2015-03-08
484
Москва, февраль, 1490 г.
Ярмарка возле кремлевских стен была в самом разгаре. Повсюду толкались люди. Пироженники с аппетитно пахнущими лотками протискивались сквозь гомонящую толпу, предлагая свой товар. Зазывалы кричали во все горло, торговцы и покупатели били по рукам так, словно старались оставить друг друга без столь необходимых передних конечностей, воришки с лотков и прилавков шныряли тут и там. Вооруженные стражники приглядывали за порядком, не обращая, впрочем, никакого внимания на ловцов мелкой дичи. Тут же орали во все горло одетые в разноцветные лоскуты зазывалы ярмарочных балаганов. Джироламо шел, не обращая внимания на окружавшую его суету. Впрочем, он не забывал придерживать рукой подвешенный к поясу кошель. С ловкостью московских карманников он уже познакомился и лишний раз испытывать судьбу не собирался. Вдруг прямо рядом с его ухом раздались характерная барабанная дробь и звонкий крик, приглашающий поглазеть на медвежью потеху. Люди вокруг заторопились и толпой двинулись к месту представления. Попав в плотный людской поток, Джироламо не заметил, как оказался почти в самом центре представления. Оглянулся было назад, но народу собралось уже достаточно много и протолкаться к выходу стало трудновато. Потом, махнув рукой, решил остаться. В конце концов, почему бы не посмотреть представление, которое так любили москвичи.
Медведь был огромный, бурый с лоснящейся на солнце шерстью. Он крутился на месте и потешно кланялся окружавшей его толпе. Хозяин медведя, коренастый бородач в сшитой из разноцветных лоскутов рубахе и заплатанных штанах, бил в подвешенный к поясу барабан и говорил нараспев:
– Ну‑ко, Михайло Потапыч, поворачивайся, привстань, приподнимись. На цыпочках пройдись да поклонись честному люду. Видишь, как все собрались на тебя подивиться да твоим заморским потяпкам поучиться!
При виде животного Джироламо стало немножко не по себе. Даже кольцо, продетое в нос медведя, и подпиленные зубы не успокаивали. Но из окружавшей толпы никто его чувств не разделял. Люди радостно хохотали, подталкивая друг друга локтями и изумляясь искусству дрессировки.
– А ну‑тка, Мишка, покажи, как княгини‑боярыни да дочки их гостиные крутятся, румянятся, в медны зеркала поглядывают да прихорашиваются!
Медведь сел на землю, стал одной лапой тереть себе морду, а другой перед ней вертеть. Народ закатывался от смеха, подталкивая друг друга локтями под бочок и напирая вперед.
– А теперь покажи‑ка, Михайло Потапыч, как старый Макар из избы в сени пробирается да к молодой снохе подбирается!
Медведь потешно засеменил ногами, оглядываясь и прикрывая лапой морду.
– А как, Миша, малые дети лазят горох воровать!
Медведь нехотя лег на брюхо и пополз. Видно было, что ему этот номер дается с трудом, но ослушаться своего хозяина дрессированное животное не осмеливалось.
– А тут коза‑дереза прискакала и давай Мишеньку бодать! – звонко закричал вожак, и по этому сигналу из толпы выскочил мальчик лет двенадцати, по всей видимости, помощник, одним ловким движением надел на голову мешок с приделанной наверху козлиной головой с рожками. В этот момент внимание Джироламо привлек человек, стоявший напротив и с заинтересованным видом наблюдавший за потехой. По всему было видно, что это иноземец. И, самое главное, в лице незнакомца было что‑то неуловимо знакомое. Он должен был его знать. Джироламо принялся внимательно рассматривать незнакомца: одет скромно, но одежда из самого дорогого сукна, значит, в средствах ограничен не был, скорее всего, не хотел выделяться из толпы. Что‑то в лице, посадке головы, позе говорило Джироламо, что перед ним бывалый воин. Но где же он мог его видеть? В этот момент его мысли прервал мальчик‑коза, который стал задорно отплясывать вокруг медведя, бодая его рожками и дразня. Хозяин затянул громкую песню, выбивая громкую дробь на барабане. Медведь взбесился, зарычал и, вытянувшись во весь рост, закружился на задних лапах, пытаясь поймать верткую козу.
– Спасибо тебе, Михайло Потапыч, позабавил, – остановил представление вожак, и медведь с шапкой в передних лапах стал обходить толпу. Бросив пару мелких монет в шапку медведя, Джироламо развернулся и выбрался из толпы. В этот момент его кто‑то похлопал по плечу. Джироламо обернулся с удивлением. Прямо напротив стоял знакомый незнакомец.
– Джироламо Альберони, если не ошибаюсь, – произнес он глуховатым голосом по‑итальянски.
И в этот момент Джироламо вспомнил.
– Винрих, Винрих фон Триер! – с облегчением воскликнул он. – Как ты изменился, приятель!
Как же он мог его не узнать. Хотя, конечно, это был не тот долговязый и задиристый блондин, которым Джироламо знал его когда‑то. Винрих раздался в плечах, отрастил солидное брюшко, и от его густой белокурой шевелюры остались только воспоминания. Сколько времени прошло со дня их последней встречи? Без малого тридцать лет назад судьба свела их в Падуанском университете. Джироламо был самым талантливым, а Винрих – самым бесшабашным. Противоположности обычно сходятся, и они стали закадычными приятелями. Джироламо помогал Винриху долбить неподатливый гранит науки, а Винрих знакомил робкого и застенчивого школяра с самыми злачными местами Падуи. И к окончанию их школярства уроки Джироламо не прошли даром для Винриха, которого пригласил в личные алхимики Верховный Магистр Тевтонского ордена. Но и Джироламо кое‑чему научился у своего беспутного приятеля.
– Зато ты остался прежним, только волосы поседели, – улыбнулся фон Триер.
– Какими судьбами?
– Вчера приехал с посольством Тевтонского ордена. Если ты здесь при дворе, должен был слышать.
– Я при дворе бываю редко, а за приемами так вовсе не слежу.
– И давно ты здесь?
– Без малого пять месяцев, а ты в первый раз в Москве?
– В третий, но больше двух недель не оставался, так что ты по сравнению со мной настоящий старожил! Пойдем, выпьем за нашу встречу и поговорим заодно. Я тут знаю одно место, не очень чистое, но варят отличное пиво, что в Московии – большая редкость, и еда сносная, – с этими словами тевтонец так хлопнул Джироламо по плечу, что тот пошатнулся. Они всегда находились с Винрихом в разных весовых категориях.
Двери корчмы были широко распахнуты, и внутри и снаружи толпился самый разнообразный народ: коробейники, мастеровые и крестьяне, приехавшие на ярмарку. Винрих без всякого смущения потянул своего товарища внутрь. В нос ударила обычная для таких мест смесь запахов: дыма, жарящегося на вертеле мяса, кислого пива и людского пота. Хозяйкой была квадратная баба в засаленном платке, с огромными ручищами и зычным голосом. Пока Джироламо оглядывал низкое помещение с прокопченным потолком, огромными столами с длинными скамьями по бокам, Винрих выбрал свободный, стоявший в относительном уединении стол. Усадил своего приятеля и подозвал служку.
– Принеси‑ка нам, любезный, гречневой каши, толчеников, вон того поросенка и пива побольше, а потом медовых пряников, блинов с вареньями и моченой ягодой, – перечислил он на сравнительно неплохом русском языке.
Служка, глубоко кланяясь, ринулся исполнять. Фон Триера здесь, судя по всему, знали хорошо. После этого фон Триер обернулся к Джироламо и, глядя прямо в глаза, спросил:
– Итак, приятель, с какой миссией отправил тебя сюда Лоренцо Медичи?
– Почему ты считаешь, что я направлен с какой‑то миссией? – вопросом на вопрос ответил Джироламо.
– Иначе и быть не может, – начал перечислять его друг, – каким еще ветром тебя могло вынести из твоей родной Флоренции и принести в этот далекий край. К числу авантюристов ты не относишься, коммерцией не занимаешься, в корпус агентов Медичи не входишь. Значит, у Лоренцо есть особый интерес, настолько специфический, что он отправил своего придворного алхимика в Московию.
Джироламо молчал. Тевтонец улыбнулся:
– Ладно, дружище. Не можешь – не говори, но знай, что край этот непростой. С московитами, как с медведями, шутки плохи. Сам не заметишь, как удар когтями получишь. Но в любом случае помни: если будешь в чем‑либо нуждаться, обратись ко мне. Меня на немецком дворе все знают. Я еще помню, как ты мою шкуру тогда, в траттории Кривого Джузеппе, спас…
Эти слова растопили лед, оба рассмеялись, вспоминая, как Винрих по своему обычаю ввязался в потасовку. Однако на этот раз все оказалось гораздо опаснее. Два противника баварца неожиданно и против правил вытащили оружие, и не сносить бы Винриху головы, если бы обычно робкий Джироламо не разбил горшок с супом о голову одного из них. Они словно вернулись в их далекую юность и понеслись, влекомые бурлящим потоком «а помнишь», «а знаешь». Тем временем принесли гречневую кашу и толченики, оказавшиеся удивительно вкусными. Потом пришел черед и молочного поросенка с хрустящей корочкой. Приятели уже опустошили второй жбан с пивом, а воспоминания все не кончались.
– Как я рад, что встретил тебя! – воскликнул Джироламо. – Наконец‑то хоть с кем‑то душу отвел!
– Понимаю, не просто быть одному в чужом краю. Я тоже очень рад, что встретил тебя, дружище, – произнес фон Триер и заговорщицки улыбнулся, – ты мне можешь серьезно помочь в одном очень деликатном деле.
– Каком деле? – удивился Альберони.
– Что тебе известно о болезни наследника? – задал вопрос фон Триер, и глаза его уже не лучились дружеской улыбкой, а были серьезными, очень серьезными.
Джироламо поперхнулся. Он ожидал услышать все, что угодно, только не это.
– Откуда тебе это известно?
– Неважно, откуда, главное, скажи мне – это правда?
Джироламо заколебался, потом медленно, взвешивая каждое слово, произнес:
– Да, наследник болен. У него подагра в достаточно серьезной форме.
– И это как нельзя лучше отвечает планам твоей здешней покровительницы? – скорее констатировал, нежели спросил, Винрих.
– И да, и нет, – уклонился от прямого ответа Джироламо.
– Не увиливай, дружище. Ты прекрасно знаешь, что разговор этот останется между нами.
Джироламо после недолгого колебания рассказал все, что знал. Первые симптомы подагры появились у наследника Московского княжества примерно полгода назад. Иван Молодой запретил своему личному лекарю говорить об этом кому бы то ни было под угрозой смерти. Но скрыть эту информацию от шпионов Софьи, пронырливыми куницами шныряющих по дворцу, не удалось. Княгине все донесли очень быстро. Зная, что большинство членов семьи Медичи больны подагрой, Софья потребовала от Джироламо, чтобы он понаблюдал за наследником. Альберони понадобилась неделя, чтобы полностью подтвердить диагноз. Как отреагировала Софья на эту новость? Сказать было трудно. Царьградская царевна свои чувства скрывать умела. Но последующее развитие событий удивляло его все больше и больше. Софья вопреки всем ожиданиям вдруг озаботилась самочувствием своего заклятого врага и даже выписала из Италии лекаря: венецианца Леоне.
– Ты видишь, насколько это все странно и нелогично, – озвучил свои сомнения Джироламо.
– Вижу, ты прав, – подтвердил фон Триер, – всем известно, как Иван Молодой ненавидит Софью. Тогда почему она ему помогает? Загадка, – и после недолгого раздумья добавил: – Выводов может быть два: или это ловкий ход, и мистро Леоне не должен слишком стараться. Софья хочет показать себя истинной христианкой и возвыситься в мнении окружающей знати. Ее ударяют по одной щеке, а она не только подставляет вторую, но еще и помогает своим врагам. Ты в это веришь?
Джироламо покачал головой.
– Значит, дело в другом, – медленно произнес фон Триер, – только в чем? Софья – неординарная женщина, и она не станет делать что‑либо просто так?!
– Елена Волошанка последнее время сблизилась с Великим князем, – Джироламо говорил, осторожно подбирая слова.
– Ты думаешь… – подхватил фон Триер, – нет, не может быть…
– Может, – спокойно произнес Джироламо, – очень даже может быть.
Приятели смотрели друг на друга молча, словно не решаясь озвучить слишком уж крамольную мысль, которая меняла многое.
– Понятно, Софья вполне может опасаться, что смерть наследника нисколько не улучшит ее положение, а, даже наоборот, ухудшит, – наконец нарушил молчание фон Триер.
– Я слышал краем уха, что последнее время наследник и Елена Волошанка постоянно ссорятся. Иван Молодой вовсе не одобряет активное участие Елены в кружке еретиков Федора Курицына.
– Ты говоришь о новгородской ереси? – уточнил фон Триер.
– О ней самой, – подтвердил Джироламо.
– Я слышал, ее распространение здесь забеспокоило даже Святой Престол, – задумчиво произнес Винрих.
Они снова замолчали. Говорить дальше об этом не имело смысла. Каждый понял, на что намекал другой. Стратегия Софьи была теперь ясна. Смерть Ивана Молодого нисколько не улучшала ситуацию. И Софья прилагала все усилия, чтобы вылечить наследника, вовсе не из христианского милосердия. Она слишком хорошо знала, что часто участь королев и знатных дам сводилась к единственному: бесконечному, изнуряющему деторождению. Когда королева превращалась в постоянно брюхатую самку. Только самые сильные и выносливые могли утвердиться и укрепить свое влияние на государя. И конечно, самая завидная участь: вдовы и королевы‑матери, когда наконец как зрелое яблочко падает в руки долгожданная, зачастую ничем не ограниченная власть. Софья подозревала, что Елена Волошанка в глубине души своей чаяла именно этого: стать вдовой и королевой‑матерью. Сын у нее уже был. Набожность и преданность традиционному православию собственного мужа стала настоящим камнем преткновения для Елены. Иван Третий явно благоволил невестке. На стороне Волошанки был Федор Курицын и большинство князей. Настоящих законов престолонаследия на Руси не существовало. Значит, было вполне возможно возвести на престол внука в обход сыновей от второй жены.
– Насколько верны подозрения Великой княгини? – озвучил вертевшийся на языке обоих вопрос Винрих.
– Не знаю, но ошибается она очень редко…
– Спасибо, дружище, я в очередной раз твой должник, – с чувством произнес Винрих и тихо, почти про себя добавил: – Для нас эта информация очень важна, жизненно важна, дружище. Ты даже представить себе не можешь, насколько сложна ситуация нашего ордена…
Слушая Винриха, Джироламо впервые задал себе вопрос: на самом ли деле его друг является простым аптекарем и алхимиком Тевтонского ордена? Не прячется ли за этой невинной вывеской нечто совершенно другое. Он вспомнил, что ему показалось странным подобное занятие. Он слишком хорошо знал Винриха, его любовь к опасностям, авантюрам, интригам. Это все было далеко от образа отшельника, ищущего ответа на тайны мироздания на глубине собственных колб. Тем временем Винрих продолжил:
– Нам эта ситуация дает передышку. Мы были всерьез озабочены возможностью прихода к власти наследника и его окружения. Давно знаем, что князь Патрикеев ищет долгосрочного союза с Литвой, а он нам ни к чему. Пока литовский князь занят московитами, мы можем быть спокойны за наши границы. Да и что‑то говорит мне, что в этот момент Ивану Молодому лучше задуматься о собственном тыле, как бы не получить удара в спину… Ну это ладно, еще раз спасибо, а теперь говори, чем я могу тебя отблагодарить?
Вопрос был задан прямо. Пытливые серые глаза друга смотрели серьезно. Джироламо заколебался, потом, махнув рукой, решился. Больше полагаться было ему не на кого, и авантюрный опыт Винриха мог ему вполне пригодиться…
* * *
Сегодня Кася решила, что ей пора навестить Павла Последнего. Тем более старик уже несколько раз звонил и даже отправил электронное письмо: настоящий подвиг для его восьмидесяти пяти лет. Впрочем, новейшие средства коммуникации Павла Последнего нисколько не смущали. Даже наоборот, с момента появления Интернета бывший школьный учитель истории тут же обзавелся компьютером и регулярно «зависал» в Сети. Павел Последний на самом деле звался Павлом Петровичем. Прозвище Последний прилипло к нему потому, что из всех российских императоров бывший школьный учитель почему‑то больше всего интересовался коротким и неудачным царствованием Павла Первого, в шутку называя его Павлом Первым и Последним. А так как по имени‑отчеству забытый император приходился ему тезкой, то ученики и прозвали чудаковатого учителя Павлом Последним. Павел Последний был именно тем человеком, который действительно мог ей помочь разобраться в Алешином пазле.
Однако Павла Последнего она застала в редком для него состоянии крайнего уныния. Даже двигаться старик стал как‑то замедленно и в глазах потух привычный огонек.
– Как вы себя чувствуете? – всполошилась Кася.
– В смысле здоровья? – переспросил ее бывший школьный учитель. – Как обычно, по‑стариковски, то там кольнет, то здесь стрельнет, – и на минутку в глазах его зажглась привычная смешинка, тут же, впрочем, сменившаяся выражением крайней озабоченности.
– Тогда что случилось? – не отставала девушка со своими расспросами.
– Друга похоронил, – печально произнес старик, – Василия Семеновича, а ведь он был на десять лет меня младше… Ну да ладно, с чем приехала, соскучился я уже без вас с Алешей!?
– С очередной трудной, почти неразрешимой задачей, – вздохнула Кася.
– Хорошо, хоть задачи у тебя есть неразрешимые, а то совсем забыла старика, – пошутил Павел Петрович, – показывай.
Кася протянула старику перевод писем Джироламо, Фортунаты и рассказала вкратце их историю. Об отце Антонио упомянула только со слов Алеши. Втягивать старика в эту историю ей не хотелось. Павел Последний выслушал внимательно.
– Итак, Алешу в очередной раз заносит, – констатировал он.
– Почему заносит? – удивилась и даже слегка обиделась за друга Кася. – Вы не согласны с ним, что царствование Ивана Третьего – поворотный момент в истории России?
– С этим я согласен, – успокоительно произнес Павел Последний, – благодаря ему Москва и стала центром нового государства. Хотя когда он стал князем, ситуация у Московского княжества была не ахти какая: на западе Великое Княжество Литовское и Польское королевство. На северо‑западе Ливонский Тевтонский орден – извечный противник русских князей. На востоке Казанское ханство, на юге ослабевшая, но все еще держащаяся за старые привилегии Золотая Орда и уже явно поднимающее голову Крымское ханство. Да и русские княжества извечно друг с дружкой воюют. Но Иван Третий был талантливым политиком и умел себя окружать умными советниками. Да и ни в средствах, ни в методах не стеснялся: посылал то армии, то наемных убийц, хотя сам всегда держался в стороне, предпочитая действовать хитростью и лаской, нежели плеткой. Даже от Золотой Орды избавился без какой‑либо впечатляющей битвы. Постояли на Угре, постояли и разошлись. А многовекового ига и след простыл. Этого у Ивана Третьего ни отнимешь, ни прибавишь. И насчет роли, сыгранной Софьей Палеолог, согласен, а вот относительно Ивана Молодого бабушка надвое сказала, – хитро улыбнулся старик.
– Как это бабушка надвое сказала? – удивилась Кася, привыкшая доверять суждениям Алеши.
– Так и сказала, какой стала бы Русь при Иване Молодом, сложно определить, – покачал головой бывший школьный учитель.
– Алеша считает, что если бы Иван Молодой взошел на престол, то, может, в России строй стал гораздо гуманнее или свободнее, крепостное право было бы отменено, а может, и вовсе его бы не было?!
– Как всегда, человек полагает, а судьба располагает, – улыбнулся старик, – а может быть, так оно и лучше.
– Павел Петрович, почему вы все загадками говорите?
– Да не говорю я загадками, просто модную сейчас альтернативную историю не люблю. Что если бы к власти не Петр Первый пришел, а Софья, или декабристы выиграли, или Ленин на том поезде не доехал, а Сталина бабка в детстве подушкой придушила и так далее и тому подобное. Одни «если бы» да «кабы»…
– Иногда так интереснее, – возразила Кася.
– С этим я согласен, только тогда это не история, а игра типа «Цивилизации», в свое время внук увлекался. Мы же говорим о том, что произошло, когда и пытаемся понять, почему. А «если бы» да «кабы» нас только уводят в сторону. Алеша предпочитает Ивана Молодого с Еленой Волошанкой и Федором Курицыным?
– Да, – пожала плечами она.
– Конечно, они были за сильную государственную власть. Но представляли собой нечто вроде аристократической партии, это во‑первых, во‑вторых, единства в их рядах не было, в‑третьих, Курицын и Волошанка – активные последователи ереси жидовствующих или богомилов. А к чему эта ересь привела бы в российских условиях, неизвестно. Все‑таки православие в российском обществе всегда играло цементирующую роль и очень неплохо срослось с российским менталитетом. А вольнодумцы именно в этот период, я подчеркиваю, в этот период, могли изрядно раскачать только становящееся на ноги государство.
– Но Софья принесла с собой византийские формы правления, а они уже изрядно изжили себя, – продолжала настаивать на своем Кася.
– Это тоже бабушка надвое сказала, – поморщился старик, – точнее сказать, Софья ввела при дворе византийский этикет, сделала очень много для культурного и архитектурного развития княжества, но не забывай, что идея сильной государственной власти в этот момент витала в воздухе. Достаточно сравнить историю других европейских стран.
– Но крепостное право?
– Крепостное право объясняется вовсе не полной отсталостью России, а ее огромной территорией. Если в Европе земли было мало, а народу много, то привязывать крестьян к земле не имело никакого смысла, а в России все было наоборот: земли хоть завались, а народишку – раз, два и обчелся. Поэтому крепостной труд хоть и был неэффективным, но хотя бы земля обрабатывалась. Я ведь вас учил, что сравнивать надо уметь.
– То есть, по‑вашему, если бы Иван Молодой пришел к власти, было бы только хуже.
– Я не провидец и в параллельные миры, чем молодежь сейчас увлекается, играть не собираюсь. Только кажется мне, что Великой России в этом случае не было бы, и все, – покачал головой старик, и в глазах его зажглась привычная смешинка, – была бы Великая Польша, Литва, Великое Казанское ханство или, не знаю, Пермское, но Российской империи просто‑напросто не было бы. Надо смотреть правде в глаза: выстояла ли Речь Посполитая? А ведь фактически она и была этой аристократической республикой, за которую боролась боярская партия: с выбираемым королем и дрязгами крупных магнатов. Чем московское, тверское, вятское боярство или новгородское купечество отличалось от польских магнатов и шляхтичей? Они бы лучше смогли соединить несоединимое и запрячь в одну телегу лебедя, рака и щуку? Так бы и новгородцы тянули к морю, тверичи в лес, а вятичи в степь. О чем бы Алеша ни говорил, да только без абсолютной царской власти и сильной церкви не было бы той России, которую мы знаем.
Кася задумалась, ей было нечего возразить. В который раз убедилась, что альтернативная история удобна только в одном случае. А именно: если льет воду на твою мельницу, в обратном же случае настоящая оказывалась как‑то посимпатичнее.
– Молчишь, – улыбнулся старик, – вот видишь, да и потом, зачем выдумывать, нам бы с тем, что на самом деле произошло, разобраться.
– В смысле?
– В том самом! Возьмем Софью: на кого она могла рассчитывать – на саму себя и на нескольких соратников, в основном из числа представителей захудалых боярских родов. Софье не удалось добыть приличных государственных должностей даже для самых близких своих родственников: брат Андрей, последний Палеолог по мужской линии, убыл из Москвы несолоно хлебавши, племянница Мария, которую Софья выдала за Василия Верейского, наследника Белозерского князя, впала в немилость и бежала с мужем в Литву. Наученные горьким примером, другие родственники Софьи в Московию за ней не последовали. Однако победила ведь, хотя не сразу. Для Алеши просто: отравила наследника с помощью Медичи, не так ли?
– Да, – подтвердила Кася.
– Он у меня еще получит! – шутливо пригрозил старик. – Будущее историческое светило называется! Книгу решил написать! А сенсация где? Нету сенсации… Про то, как подлая византийка отравила российского царевича, еще Курбский Ивану Грозному писал.
– Тогда кто его отравил?
– Во‑первых, никто не доказал, что отравили, подагра вполне может вызвать острую почечную и сердечную недостаточность, достаточно исключить любое пребывание на свежем воздухе и физические упражнения, уложить больного в постель, пичкать мясными бульонами и прочей богатой протеинами пищей, – наставительным голосом поборника здорового образа жизни произнес Павел Последний, – а во‑вторых, почему именно Софья? Вообще неумно как‑то вызывать из Италии доктора, на совесть которого и взвалят преступление. Могла бы исподтишка действовать, почему так по‑глупому подставилась? Правда, друг твой оригинальное в кавычках решение проблемы предложил: мол, «мистро Леоне» лечил, а посланник Медичи Альберони отравил. Результат? От перемены мест слагаемых сумма не меняется.
– Еще римляне говорили, ищи того, кому выгодно, – возразила учителю Кася.
– Молодец, вспомнила следственный принцип «Is fecit, cui prodest». Тогда Софья Палеолог вообще полным, как вы это сейчас говорите, «лузером» представляется. Отравить отравила, под подозрение попала, а власти так и не добилась. Наследником стал Дмитрий, сын Ивана Молодого и Елены Волошанки, внук Ивана Третьего. И те же Федор Курицын и князь Патрикеев и прочие представители партии Ивана Молодого по‑прежнему у власти. А в тысяча четыреста девяносто седьмом году вообще чуть головы не лишилась. Поэтому, кроме вопроса, кому это выгодно, задавай иногда вопрос, а кто от этого выиграл?
– Кто от этого выиграл? – задумчиво произнесла Кася, и одна смутная идея забрезжила в ее голове.
– Вот на этот вопрос тебе и предстоит ответить… А сейчас покажи‑ка мне еще раз письма этого итальянца, – попросил Павел Последний.
Старик взял протянутые ему листы, внимательно вчитался в текст и задумался. Кася сидела и терпеливо ждала. Наконец Павел Петрович оторвался от листков и медленно произнес:
– Я могу ошибиться, в любом случае ты должна все проверить. Но мне не дают покоя последние строки третьего письма: «А если хочешь меня понять, моя милая, думай о наших дорогих Марсилио и Джованни, нас всех ждет Великая работа!..»
– И мне самой они покоя не дают, – призналась Кася, – только проблема в том, что ни в окружении Фортунаты, ни в окружении Джироламо не было человека по имени Марсилио, а Джованни несколько: слуга, хозяин ювелирной лавки и доктор. Но каким образом использовать эту информацию, я не знаю.
– То есть ты думаешь, когда Альберони написал: думай о наших дорогих, намекая на близких?
– А вы думаете, что нет?
– Мне просто кажется, если это ключ к шифру, то он должен быть посложнее.
– У вас есть идея? Какая?
– Ты что‑нибудь слышала о Фичино и Пико делла Мирандола.
– Эти имена мне кое‑что говорят, но я не совсем уверена. Что‑то связанное с эпохой Возрождения? – с сожалением произнесла она.
– Что‑то связанное с эпохой Возрождения? – передразнил ее учитель. – Не что‑то, а кто‑то, это во‑первых, а во‑вторых, Фичино звали Марсилио, а Пико делла Мирандола – Джованни, и они были современниками Джироламо и выдающимися философами‑гуманистами. И не только, Фичино был домашним учителем Лоренцо Медичи, а среди других учеников Фичино был Пико делла Мирандола.
– То есть они были знакомы с Джироламо, – сделала вывод Кася.
– Вот именно, слона‑то наш Алеша и не заметил. Но есть еще третий и самый важный пункт… – Павел Последний выдержал эффектную паузу, – их имена связаны с одной легендарной фигурой, которая на этот раз тебе хорошо известна…
– Какой?
– Гермес Трисмегист, – старик ожидающе уставился на свою ученицу.
– Гермес Трисмегист!
– Он самый, Фичино был первым переводчиком и комментатором найденного одним из эмиссаров Козимо Медичи Герметического Корпуса, а Пико делла Мирандола первым связал герметику с другим мистическим учением: каббалой…
– Только этого мне и не хватало! – вырвалось у Каси.
– Да, моя дорогая, только этого тебе и не хватало, – рассмеялся старик, – и Великая работа, тогда это?..
– Философский камень! – на этот раз не разочаровала его она.
– Ты знаешь, у меня есть очень хороший знакомый, который философским камнем занимается целую жизнь, хочешь поговорить с ним?
Кася представила себе человека, потратившего целую жизнь на подобное бесполезное, с ее точки зрения, занятие, и поморщилась. Всю жизнь привыкла с подозрением относиться к таким людям, хотя недавние события, связанные с поисками Ключей Фортуны, и поколебали незыблемые устои ее рационализма. Но от привычных стереотипов отказываться было трудно, поэтому она продолжала упорно считать, что такими поисками можно было заниматься исключительно с пришедшей в движение «крышей». Но как бы крепко Касина «крыша» ни держалась, похоже, в очередной раз ее занесло в те самые, столь неприятные ей дебри… Поэтому вздохнув и чертыхнувшись про себя, Кася взяла все‑таки телефон друга Павла Последнего.
– Одного не понимаю, – задумчиво произнесла она, – как же до Джироламо эту книгу не нашли. В конце концов библиотека Софьи состояла из сто раз пересмотренных и перечитанных в том же самом Константинополе томов?!
– На это у меня ответа нет, – пожал плечами Павел Последний, – хотя ты права, ситуация более чем странная.
Философский камень, так философский камень, в конце концов ей не привыкать. Она знала, что обладала редким талантом влипать в неприятные ситуации. Но на этот раз в мастерстве поиска приключений на собственную задницу она себя, похоже, превзошла.
