Крутит по центру зигзаги автобус любимый:
Что ни названье, ни вид – то щемит средостенье –
Так и мелькают за окнами, мимо и мимо,
Призраки прошлого, странно знакомые тени.
Адмиралтейский канал, огибающий угол,
Новой Голландии трогает полу-руины.
Тёмные воды, Невою сплетённые туго,
Здесь растрепались на локоны, нежно-невинны.
Память, хитрющая штука, тасует колоду
Вех, впечатлений, обрывочных воспоминаний,
Спутав событий, моих и чужих, эпизоды
И переврав все словечки из всех заклинаний.
Что предначертано – брать не приходится с бою,
Только б суметь отличить это в самом начале.
Мост, предназначенный, видно, самою судьбою,
Для поцелуев – предательски быстро промчали…
* * *
По траве!
По траве! Пусть в черте городской,
Пусть в кроссовках – босой не рискну…
Подорожники льются рекой,
Тимофеевка гонит волну.
Горсть окурков плывёт по волне,
Бумажонки и прочая грязь,
Но газон мне подходит вполне,
Чтоб с природой почувствовать связь,
Ощутить на ладони своей,
|
|
Мимо лиственниц вновь проходя,
Холодок неколючих ветвей,
Словно струйки шального дождя.
* * *
Мустанги
Часом «пик», как магнитом, густая толпа человечья
Направляется к створу, в ущелье, во фьорд и в тоннель…
Каждый плотно зашорен и даже способен увечье
Нанести поперечным, кто застит заветную цель.
Подневольные лошади, плотно спряжённые цугом,
Торопясь, спотыкаясь и вновь устремляясь вперёд,
Парой встречных потоков упорно идут друг за другом,
Создавая единую общность: рабочий народ.
А на Невском, да днём, нам другие встречаются лица –
Если даже не все, то, пожалуй, в своём большинстве.
Это те, для кого наступила пора веселиться,
Чьи глаза выражают восторг, что царит в голове.
Здесь, хотя и в толпе, настроенья бытуют другие,
Здесь не часто грубят, торопя и толкая с боков,
И легко расправляют доселе согбенную выю,
Как мустанги на поле, без шор, без седла, без подков!
Сочный клевер жуют, солончак облюбованный лижут,
Позабыв, как в трудах проживали дарованный век…
А в какой ипостаси к своей, человеческой, ближе,
На покое иль в пахоте – ближе к себе – человек?
* * *