, потому что и их матери не все законным браком сочетались с Иако­вом, а только Лия и Рахиль, взятые в жены по завещанию отцовскому. Но если все это будем исследовать и судить, то и сами как бы пожела­ем стать богами. Ибо «если Господь оправдывает, то кто осуждает?».,

Потом же, по истечении лет и родов многих, явился Моисей, ко­торый и боговидения на Синайской горе сподобился. Бог вручает ему закон, на скрижалях каменных написанный, повелевая израильтянам быть под законом. С появлением закона уже прекратилось «заветное» многоженство, а узаконилосьсочетание с одной женой; ибо закон уп­разднил завет, а благодать упразднила и то, и другое — завет и закон. Когда воссияло солнце, то есть ли нужда всему миру пребывать во мраке? Лучше подобает ему осветиться пресветлыми лучами. Так же и Христос Бог наш, солнце праведное, озарил нас божественными заря-ми и просветил своим крещением, «и вот все ветхое прошло, и стало все новое», и уже не теснится в законе человечество, но под благода-тию свободно ходит, ибо вся преграда закона пала, будучи только об­разом будущего, но не самой истиной. <...>

Опять же вспоминаю о своем письме к князю твоему, а моему ис­тинному господину. «Поскольку и пиявицы той не остерегся!» «Пияви­цей» же называет Писание и власть, и славу, ибо эти вещи преследуют и египтян, и иерусалимлян. Египтяне — это мирские люди, иерусалим-ляне же — монахи. Славы же и власти желают не только миряне, но и монахи, и стремление к ним преследует нас до гроба.

Если даже кто из нас и глубокой старости достигнет, то и тогда никак славолюбия оставить не может, ибо «и повелитель мой изнемог из-за чувственных и [не] вещественных разбойников, переходя от Иерусалима к Иерихону».

«Повелителем» ум называется, поэтому и говорится: «Ум мой из­немог от чувственных и невещественных разбойников», а разбойни-

Раздел

ками называют бесов. «Иерихон» же означает мир, ибо и в Евангелии Господь наш Иисус указывает, говоря: «Человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежды и из­ранили его». Иерусалимом называется эдем, а Иерихоном — мир; че­ловек идущий — Адам, разбойники же — бесы, ибо их обманом лишился Адам боготканных одежд. Ранами же называют грехи.

Где здесь излагал я философию, недоумеваю. Христос сказал свя­тым ученикам и апостолам: «Вам дано знать тайны царствия, а для прочих — притчи». Не в том ли, любимец, моя философия, которою я ищу славы от людей, что описанные у евангелиста чудеса Христовы хочу разуметь иносказательно и духовно?

Что мне в том, если о дочери князя Иаира я вопрошал иносказа­тельно, и если рассказ об этом объясняет мне то-то и то-то? Что, если о дочери хананеянки хочу исследовать духовно? Что, если ищу значе­ния в рассказе о кровоточивой? Что, если спрашиваю евангелиста о пяти хлебах и двух рыбах? Что, если ищу значения в рассказе об усох­шей смоковнице? Что, если исследую о той вдовице, которая бросила два медяка в святилище храма?

Но молюсь: да будет моя темная душа, как та вдовица, и да вбро­сит она два медяка в святилище: от плоти — целомудрие, и от души — смирение.

Что, если я спрашиваю евангелиста о ловле рыб? Что в том, если хочу исследовать иносказательно об исцелении больного водянкой? Все эти божественные знамения и чудеса Господа нашего Иисуса Хри­ста, которые упоминаются в святом Евангелии, я намеренно припом­нил. А если святые и божественные отцы наши добавили нечто подобное к Господним словам, чтобы разъяснить и истолковать их, то это весьма полезно, хорошо и похвально.

И все это столь же чудно и славно, сколь и сама истина, то есть что Господь наш на самом деле чудо сотворил и знамение показал, воскресив дочь князя Иаира, бывшую мертвой и совершенно безды­ханной. Если же о хананеянке вспомним и о кровоточивой, о пяти хлебах и о двух рыбах, или об усохшей смоковнице, или о той вдови­це, вбросившей два медяка в святилище, или о ловле рыб (о чем у евангелиста Луки), и об исцелении больного водянкой,— то это все по истине так было, как евангелист повествует. То есть Господь наш не только в притчах, но и на самом деле показал свои божественные знамения и чудеса.

Философская мысль Беларуси периода Киевской Руси

Что мне до самарянки, свята ли она? Или о ее пяти мужьях, и о шестом, или о колодце Иакова, о сыновьях его и о скоте их? Но не хочешь ли узнать, что говорит мне отец, Гераклийский епископ? Са-марянка — душа, а пять мужей ее — пять чувств, шестой муж ее — ум; колодец Иакова — напоминание об Иакове, сыновья Иакова — добро­детели, скот же — добрые помыслы.

Если и здесь, по-твоему, славы ища, пишу, то сильно ты, брат, со­блазнился!

Исцеляет Иисус расслабленного, 38 лет пребывавшего на Овечьей ку­пели, которая имела 5 притворов. Что же означают 38 лет? Говорит мне [святой] отец: купель есть крещение, при котором искупалась овца — Христос; 5 притворов — 4 добродетели и пятое — разум. 30 лет расслаб­ленный — всякий, кто в Троицу не верует, а о восьми годах расскажет тебе Соломон, говоря: «Давай часть семи и даже восьми». Исследуя это подробно, тщеславлюсь ли я, любимец? Но и опять вспоминаю указанного тобой учителя Григория, ко­торого и святым назвать не стыжусь, и, не осуждая его, но лишь любя правду, хочу сказать тебе: Григорий знал альфу и виту так же, как и ты, а равно и всю 20 и 4 словес грамоту. А не слыхал ли ты у меня о мужах — а я их самолично вижу — из которых каждый мог бы назвать альфу не скажу даже сотней, или двумя сотнями или тремя, или че­тырьмя сотнями [раз], а так же и виту?

Смотри, любимец (ибо следует смотреть и понимать), как все уст­раивается, поддерживается и преуспевает силой Божьей, ибо нет дру­гой помощи, кроме помощи Божьей, и другой силы, кроме силы божественной. Ибо сказано: «Все, что захотел, сотворил — и на небе­сах, и на земле, и в море, и во всех безднах», и прочее. <...>

Не ехион морской останавливает шествие корабля, в котором спал «тревечерний странник». Но ехион, малое и невзрачное морское животное, часто наставляет плавающих в том, когда бывает буря, а когда спокойная погода. И когда он наперед узнает о предстоящем волнении ветра, то, влезши на твердый камень, сильно качается, так что и волны морские его не могут сбросить. А когда увидят это пред­знаменование корабельщики, то и догадываются, что будет буря.

Никакой не астролог и не халдей, наблюдающий для предсказа­ния погоды за восходом небесных звезд, научил этого ехиона. Но тот,

Раздел I

кто Господь морей и ветров, он дал этому невзрачному животному истинное понимание своей великой премудрости. Ибо ничто не пре­зренно у Господа: все видит его бессонное око, все наблюдает, при всем стоит, подавая каждому спасение. Да если даже ехиона не забыл Бог, то сколь изобильнее его щедроты и человеколюбие в отношении нас, уповающих на его святое имя! Он премудро управляет нами и устраивает наше спасение и каждому повелевает так, как хочет.

Когда пророк Иона послан был Богом в великий город Ниневию, чтобы предсказать его трехдневное разрушение, и когда свыше силы своей разгневался он на Бога и от лица Божия хотел бежать в Таре, то не ехион морской остановил движение того корабля, на дне которого спал Иона, «тревечерний он странник». («Тревечерний» потому, что столько он пробыл в ките, «странник» — потому, что бежал). Тогда ведь не были дни алкионовы. Но всемогущая сила Божья разбила ко­рабль. Ведь пророк из-за гнева бежал, но Владыка чудотворец остано­вил корабль. Много можно было видеть кораблей, безопасно плавающих туда и сюда, один только жестоко разбился из-за Ионы. И до тех пор не получил спасения и покоя корабль, пока не отдал морю этого гневливого беглеца. Море же, приняв его, опустило в свои пу­чины, а пучины препроводили во чрево «бессолнечному зверю, глу­бинному льву», то есть киту. Чрево же кита, волей-неволей принявшее пророка, вскоре принесло доброго проповедника городу Ниневии. «Сладкоядый зверь», приняв его в свою утробу, опять выпустил на свет того, кто проповедал слово Господнее, и спасению научил и тем даровал жизнь от Бога ради раскаяния. Все это кто совершил? Не один ли Христос Бог, дивный во славе, один творящий чудеса!

И не к недельному сроку алкионова рождения и возрастания снисходя, успокоил Бог пархянскую пучину, но ради юноши, рыда­нием удивившего всех, с ним плывущих на корабле.

Алкион — морская птица; гнезда себе она устраивает на морском берегу, на песке, а яйца несет на песке зимою. И хотя в это время от частых бурь ветры свирепствуют на земле, но тогда, когда алкион си­дит на яйцах семь дней, прекращаются ветры и утихают волны мор­ские. В эти только дни он и выводит птенцов. Но поскольку им нужен корм, то всещедрый Господь и другие семь дней дал ему для вскорм-ления птенцов. Такую же тишину даровал Господь малому этому жи­вотному на время рождения и вскормления птенцов. Мореходы знают это и называют эти дни алкионовыми.

Философская мысль Беларуси периода Киевской Руси

Это и нам поучение — как просить у Бога добрых и полезных дел и как достигнуть и получить спасение. И если Бог о бессловесных заботит­ся и все делает так, то ради нас, созданных по образу и подобию Божию, какого чуда не совершит, если ради столь малой птицы столь «великогор-дое» море удерживает среди зимы, повелевая ему стоять тихо.

Когда великий Григорий Богослов, будучи юношей, плыл в Афи­ны, чтобы изучить тамошние науки, внезапно поднялась буря и завол­новалось море, так что корабль разбивался и все отчаялись за свою жизнь. Юноша же зарыдал и взмолился на удивление всех находящих­ся с ним на корабле людей. И все тотчас же избавились от «суровства посейдонского», то есть от морской бури, и кроткой «земли Деметры» достичь смогли, то есть доброй и тихой земли — ибо «Деметрой» земля называется — благодаря тому, кто в глубокой старости глубокое возве­щал (ибо он в глубокой и преклонной старости написал 16 слов, чуд­ных и похвалы достойных, не переданных для чтения церковного из-за величия и глубины мысли этих таинственных и дивных слов).

Разве саламандр прованский погасил в Багдаде печь, раскаленную в сорок девятый раз для составивших всемирный лик юношей?

Саламандр — зверек, живет он во внутренней Индии, а внутрен­няя Индия — это Средиземия. В этих местах, в горах, и живет тот зверек. Его зовут саламандр, потому что естеством своим он так уст­роен Богом, что если вбросят его в раскаленную печь, то огонь от нее угаснет, сам же он останется невредимым.

Упоминает же писатель в 49-й раз раскаленную печь. Это — вави­лонская печь, которую распалил беззаконный и нечестивейший во всей земле царь, когда устроил и поставил золотую статую, перед ко­торой не поклонились богоносные отроки. Тогда этот нечестивый царь повелел разжечь печь семь раз седьмерицею, а сосчитав семь седьме-риц, мы и находим 49.

И таким образом те отроки не изжарились в столь великом огне, благодаря только тому, что их осияла прохлада и пламень превратился в росу. Но нет, не саламандр угасил багдадскую, то есть вавилонскую печь, но всемогущий ангел Божий, то есть Христос Бог, единородный сын Отца, спас среди пламени верных тех отроков, прохладив их про­мыслом Божьим.

Нечестивый же царь, как бы сподобившись пророческого дара, увидев его в печи, сказал предстоящим: «Мужей ввергли в печь. Все

Раздел I

же они словно одними устами говорят: Царь, во веки живи! Так трое говорят. Я же вижу четвертого, вид его подобен сыну Божию».

О великое твое промышление, человеколюбец Христос! Ты не только спас отроков и чудо совершил, халдеев опалив, но и грядущую девственную тайну своего рождения здесь показал. Прежде ведь свое­му боговидцу Моисею в купине ты показал девственную тайну, а пе­чью прообразовал неопалимую девственную утробу своей матери, через которую ты воплотился в земной образ по своему повелению, человеколюбец! <...>

Но если поодиночке все будет описано, то целый год уйдет у меня на писание.

Взгляни на огонь, иссекаемый из камней и из дерева исходящий, который и высекается, и добывается вещественными человеческими руками; когда он войдет в силу от горения, то смотри, как при помо­щи человеческого искусства, вложенная в него чистейшая вещь очи­щается — разумею золото и серебро. Ибо если оно наполнено будет какою-либо нечистотою, то есть примесью, то, будучи вложено в раз­веденный огонь, изжигается огненным жаром, и таким образом очи­щается то вложенное золото и серебро, и возвращается чистое и без повреждения: примесь исчезает бесследно.

Но это лишь огонь вещественный, Богом сотворенный на службу разумному и одаренному даром слова человеку! Человек, будучи от­мечен Богом, вещью печь очищает. И если мы, будучи творением Бо-жиим, действуем сотворенною Богом тварью, как хотим, то что для нас, возлюбленные, может быть лучше, как помышлять особенно о Боге, совет и премудрость которого наш ум нимало постигнуть не мо­жет, — и не только наш ум, но и те святые ангелы и архангелы, и все чины небесные. Разве ему не подобает действовать сотворенною им тварью, и как он хочет, управлять великоименитым своим кораблем? Нам же не подобает противиться промышлению его, а подобает толь­ко прославлять и благодарить.

И как мы получили закон и благодать священного Писания от об­щего Владыки, Господа нашего Иисуса Христа Спасителя и Управите­ля наших душ, и святых и божественных его апостолов, по дару и благодати и силе Духа, будем держаться, возлюбленные, за эту гряду­щую надежду, не уклоняясь ни налево, ни направо, чтобы не упасть нам на самое дно погибели. Но последуя истинным и честным цер-

Философская мысль Беларуси периода Киевской Руси

ковным святителям, таким образом достигнем вышней светлости в будущем царстве Господа нашего Иисуса Христа, ему же слава вместе с безначальным Отцом и пресвятым и благим и животворящим Ду­хом, всегда и ныне и присно и во веки веков. Аминь.