Вступление 17

кими замечаниям касательно чехов, словаков, словенов, сербов и хорватов. Ничего не говорится о трех самых крупных славянских нациях: русских, украинцах и поляках, чья история прямо противоречит высказанной точке зрения. Остается только задаться вопросом о границах того, что оксфордский профессор Пламенац считает «славянством»? Да разве Восточная Европа заселена одними славянами? Разве у поляков или чехов, или сербов не было громадной потребности в национальном государстве? Разве польский язык не превратился в язык государственного управления и высокой культуры еще раньше немецкого? Разве университеты Праги (1348) и Кракова (1364) принадлежат «Востоку»? Разве Коперник получил образование в Оксфорде?

На самом деле, можно многое сказать в защиту типологии национализмов, основанных на различиях в темпах культурного развития и в соотношении между национальностью и государственностью. Но совершенно ничего не указывает на возможность навешивать национализму такие ярлыки, как восточный и западный. Не то лучшим кандидатом на звание «национализма восточного типа» окажется самый западный в Европе национализм

— ирландский. Как всякий знает, ирландцы — типичное порождение Восточной Европы, о чем свидетельствуют немало фактов.

Сомнение в правомерности общих концептуальных рамок, в которые зачастую втискивают изложение европейской истории и культуры, не предполагает непременного сомнения в качестве самого излагаемого материала. Мы хотим лишь понять, почему эти рамки строятся столь странным образом. Если бы учебники по анатомии человека писались с таким же вольным отношением к структуре изложения, мы изучали бы человеческое тело с одним полушарием мозга, с одним глазом, одной рукой, одним легким или одной ногой.

Показательна также хронология предмета. Идея «Запада» появилась еще в античной Греции, где считали свободную Элладу антиподом восточного деспотизма, воплощенного в персидском правлении. В Новое время эту идею последовательно брали на вооружение многие, желавшие повысить самооценку и отличить себя от соседей. В результате понятие западная цивилизация на протяже-

нии веков накапливало все новые и новые слои значений и коннотаций. Сегодня можно насчитать примерно дюжину вариантов:

Римская империя, распространявшаяся далеко за пределы Европейского Полуострова, тем не менее наложила сильнейший отпечаток на развитие Европы. И вплоть до наших дней отмечаются заметные различия между такими странами, как Франция или Испания, входившими некогда в состав Римской империи, и такими странами, как Польша или Швеция, куда римляне так и не дошли. В этом контексте Запад обычно ассоциируется с теми частями Европы, которые являются «наследниками» Рима, в отличие от иных, которые таковыми не являются. (См. Карта 3.)

Христианская цивилизация (с главной базой в Европе) уже с VII века определялась по религиозной границе с исламом (см. Глава IV). Христианство было Западом, ислам был Востоком.

Католический мир определялся на основе различения традиций Римской и Греческой церквей (в особенности после схизмы 1054 г.) и употреблении латыни как универсального языка. В таком значении Запад эквивалентен католицизму, где по мере расхождения

церковных и светских властей возникали последовательно одно за другим инновационные движения, в особенности Ренессанс, Реформация, научная революция и Просвещение (см. Глава VII). Ни одно из этих движений не оказало влияния на православие.

Протестантизм дал западной цивилизации новый центр культуры в виде группы стран Северо-Западной Европы, вырвавшихся в XVI веке из-под контроля католицизма. Глубокий упадок крупнейших католических стран таких, как Испания и Польша, сопровождался подъемом Соединенных провинций [Нидерландов], Англии, Швеции и позднее Пруссии — стран, чье морское и военное превосходство подкреплялось экономическим и техническим могуществом.

Французский вариант западной цивилизации выступает на первое место в XVII-XVIII вв. Он находит свое выражение в светской философии Просвещения и в идеях революции 1789 г. — и та и другая имели огромное влияние. Французский язык распространился среди образованной элиты Германии и Восточной Европы и стал даже более универсальным средством общения, чем ранее латынь.

Имперский вариант западной цивилизации исходил из бесконечной уверенности в своих силах ведущих империалистических держав во время долгого мирного периода истории Европы до 1914 г. Он развился из уверенности в Богом данном праве «империалистических наций» править другими, из их якобы превосходства в культуре, экономике и конституционном развитии. Германия, Англия и Франция были несомненными лидерами, а их предрассудки распространялись на другие страны. Такие крупные империалистические страны, как Португалия или Нидерланды, играли внутри Европы весьма скромную роль. Россия и Австрия были очень большими империями, но в других отношениях им многого недоставало: клуб богатых имперских государств на Западе отличался развитой экономикой и сложной и эффективной административной системой, а на Востоке преобладали крестьянское общество, нации, не имеющие государственности, и неприкрытая автократия.

Марксистский вариант был зеркальным отражением империалистического. Маркс и Энгельс признавали, что империалистические государства Западной Европы достигли высокого уровня развития, но полагали, что преждевременная зрелость Запада приведет к раннему же его разложению и революции. Их взгляды мало кого интересовали при их жизни, но на некоторый период эти воззрения приобрели невероятную важность благодаря тому, что марксизм-ленинизм стал официальной идеологией Советской империи.

Первый германский вариант Западной цивилизации стал развиваться с началом Первой мировой войны. Он складывался из контроля Германии над Mitteleuropa (Центральной Европой), в особенности над Австрией, из надежды на военную победу над Францией и Россией, из будущего величия, которое Германия разделит с англо-саксонскими государствами. Проповедники этих идей не сомневались в цивилизаторской миссии Германии в Восточной Европе; однако соперничество с Францией и отрицание немцами либерализма и «идей 1789-го г.» привели к различию между abendlich («оксидентальной»,

«западной» в цивилизационном смысле) и westlich (географически западной) цивилизациями. Политическая формулировка этой схемы связана с Фридрихом Науманном.

Ее крах — с поражением Германии в 1918 г.; по ней скорбел Шпенглер

в Der Untergang des Abendlandes [«Закат Запада», в русском переводе известна как

«Закат Европы»] (1918-1922). В области светской культуры этос и дух Mitteleuropa многим обязаны влиянию сильного еврейского элемента, который повернулся спиной к Востоку и чья ассимиляция в немецкий язык и в немецкую жизнь совпала с пиком империалистических амбиций Германии". [WIENER WELT]

Вариант WASP [Белые англо-саксы-протестанты — доминирующая общественная и культурная группа в первые годы американской истории] — это вариант западной цивилизации, который оформился как результат общности интересов США и Британской империи во время Первой мировой войны. Он утвердился благодаря англофильским настроениям тогдашней элиты Америки, а также благодаря общности традиций протестантизма, парламентарного правления и общего права. Он утвердился в противовес гегемонии Германии в Европе, в предвидении стратегического партнерства, а также благодаря английскому языку, которому предстояло стать главным орудием международного общения. Несмотря на презрение Америки к традиционным формам империализма, эта идеологическая установка предполагала равенство США и европейских империалистических государств. Самыми величественными памятниками этой идеологии стали «Список великих книг» (1921) и покупка американцами издательства Encyclopaedia Britannica. Стратегическое применение этой идеологии было сформулировано отцом геополитики сэром Гарольдом Маккиндером72и нашло свое выражение уже во время Вашингтонской конференции (1922). Эта идеология возродилась с новой силой, когда в

1941 г. США обращаются вновь к Европе, вступив в Большой альянс. Она была глобальной по своим установкам и имела центр в Атлантике. Она с неизбежностью поблекла с распадом Британской империи и усилением интересов Америки на Тихом океане; но все- таки Британия сохранила особые отношения с США, что способствовало созданию НАТО и препятствовало объединению Европы; кроме того, эта идеология легла в основу особой Союзной схемы истории, которая остается господствующей до конца XX века (см. ниже).

Второй германский вариант, как его задумали нацисты, взял на вооружение многое из первого, но дополнил его кое-чем своим. К исходным

милитаристским и стратегическим соображениям прибавились «арийский» расизм, в еще большем масштабе германский национализм, языческая мифология и антибольшевизм. Эта идеология стала обоснованием второй попытки Германии установить свою гегемонию в Европе — попытки, начавшейся в 1933 г. и закончившейся на руинах в 1945 г. Одновременно эта система идей «исключала» евреев.

Американский вариант западной цивилизации сформировался после Второй мировой войны вокруг нескольких стран, принимавших лидерство США и высказывавших восхищение американским идеалом демократии и капитализма. Эта идеология выросла из прежнего англосаксонского варианта, но затем переросла свои европейские истоки. Она больше не зависит ни от засилья WASP-варианта в американском обществе, ни от ведущей роли Великобритании как агента США в Европе. И в самом деле, ее центр тяжести вскоре переместился с Атлантики на Тихий океан. Помимо членов НАТО, эту идеологию исповедуют такие «западные страны», как Япония, Южная Корея, Филиппины, Австралия, ЮАР и Израиль, и даже Египет, Сирия и Саудовская Аравия. В течение сорока лет холодной войны она поддерживалась представлением о всемирной угрозе коммунизма. Остается вопрос, долго ли еще тс, кто придерживается этих взглядов, будут называть себя Западом.

Евровариант западной цивилизации появился в конце 1940-х гг. в связи с попытками изобрести новое западноевропейское сообщество. Его появление было предопределено несколькими факторами: существованием железного занавеса, франко-германским примирением, отказом от колониальных империй, материальным благополучием ЕЭС, а также стремлением ограничить влияние англосаксов. Эта система взглядов апеллировала к прошлому, воплощенному в империи Карла Великого и была устремлена к будущему в виде федеративной Европы, объединенной под руководством государств-основателей союза. Если бы основная Деятельность содружества ограничивалась экономической сферой, этот вариант удалось бы согласовать с американским представлением о Западе или с руководимым США и обеспечивающим его защиту пактом НАТО. Но вступление в сообщетво Соединенного королевства, падение железно-

го занавеса, планы создания тесного политического и валютного союзов, а также перспектива расширения сообщества на Восток вызвали глубокий кризис как в самоидентификации содружества, так и в определении его намерений.

Из всех приведенных примеров явствует, что западная цивилизация есть в основном сплав интеллектуальных конструктов, созданных чтобы служить интересам их авторов. Это продукт сложнейшей игры ума, бесчисленных экскурсов в поисках самоопределения, изощренной культурной пропаганды. Сторонники идеи западной цивилизации могут давать ей практически любое определение, которое только сочтут подходящим. Ее эластичная география может основываться на распространении религий, на потребностях как либерализма, так и империализма, на неравномерности модернизации, на определяющем значении мировых войн и русской революции, на эгоцентрических представлениях французских philosophes, прусских историков, английских и американских государственных деятелей и публицистов, которые все имели свои собственные причины пренебрегать Востоком или презирать его. На позднейшем этапе это представление подпитывалось физическим разделением Европы, которое длилось с 1947-1948 гг. по 1991 г. И на пороге XXI века следует задаться вопросом, в чьих интересах оно будет использоваться в будущем.

Набор тезисов то и дело повторятся. Первый заключается в том, что Запад и Восток, как бы их ни определяли, имеют между собой мало общего или вовсе ничего общего. Второй — в том, что в основе разделения Европы лежат естественные, непреодолимые различия; третий — что Запад стоит выше, превосходит Восток, и четвертый — что только Запад заслуживает право называться Европой. Географические посылки подкрепляются весьма избирательными построениями более явного политического свойства. В каждой версии западной цивилизации устанавливается ее ядро и менее важная периферия. Великие державы всегда привлекают внимание. Государства же слабеющие, исчезающие, не столь крупные, нации, не имеющие государственности, экономически слабые страны не стоит принимать во внимание, даже если они и составляют значительную часть общей картины.

Для достижения необходимого эффекта в ходу были четыре механизма. Посредством редукции можно спрессовать историю Европы в такое повествование, которое продемонстрирует, как зародились важные на сегодня проблемы. Посредством элиминации можно убрать весь противоречащий основной мысли материал. Путем анахронизации, т.е. выводя тс или иные события за рамки их времени, можно представлять факты прошлого в новейших категориях так, как будто нынешние классификации были обязательны для других эпох. Прибегая к эмоционально окрашенному языку, можно выделять одни события как заслуживающие одобрения, другие — как заслуживающие порицания. Все это обычные средства пропаганды. Они не позволяют почувствовать разнообразие европейской истории, изменчивость составных элементов; а тогда уже нет полноты исторических сведений —

тогда аудитория, сама того не сознавая, превращается в общество взаимного восхваления.

Особенно коварны анахронизмы. Принимая непрочные современные границы — такие, как железный занавес, — за постоянные для определения Востока и Запада, обязательно придешь к искаженному описанию всякого более раннего периода. Тогда Польшу отрезают от Ренессанса, Венгрию от Реформации, Богемию от индустриализации, Грецию от отношений с османской Турцией. Но еще хуже то, что большую часть Европы лишают ее исторической индивидуальности в угоду ошибочным расчетам политиков, бизнесменов и ученых.

Что же касается достижений европейской истории, которые подчеркивают сторонники идеи западной цивилизации, то здесь у каждого собственный список. В конце XX века многие указывают на религиозную терпимость, права человека, демократическое правление, власть закона, научную традицию, социальную модернизацию, культурный плюрализм, рыночную экономику и высшие христианские ценности, такие, как сострадание, благотворительность и уважение личности. Давно ли все это стало особенностью Европы — спорный вопрос. Не трудно предъявить и другой список, который начинался бы с религиозных преследований, а кончался презрением тоталитарных режимов к человеческой жизни.

Хотя в основном претензии на европейское превосходство исходят от Запада, не следует

за-

бывать, что нет недостатка и в аналогичных претензиях с Востока. Как Германия когда-

то отреагировала на французское Просвещение, так и Православная церковь, Российская империя, панславянское движение и Советский Союз реагировали на более сильный Запад, утверждая только за собой правоту и будущее. Все они без конца повторяли, что если Запад богат и силен, то Восток свободен от морального и идеологического разложения.

В последние годы коммунистического правления в Восточной Европе интеллектуалы- диссиденты выступили со своей вариацией на эту тему. Они предложили не смешивать политические режимы Советского блока с убеждениями людей. Они считали себя в меньшей степени затронутыми бездуховным материализмом Запада и полагали, что коммунистический гнет лишь усилил их приверженность традиционной культуре Европы. Они мечтали о том времени, когда смогут в объединенной вновь Европе обменять свою

«европейскость» на продовольствие и технологии Запада. Вот еще один пример того, как желаемое принимают за действительное.

Проводя различие между западной цивилизацией и европейской историей, нелегко отделить реальности от иллюзий. Установив, откуда проистекают искажения теории западной цивилизации, историк должен предложить что-то взамен. Мы предлагаем полноту охвата: писать о Северной, Восточной, Западной и Южной Европе, не упускать ничего из человеческой жизни, останавливаться не только на восхитительном, но и на презренном и банальном.

Тем не менее ни один историк не станет отрицать, что на карте много подлинных и важных границ, которые делят Европу на Запад и Восток. Из них самая древняя — граница между католическим (латинским) и православным (греческим) христианством. Она появилась уже в первые века нашей эры. И, как показали события в Югославии, она остается действенным фактором и в 1990-е гг. Но есть и другие. Так, есть на карте граница римских limes [пределов], которая делит Европу на ареал, имеющий римское прошлое, и ареал, его не имеющий. Есть граница между Западной Римской империей и Восточной Римской империей. Позднее появился Оттоманский рубеж, отделивший Балканские страны, столетиями жив-

шие под мусульманским правлением. Еще позже (и до 1989 г.) был «железный занавес» (см. Карта 3).

Обществоведы предложили собственные деления, основанные на критериях социальных дисциплин. Многие историки экономики предлагают деление на индустриальные страны Запада и крестьянские общества Востока. [CAP-AG] Историки-антропологи устанавливают границу по линии Петербург — Триест, которая должна отделить зону нуклеарных семей от зоны расширенных семей. [ЗАДРУГА] Историки права предлагают отделять земли, где было принято римское право, от тех, которые его не приняли. Историки-конституционалисты подчеркивают деление на страны с либеральными, демократическими традициями и страны, не имеющие таковых. Как уже упоминалось, политологи обнаружили деление на

«западные» и «незападные» формы национализма'3.

Все эти границы, мнимые и реальные, оказали большое влияние на общую структуру, в рамках которой осмыслялась и излагалась история Европы. Влияние их было столь велико, что некоторые историки прямо заговорили о «белой Европе» на Западе и — пренебрежительно — о «черной Европе» на Востоке. Так что деление Европы на две противоположные половины не было лишь плодом чьего-то воображения. Все же этот раскол никогда не был постоянным и неизменным. Больше того, это деление грубо пренебрегает многими другими столь же важными различиями. Оно пренебрегает существенными различиями внутри Запада и таковыми же внутри Востока; пренебрегает оно и важным историческим делением на Север и Юг. Основательный историк (или

географ), приняв во внимание весь набор фактов, придет к выводу, что Европу следует делить не на два региона, а на пять — шесть.

Но такой историк не станет отрицать и того, что во всех своих разных обличиях Европа всегда имела центральное ядро и расходящиеся периферии. Европейские народы мигрировали на громадные расстояния и в самые разные стороны, и можно с полным основанием утверждать, что границы периферии Европы обозначаются линией Сан- Франциско — Буэнос-Айрес — Кейптаун — Сидней — Владивосток. Ядро, впрочем, опять- таки трудно четко определить. Различные дисциплины предлагают различные варианты: они

исходят из географического понятия полуостров Европа, из этнического наследия европейской ветви индоевропейских народов, из культурного наследия Христианского мира, из политического единства, сложившегося на основе «европейского согласия», или (в случае экономистов) из развития мировой экономики.

Для всестороннего подхода важно, что все эти определения (и каждое) содержат набор региональных признаков. Чем бы ни было ядро Европы и куда бы его ни относили, оно связано с Эбро, Дунаем и Волгой, а также с Роной и Рейном, с Балтикой и Черным морем, а также с Атлантикой и Средиземным морем, с балтами и славянами, а также с германцами и кельтами, с греками и латинянами, с крестьянством и пролетариатом. Несмотря на все различия, между регионами Европы есть много общего. Они населены родственными народами преимущественно индоевропейской культуры. Они все — наследники Христианского мира. Они связаны самыми разными политическими, экономическими и культурными связями и взаимодействиями. Несмотря на их взаимный антагонизм, они испытывают общие страхи и опасения относительно внешних влияний — будь то из Америки, Африки или Азии. Их фундаментальная общность так же очевидна, как их различия.

Превосходство Запада — это догма, которая в некоторые моменты европейской истории оказывается верной, а в другие — нет. Например, она не применима к ранним векам, когда Византия стояла на гораздо более высоком уровне развития, чем империя Карла Великого (наверное, поэтому Византию часто пропускают). В наше время она применима во многих областях, поскольку Запад очевидным образом богаче и сильнее, чем Восток. Однако всякий согласится, что преступления Запада в XX веке подорвали моральное основание его претензий, включая и прошлые его претензии.

Так что едва ли какой-то один из регионов Европы может претендовать на титул

«Европа», как раньше на титул «Христианский мир». Восточная Европа не менее

«европейская», пусть она и бедна, неразвита и правят там тираны. Во многих отношениях именно благодаря лишениям она даже более Европа, поскольку более привержена тем ценностям, которые благополучные жители Запада принимают за должное. Нельзя отбрасы- 22

вать Восточную Европу и потому, что она «другая». Все европейские страны — разные. Все западноевропейские страны — разные. Но есть важные сходства, которые перевешивают все разделения. Такая страна, как Польша, может совсем не походить на Германию или Великобританию, но польский опыт так близок Ирландии или Испании, как не бывают близки между собой западноевропейские страны. Такая страна, как Греция, которую из-за Гомера и Аристотеля многие считают западной, была принята в ЕС; однако ее история в Новое время принадлежит Православному миру (под властью Оттоманской империи). Эта ее история так сильно отделяет Грецию от Западной Европы, как не отделены друг от друга даже страны по разные стороны железного занавеса.

По-настоящему большой порок почти всех вариантов западной цивилизации состоит в том, что они излагают идеализированную и, следовательно, ложную версию прошлого. Они извлекают из этого прошлого все, что представляется приятным или величественным, и отфильтровывают то, что кажется приземленным или отталкивающим. Достаточно плохо уже то, что они приписывают все хорошее Западу, принижая Восток, но они к тому же и Запад представляют не полностью. Судя по некоторым учебникам, на Западе всякий был гением, философом, первооткрывателем, демократом или святым, это был мир, где жили только Платоны и Марии Кюри. Таким агиографиям больше не верят. Назрела насущная потребность в пересмотре традиционного канона европейской культуры. Чрезмерные рассуждения о западной цивилизации угрожают репутации европейского наследия, в защиту которого можно многое сказать.

В США споры о западной цивилизации связаны с изменением требований к образованию; в последние годы эти споры подстегиваются потребностями полиэтнического и мультикультурного общества, чувствами тех, чьи этнические корни не в Европе и не в европейской христианской культуре. Вообще говоря, эта дискуссия не изменила общего представления о европейском наследии, как оно складывается на основе «Списка великих книг»: американцы европейского происхождения не требуют пересмотреть это представление на основе более справедливого подхода к Европе. Там, где отменяют курсы по истории западной цивили-

зации, их отменяют не потому, что они дают неполное представление о Европе, а из-за приписываемого им европоцентризма. Часто их заменяют курсами по Всемирной истории,

что представляется более подходящим для нынешнего понимания Америкой «Запада».

Один широко разрекламированный способ справиться с недостатками теории западной цивилизации состоял в том, чтобы ее вообще отменить. Здесь первым был Стэнфордский университет в Калифорнии, где в 1989 г. вместо прежнего основного курса Западная культура, который до того был обязательным для первокурсников, ввели курс Культура, идеи и ценности. Говорят, что университетское начальство уступило громким требованиям, которые скандировали студенты: «Hey-ho, Hey-ho, западная культура должна уйти!» И теперь вместо Вергилия, Цицерона, Тацита, Данте, Лютера, Фомы Аквинского, Томаса Мора, Галилея, Локка и Милля в университете изучают Ригоберту Манчу74, Франца Фанона75, Хуана Руфо76, Сандру Сиснерос" и Зору Нил Херстон78(благо никого из них нельзя заклеймить как «умершего белого европеоида мужского пола»)79. Это событие многие высмеяли. Но Стэнфорд может гордиться тем, что увидел проблему и попытался ее разрешить. Беда в том, что лекарство оказалось страшнее болезни. Теоретически многое можно сказать в пользу мультикультурности и этнического разнообразия академических планов в Америке. Но, к несчастью, у человечества не было тибетского Тацита, африканского Фомы Аквинского, мексиканского Милля. На самом деле, в известных нам неевропейских культурах вообще мало что может считаться подходящим для подтверждения американских либеральных взглядов80.

Пока все следили за изменением стэндфорской программы по Западной культуре, параллельные курсы по истории Европы избежали столь пристального внимания. А они отлиты в тех же формах. Список из 39-ти обязательных текстов по программе «Европа I, II и III» являет нам отбор, который позволяет сделать далекоидущие выводы. Помимо Джозефа Конрада (Коженевского), не упоминается ни один восточноевропейский автор. (Да и Конрада включили за его произведения об Африке, такие, как «Сердце тьмы», а не о Восточной Европе.) Помимо М. Арнольда нет ни одного автора,